Алексей Николаевич Толстой
25 октября 1917 года (по старому стилю) Владимир Ильич Ульянов-Ленин, не дожидаясь сдачи Зимнего Дворца, объявляет о победе социалистической революции. Военный переворот большевиков свершился. Власть в Империи поменялась. Бывшие политэмигранты и политзаключенные приступили к перекройке жизненного уклада России, которая должна была стать паровозом Мировой Революции.
Многие черты нового большевистского уклада напоминали утопические видения, рождавшиеся в головах Чернышевского и Инфантьева, Одоевского и Богданова. Но как оно обычно и случается, реальность исказила утопию до неузнаваемости. Схема организации труда с регулированием избытка человеко-часов, предложенная Богдановым в романе «Красная звезда», превратилась в идею трудовой повинности без учета особенностей народной жизни и исторически сложившихся хозяйственных связей.
«Организация труда, — писал по этому поводу еще один вождь мирового пролетариата Лев Троцкий, — есть по существу организация нового общества: каждое историческое общество является в основе своей организацией труда. Если каждое прошлое общество было организацией труда в интересах меньшинства <...> то мы делаем первую в мировой истории попытку организации труда в интересах самого трудящегося большинства. Это, однако, не исключает элемента принуждения во всех его видах, в самых мягких и крайне жестких.
По общему правилу, человек стремится уклониться от труда. Трудолюбие вовсе не прирожденная черта: оно создается экономическим давлением и общественным воспитанием. Можно сказать, что человек есть довольно ленивое животное. На этом его качестве, в сущности, основан в значительной мере человеческий прогресс, потому что если бы человек не стремился экономно расходовать свою силу, не стремился бы за малое количество энергии получать как можно больше продуктов, то не было бы развития техники и общественной культуры <...> Не нужно, однако, делать отсюда такой вывод, что партия и профессиональные союзы в своей агитации должны проповедовать это качество как нравственный долг. Нет, нет! У нас его и так избыток. Задача же общественных организаций как раз в том, что "леность" вводится в определенные рамки, чтобы ее дисциплинировать, чтобы подстегивать человека. <...>
Ключ к хозяйству — рабочая сила <...> Казалось бы, ее много. Но где пути к ней? Как ее привлечь к делу? Как ее производственно организовать? Уже при очистке железнодорожного полотна от снежных заносов мы столкнулись с большими затруднениями. Разрешить их путем приобретения рабочей силы на рынке нет никакой возможности при нынешней ничтожной покупательной силе денег, при почти полном отсутствии продуктов обрабатывающей промышленности <...> Единственным способом привлечения для хозяйственных задач необходимой рабочей силы является проведение трудовой повинности.
Самый принцип трудовой повинности является для коммуниста совершенно бесспорным: "Кто не работает, тот не ест." А так как есть должны все, то все обязаны работать <...> Наши хозяйственники и с ними вместе профессионально-производственные организации имеют право требовать от своих членов всей той самоотверженности, дисциплины и исполнительности, каких до сих пор требовала только армия <...> Рабочий не просто торгуется с советским государством, — нет, он повинен государству, всесторонне подчинен ему, ибо это — его государство <...> Рабочее государство считает себя вправе послать каждого рабочего на то место, где его работа необходима».
Как говорится, все с ног на голову. Планы на постройку коммунистического общества, где демократия, равенство, свобода выбора и добровольный осознанный труд являются базовыми ценностями, вычеркнули из повестки дня в угоду быстрому возведению бастионов военной экономики силами трудовых отрядов из подневольных рабов.
Оказалось, что большевики — вовсе не романтики. Они прагматичные и жестокие политики, которые пришли, чтобы завоевать весь мир.
«Утопия в политике, — говорил Ленин, выдавая себя с головой, — есть такого рода пожелание, которое осуществить никак нельзя, ни теперь, ни впоследствии...»
Однако какое дело было молодежи до прагматичных расчетов новых правителей России? Революция будоражила, революция звала на баррикады. Помните Багрицкого? «Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадский лед»... И символом революции стала красная звезда.
Историки сегодня старательно обходят вопрос, какое значение имел октябрьский переворот для развития российской культуры. А значение он имел огромное! Многие условности, многие традиции, сковывавшие живое творчество, были в один момент отброшены и забыты. Революционная молодежь жаждала деятельности по преобразованию мира. Казалось, он уже рядом, достаточно объединить усилия, победить врагов, и Царствие небесное снизойдет на Землю, сбудется вековая мечта российской интеллигенции о справедливо устроенном обществе.
У молодежи России появилась уникальная возможность проверить утопии на практике, сотворить будущее собственными руками и даже успеть увидеть сотворенное собственными глазами. А литераторы должны были (и очень даже хотели) воспеть этот созидательный порыв.
Пролетарский поэт Владимир Кириллов, выражая общий настрой, писал:
«К нам, кто сердцем молод!.. Ветошь веков — долой... Ныне восславим Молот И Совнарком мировой... Трактором разума взроем Рабских душ целину, Звезды в ряды построим, В вожжи впряжем луну...» |
И опять одно увязывается с другим. Потому что даже на подсознательном уровне борцы за светлое будущее чувствовали: планета Земля — лишь остановка на пути революции, размах преобразовательной деятельности коснется Луны и звезд.
Что-то такое носилось в воздухе, и первым это понял поэт-фантаст Валерий Брюсов, принявший романтику революции и воспевший ее: «Из круга жизни, из мира прозы Мы вброшены в невероятность...» Он восторгался этой «невероятностью» и пытался нащупать связь эпох, нить между прошлым и будущем.
Он хочет написать роман. И роман этот о полете... на Марс.
Первые наметки такого романа Брюсов делал еще в 1908 году, записав в свою программу на будущий год тему «Путеводитель по Марсу». И более поздние материалы из архива поэта свидетельствуют, что он продолжал размышлять в этом русле, изучал работы предшественников. Вот что он писал в статье «Пределы фантазии», датируемой 1912-13 годами:
«Ж.Ве[рн] дал намек еще на одну возможн[ость] посет[ить] небесн[ый] мир. В его р[омане] «Вверх дном» герои хотят построить исполинскую пушку, кот[орая] сотрясением своего выстрела ... переместила бы положение пол[юсов] Земли, н[а]при[мер], сделав пол[юса] обит[аемыми]. Этот толчок мог бы бы[ть] такж[е] прод[олжением] движ[ения] Зем[ли] по ее орбите. Любопытно, что русск[ий] философ Федоров серьезно проектировал управлять движением Земли в пространстве, превр[атив] ее в огром[ный] электромаг[нит]. На Земле, как на гиг[антском] корабле, люди могли бы посетить не т[олько] др[угие] планеты, но и другие звезды».
Вплотную к написанию романа под рабочим названием «Первая междупланетная экспедиция» Валерий Брюсов подошел в 1918 году. Однако так и не приступил к работе.
Много позднее в его архиве были обнаружены отдельные странички, датированные весьма широко: от 1918 до 1921 года. Видно, что это черновик. Имена одних и тех же персонажей в разных главах не совпадают, многие фразы оборваны на полуслове, есть абзацы без начала и конца. Однако кое-какое представление об авторском замысле составить можно.
Например, видно влияние романа Александра Богданова «Красная звезда», но с учетом свершившейся большевистской революции.
Действие романа перенесено в коммунистическое будущее. Трое ученых: Морли, Пэрис и О'Рук (по другой версии: Морли, Уиль и Крафт) — летят к красной планете на этеронефе «Пироент» (от одного из древнегреческих названий планеты Марс — «Pyroeis», «огненный»; в архиве Брюсова сохранилась драма «Пироент», героем которой является изобретатель снаряда, предназначенного для космических полетов). Этеронеф перемещается в пространстве совершенно по-богдановски: на нем стоит атомно-ракетный двигатель. С самого начала что-то не заладилось: «Пироент» совершает чрезвычайно жесткую посадку в неизвестной области Марса и выбивается из графика перелета. Члены экспедиции поставлены перед дилеммой: стоит ли поискать в окрестностях марсианский город или лучше сразу отправиться домой. К сожалению, на этом рукопись Брюсова обрывается, и мы узнаем только, что все трое участников экспедиции погибли. Почему? Как? На эти вопросы нет ответа. Брюсов вновь отошел от фантастики, так и не попытавшись довести начатое дело до логического конца...
Другой талантливый человек Вивиан Азарьевич Итин, сын петербургского адвоката, пришел в революцию со студенческой скамьи. В 1917 году он начал писать утопическую повесть «Открытие Риэля». Сам автор говорил о ней так: «Я написал рассказ, направленный против войны, гордо назвав его романом». Итин принес рукопись в «Летопись» Алексею Максимовичу Горькому, которому она очень понравилась. Однако вскоре «Летопись» закрыли, а рукопись затерялась.
Ее удалось разыскать только в 1922 году, — родственники переслали копию Итину в Канск, где он работал завагитпромом. Писатель подправил текст и издал его в виде небольшой книжки под названием «Страна Гонгури», которая сразу же стала библиографической редкостью. Еще через пять лет автор опубликовал рассказ в журнале «Сибирские огни» под прежним названием «Открытие Риэля».
Прочитав произведение, Горький в короткой записке упрекнул писателя: «"Открытие Риэля" было издано под титулом "Страна Гонгури" в Канске, в 1922 году. Об этом Вам следовало бы упомянуть. Сделанные Вами исправления не очень укрепили эту вещь. Однако, мне кажется, что Вы, пожалуй, смогли бы хорошо писать фантастические рассказы».
Нельзя не согласиться с Горьким. Потенциал Итина был высок. Повесть «Открытие Риэля» — это прорыв сразу по нескольким направлениям. Его коммунистическая утопия строится не по законам рациональности и статистики, а по правилам поэзии, через гармонию чувств, и потому особенно очаровывает. А кроме того, Итин был первым из фантастов, кто перешагнул межзвездный рубеж, описав освоение Дальнего космоса и прогрессивную деятельность коммунаров на планетах у иных солнц.
Повесть начинается во времена революции и гражданской войны — следовательно, этот фрагмент написан позже, при восстановлении рукописи. Молодого революционера Гелия погружает в гипнотический сон его товарищ-врач, вместе с ним коротающий ночь перед расстрелом в колчаковском застенке. Перед внутренним взором Гелия проходят картины прекрасного мира (то ли у далекой звезды, то ли в параллельном мире), о котором он рассказывает, выйдя из транса:
«...Был 1920 год после революции. У нас были бананы, персики, розы... огромные! Вишни величиной с яблоко и персики величиной с арбуз. Я начал с яблок, потому что наша планета была прежде всего сад. Мир делился на страны по плодам их растений. Их пояса были нанесены на карту. Домашних животных я не помню. Правда, мы пили белую жидкость, называющуюся молоком, ели молочные продукты, в кухнях я видел желтоватый порошок, сохранивший название «яйца», но все это было делом химических заводов, а не скотных дворов... Сады, поля злаков и волокнистых трав. В более холодных широтах росли леса, но там не было людских жилищ.
Среди садов, на много миль друг от друга, поднимались громадные литые здания из блестящих разноцветных материалов, выстроенные художниками и потому всегда отличные друг от друга. Эти дворцы строились так, чтобы казаться гармоническим целым с природой. Я хочу сказать, что они должны были излучать горение художественной мысли, чтобы слиться с горизонтом равнин, гор и садов... Впрочем, были также большие города. Их было немного. Там сосредоточивались библиотеки, музеи, академии. Улицы были разноцветным ковром того же непрерывного сада, только здесь было больше цветов, декоративных растений, фонтанов, статуй...»
Главной изюминкой утопии является «онтэит» — антигравитационный состав, изобретенный инженером Онтэ. Широкое применение онтэита совершенно изменило мир. Полет для людей стал столь же естественным, как дыхание. И понятно, что они стали двигаться выше и дальше, завоевывая свою планетную систему и мечтая уже о достижении соседних звезд:
«...Освобожденные от тяжести "победители пространства" всплывали до пределов тяготения, и тогда небольшого радиоактивного двигателя было достаточно, чтобы развить планетную скорость и лететь в любом направлении. Существовало постоянное сообщение с планетой Санон, ближайшей к нам из внешних миров. В экваториальном его поясе были наши колонии. На остальных планетах человек не мог жить, там жили странные чудовища. Исследования этих миров длились века, много экспедиций погибло, на смену им мчались новые...»
И вот однажды в путешествие к ближайшим звездам отправился корабль ученого Тароге, на который тот взял двадцать детей, чтобы основать колонию. Тароге повезло, — он нашел землеподобную планету, которую назвали Генэри. Здесь коммунары построили город и подчинили себе местных дикарей. Однако обученные новым ремеслам аборигены объединились, чтобы убить детей-полукровок и изгнать пришельцев. Война продолжалась двадцать лет, пока коммунары не восстановили двигатель «победителя пространства» и не отправили одного из товарищей за помощью. На родине его приняли с небывалым энтузиазмом, сразу же соорудив десять огромных боевых звездолетов. Утопическое общество готовится к войне и мести, а Гелий возвращается назад, в камеру, чтобы утром принять смерть.
Пафос повести понятен. «Жизнь насыщает мертвое вещество, повторяясь в единообразных формах». Чтобы достигнуть высших форм общественного развития, жизнь и разум должны пройти по кругу превращений, через череду убийств и войн, но и там не будет успокоения — просто начнется новый круг...
Разумеется, Итин не мог обойтись без символики, обозначающей революционные процессы в их бесконечной повторяемости. И нет ничего удивительного в том, что в качестве такого символа он выбрал Рубиновое Сердце — так, по мнению Итина, должны были выглядеть в высшем мире красные звезды коммунизма.
Кстати, о красных звездах. Кое-кто из современных публицистов утверждает, что большевики приняли для своего государства масонскую символику и на этом успокоились. Отчасти это правда, влияние масонских организаций на революционную деятельность в Европе трудно переоценить. Но вопрос о символике молодого государства куда сложнее, чем принято считать: все-таки она формировалась годами, и самые разные люди принимали участие в этом процессе. Например, свастика, которую поначалу пытались внедрить как символ коммунистического движения, пришла не от масонов, а от сторонников теософии Елены Блаватской, нашедшей в начале ХХ века новое воплощение в «западном буддизме» семьи Рерихов.
Существует несколько толкований смысла красной пятиконечной звезды.
Звезда как понятие европейского мышления служила изначально символом вечности, позднее стала символом высоких устремлений, идеалов.
Звезды в геральдике различались как по числу образующих их лучей, так и по цвету. Сочетание того и другого дает различные смысловые и национальные значения каждой звезды. Пятиконечная звезда (пентаграмма; звезда, повернутая «главой», то есть одним из лучей вверх) — древнейший символ защиты, охраны и безопасности. И наоборот, пятиконечная звезда, повернутая одним лучом вниз, а двумя вверх, приобретает зловещий и дурной смысл, — в Западной Европе со времен средневековья было принято считать такую перевернутую звезду за знак дьявола.
Происхождение символа сокрыто. Ныне считают, что европейцы позаимствовали звезду из культур Древнего Египта или Китая. Но оказывается, пятиконечная звезда издревле была знакома народам Севера. Например, у саамов Русской Лапландии пятиконечная звезда считалась универсальным оберегом, защищающим оленей — основу жизненного уклада большинства северян. В Северной Карелии еще в середине XIX века засвидетельствован факт почитания пятиконечной звезды охотниками-карелами. Наткнувшись в зимнем лесу на медведя, охотник быстро чертил на снегу три пятиконечные звезды в ряд и отступал за них. Считалось, что медведь не сумеет перейти эту линию. А у русских язычников красная пятиконечная звезда считалась знаком весеннего бога Ярилы, покровителя земледельцев и воинов.
В советской символике красная звезда появилась после того, как Всероссийская коллегия по организации и формированию Красной Армии, образованная 20 декабря 1917 года предложила ее в качестве воинской эмблемы. Конкретно за нее выступал Константин Еремеев — первый советский командующий войсками Петроградского военного округа, председатель Комиссии по формированию РККА. По другой версии, автором идеи был военный комиссар Московского военного округа Полянский.
Приказом Наркомата по военным делам от 19 апреля 1918 года красная пятиконечная звезда была введена в качестве нагрудного знака для всего личного состава РККА. Ношение данного знака было подтверждено приказом Реввоенсовета Республики за № 310 от 7 мая того же года.
Ношение знака было регламентировано и приказом Народного комиссариата по военным делам за № 321 от 7 мая 1918 года за подписями Троцкого, Механошина, Подвойского и Склянского. Приказ гласил: «Красноармейский значок есть принадлежность лиц, состоящих на службе в войсках Красной армии. Лицам, не состоящим на службе в составе Красной армии, указанные знаки предлагается немедленно снять. За неисполнение сего приказа виновные будут преданы суду военного трибунала. Приказ входит в силу со дня его опубликования».
К приказу прилагались описание и рисунок красноармейского знака.
Свой выбор руководство РККА объясняло следующими мотивами. Во-первых, форма звезды представляла «древнейший символ оберега», обороны. Во-вторых, красный цвет символизировал революцию, революционное войско.
Однако вряд ли на Реввоенсовете обошли вниманием еще одно значение символа: красная звезда — Марс — бог войны. И почти наверняка многие революционеры легко приняли красную пятиконечную звезду, потому что помнили популярный роман Богданова, в котором красная звезда была знаком утопии, лучшего и более справедливого будущего.
В 1923 году символ пятиконечной звезды включили в герб СССР в качестве бэджа как фигурное дополнение к девизу «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Поэтому ее стали считать эмблемой международной солидарности трудящихся. Красная звезда вновь обрела космополитичность, не завязанную на национальную армию конкретного государства. Бога войны сменил бог грядущего всемирного единения.
Лучше остальных смыслы, сокрытые в новой символике, уловил Алексей Николаевич Толстой, вскоре ставший классиком советской литературы.
В растиражированной официальной биографии Алексея Толстого есть эпизод, записанный по воспоминаниям Григория Моисеевича Крамарова, председателя первого Общества изучения межпланетных сообщений. Дело происходило в эмиграции, в Берлине.
«Однажды, — рассказывал Крамаров в 1961 году, — я зашел к нему на квартиру. Это была небольшая комната с полками, заваленными книгами. На тумбочке лежала пачка толстых тетрадей.
Я поинтересовался, что это за тетради.
— Это мои расчеты воздушного реактивного корабля и пути его следования на Марс, — ответил он.
— Почему именно на Марс? — спросил я.
Алексей Николаевич Толстой |
— Предполагается, что на Марсе имеется атмосфера и возможно существование жизни. К тому же, — добавил он, — Марс считается красной звездой, а это эмблема <...> Красной Армии...»
Речь, разумеется, шла о набросках к роману «Аэлита». Алексей Толстой написал удивительное произведение. В нем органично сочетаются несколько жанровых направлений, а центральные персонажи навсегда вошли в историю не только российской литературы, но и культуры в целом. Ведь, например, имени Аэлита до романа Толстого в русской традиции не было. Это марсианское имя и означает оно, кстати, «свет звезды, видимый в последний раз».
Следует помнить, что роман писался в то время, когда Алексей Николаевич принимал непростое решение: остаться в эмиграции или вернуться в Россию. Казалось, особо выбирать было нечего.
«...В эпоху великой борьбы белых и красных я был на стороне белых, — признавался Толстой в своем «Открытом письме Н. В. Чайковскому». — Я ненавидел большевиков физически. Я считал их разорителями русского государства, причиной всех бед. В эти годы погибли два моих родных брата, один зарублен, другой умер от ран, расстреляны двое моих дядей, восемь человек моих родных умерло от голода и болезней. Я сам с семьей страдал ужасно. Мне было за что ненавидеть...»
Но большевики победили, повели за собой миллионы людей, подчинили себе огромную страну, — Толстой пытается понять, почему, и этим пронизан весь его роман «Аэлита». По ходу работы изменился и сам писатель.
Первым это заметил Корней Чуковский, которому Толстой в октябре 1922 года поспешил сообщить об окончании работы над романом о «хорошенькой и странной женщине»:
«Что с ним случилось, не знаем, он весь внезапно переменился. Переменившись, написал "Аэлиту"; "Аэлита" в ряду его книг — небывалая и неожиданная книга... В ней не Свиные Овражки, но Марс. Не князь Серпуховский, но буденновец Гусев. И тема в ней не похожа на традиционные темы писателя: восстание пролетариев на Марсе. Словом, "Аэлита" есть полный отказ Алексея Толстого от того усадебного творчества, которому он служил до сих пор».
Начинается роман с захватывающего воображение эпизода, — прочитав его, оторваться уже невозможно до самого конца:
«В четыре часа дня, в Петербурге, на проспекте Красных Зорь, появилось странное объявление, — небольшой, серой бумаги листок, прибитый гвоздиками к облупленной стене пустынного дома.
Корреспондент американской газеты, Арчибальд Скайльс, проходя мимо, увидел стоявшую пред объявлением босую, молодую женщину в ситцевом, опрятном платье, — она читала, шевеля губами. Усталое и милое лицо женщины не выражало удивления, — глаза были равнодушные, ясные, с сумасшедшинкой. Она завела прядь волнистых волос за ухо, подняла с тротуара корзинку с зеленью и пошла через улицу.
Объявление заслуживало большого внимания. Скайльс, любопытствуя, прочел его, придвинулся ближе, провел рукой по глазам, перечел еще раз:
— Twenty three, — проговорил он, наконец, что должно было означать: "Черт возьми меня с моими костями."
В объявлении стояло:
"Инженер, М. С. Лось, приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе."
Это было написано — обыкновенно и просто, обыкновенным чернильным карандашом. Невольно Скайльс взялся за пульс, — обычный. Взглянул на хронометр: было десять минут пятого, стрелка красненького циферблата показывала 14 августа...»
 Кадр из кинофильма «Аэлита» |
Да, вот так вот! Из разрушенной голодной обнищалой Советской России — на Марс! Обыкновенно на Марс. И не через годы и десятилетия, а уже через четыре дня. Будущее — сегодня! Вселенная — за углом!
Добавляя в фантастическое повествование реалистичные детали, Толстой точно рассчитал эффект, который произведет этот метод на современных ему читателей. Все достоверно и осязаемо: во дворе дома номер 11 на Ждановской набережной и в наши дни можно увидеть тот самый сарай, в котором Лось собрал свой межпланетный корабль. И, видимо, не случайно объявление повешено на проспекте Красных Зорь (на Каменноостровском), — здесь до революции довелось проживать писателю.
Изумленный Скайльс идет по указанному адресу и берет интервью у человека заурядной биографии Мстислава Сергеевича Лося, всего лишь за год построившего космический аппарат. Толстой лишний раз подчеркивает: в условиях революции раскрываются дремлющие таланты людей, революция стимулирует прогресс, а значит, невозможное сегодня, станет возможным завтра. Может быть, потому красные оказались сильнее белых, что олицетворяли собой прогресс?.. Нет и еще раз нет! Ведь их деятельность отбросила великую державу на десятилетия в прошлое, превратила страну-победительцу Первой мировой войны во второстепенную державу, которую даже не удосужились пригласить к столу переговоров по поводу будущего Европы... Их первые успехи на поприще восстановления экономики и государственности были обусловлены не военным коммунизмом и уж никак не красным террором, а наоборот, послаблениями мелким собственникам в виде Новой экономической политики (НЭП)...
Придя на Ждановскую, Скайльс словно проваливается из нашей реальности в параллельную, где всякий может построить из подручных материалов звездолет и отправиться на нем к Марсу, чтобы следующим утром узнать, есть ли там жизнь и разумные существа.
Обращение Алексея Николаевича Толстого к параллельной реальности, создаваемой жанром научной фантастики, было не совсем случайным. Фантастика была близка Толстому, его богатому воображению, блестящему умению закрутить убойный сюжет. «Аэлита» находится как бы на стыке жанров: это и научная фантастика, и сказочная история. При этом Толстой откровенно играет с чужими сюжетами и образами, как бы подмигивая компетентному читателю: я свой, я тоже все это читал, но я сделал лучше, чем другие.
Взять хотя бы космический корабль, который построил Лось для путешествия на Марс и который он предъявил Скайльсу. Читаем описание:
«Лось и Скайльс подошли к лесам, которые окружали металлическое яйцо. На глаз Скайльс определил, что яйцеобразный аппарат был не менее восьми с половиной метров высоты и шести метров в поперечнике. Посредине, по окружности его, шел стальной пояс, пригибающийся книзу, к поверхности аппарата, как зонт, — это был парашютный тормоз, увеличивающий сопротивление аппарата при падении в воздухе. Под парашютом — расположены три круглые дверцы — входные люки. Нижняя часть яйца оканчивалась узким горлом. Его окружала двойная, массивной стали, круглая спираль, свернутая в противоположные стороны, — буфер. Таков был внешний вид междупланетного дирижабля.
Постукивая карандашом по клепаной обшивке яйца, Лось стал объяснять подробности. Аппарат был построен из мягкой и тугоплавкой стали, внутри хорошо укреплен ребрами и легкими фермами. Это был внешний чехол. В нем помещался второй чехол из шести слоев резины, войлока и кожи. Внутри этого, второго, кожаного, стеганого яйца находились аппараты наблюдения и движения, кислородные баки, ящики для поглощения углекислоты, полые подушки для инструментов и провизии. Для наблюдения поставлены, выходящие за внешнюю оболочку аппарата, особые «глазки», в виде короткой, металлической трубки, снабженной призматическими стеклами.
Механизм движения помещался в горле, обвитом спиралью. Горло было отлито из металла "Обин", чрезвычайно упругого и твердостью превосходящего астрономическую бронзу. В толще горла были высверлены вертикальные каналы. Каждый из них расширялся наверху в так называемую взрывную камеру. В каждую камеру проведены искровая свеча от общего магнето и питательная трубка. Как в цилиндры мотора поступает бензин, точно так же взрывные камеры питались "Ультралиддитом", тончайшим порошком, необычайной силы взрывчатым веществом, найденном в 1920 году в лаборатории ...ского завода в Петербурге. Сила "Ультралиддита" превосходила все до сих пор известное в этой области. Конус взрыва чрезвычайно узок. Чтобы ось конуса взрыва совпадала с осями вертикальных каналов горла, — поступаемый во взрывные камеры "Ультралиддит" пропускался сквозь магнитное поле. Таков, в общих чертах, был принцип движущего механизма: это была ракета. Запас "Ультралиддита" — на сто часов. Уменьшая или увеличивая число взрывов в секунду, — можно было регулировать скорость подъема и падения аппарата.
Нижняя его часть значительно тяжелее верхней, поэтому, попадая в сферу притяжения планеты, аппарат всегда поворачивался к ней горлом...»
Перед нами как бы сборная солянка из проектов, описанных в европейской (в частности, в немецкой) фантастике первых десятилетий ХХ века, и в то же время — совершенно новая конструкция космического корабля. Интересно, что Толстой интуитивно (или осознано ознакомившись с литературой) сделал выбор в пользу реактивного движения. А двигатель взрывного действия (теоретически возможный, но и по сей день остающийся в проектах) позволил писателю сократить время полета к Марсу до нескольких часов и даже поговорить об эффектах, возникающих на субсветовых скоростях и описанных специальной теорией относительности.
Хорошее знакомство «реалиста» Толстого с предметом обсуждения выражается и в других мелких и крупных деталях. Например, его марсиане поют у костра: «Улла, улла», что тут же вызывает четкую ассоциацию с марсианами Уэллса. Сама цивилизация красной планеты напрямую взята из атлантической мифологии теософов, описанной в романах той же Крыжановской-Рочестер, с добавками из марсианского цикла Эдгара Райса Бэрроуза.
Но если бы «Аэлита» состояла только из узнаваемых кубиков, вряд ли она сумела бы пережить и писателя, и саму эпоху. Толстой действительно сумел придать марсианскому роману (да и русскоязычной научной фантастике в целом) новое качество, создав несколько незабвенных образов. Один из них — красноармеец Алексей Иванович Гусев, который вместе с Лосем соглашается лететь на Марс. Это — ключевая фигура, и ради нее стоило бы написать весь роман.
Современные либеральные критики обзывают Гусева «люмпеном», «маргиналом» и «Шариковым», но на самом деле он — «смазка революции», человек, которого она вырвала из унылого деревенского быта, показав ему ослепительный мир больших дел и больших страстей. Вернуться в быт он уже не может, а потому готов хоть на Марс, хоть к черту на рога, лишь бы подальше. Сотни тысяч таких, как он, полегли на фронтах Гражданской войны, но именно потому, что эти сотни тысяч пошли за красными, а не за белыми, большевики победили.
Толстой откровенно противопоставляет стихийного революционера Гусева профессиональному революционеру Леониду из богдановской «Красной звезды». Леонид рассуждает об организации будущего, — Гусев это будущее делает своими руками. Леонид живет в осуществленной утопии, — Гусев никогда не согласится жить в ней, уйдет за «тонкую красную линию» туда, где кипит бой.
А революцию он делает и будет делать потому, что его сердце переполнено жалостью к тем, кто живет убого, но дорожит своей убогостью, будто это величайшая ценность во всей Вселенной. «...Ну и пусть кожу с меня дерут. Неправильно все на свете. Неправильная эта планета, будь она проклята! "Спаси, говорят, спаси нас"... Цепляются... "Нам говорят, хоть бы как-нибудь да пожить. Пожить!.." Что же я могу... Вот — кровь свою пролил. Задавили. Мстислав Сергеевич, ну ведь сукин же я сын, — не могу я этого видеть... Зубами мучителей разорву...» Где здесь критики увидели Шарикова?..
И еще один очень важный момент. Прилетев на Марс, Лось и Гусев столкнулись с древней цивилизацией, управляемой технократами. Буржуазной технократии Толстой противопоставил технократию нового советского общества. Впоследствии идеологи будут активно использовать это противопоставление. Вот, например, что писал Глебов-Путиловский, рассказывая о трудах «отца буржуазной технократии» Сен-Симона:
«...То, что он предполагал и предлагал: "содействие ученых, техников и художников лучшей постановки производства и воспитания", — осуществляется (конечно в самых ограниченных размерах) и монархическими буржуазными правительствами нашего времени. По этой линии даже появилась модная буржуазная теория "организованного капитализма" (тоже... "своего рода утопия!"), к которой причастны кое-кто и из наших правых оппортунистов (!!)... Но мы знаем, что подобное гармоничное содействие и сотрудничество ученых, техников и художников возможно окончательно лишь при социалистическом строительстве и при социалистическим строе, когда все способности и знания указанных общественных элементов будут использованы не в целях эксплуатации, а в целях общей и равной для всех пользы».
Сидя в эмиграции, Алексей Толстой сделал принципиальный вывод: дореволюционная Европа катилась в пропасть, у нее не было и нет будущего, только социалистическая Россия может спасти мир от застоя и постепенного угасания. За это писатель готов был простить большевикам любые преступления. И простил...
В Советской России, правда, его жест не оценили. Новый роман, с которым Толстой приехал на Родину, был встречен обидными отзывами. Шкловский: «Аэлита прежде всего неприкрытое подражание Уэльсу <...> На Марсе, конечно, ничего не придумано <...> В "Аэлите" — скучно и не наполнено...» Чуковский: «Роман плоховат». Тынянов: «Не стоило писать марсианских рассказов». Или вот большая и, по сути, разгромная рецензия в «России», представляющая заход с другой стороны: «Мало яркой фантастики», «Краски Марса изготовлены на земной фабрике»...
А в заключение душка Корней Чуковский припечатывает не одного Толстого, но весь жанр: «Куда нам, писателям технически отсталого народа, сочинять романы о машинах и полетах на другие планеты!»
Пришлось Толстому смириться и усесться за новый фантастический бестселлер — за «Гиперболоид инженера Гарина».
По роману Толстого был снят самый известный советский фантастический фильм, — по крайней мере, он, в отличие от большинства других советских фильмов, упомянут во всех западных энциклопедиях кино. Сам писатель довольно прохладно относился к экранизации, хотя и объявлен в титрах соавтором сценария. Его отношение легко объяснить, посмотрев эту немую ленту, созданную Яковом Александровичем Протазановым в 1924 году на студии «МЕЖРАБПОМ-РУСЬ».
Пафос преобразовательной силы революции, романтика путешествий на Марс, блестящие образы Лося, Гусева, Аэлиты и Тускуба оказались отвержены авторами фильма, которые решили удовлетворить свои собственные амбиции, показав, как им думалось, разносторонний срез общества послереволюционной России.
 Разрез ракеты инженера Лося («Аэлита»): 1 - вертикальный канал со взрывной камерой; 2 - питательная трубка (механизм подачи ультралиддита); 3 - емкость с ультралиддитом; 4 - магнитная катушка для фокусировки взрывной струи; 5 - электроаккумуляторы; 6 - магнето; 7 - реостаты системы управления двигателем; 8 - баллоны с кислородом; 9 - аппарат для очистки воздуха; 10 - «глазки» снабженные призматическими стеклами; 11 - входной люк ; 12 - парашютный тормоз; 13 - пружинный буфер; 14 - ремни для перемещения в невесомости. |
Среза, правда, не получилось, а получилась какая-то белиберда. Судите сами. Живет в Москве (а не в Питере) инженер Лось, возглавляет радиостанцию, которая 4 декабря 1921 года принимает из мирового эфира странное сообщение из трех слов: «Анта... Одэли... Утл....» В свободное от работы время Лось вместе со своим приятелем Спиридоновым конструируют ракету для полета на Марс (в показанном чертеже легко угадывается ракета с прямой дюзой Циолковского) и мечтает о прекрасной и далекой Аэлите, дочери Тускуба, правителя красной планеты. Полученные сигналы возбуждают воображение Лося, и он начинает фантазировать о том, как на Марсе построили аппарат, показывающий обитателей Земли (такой аппарат, схожий с аппаратом Инфантьева, имеется и в романе Толстого), — Аэлита видит Лося и влюбляется в него. В это время его молодая жена Наташа, работница эвакопункта, становится предметам вожделения мерзкого старорежимного мошенника Эрлиха, устроившегося учетчиком на склад. Наташа отвергает домогательства Эрлиха, но фабула складывается таким образом, что каждый раз Лось становится свидетелем обратного и дико ревнует свою жену. В конце концов Лось убивает Наташу и в ужасе перед содеянным бежит в ракете («интерпланетонефе») на Марс. В полете его сопровождает красноармеец Гусев и сыщик-любитель Кравцов, которого не приняли в «угро» и который пробрался на ракету «зайцем». (Наверное, это был первый космический «заяц» в советской фантастике). Марсиане хотят убить пришельцев с Земли, но те поднимают революцию, выпустив из подземелий отмороженный (в прямом смысле слова) пролетариат, затем Аэлита устраивает контрреволюцию... На сем видения Лося прерываются, он возвращается с вокзала домой и обнаруживает, что Наташа жива, а мошенник Эрлих разоблачен и арестован. Разгадана и тайна эфирных сигналов: оказалось, что это хитрый рекламный трюк новой фирмы по производству автомобильных шин. Лось обнимает-целует супругу, и они радостно сжигают чертежи межпланетной ракеты. Идут заключительные титры: «Довольно мечтать, всех нас ждет другая настоящая работа!» Зритель расходится в недоумении: при чем здесь Марс и Аэлита?..
Может быть, именно этот финал вызывал естественное отторжение у Толстого. Все же его роман был пронизан пафосом совсем иного рода: русская революция открыла Европе и человечеству новые горизонты, дала в руки униженных и оскорбленных новые инструменты преобразования мира — теперь можно лететь на Марс и еще дальше, к звездам. А что предлагает Протазанов? Сжечь чертежи, уничтожить мечту и вернуться в мещанское гнездышко?.. Стоило ли ради такого исхода огород городить?..
Ярко выраженный антикосмизм бывшего эмигранта Протазанова, воспевавшего мещанские прелести Новой экономической политики, был довольно редким явлением. 1923 и 1924 годы стали ключевыми не только для развития советской фантастики, но и для первого настоящего толчка к развитию космонавтики.
В который раз дала себя знать наша потаенная национальная черта, выраженная в вере, будто бы иностранцы лучше знают, чем и как заниматься. Население молодого государства, подражая европейцам, чрезвычайно увлекалось воздухоплаванием во всех видах, однако о более высотных полетах речи пока не шло. Константин Эдуардович Циолковский бедствовал у себя в Калуге, позабыв о космических полетах и эфирных станциях. Ему было важно признание со стороны новой власти, но власть не спешила сделать это.
Первым человеком, который оценил труды Константина Эдуардовича и взялся помочь старику, был наш старый знакомец Николай Морозов — многолетний сиделец Шлиссельбургской крепости, популяризатор науки и автор фантастических рассказов о полетах на Луну и в другие измерения. Большевики ценили этого образованного народовольца и доверили ему руководить Естественнонаучным институтом имени Лесгафта (до революции — Биологическая лаборатория Лесгафта). Кроме того, с 1909 года Морозов возглавлял Русское общество любителей мироведения и первое, что он сделал, ознакомившись с работами Циолковского, — предложил избрать его членом этого общества.
По этому поводу Морозов писал Циолковскому: «Русское общество любителей мироведения на 99 годовом общем собрании 5 июня 1919г. избрало Вас, глубокоуважаемый Константин Эдуардович, своим почетным членом в знак уважения к ученым заслугам Вашим, выразившимся в Ваших трудах по физико-математическим наукам в различных их отраслях и, в частности, в области теоретического и практического воздухоплавания <...> Вы развивали смелые и научно обоснованные идеи о межпланетных сообщениях и приборах, построенных по принципу ракеты».
Циолковский отвечал так: «Время трудное, я стал порядком-таки унывать. Но вот глубоко почитаемое Общество своим вниманием подкрепило мои старческие и изнуренные трудом силы, я вновь усердно принялся за свои несколько заброшенные работы».
Однако в условиях Гражданской войны планы заселения космических пространств мало кому были интересны. Куда более востребованной оказалась старая и любимая идея цельнометаллического дирижабля. Циолковскому удалось установить связь с Полевым Управлением авиации и воздухоплавания при штабе Южного фронта. В феврале 1919 года он послал несколько брошюр начальнику этого Управления, а в сопроводительном письме просил: «Напишите в Москву, в Главный Штаб или куда угодно и поговорите о полезности этого дела <...> Но избави боже начать постройку без моего руководства. Безрассудно не воспользоваться моей многолетней эрудицией и трудами над моделями!..»
Тогда же Циолковский написал заявление в Народный Комиссариат торговли и промышленности, приложив к нему 10 своих брошюр по дирижаблю. В письме содержался план работ по реализации проекта его дирижабля. С этим же письмом он обратился и в Народный Комиссариат по военным делам РСФСР. Темой заинтересовались. Научно-техническая часть Главного управления Рабоче-крестьянского Красного Военного Воздушного Флота запросила у калужского изобретателя брошюры по дирижаблю, необходимые для решения вопроса о возможности его построения и использования.
Информация о цельнометаллическом дирижабле распространялась все шире. Калужский Губсовнархоз, придавая «большое значение опытам, трудам и исследованиям» в области воздухоплавания, оказал Циолковскому материальную поддержку. Штаб Воздушного флота Республики в лице помощника его начальника Анощенко предложил Циолковскому личную встречу в Москве или с комиссией в Калуге для решения вопросов, связанных с этим дирижаблем. До приезда комиссии Циолковского навестил представитель Высшей Воздухоплавательной школы в Петрограде.
Комиссия штаба Воздухофлота Республики сообщила председателю исполкома Калужского губсовета депутатов от 6 июня 1921 года, что «проживающий в Калуге тов. Циолковский <...> в настоящее время занят научной работой по заданию Штаба Воздушного Флота Республики. Это очень важный труд для развития в Республике воздухоплавательного дела. Ввиду вышеизложенного Штаб Воздухофлота просит о принятии всех зависящих от Вас мер по улучшению материального положения т. Циолковского и, в частности, о предоставлении ему академического пайка, дабы ему была дана возможность спокойной и усидчивой научной работы...»
Вскоре в Малый Совет Народных Комиссаров было направлено ходатайство Академцентра Наркомпроса: «Один из русских ученых, известный теоретик по авиации, К. Э. Циолковский в настоящее время находится в крайне тяжелых экономических условиях, не позволяющих ему работать на благо науки. Более 40 лет работая над вопросами воздухоплавания, механики, физики, Циолковский сумел занять почетное место среди ученых как России, так и за границей. Теперь Циолковскому 65 лет от роду. Болезненный, полуголодный, он упорно продолжает работать над вопросами воздухоплавания, отдавая этой работе все свои силы, все время <...> Штаб Красного Воздушного Флота республики весьма заинтересован этими работами и для детального ознакомления с проектами металлического дирижабля посылает в Калугу к Циолковскому специальную комиссию. Специалисты признают Циолковского крупнейшим и старейшим в России теоретиком воздухоплавания <...> В силу всего вышеизложенного Народный Комиссариат Просвещения просит о назначении К. Э. Циолковскому пожизненно усиленной пенсии».
Согласитесь, это весьма примечательный документ, который очень хорошо характеризует эпоху и советскую власть. Да, власть была безмерно жестокой, расстреливала заложников и топила баржи, набитые юнкерами. Да, десятки тысяч ученых и творческих людей были вынуждены покинуть Россию, чтобы избежать репрессий и смерти от голода. Да, устои старого общества были разрушены, а социальные программы по обеспечению перестали существовать. И в то же время появлялись вот такие бумаги, возвращающие людей к жизни, дающие им веру в будущее и силы для работы. По всей стране продолжали трудиться научные коллективы, появлялись новые, а творческая жизнь, порой, перехлестывала через край. Странное было время. Непонятное нам время...
9 ноября на распорядительном заседании Малого Совнаркома было принято решение о назначении пожизненной персональной пенсии Циолковскому. В постановлении говорилось:
«Ввиду особых заслуг изобретателя, специалиста по авиации К. Э. Циолковского в области научной разработки вопросов авиации, назначить К. Э. Циолковскому пожизненную пенсию в размере 500000 р. в месяц с распространением на этот оклад всех последующих повышений тарифных ставок».
На следующий день был напечатан протокол № 776 с этим же текстом, потом его подписали члены этой комиссии, а затем поставил свою подпись и Владимир Ленин, придав документу силу закона.
В последующем размер пенсии неоднократно повышался и в соответствующих представлениях каждый раз указывалось: «К. Э. Циолковский представляет собой крупную научную величину, имеет целый ряд ценных изобретений в области авиации и воздухоплавания и в настоящее время ведет весьма ценную работу по проектированию жесткого металлического дирижабля».
Таким образом, тезис некоторых историков о том, что Циолковский, якобы, получил пенсию и признание благодаря своим перспективным работам по пилотируемой космонавтике, не соответствуют действительности. Только Морозов, которому тема была близка, смог оценить потенциал Константина Эдуардовича, — а большевикам нужен был чудо-дирижабль, но они пока не догадывались, что построить дирижабль конструкции Циолковского на тогдашней технологической базе было в принципе невозможно.
Позднее советские идеологи нарисовали полотно, на котором вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин размышляет о будущем, напрямую связывая его с освоением космического пространства. На самом же деле имеется только одно по-настоящему достоверное сообщение на этот счет. Герберт Уэллс, вспоминая свои беседы с «кремлевским мечтателем», записал в дневнике: «Ленин сказал, что, читая роман "Машина времени", он понял, что все человеческие представления созданы в масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический потенциал, развиваясь, никогда не перейдет "земного предела." Если мы сможем установить межпланетные связи, придется пересмотреть все наши философские, социальные и моральные представления; в этом случае технический потенциал, став безграничным, положит конец насилию как средству и методу прогресса».
При чем здесь Циолковский? Скорее, устами Ленина говорит Богданов-Малиновский, которого вождь мировой революции, как мы точно знаем, читал и даже подвергал разгромной критике за махизм. Владимир Ильич действительно был очень образованным человеком, но вряд ли он располагал свободным временем, чтобы ознакомиться с трудами Циолковского и дать им оценку. Скорее всего, он поверил другим товарищам, считающим цельнометаллический дирижабль стоящей затеей. К тому же Ленину был близок сам образ Циолковского — образ престарелого и одряхлевшего (а потому совершенно безопасного) изобретателя, который при царской власти был никем, а теперь может стать всем! А уж в сражениях на идеологическом фронте лидер большевиков знал толк.
Тем не менее, подпись Ленина под постановлением имела прямо-таки историческое значение. Новая власть в один момент сделала из глухого престарелого самоучки авторитетного ученого, фигуру мирового значения. Можно сколько угодно спорить сегодня, правильно это было или неправильно, возможно ли объявлять изобретателя, не получившего высшего образования, гением эпохи, но одно несомненно: когда пришла эпоха космонавтики, в нашей стране уже был человек, вознесенный властью на вершины научного авторитета и имеющий признанные приоритеты в этой области. Константин Эдуардович стал той песчинкой, с которой начинается кристаллизация в перенасыщенном растворе.
А сама история советской космонавтики (и официальная, и неофициальная) началась после того, как 2 октября 1923 года инженер Давыдов опубликовал в газете «Известия ВЦИК» краткую заметку под примечательным названием «Неужели не утопия?»:
«В Мюнхене вышла книга Германа Оберта: "Ракета к планетам", в которой строго математическим и физическим путем доказывается, что с помощью нашей современной техники возможно достичь космических скоростей и преодолеть силу земного притяжения. Профессор астрономии Макс Вольф отзывается о подсчетах автора как о "безукоризненных в научном отношении." Идея книги совпадает с опытами американского профессора Годдарда, который недавно выступил с сенсационным планом отправить ракету на луну. Тогда как американский ученый с помощью представленных ему богатых денежных средств мог приступить к важным опытам, книга Г. Оберта дает им солидную теоретическую почву.
Оберт не только дает точное описание машин и аппаратов, способных преодолеть земное притяжение; он доказывает также, что машина может вернуться на землю. Автор останавливается далее на вопросе о доходности (!) такого предприятия. Стоимость машины вычислена в 1 миллион марок золотом. Как "ракета на луну, — рассуждают практичные немцы, — такое предприятие вряд ли окупится; гораздо важнее то, что такие ракеты, описывая путь вокруг земли, сами становятся небольшими лунами и могут быть использованы как наблюдательные станции, подавать с помощью зеркал сигналы во все части земли, исследовать не открытые еще страны" и т. д. Не забыто также и стратегическое значение таких искусственных лун...
Путешествие на планету и обратно автор представляет себе следующим образом: ракету соединяют с шаром, содержащим горючее, при прибытии к цели ракету спускают на планету, а шар продолжает вращаться вокруг планеты; для возвращения на землю ракету снова соединяют с шаром».
Автор заметки многое напутал и преувеличил, опираясь не столько на материалы Годдарда и Оберта, сколько на легкомысленные пересказы этих материалов журналистской братией. И все же заметка сделала свое дело. Она попалась на глаза Модестову, председателю Ассоциации натуралистов, и он направил в газету письмо следующего содержания:
«В "Изв. ВЦИК" от 2-го октября помещена статья "Неужели не утопия?", где говорится, что в Мюнхене вышла книга Германа Оберта — "Ракета к планетам", в которой строго математическим и физическим путем доказывается, что с помощью нашей современной техники возможно достичь космических скоростей и преодолеть силу земного притяжения. Далее говорится о хвалебных отзывах профессора Макса Вольфа, о подобных же работах американского профессора Годдарда и проч.
По этому поводу мы считаем необходимым установить первенство нашего известного русского изобретателя члена ассоциации натуралистов (союза самоучек) — тов. К. Э. Циолковского, который еще около тридцати лет тому назад, в 1896 году, в результате серьезных математических изысканий, первый изобрел особый "реактивный прибор" — ракету для заатмосферных и междупланетных путешествий. Первое сообщение об этой работе тов.Циолковского появилось в 1896 году в журнале "Природа и Люди", а затем в 1903 году в "Научном Обозрении" (книга № 5). В России на труд этот, как водится, не обратили внимания, но, например, в Швеции некто полковник Унге применил идею тов. Циолковского к военному делу и даже продал свой патент знаменитому Круппу. Не дремала и Америка <...> Через 8 лет (1911-1912 г.) в «Вестнике Воздухоплавания» Циолковский обнародовал свое изобретение, а в 1914 году инженер В. Рюмин в книге "На ракете в мировое пространство" писал: "...Циолковский с солидной, подкрепленной математическими формулами научной работе дал обоснование действительной возможности междупланетных сношений. <...>"
Из других публикаций укажем еще на статью инженера Б. Воробьева (редактора "Техники Воздухоплавания", органа VII отд. русск. технич. о-ва), который, говоря в "Совр. Мире" (1912 г.) о ракете т. Циолковского, приходит к выводу, что реактивный двигатель обоснован строго научно, не является фантазией и "позволит когда-нибудь человеку проникнуть за пределы земной атмосферы, в далекую область многочисленных, окружающих нашу планету небесных миров." <...>
Печатая эти справки, президиум всероссийской ассоциации натуралистов (союза самоучек) имеет целью восстановление приоритета тов. Циолковского в разработке вопроса о реактивном приборе (ракете) для внеатмосферных и междупланетных пространств...»
Тут забеспокоился и сам Циолковский. Он всегда довольно трепетно относился к своим приоритетам, а потому, чтобы подтвердить и закрепить первенство в создании теории космического полета на основе использования ракет, решил переиздать работу 1903 года под названием «Ракета в космическом пространстве». Калужанин Александр Чижевский, молодой научный сотрудник и будущий основатель гелиобиологии, написал на немецком языке предисловие. Затем вместе с Чижевским Циолковский отправился за помощью в Губнаробраз. Посетителей встретили приветливо, но ничем помочь не смогли: не было бумаги. Пришлось Чижевскому ехать по морозу сорок километров к рабочим Кондровской бумажной фабрики.
Чтобы сразу закрепить приоритет, стали переводить «Исследование мировых пространств реактивными приборами» на немецкий язык. Но даже с бумагой осуществить издание на немецком языке не удалось: запаса латинского шрифта хватило лишь на предисловие.
Вскоре тысяча экземпляров брошюры была напечатана. Чижевский увез большую часть тиража в Москву. Вооружившись международными справочниками, он разослал ее в адреса 400 исследовательских учреждений, занимавшихся проблемами авиации и аэродинамики. Десяток экземпляров был отправлен лично Оберту и столько же Годдарду. Пришлось и западным ракетчикам признать первенство Циолковского в разработке теории космического полета, — с этого момента Советская Россия становится государством, лидирующим в самой перспективной (можно сказать, фантастической) области — в освоении заатмосферного пространства. Это лидерство пока номинально (у нас нет такого серьезного и амбициозного специалиста, как Герман Оберт), но главное — оно зафиксировано в сознании народных масс. Будущее СССР неразрывно связано с космосом, и этот стереотип долгое время будет преобладающим в нашей стране, а с апреля 1961 года — и во всем остальном мире...
Слухи о «лунных» ракетах Годдарда и Оберта, публикация заметок о приоритете Циолковского и очередное переиздание книги Якова Перельмана «Межпланетные путешествия» вызвали столь широкий отклик у публики, что среди мелких мошенников той поры вошло в моду просвещать провинциалов чтением популярных лекций на две взаимосвязанные темы: «Есть ли жизнь на Марсе?» и «Возможны ли полеты в мировое пространство?» Помните Остапа Бендера и его междупланетный шахматный конгресс? Это не случайное упоминание — это содержалось в эстетике эпохи.
Резко увеличилось и количество публикаций по теме. Если в 1921 и 1922 годах общее количество работ на тему космических полетов было по дюжине на год, то в 1923 году — состоялась 41 публикация, в 1924 году — 66, в 1925 году — 57, в 1926 году — 86, 1927 году — 108, 1928 году — 205 публикаций!
Способствовало увеличению публикаций и то, что вернулся к издательской деятельности Петр Сойкин. Он получил в аренду у государства свою реквизированную типографию, учредил издательство «П. П. Сойкин» и возродил дореволюционный стиль. У него снова начали выходить научно-популярные и научно-фантастические книжки, появились журналы «Вестник знания», «Природа и люди» и «Мир приключений» (в составе редколлегии можно увидеть знакомого нам Николая Морозова).
Разумеется, писатели не обошли вниманием столь очевидный спрос на космическую тему. Появилось несколько повестей и романов, которые ныне забыты критикой, но когда-то произвели впечатление на советских читателей, среди которых были и те молодые люди, которым предстояло строить ракетно-космическую мощь Советского Союза. Вспомним некоторые из них.
Отцом увлекательного жанра «космической оперы» считается американский писатель с дипломом химика Эдвард («Док») Смит. Почему? Прежде всего потому, что в 1928 году журнал «Эмейзинг сториз» («Amazing Stories») начал печатать небольшой роман «Космический жаворонок» («The Skylark of Space»), написанный Смитом в соавторстве с Ли Хоукинсом Гарби.
Роман начинался так: «Пораженный увиденным, Ричард Ситон вглядывался в то самое место на лабораторном столе, где только что стоял электролизный бак, заполненный раствором недавно полученного неизвестного металла «икс». Было от чего прийти в изумление: стоило Ситону освободить зажим, как бак, словно живой, буквально выпрыгнул из рук. С огромной скоростью он пролетел по направлению к стене, разбил аппаратуру и сосуды с реактивами и выпорхнул в окошко...»
Ясно, что к науке эта белиберда не имеет никакого отношения. Главное в «Космическом жаворонке» другое: впервые в мировой литературе (по утверждению американских исследователей) был описан полет на космическом корабле за пределы Солнечной системы, в Большой Космос. Вышеупомянутый Ричард Ситон с помощью металла «икс» сумел высвободить «внутриатомную энергию меди» и создать двигатель совершенно нового типа. Но тут злодей-конкурент похищает секрет Ситона, а заодно — его невесту, строит звездолет и бежит с пленницей через Галактику (общая протяженность перелетов составила 5000 световых лет!).
Фактически, перед нами вестерн галактических масштабов, претендующий только на то, чтобы отвлечь невзыскательного читателя от толкучки в метро по дороге на работу. И название «космическая опера» не случайно, — эти писания получали бессмысленные продолжения, становясь похожими на бесконечные радиопьесы для американских домохозяек, постановка и трансляция которых оплачивались компаниями, производящими мыло (отсюда — «мыльные оперы»).
«Космическая опера», по определению известного советского фантаста Бориса Натановича Стругацкого, отличается от других поджанров фантастики «безудержным полетом фантазии и откровенным, принципиальным пренебрежением к достоверности излагаемого». И в этом смысле американцам не стоит особенно гордиться изобретением такого странного поджанра, но они гордятся.
«Воображение писателей-фантастов буквально загнивало, ограниченное рамками Солнечной системы, — писал один из знатоков ранней американской фантастики Сэм Московиц, — пока, наконец, в 1928 году "Космический жаворонок" Эдварда Смита раздвинул духовные горизонты до возбуждающего чуда Галактики».
Вынужден разочаровать и Московица, и других поклонников американской «космической оперы». Если уж отцовство этого специфического поджанра определяется по первому описанию полета в Большой Космос на тысячи световых лет от Земли, то отцом является советский писатель Виктор Гончаров.
О жизни Виктора Алексеевича Гончарова мало что известно. Из обрывочных свидетельств мы узнаем, что жил он в Тифлисе (Тбилиси), а в двадцатые активно сотрудничал с издательством «Молодая гвардия». Приключенческие романы он начал писать еще до Первой мировой войны, однако на «галактические просторы» вышел в 1924 году, опубликовав дилогию «Психо-машина» и «Межпланетный путешественник».
Почему его приоритет не был зафиксирован в литературоведении? Очень просто. Талантливый писатель настолько не вписывался в принятые у нас критерии «настоящей фантастики», что ни один из критиков не рискнул заявить о его прорыве.
Одни, заметив легкий веселый стиль повествования, писали, что дилогия — это пародия. Хотя кого мог пародировать Гончаров в 1924 году? Алексея Толстого? Вивиана Итина?
Другие, обращая внимание прежде всего на научно-техническую составляющую, тут же ловили автора на каком-нибудь «пучке радиоизлучения, режущем тела со свистом» и объявляли его дураком и халтурщиком, не знающем, что такое правдоподобие. Будто бы в 1920 году кто-нибудь мог знать, что такое пучок радиоизлучения!.. Кроме того, «космическая опера» в правдоподобии и не нуждается.
Но дальше всех пошли современные российские критики, которых в Гончарове устраивает все, кроме наглых персонажей, лезущих везде со своей революцией. Странная претензия. Особенно, если учесть, что именно такими наглыми революционерами были молодые советские читатели двадцатых, к которым автор дилогии обращал свою прозу. Если же посмотреть еще шире, то легко видеть, что большинство персонажей американской «космической оперы» ведут себя куда наглее героев Гончарова, и их не делает краше то, что они взрывают звезды и убивают миллионы страхолюдных инопланетян не ради революции, а ради крашеных блондинок и пары тонн самородного золота.
В итоге американские специалисты по ранней фантастике ничего не знают об «отцовстве» Виктора Гончарова, — если уж соотечественники обзывают забытого автора плохими словами, то и им изучать его творчество незачем. Поэтому я, пользуясь случаем, хотел бы восстановить приоритет советского писателя. Ведь это и наш с вами приоритет, не так ли?..
Гончаров буквально фонтанировал идеями — куда там Эдварду Смиту!
В первом романе дилогии «Психо-машина» рассказывается о том, как юный комсомолец Андрей, отправившись в отпуск к другу на Украину, становится ассистентом ленинградского ученого Аркадия Семеновича Вепрева, сумевшего подчинить психокинетическую энергию. Однако вскоре выяснилось, что профессор Вепрев — ярый контрреволюционер, который разрабатывает «психо-машину», предназначенную для уничтожения коммунистов:
«...Его психо-машина <...> благодаря своему могучему психо-магниту может поглощать психическую энергию двуногих обитателей земли. Поставленная же на максимум и заряженная известным образом, она может уничтожить тот или другой класс или сословие человечества, истощая психо-магнитом мозг в несколько секунд... Вепрев, кроме того, использовал ее для своего передвижения... <...> Дело в том, что незаряженная никем психо-машина поглощает только энергию, которая продуцируется мозговой субстанцией человечества добровольно, в повседневной жизни... Такая — она неопасна, как неопасен и радио-магнит, когда он ловит только излишки радиоволн... Вепрев построил две одинаковые машины; одну он хочет использовать для своего передвижения по воздуху — подобные опыты уже производились и удачно, другую же в качестве орудия истребления нетерпимых им органически большевиков...»
Андрей вместе со студентом ЛГУ Никодимом, которого коварный профессор лишил дара речи, хотят помешать контрреволюции. Читающий мысли Вепрев сбегает на одной из летающих «сигарообразных» психо-машин. Тогда молодые люди захватывают вторую психо-машину и устремляются в погоню. Сначала они нарезают круги вокруг земного шара, затем — отправляются на Луну.
Психо-машина способна двигаться с невероятной скоростью, «с быстротой мысли», и через несколько минут молодые люди оказываются на Луне. Там они обнаруживают разбившийся аппарат контрреволюционеров — Вепрев не учел, что психическая энергия в безвоздушном пространстве и вдалеке от Земли расходуется гораздо быстрее и не смог удержать его на траектории снижения. Однако сам Вепрев и его соратник Шариков уцелели, скрывшись в механизированных подземельях Луны, построенных ее жителями в незапамятные времена. Сами жители (широкоплечие слонята на задних лапах с раздвоенными копытцами) оказались разделены на две неравные группы: «небезы» (пролетарии) и «везы» (правящая элита). Последние давно использовали психо-машины для подавления любых революций, и именно с ними Вепрев вступил в контакт, когда узнал, что Луна населена. Погони и перестрелки следуют одна за другой, и, разумеется, Андрей с Никодимом выходят победителями из схватки с Вепревым и везами. Небезы, ожидавшие исполнения старинного пророчества о пришествии двух людей с Земли, которые изменят сложившийся порядок, немедленно поднимают вооруженное восстание и просят молодых землян возглавить его. Те с радостью соглашаются, ведь ко всему это единственный способ вернуться на Землю. (Для противников революций отдельно замечу, что в тексте оговаривается: везы на протяжении веков не только угнетали, но и беспощадно убивали сотни тысяч небезов, регулируя таким образом их численность, — думаю, при подобном раскладе и господин Ричард Ситон вступился бы.) Восставшие побеждают, попутно спасая пятьдесят миллионов небезов (!) от неминуемой смерти. Кстати, злобных везов убивать не стали, а заключили в тюрьмы. Гигантские психо-машины были разрушены, а двое землян возвращаются на родную планету.
В следующем романе «Межпланетный путешественник» Андрей и Никодим вынуждены вернуться на Луну — оказалось, что их легкие отвыкли от плотного воздуха Земли, они в нем задыхаются и могут погибнуть. Нужен курс реабилитации. Пока суть да дело, герои поселяются в механизированном дворце — благо, свободных помещений после тысячелетий геноцида на Луне хватает — и знакомятся с достижениями лунной цивилизации. Чего здесь только нет! И летательные аппараты на атомной энергии. И автоматические заводы. И гелиостанции. И целые библиотеки на компакт-дисках. И пищевые концентраты с лечебными свойствами.
Успехи лунной науки сами небезы объясняют победой Коммунистической республики, царившей до мятежа контрреволюционеров везов и раскрывшей творческий потенциал селенитов:
«Ведь до коммунистического строя науке у нас могли посвящать себя только избранные из класса имущих, поэтому наука двигалась очень, очень медленно... С момента же Великого поворота наука, как и все, сделалась достоянием всего народа. Ей отдавались не единицы, не сотни, а тысячи и миллионы небезов, почему уже через 100 лет после Переворота у нас сказался такой громадный прогресс...»
Обжившись и уже привыкнув к комфорту, молодые люди, тем не менее, ищут новых приключений. Случайно они натыкаются на тайник, в котором спрятана небольшая сигарообразная психо-машина. Никодим осматривает ее, но отмечает только, что у нее особо мощные аккумуляторы. Андрей, тем не менее, заподозрил неладное и для проверки своих подозрений прочитывает «мысле-книгу», записанную на брошенном рядом с машиной диске. И машину, и «мысле-книгу» создал ученый вез Айрани, который выдвинул интересную гипотезу. Вселенная бесконечна, а значит, по закону вероятности, в этой бесконечности далеко-далеко могут существовать миры, неотличимые от нашего. Более того, наряду с абсолютными двойниками могут существовать планеты, являющиеся нашим прошлым или будущим. И этих планет, по мнению Айрани, вполне можно достичь.
Андрей уговаривает Высший Совет небезов освободить «мудрого веза» под его ответственность. Тот поначалу изображает из себя высокомерного аристократа, отказывается говорить, требует вернуть его в тюрьму, но жизнерадостное добродушие Андрея пленяет старика, и он, расчувствовавшись, раскрывает свои секреты. Вез предлагает комсомольцу проверить необычную гипотезу. Вместе они намечают план экспедиции. Сначала Андрей полетит к звезде, отстоящей от Солнца на 30 миллиардов верст, — там находится двойник нашей планеты, ушедший вперед на пять лет. Далее — планета, ушедшая вперед на 100 лет, следующая — на полмиллиона лет и последняя — на три миллиона лет. Обговорив детали, Андрей отправляется в дальний путь.
Достигнув Земли-2 и приземлившись под Ленинградом, комсомолец видит церковь, в которой устроен Крестьянский Университет. Кроме того, обращает на себя внимание тотальная электрификация улиц. В местном Совете Андрей просит лошадей до Ленинграда, но с него требуют «трудовую карточку» в качестве удостоверения личности, и путешественник выдает себя с головой. Пришлось напустить туману, а в результате ему поверили на слово. По дороге он входит в политический контекст. Оказалось, все страны мира в результате Мировой Революции и долгой войны советизированы, кроме США, где «скопилась вся мерзость капиталистической своры». Деньги повсеместно отменены, зато введена трудовая повинность и в ходу карточки, по которым распределяются товары и продукты. Встретившись со своим двойником и убедившись, что миры-близнецы лишь похожи, но в деталях расходятся друг с другом, Андрей летит дальше.
Земля-3 переживает 2022 год. Это уже мир утопии, похожей на модели, описанные у Чернышевского, Инфантьева, Итина. Америка пала в 1930 году. Коммунары живут в коттеджах, построенных тут и там среди парков и лесов, на берегах чистых озер. Живут очень долго, поскольку универсальный антисептик убил вредоносные микроорганизмы, сокращавшие жизнь человека. Все говорят на эсперанто (опять всепланетный язык!), предпочитают воздушный транспорт (дирижабли, аэропланы, безмоторные планеры) и занимаются наукой. Даже коммунар Иван, собеседник Андрея, сто лет назад пахавший на сохе в поле, ныне занимается проблемами аккумуляции солнечной энергии. Впрочем, оказывается и в этом мире всеобщего благоденствия имеются опасности: группа старичков из тайного общества мечтает о возвращении капитализма и устраивает периодически террористические акты: на днях убили «одного видного общественного деятеля». Тут нашему комсомольцу невольно приходится познакомиться с «тайным обществом» поближе: старички-террористы похищают его, чтобы выяснить тайну психо-магнитов и установить на Земле контрреволюционную власть везов. Однако хитроумный Андрей заманивает их в ловушку и сдает коммунарам.
Солнечная система, в которой находится Земля-4, обращает на себя внимание удивительными изменениями:
«...Инстинкт подсказал, что машина достигла цели. Вычисления веза говорили о том же. Однако вид новой солнечной системы заставлял призадумываться. Солнце как будто сияло по-прежнему — разве немного тусклее: планеты располагались вокруг него в том же порядке, — Андрей с закрытыми глазами смог бы начертать их орбиты. Но... не было Сатурна, этого опознавательного пункта, — на месте его находилась облачная планета без кольца и имевшая вместо 9-и Лун штук 12-13 их. Вид остальных планет тоже не отвечал тому, к которому Андрей привык. А самое главное: там, где должна быть — по самому беспристрастному суждению — Земля, искрилось какое-то странное тело, круглое и с длинной черной тенью.
Подлетел ближе — на расстояние, с которого обыкновенно легко было различить характерные очертания материков родной планеты <...>.
Через пять минут вывел заключение:
— Если это и Земля, то с ней произошла какая-то чертовщина!..
Ни материков, ни морей не было. Ослепительно яркая поверхность облекала звездное тело.
— Не ошибся ли мой старик? — вспомнился вез Айрани. — Не вкралась ли ошибка в его вычислениях? <...>
Неожиданное наблюдение, заставив Андрея вскрикнуть от удивления, дало новое направление его мыслям.
От обоих полюсов странного тела шли параллельные мосты, далеко протянувшиеся в сторону. До сих пор они были закрыты падающей от планеты тенью, и в первую минуту Андрей их не заметил. Но вот Земля (если это она) приняла новое положение по отношению к Солнцу, и две яркие полосы предстали с полной несомненностью в своем существовании. Полосы тянулись, продолжая сохранять параллелизм в направлении к другой планете, более близкой к Солнцу, и на ней оканчивались, тоже на полюсах.
Андрей хохотал, начиная разгадывать диковинные явления.
— Вне всякого сомнения, без человека тут не обошлось! Ну и молодчага наш брат, двуногий!.. Это он уже за старуху Вселенную взялся!.. Соединил мостами Землю с Венерой!..»
Это, пожалуй, первое в литературе описание астросооружения (так сегодня принято называть циклопические сооружения, имеющие размеры астрономических объектов), построенного землянами. И не надо ухмыляться с видом знатока — научная фантазия допускает и не такое. С позиций здравого смысла куда более экзотическим и невероятным кажется не мост между Землей и Венерой, а кольцо вокруг Солнца или Сфера Дайсона, использующая всю энергию центрального светила, но эти последние проекты обсуждаются учеными уже десятилетиями и на вполне авторитетном уровне.
По воле автора Андрей попадает в мир «сосиалей» (социалистов отдаленного будущего), заселивших кардинальным образом перестроенную Солнечную систему. Это — утопия утопий. И такого до Виктора Гончарова еще не описывал никто.
«Жуткий сон. Волшебный сон. Мир воплотившейся в жизнь химеры и необузданной творческой фантазии человека. <...>
Роскошь и красота нового мира достигла невиданных, неслыханных и немыслимых когда-либо форм. Жизнь каждого члена социалистического общества Солнечной системы была обставлена таким комфортом, который вызвал даже некоторое сомнение: и человечество после этого не выродилось?..
Развлечениям и утонченнейшим наслаждениям, казалось, не было конца. И множество из них Андрей — по элементарности своей природы в сравнении с "сосиалями" — совсем не понимал».
Земля давно стала планетой заводов и укрепленной военной базой, на ней находится вахта из тысячи человек, которые не столько работают, сколько играют в бесконечную театральную постановку с использованием воссозданных ландшафтов далекого прошлого и с привлечением в качестве актеров разнообразных доисторических животных. Другие сосиали проводят время в совместных телепатических медитациях на преобразованной в курорт Венере и молодых искусственных планетах.
Столь масштабная работа по перестройке родной планетной системы (продолжавшаяся, кстати, полторы тысячи лет) была вызвана «железной» необходимостью. Оказывается, 150000 лет тому назад проявились во всей устрашающей красе три гибельные тенденции: Земля-4 замедляла вращение, грозя остановиться, атмосфера с нее улетучивалась, а Луна приблизилась настолько, что грозила упасть, уничтожив все живое. Паникеры предлагали покинуть Землю, переселившись на искусственные планеты или вообще на другую звезду. Однако большинство из известных планет еще не были пригодны для жизни, да и сдаться перед трудностями для коммунаров будущего казалось неприемлемым.
«...И человек дерзнул в порыве, диктуемом неизбежностью. Дерзнул, отстаивая свое существование.
Перед ним стали три задачи: удержать Луну от ее рокового приближения к Земле, обеспечить родной планете нормальный состав воздуха и сохранить земным суткам их обычную протяженность.
Эти три задачи решились одним гениальным ходом.
Решили: прокопать Землю насквозь от полюса к полюсу и в канале установить механическую ось; ту же самую операцию проделать и с Венерой. Затем концы осей на Венере и на Земле соединить через межпланетное пространство металлическими скобами с заключенными внутри их трубами. Трубы эти стали служить для передачи с Венеры на Землю воздуха. (Атмосферой Венера была в два раза богаче Земли.) Оси обусловили некоторую независимость движения соединенных планет от космического движения; именно в суточном движении они стали самостоятельны: и на Земле и на Венере в межполосных осях были поставлены гигантские часовые механизмы, вращавшие с механической точностью обе планеты так, что сутки каждой из них стали равняться 24 часам. Для Венеры это было нововведением, правда, безразличным для ее первобытных обитателей; для Земли — возвратом к старому, привычному; торжеством человека над стихией...
Вопрос о нормальном составе земной атмосферы и о нормальной протяженности земных суток таким образом был разрешен!.. Мало этого: помимо всего, "сосиали" приобрели себе новую планету с ровным теплым климатом, с роскошной растительностью, молодую и не затронутую культурой, — планету, которая раньше до проведения передающих воздух труб не могла служить для жизни человека из-за своей высокой атмосферы».
Ныне жизнь на Земле-4 налажена, однако во внешних планетных системах еще обитают негуманоидные капиталисты, мечтающие о «новых рынках сбыта». Они развязывают войну, тайно сбросив десант на Землю, и только вмешательство могучего Андрея спасает изнеженных сосиалей от полного разгрома. Последний оплот капиталистов разрушен, учрежден Вселенский Союз Красных Солнц (!).
Но Гончаров не был бы самым фантастическим из всех писателей-фантастов своего времени, если бы не пошел еще дальше: победа над капиталистической системой и вооруженной психо-машинами контрреволюцией во вселенском масштабе — это лишь первый шаг, существуют бесчисленные мириады вселенных, которые предстоит населить человечеству...
Другим произведением, который с полным правом можно отнести к поджанру «космической оперы», стал роман в трех частях Николая Муханова «Пылающие бездны», который начал печатать в первых номерах 1924 года обновленный журнал «Мир приключений». В том же году Сойкин выпустил этот роман отдельной книгой.
«Пылающие бездны» — это еще одна утопия, описывающая будущее коммунистического человечества, вышедшего на просторы космоса и преобразующего Солнечную систему. Размах этого преобразования производит впечатление.
К 2423 году на Земле не осталось государственных границ. Идеология единой Федерации Земли (ее столица расположилась в уральском городе Гроазуре) подчинена идеям Великого Разума и управляется десятитысячным Федеральным Советом. Во главе землян стоят два вождя: Начальник Технических Сил Роне Оро-Бер и Начальник Междупланетного Флота Гени Оро-Моску. Человечество заселило Луну, построило рудники на астероидах. Введен трехчасовой рабочий день. «Физический труд отошел в область преданий. Человек являлся властелином раба-машины, — сильного, точного и послушного. Сотни миллионов техников управляли миллиардами стальных титанов, чтобы дать возможность сотням миллиардов людей двигать мирный прогресс по пути его победоносного шествия». Национальные языки заменены универсальным Азиром. Изменилась и человеческая природа: люди научились читать мысли у собеседников, а продолжительность жизни увеличилась до 200 лет.
Как и другие его коллеги, автор не ленится сообщить читателям о научно-технических и культурных достижениях человечества в науке, технике, культуре. Муханов тщательно, с любовью выписывает свой мир, хотя и определенно дистанцируется от современности: в тексте ни разу не произносится сакральное слово «коммунизм».
Светлое будущее Солнечной системы люди строят не в одиночестве. Им в этом помогает еще более древняя раса марсиан (создателей грандиозных каналов), с которыми установлены тесные торговые и культурные связи, вплоть до того, что в моду вошли смешанные браки, — даже лидер Земли Гени Ору-Моску женат на марсианке Авире. И все было бы хорошо, если бы не жесткая конкуренция в борьбе за «небулий» — особый элемент, внутриатомная энергия которого легко высвобождается и может быть направлена на решение самых разнообразных задач: от создания невероятного оружия до поворота земной оси. Стремление цивилизаций контролировать залежи небулия с неизбежностью ведут к войне:
«...Вы все знаете, что такое элемент "небулий" и какую роль он играет в жизни человечества. Уже за пятьсот лет до нас ученые Земли смутно догадывались о его существовании, улавливая его следы в солнечном спектре. На Земле, несмотря на самые тщательные исследования, присутствие небулия не обнаружено до сих пор. Впервые небулий найден нашими учеными на Луне при ее геологическом исследовании. С тех пор прогресс двинулся по новому пути, переполняющему гордостью человеческое сердце. С помощью небулия мы преодолели притяжение земли; его чудесные свойства помогли нам при выправлении земной оси; небулием преодолен закон инерции и побеждены колоссальные безвоздушные пространства — и так далее, и так далее. К слову сказать, этому же чудесному элементу мы обязаны нашим коротким знакомством с Марсом, — знакомством, быть может, роковым для обеих сторон. Когда мы завязали правильные сношения с марсианами, мы убедились, что этот элемент имеется на Марсе в изобилии, однако он там не исследован и совершенно не применяется в чрезвычайно высокой технике наших соседей. Мы дали марсианам толчок к эксплуатации небулия и в короткое время едва ли не были ими превзойдены в этом направлении. Это — одно. Теперь — далее. Каждому школьнику известно о существовании в солнечной системе, между Марсом и Юпитером, до 1000 мелких планет или планетоид. Около половины из них настолько малы, что совершенно не годны для целей эксплуатации. Другая половина в большей своей части эксплуатируется нашими соседями, а в меньшей — числом до 150 — нами. Эксплуатация, разумеется, ведется в условиях искусственной атмосферы. Почти все эти планетоиды в изобилии насыщены небулием. Сейчас марсиане, в силу своего наибольшего приближения к этому потоку мелких планет через известные периоды времени, требуют от нас полного их очищения и передачи в свое распоряжение. Можем ли мы согласиться на подобные условия, идущие в разрез с элементарными законами культурного сожительства народов? Нет, не можем! Нам необходим небулий, как первооснова всей нашей техники. Так как залежи его на Луне совершенно иссякли, то получить этот элемент мы можем только или из наших отдаленных колоний, или же — если судьбе угодно — с самого Марса...»
Но это еще полбеды. Оказывается, на дружественном Марсе имеется тайный союз «ларгомерогов», состоящий из поэтов, ученых и философов, потомков древних родов. Главная цель союза — «всеми средствами добиваться осуществления культурно-политической гегемонии марсиан на всех заселенных планетах».
Марсиане спровоцировали начало военных действий, но первый удар нанесли земляне. В сущности, у последних не было выбора: «Что же остается делать? Принять вызов и смело вступить в борьбу? Или, щадя себя и врагов, проявить Высший Разум и отказаться от сопротивления? В первом случае — могут погибнуть два мира. Может, при благоприятных условиях, частично уцелеть один из них. Во втором случае — оба мира физически будут сохранены, но один из них, а именно — Земля, духовно перестанет существовать. Наша сравнительно молодая культура будет без остатка поглощена более зрелой культурой противника, которого никто не посмеет упрекнуть в недостатке предприимчивости. Процесс обращения нас в культурное рабство может завершиться быстро, в одно-два десятилетия. Таким образом, многим из нас предстоит лично узреть закат нашей блестящей эры...» Разумеется, никто из землян этого не хочет, и ярость благородная вскипает, как волна...
Первый удар был нанесен по спутникам Марса — Фобосу и Деймосу. Марсиане разместили там склады с небулием, чтобы снабжать свой флот в течение войны. В ответ жители красной планеты атаковали нашу Луну, желая сдвинуть ее с орбиты, — но не преуспели, а вместо этого растопили древние льды, и Луна окуталась атмосферой. Зона боевых действий расширялась с каждым часом. В свободном пространстве бились две армады санаэрожаблей (так в реальности Муханова называются межпланетные корабли). В поясе астероидов сцепились в смертельной схватке отряды колонистов. Чудовищные энергетические лучи «фейлуфа» выжигают целые территории на земной поверхности. На обеих планетах царит сущий ад, города в развалинах, а люди и марсиане вынуждены прятаться в подземных убежищах.
Земляне поначалу побеждают за счет превентивного удара и нового оружия — «телескопоса», заряженного «новооткрытыми комбинированными лучами небулия и некоего элемента, гостя далеких солнечных систем», но марсиане имеют численный перевес, и вскоре воинская удача улыбается уже им, а земляне вынуждены перейти к глухой обороне, оставив свободное пространство и потеряв Луну. Казалось, все кончено, но тут в ход боевых действий вмешивается засекреченный и совершенно гениальный юноша Кэн Роне, исповедующий идеи единой интергалактической культуры, фактически — космизма в духе Циолковского.
«Это было особенное существо, воплощенная идея служения Верховному Разуму, для которого вне этой идеи ничего не существовало <...> К 15 годам обычные масштабы для Кэна не существовали. Понятие отдельного мира, Земли, Солнечной системы — он заменил понятием Космоса», а к 20 годам ему были «ясны цели и задачи Космоса, были разгаданы все тайны мироздания».
К счастью для всех, Кэн Роне был еще и пацифистом. Когда он проник в тайну инерции (?) и научился управлять движением небесных тел, то использовал свое знание для того, чтобы немедленно остановить межпланетную бойню. Юноша замедлил движение Марса вокруг оси, что привело к климатическим катаклизмам, а после ультиматума, присланного с Земли, — к революции, свергнувшей власть «ларгомерогов»...
Роман Муханова сегодня забыт. И это правильно: «Пылающие бездны» легковесны и отличаются низкой художественностью, не говоря уже о научности. Но и этот роман имел влияние на отношение народонаселения к космонавтике, в очередной раз закрепляя в сознании читателей простую, но глубокую идею: развитие научно-технического прогресса неизбежно ведет к развитию общества, это взаимосвязанные процессы, которые, в конечном итоге, создадут предпосылки для выхода в межпланетное пространство. Более того, Муханов первым сделал следующий шаг: показал, что с этим выходом проблемы человечества не кончатся, но обретут грандиозность, которая недоступна современной цивилизации.
Так или иначе, но во всех списках литературы по исследуемой теме, которые составляли деятели космонавтики от Цандера до Глушко, роман «Пылающие бездны» упомянут...
Космическая тема в советской утопической фантастике продолжала развиваться.
Вот опубликованный в 1925 году сборник фантастических рассказов «Повести о Марсе» поэта Стефана Стефановича Петрова, писавшего под псевдонимом Грааль Арельский. Это — предтеча «Марсианских хроник» Рэя Брэдбери: повествование состоит из трех частей, связанных друг с другом только местом действия — Марсом.
Арельский снова возвращается к тезису о прямой корреляции между развитием общественного строя и научно-техническим прогрессом, однако понимает его своеобразно: его рассказ не о борьбе классов, а о борьбе моноэтнических цивилизаций, которые разделены пропастью веков.
Народ Марса установил технократическую утопию, спас свою планету от высыхания, построив сеть каналов, потихоньку осваивает Солнечную систему. И тут случается катастрофа: на Марс падает его спутник Фобос. Северное полушарие красной планеты залито лавой, там все горит и взрывается. Марсиане переживают катаклизм и с большим удивлением наблюдают за тем, как на остывающем северном полушарии начинается победное шествие эволюции, которая порождает сначала хвощи с папоротниками, затем — динозавров, затем — первобытных людей. Сначала высококультурные марсиане не знают, что делать с этими бородатыми мужиками в шкурах, но потом, через несколько тысячелетий, когда Солнце начинает остывать, превращают их в рабочих, загнав в подземные города. Кончается эта история тем, что Солнце гаснет окончательно, и марсиане, стремясь сохранить и свою планету, и свою культуру, заставляют родную планету сойти с орбиты и устремиться к соседней звезде. Эта афера заканчивается вполне успешно, но из-за сотрясений почвы подземные жители вырываются на поверхность и устраивают революцию...
Вот рассказ «Междупланетные Колумбы» (1926) Ивана Даниловича Оксенштерна, писавшего под псевдонимом И. Окстон. В нем эфиромобили в конце ХХ века бороздят Солнечную систему, но человечество одиноко и колонизация осуществляется без особых проблем:
«...Истинным "Новым Светом" для нас оказались Марс и Венера. Вполне естественно, что из тесных пределов перенаселенной земли человеческие потоки хлынули на эти большие необитаемые земли. Я сказал: перенаселенной. Да, это уже давало себя чувствовать. И, однако, опасения Мальтуса не оправдались. Не пришлось принимать мер для урегулирования рождений, — в новых социальных условиях свободный человек, вооруженный мощной техникой, преодолел затруднения, пугавшие наших предков, и расширение обитаемой территории за счет соседних планет нужно отнести к выдающимся победам нашей науки».
Налажена постоянная связь с колониями, и эфиромобилю нужно всего четыре дня, чтобы добраться до красной планеты. Реальных опасностей при этом путешествии всего две: потоки метеоритов и странная психическая болезнь, заставляющая междупланетных путешественников убивать своих спутников.
Вообще-то Марс не был обязательной целью для фантастических путешественников. Тут определенно лидировала Луна. Что вполне логично. Если говорить именно о космических перелетах, безотносительно к Мировой Революции и древней цивилизации марсиан, то Луна является более близкой и куда более достижимой целью. Современники Жюля Верна даже верили, что до нее можно добраться с помощью артиллерии. Современники Циолковского в это уже не верили, однако считали, что полет к Луне может быть осуществлен в самое ближайшее время.
Когда революционный накал в приключенческой литературе стал снижаться, все чаще стали выходить «познавательные» произведения о полетах на Луну. Они, конечно, популяризировали идею космонавтики, но были исключительно безграмотны с научно-технической точки зрения. По всей видимости, их авторы пользовались популярными очерками того же Якова Перельмана, не особенно вникая в подробности и не пытаясь разобраться, на какую аудиторию рассчитаны те или иные статьи. Главное, по их мнению, было упомянуть Кибальчича, Циолковского, немецких ракетчиков, описать обед в невесомости (нагромождая при этом ошибки на ошибки) и поговорить об опасности столкновения межпланетного корабля с метеоритным потоком. Насколько все эти «штампы» соответствуют реальным достижениям теоретической и практической космонавтики, никто из авторов не знал и знать не хотел.
К примеру, в 1926 году отдельным изданием была опубликована повесть Сергея Людвиговича Граве «Путешествие на Луну», нацеленная на приобщение пионеров-школьников к теме космических полетов.
В ночь с 14 на 15 декабря с эстакады на Памире стартует ракета «Пионер», построенная по проекту Циолковского («Ракета с двойной оболочкой и насосами» 1915 года), но несколько усовершенствованная: в качестве топлива используется «новое более мощное взрывчатое вещество», а корпус изготовлен из «нового сплава из трех металлов, который выдержал доведенные до беспримерных цифр опыты атмосферного давления и тугоплавкости». Экипаж состоит из двух инженеров, занимавшихся доработками ракеты Циолковского: Башарина и Малеева. Кроме того, в ракету «зайцем» проникает пастушок Петя, — он забирается в шкаф для скафандров и обнаруживает себя только после старта. Сначала двое инженеров хотят выбросить его за борт (!), поскольку «заяц» — лишний рот, потребляющий драгоценный кислород, но потом, смилостивившись, решают просто сократить программу пребывания на Луне до обзорной суточной прогулки. Это решение, в конечном итоге, спасает всю экспедицию: когда Малеев вывихнул ногу и Башарин не сумел дотащить его до ракеты, помощь Пети пришлась очень кстати.
Что поражает в «Путешествии на Луну» и в других «познавательных» произведениях из этого ряда, так это абсолютная неготовность персонажей к космическому полету. Они то и дело разъясняют друг другу вопросы, которые должны были бы изучить в рамках школьного курса, ведут себя, словно камикадзе, не рассчитывающие на возвращение, сюрпризом для них становятся не только эффекты перегрузки или невесомости, но даже некоторые особенности собственного космического корабля. Становится понятным, почему любое межпланетное путешествие заканчивается катастрофой, из которой удается выбраться, лишь проявив чудеса самообладания и героизма...
Еще одна «познавательная» повесть с прекрасными иллюстрациями — «Путешествие на Луну и на Марс» (1928), принадлежащая перу драматурга и старого революционера Валерия Иоильевича Язвицкого.
Работник кооператива Петр Иванович Гура засыпает после трудового дня и видит сон, как его вместе с приятелем — слесарем-изобретателем Александром Ершовым — приглашают совершить межпланетное путешествие. Профессор некоего американского университета Джон Айрс построил ракету по проекту Циолковского (опять «Ракета с двойной оболочкой и насосами» 1915 года) и готов отправить ее на Луну, если Гура и Ершов согласятся на этот рискованный полет (прямо-таки «Аэлита» наоборот). Поучив все указания по управлению кораблем, двое советских граждан, выпив на дорожку, смело летят в неизвестность:
«...Ершов с места вскочил.
— Летим, Гура, — спрашивает, — или не летим?
А Гуру вином сразу разобрало так, что ему и море по колено. Куда и страх делся.
— Крути машину, Сашка, — кричит, — летим! Ничего не боюсь, к самому черту на рога полечу!..»
По пути эти двое излагают друг другу сведения из научно-популярных астрономических статей и прилуняются на берегу озера, кишащего странной жизнью. Утомившись созерцать животное существование лунных ежей и гадов, Гура и Ершов летят дальше — на Марс. И натурально видят каналы:
«...Но что поразило Гуру и Ершова, глянувшего в окно между делом, это невероятная ширина каналов. Они были как длинные большие озера с расстоянием между берегов верст по шестидесяти и больше.
— Это, брат, канальчики, — весело крикнул Ершов, — это тебе, брат, не Фонтанка какая-нибудь ленинградская...
— Пароходы, пароходы, — закричал Гура в испуге, — а на берегах-то города!...»
 Ракета Валерия Язвицкого («Путешествие на Луну и на Марс») |
Совершив посадку неподалеку от канала, приятели хотят вступить в контакт с похожими на больших лягушек «марсиянами», но те проявляют агрессивность, и межпланетным путешественникам приходится спасаться бегством. Однако в конце концов им удается наладить контакт и, отобрав делегата из числа «марсиян» по имени Шишишик, межпланетчики отправляются назад. При возвращении они выходят на орбиту искусственного спутника Земли, и тут... Гура просыпается.
Не удовлетворившись объяснениями, данными в тексте, Язвицкий снабдил свою повесть еще и пространным приложением, в котором довольно грамотно изложил основы теории космического полета. Это, однако, не сделало его текст краше, он быстро устарел и был навсегда забыт.
В таком же разухабистом духе выдержан роман «Планета КИМ» (1930) поэта и очеркиста Абрама Рувимовича Палея.
17 марта 1941 года к Луне стартует космический корабль, построенный по проекту профессора Вячеслава Сергеева. Экипаж его формировался на конкурсной основе: из 800 кандидатов было отобрано 10 человек, причем это — откровенные «подопытные кролики»:
«...Ни одного солидного ученого не оказалось среди людей, решившихся испытать риск первого межпланетного полета. Это сначала несколько обескуражило организаторов полета. Но профессор Сергеев, твердо веривший в благополучный исход предприятия, решил, что так даже лучше: пусть этот полет не даст особенно ценных научных наблюдений; зато он будет очень важен в другом отношении: он наглядно покажет безопасность межпланетных полетов, и в следующих экспедициях уже не побоятся принять участие ученые — астрономы, физики, геологи. А теперь — вполне естественно, что молодежь, меньше оглядывающаяся назад и с большей смелостью и бодростью стремящаяся вперед, первая заносит ногу на борт межпланетного корабля».
Чтобы гарантировано обеспечить проблемы, в подробности предстоящего полета был посвящен только одиннадцатый член экипажа — пилот Семен Тер-Степанов. Остальные впервые попадают в межпланетный корабль незадолго до старта и совсем ничего не знают о предстоящих эффектах перегрузки и невесомости. Более того, участники экспедиции не владеют даже элементарными познаниями в современной астрономии, опираясь на смутные воспоминания о читанном в детстве Фламмарионе. Поэтому на протяжении всего путешествия они задают глупые вопросы, а им важно отвечают, рассказывая о планетах Солнечной системы, метеоритах и кометах, об истории ракетостроения от Кибальчича до Сергеева.
Проблемы, правда, подкрались незаметно и с самой неожиданной стороны. Оказывается, Сергеев ошибся в расчетах, и ракета промахнулась мимо Луны. Запас топлива на маневрирование не был предусмотрен, и корабль несется в пустоте без всякой надежды на возвращение, — по прошествии времени он упадет на Солнце или на Юпитер, но все его обитатели, скорее всего, будут уже мертвы. К счастью, вмешивается случай (а скорее, авторский произвол), и ракета сталкивается в пространстве с астероидом Церерой, становится его частью. На радостях космические робинзоны переименовывают Цереру в «планету КИМ» (Коммунистический Интернационал Молодежи).
Вообще-то Палей задумал очень интересный эксперимент: показать, как будет выживать человеческая колония на обломке космической скалы. Однако автору явно не хватило собственных знаний, и вполне реальные проблемы, встающие перед «кимовцами», он навострился решать фантастическими методами: то обнаружится какой-то особый состав, скрепляющий алюминий, то среди оборудования ракеты вдруг появится прибор, преобразующий чистый графит в питательные таблетки, — подлинной робинзонады в духе «Таинственного острова» не получилось. В итоге приключения одиннадцати молодых людей на Церере свелись к строительству дома, чтению лекций и образованию семейных пар с последующим рождением потомства и перераспределением комнат. В конце концов космическим робинзонам удается обнаружить на Церере озеро перекиси водорода, которую они электролизом разлагают на водород и кислород, наполняя постепенно топливные баки ракеты. Когда этот процесс был закончен, ракета взяла курс на Землю и совершила посадку 10 апреля 1961 года на территории Украины. Оказалось, что за время отсутствия «кимовцев» произошла Мировая Революция и весь мир превратился в единый Союз Советских Республик. Космические робинзоны и их дети с радостью вливаются в дружную семью народов...
Не избежал «лунного» поветрия и наш великий писатель Андрей Платонович Платонов, однако он куда глубже изучил проблему, чем большинство авторов «познавательной» литературы. Его идея, изложенная в рассказе «Лунная бомба» (1926), довольно оригинальна, хотя уже и встречалась в фантастике.
 Межпланетный снаряд Андрея Платонова («Лунная бомба») |
Недалекое будущее в страшном технократическом аду. Стремясь решить проблему перенаселения, инженер Петер Крейцкопф выступает с проектом необычного аппарата для полета на Луну:
«Металлический шар, начиненный полезным грузом, укреплялся на диске, стационарно установленном на земле. Шар закреплялся на периферии диска, сам диск имел либо горизонтальное земной поверхности положение, либо наклоненное, либо вертикальное, в зависимости от того, куда посылался снаряд: на земную станцию или на другую планету.
Диску давалось достаточное для достижения снарядом станции назначения вращение; по достижении диском необходимого числа оборотов в нужном положении диска, соответствовавшем направлению линии полета, шар автоматом отцеплялся от диска и улетал по касательной к диску. Все совершалось по формуле центробежной силы, включив в нее коэффициент сопротивления среды.
Безопасный спуск снаряда на Землю (или на другую планету) обеспечивался автоматами на самом снаряде: при приближении к твердой поверхности замыкался в автомате ток и сжигалось некоторое количество взрывчатого вещества в том же направлении, что и полет, — отдачей достигалось торможение полета, и падение превращалось в плавный безопасный спуск. Взлет снаряда также был безопасен и плавен, так как скорость кидающего диска начиналась с нуля.
Крейцкопф предложил пустить первый снаряд по такому пути, чтобы он описал кривую вокруг Луны, близ ее поверхности, и снова вернулся на Землю. В "лунной бомбе" будут установлены все необходимые аппараты, автоматически запечатлевающие в межпланетном пространстве, близ Луны, температуру, силу тяготения, общее состояние среды, строение электромагнитной сферы; наконец, киноаппараты воспримут через особые микроскопы все, что несется мимо снаряда. Конечно, в конструкции всех этих аппаратов должно быть принято во внимание мчащееся состояние "лунной бомбы"».
Несмотря на задержки, финансовые хищения и гибель рабочих, снаряд и центробежную катапульту все-таки достраивают. Крейцкопф вызывается стать единственным пассажиром снаряда. В полете он узнает, что Луна — это живое (и может быть, разумное) существо, подавляюще воздействующее на другие живые существа. Инженер не выдерживает этого воздействия и кончает жизнь самоубийством, открыв люк «бомбы»...
Мрачный такой рассказик с жестоким концом, но очень хорошо оттеняющий всеобщий энтузиазм по поводу межпланетных полетов. Суровый Платонов как бы говорит: может быть иначе, может быть по-другому, космическая экспансия может быть просто бегством от действительности, но можно ли убежать от самого себя?..
Продолжала жить и тема контакта с инопланетными цивилизациями, в первую очередь — с марсианами.
Вот повесть Л. Калинина «Переговоры с Марсом» (1924), в которой связь с Марсом советские инженеры устанавливают при помощи мощной радиостанции.
Вот рассказ Н. Копылова «Невидимки» (1926), из которого мы узнаем о том, как из глубин космоса прибывает миниатюрный корабль с микроскопическим экипажем, с ними пытаются установить контакт, но потом маленькие пришельцы по неизвестной причине погибают.
Вот роман Александра Ярославского «Аргонавты вселенной» (1926), в котором земляне прилетают на радио-корабле на Луну, чтобы вступить в ментальный контакт с высшей расой тысячелетних «граждан вселенной», основавших некогда колонии на Земле и ставших родоначальниками нашей цивилизации.
 Межпланетный радио-корабль «Победитель» («Аргонавты Вселенной») |
Вот рассказ Александра Бобрищева-Пушкина «Залетный гость» (1927), в котором Землю посещает гуманоидный инопланетянин, путешествующий по Вселенной без космического корабля (!), а хранимый от смертельных воздействий пустоты особыми флюидами, излучаемыми его собственным телом.
Вот повесть эгофутуриста Михаила Пруссака «Гости Земли» (1927), первые страницы которой напоминают начальные главы незабвенной «Войны миров» Герберта Уэллса: посадка марсианского снаряда под Лос-Анджелесом, странные существа на металлических подпорках. Однако, против ожидания, марсиане оказываются миролюбивы и, более того, по ходу культурного обмена выясняется, что они атеисты и коммунисты, именно этот строй в результате социальной эволюции победил на объединенном Марсе. Злобные буржуа хотят уничтожить «красных» марсиан и только вмешательство рабочих, сумевших организовать переезд снаряда с экипажем в Советский Союз, спасает инопланетян от расправы. (Кстати, в повести есть интересная фраза, которую можно было бы вынести эпиграфом ко всей этой главе: «Шутники уверяли, что под Марсом и нужно подразумевать СССР, а под марсианами... но это предположение было уже слишком нелепым».)
Вот рассказ Алексея Волкова «Чужие» (1928), осмелившегося описать ящероподобных пришельцев из далекой туманности, дискообразный корабль (!) которых потерпел крушение в Западной Африке.
Вот рассказ С. Кленча «Из глубины вселенной» (1929), в котором довольно эффектно представлен контакт москвичей с центаврами — гигантскими негуманоидными существами, живущими на огромной юпитероподобной планете в системе звезды Альфы Центавра.
Вот рассказ С. Горбатова «Последний рейс "Лунного Колумба"» (1929), в котором человекоподобные селениты, живущие в лунных пещерах, готовят армаду боевых ракет, чтобы обрушить ее на головы ничего не подозревающих землян.
Эта плодотворная тема будет развиваться и в дальнейшем, принося новые открытия как читателям, так и писателям. Главное, что она не свелась к набору стереотипов, и тезис (гипотеза) о человекоподобии форм разумной жизни обретет значение догмы только в начале шестидесятых, чтобы окончательно рухнуть уже в девяностые...
В конце 1920-х годов все громче звучала тема близкой Мировой войны, которая приведет к Мировой Революции. Об этом говорилось на партийных конференциях, в докладах Иосифа Сталина и других вождей Советского Союза и, разумеется, находило отражение в прозе. Фантастика не могла остаться в стороне.
Наиболее типичным произведением из этого ряда стал роман-утопия инженера Вадима Дмитриевича Никольского «Через тысячу лет» (1927). Никольский тоже был из старых революционеров, в 1905 году руководил боевой рабочей дружиной, но потом отошел от политики, закончил Санкт-Петербургский политехнический институт, стал неплохим гидравликом. В годы Первой мировой войны участвовал в конструировании самолетов, стал писать научно-популярные очерки и постепенно пришел к фантастике. Первые фантастические рассказы — «Чертова долина» и «Дезинтегратор профессора Форса» — были опубликованы в 1924 году.
Роман «Через тысячу лет» является самым известным произведением Вадима Никольского, хотя и самым слабым с литературной точки зрения. Все же инженеру-фантасту удалось предугадать некоторые тенденции в науке и технике, благодаря чему его имя попало в анналы футурологии.
 Космический корабль Вадима Никольского («Через тысячу лет») |
Сюжет романа таков. Инженер-механик Андрей Осоргин, будучи в Берлине, спасает от смерти под трамваем профессора Фарбенмейстера, и тот в знак благодарности предлагает ему совершить путешествие на хрономобиле (машине времени). Сначала они отправляются на полтораста лет назад, чтобы полюбоваться на эпоху Фридриха Великого, затем на 50 тысяч лет назад — увидеть Великий ледник. После недолгого колебания Фарбенмейстер ведет хрономобиль в будущее — в 2925 год. Там их встречают божественные потомки, которые давно ожидали прибытия этой машины в свое время.
Для почетных гостей устраиваются бесконечные экскурсии, чтобы они могли ознакомиться со всеми достижениями цивилизации ХХХ века. Они пробуют синтетическую пищу, принимают электрические ванны, с помощью гипнотизирующего аппарата изучают универсальный язык, читают миниатюрные металлические книги, осваивают индивидуальные летательные аппараты. Знакомятся с дрессировщиком растений и с операторами автоматизированного металлургического завода, беседуют с работниками сверхглубокой шахты (2900 км!) и посещают заседание Центрального Совета Мирового Союза Братских Республик, управляющего всей планетой.
Слетали двое граждан ХХ века и в космос. Прямо на трассе аэронеф ускоряет свой ход и выносит пассажиров на околоземную орбиту, а пилот позволяет пришельцам из прошлого полюбоваться на измененные волей человека очертания континентов и на орбитальную станцию «Урания», построенную всего лишь сто лет назад для того, чтобы астрономы могли вести свои наблюдения за далекими мирами...
Конечно же, путешественники во времени хотят знать, каким образом человечество пришло в утопию. Выяснилось, что была долгая кровопролитная война между империалистами и коммунистами, и последние все-таки победили. Еще в ХХ веке была открыта и подчинена энергия атомного распада, — западноевропейские державы думали использовать ее в военных целях, но в 1945 году (!) произошел чудовищный взрыв, уничтоживший половину Европы; его отблески увидели даже марсианские астрономы. Виновницей взрыва была объявлена красная Россия, началась глобальная война, в которой Союз Народов Востока применил «детонирующие лучи», мгновенно разлагающие любые горючие вещества. Пришлось снова пересесть на лошадок и вооружиться копьями. В 1951 году Европа пала. Но началась новая схватка за контроль над миром — на этот раз с Пан-Американской Империей:
«...Это было ужасное время, годы невыносимых страданий для миллиардов людей, жестокая и полная лишений эпоха, напоминавшая собою эпоху тридцатилетней войны. Весь мир был втянут в кровавую бойню — фронт был везде и нигде. Смерть угрожала каждому отовсюду, ибо и воздух, и вода, и земля были ареной легендарных боев. Стальной дождь сыпался с неба, волны ядовитого газа затопляли целые страны, и жизнь больших центров уходила под землю, где возникли странные города с фабриками, заводами, улицами и даже садами, росшими при искусственном солнце. <...>
Осада Парижа, бой у Нового Орлеана, гибель Рио-де-Жанейро, взрыв Панамского и Никарагуанского канала, уничтожение Южно-Американской эскадры, — успехи и поражения, напряженная полевая борьба за победу великих принципов справедливости. <...>
В неслыханных муках происходило рождение Нового Мира. Ценою миллионов жертв людьми и неисчислимых материальных потерь достался Союзу разгром Пан-Американской Империи. Огромных трудов потребовало также создание нового — теперь мирового порядка. Только в середине XXI века все народы земли могли спокойно вздохнуть, зная, что отныне ничто уже, — кроме стихий, — не может угрожать их мирному труду и свободному творчеству...»
Роман Никольского предугадывает не только технологии будущего, в нем четко определен новый генеральный курс правящей коммунистической партии — на войну с постепенным вытеснением капитализма из Европы в Америку и на уничтожение США. Без этого, по мнению большинства советских утопистов, не могло быть ни коммунизма, ни прогресса, ни космической экспансии. Межпланетные полеты — лишь побочный продукт войны за торжество революции, бонус для победителей.
Самое удивительное, что, ошибавшись по многим другим пунктам, именно в этом футурологи-утописты оказались правы...
Однако вернемся к нашим ракетам.
Многие ученые, интересовавшиеся проблемами теоретической космонавтики, на протяжении нескольких лет наблюдали, с какой дилетантской непосредственностью иные литераторы представляли любимую тему читающей публике. Их раздражало, что писатели пренебрегают законами физики, выдают желаемое за действительное и вообще порочат своими несерьезными писаниями серьезную науку (не только космонавтику, но и астрономию вкупе с фундаментальной физикой). Ученые неоднократно и довольно гневно высказывались по этому поводу, но литераторы игнорировали мнение специалистов, снимая сливки общественного интереса.
Тогда ученые сами стали писать популярные статьи и фантастические рассказы. Инженер Никольский — лишь один из них и далеко не самый талантливый.
 Крылатая ракета Бориса Армфельда («Прыжок в пустоту») |
Другой пример — профессор Белорусской Академии Борис Армфельдт. Развивая традицию «научно-фантастического очерка», он опубликовал рассказ «Прыжок в пустоту» (1927), в котором излагал собственный проект изучения высших слоев атмосферы. Это — один из самых технически грамотных и вполне реализуемых проектов для того времени.
Задуман полет за пределы атмосферы для исследования космических лучей и их взаимодействия с разреженным воздухом (через несколько лет это станет основной задачей стратонавтики). Была построена огромная ракета, по внешнему виду походившая на стрекозу с раскинутыми крыльями (скорее, ракетоплан). Корпус ее составляли два длинных цилиндра такого диаметра, что в каждый из них мог бы без затруднения въехать большой пароход. Взрывчатым веществом служила смесь пороха с углем (прообраз твердотопливных ускорителей). Горизонтальный разбег аппарата на первом участке должен был происходить по поверхности воды. Для управления во время полета служили особые рули-щиты, помещенные у выхода из тела ракет струи раскаленных газов (идея Циолковского о газовых рулях, нашедшая широкое применение). Между двумя ракетными цилиндрами, в передней части аппарата, помещалась каюта на трех пассажиров: профессора, его дочери и ассистента. Эта кабина могла быть отделена от снаряда в последний момент перед его падением и опуститься на парашюте (точное предвидение системы спуска возвращаемой капсулы космического корабля «Восток»).
Запущенная под наклоном к горизонту, ракета должна была описать в пространстве огромную дугу, большая часть которой окажется за пределами атмосферы (суборбитальный полет), совершив прыжок на расстояние в 3000 км высотой в 500 км. Начавшись у берегов Франции, полет ракеты должен был закончиться где-то у берегов США.
Сам старт происходил следующим образом. Четыре военные крейсера «впряглись» в ракету и отбуксировали ее в открытое море. Когда исследователи заперлись в герметичной кабине, с миноносца был зажжен фитиль у кормы ракеты, после чего корабль на полном ходом удалился от нее. «Внезапно аппарат дрогнул и рванулся вперед. Две огромные струи серовато-белого дыма вырвались из его цилиндров, словно изверженные вулканом. Сотрясение воздуха было так сильно, что палуба и мачты крейсеров задрожали, зрители попадали оглушенные страшным шипением и свистом, хотя находились на расстоянии почти километра от ракеты».
За три минуты ракета вылетела из пределов атмосферы. Далее в рассказе описываются впечатления от звездного неба: «Это были не те милые, мягко и ласково мигающие на нашем небе звезды, а какие-то страшные, раскаленные искры. Они были всевозможных цветов: белые, синие, желтые, красные, и в каждой из них была сосредоточена энергия, невыносимая для глаз».
Оказалось, что лучи Солнца и звезд очень опасны для живых организмов. Профессор от их действия погиб, сгорев заживо. Дочь профессора ослепла. Аппарат потерял управляемость и начал падать. Ассистенту же удалось отделить кабину от ракеты и развернуть парашют. Благодаря этому она плавно опустилась в океан...
Однако наибольшую известность в деле популяризации космонавтики получил другой ученый — профессор Николай Рынин.
Николай Алексеевич Рынин (1877 года рождения) был педагогом, профессором прославленного Петербургского, затем Ленинградского института инженеров путей сообщения. Он был первым, кто распространил понятие «путей сообщения» на воздушный океан. Еще в 1910 году он написал для своих студентов учебное пособие «Курс воздухоплавания» и позже организовал факультет воздушных сообщений.
 Николай Алексеевич Рынин |
Рынин был авиатором. Он изучал все летательные аппараты своего времени, посещал парижский авиасалон, присутствовал на авиационных соревнованиях в Германии и Франции. Он сам летал на больших змеях, воздушных шарах, дирижаблях и самолетах. Он сдал летные экзамены по правилам Международной воздухоплавательной федерации и получил свидетельство летчика-универсала, удостоверяющее, что он имеет право летать на всем, что хотя бы теоретически может летать. В 1910 году тридцатитрехлетний Рынин стал рекордсменом России, поднявшись в корзине аэростата на высоту 6400 м.
Рынин был пропагандистом науки и научного познания. В списке его работ — 255 наименований.
А еще Рынин был коллекционером. Он собирал все, что было хоть как-то связано с полетом: с воздухоплаванием, авиацией, космонавтикой. И не только научные труды, но и сказки, легенды, романы, рассказы, картины и даже карикатуры. Его ленинградская квартира была похожа на музей: стенды, витрины, афиши, на стенах — фотографии, в шкафах — папки с документами, рисунками и чертежами.
Николай Алексеевич был в гуще космических дел и проблем. Он переписывался почти со всеми пионерами ракетной техники. В мае 1914 года на III Всероссийском съезде воздухоплавателей он познакомился с Циолковским и признал его приоритеты.
В 1924 году Рынин издал свою единственную фантастическую повесть «В воздушном океане». Это — настоящий гимн воздушному транспорту. Рынина не интересует, как изменится геополитический ландшафт в ближайшем будущем, его текст подчеркнуто интернационален и не завязан на классовую борьбу. Зато перед нами предстает впечатляющая картина мира, поднявшегося в небо.
Главный герой повествования (фактически — сам Рынин) получает задание отправиться из Москвы в Нью-Йорк на воздухоплавательный конгресс с секретным поручением: от имени советского правительства он должен заказать «серию быстроходных аэропланов с условием возможности превращения их в военные». И вот он летит на гигантском комфортабельном аэроплане во французский Брест, затем пересекает на экстренном аэроплане Атлантику, участвует в конгрессе и принимает приглашение отправиться на дирижабле к Северному полюсу. Всю дорогу персонаж имеет возможность оперативно связываться с землей по радиотелефону (прообраз сотовой связи) и даже читает радиогазеты (прообраз компактного компьютера с выходом в Интернет). Кроме того, он видит, как налажена воздушная связь, как работают воздушная полиция и почта.
 Радио-корабль Ямато («В воздушном океане») |
На конгрессе персонаж слушает доклад японского инженера Ямато, который предлагает проект аппарата для межпланетных путешествий. Идея заключалась в том, что Земля представляет из себя громадный магнит, окруженный зонами магнитной напряженности, распространяющейся на большую высоту. Корабль Ямато должен по желанию его пилота заряжаться положительным или отрицательным электричеством и, в зависимости от этого, притягиваться или отталкиваться Землей. Для этого шесть мощных земных радиостанций, расположенных в Токио, Мельбурне, Лондоне, Капштадте, Денвере и Сант-Яго, посылают радиоволны к летящему аппарату и, по согласованию с пилотом, притягивают или отталкивают аппарат относительно Земли и Луны.
Проект Ямато-Рынина только кажется фантастическим. На самом деле принцип кулоновского отталкивания до сих пор рассматривается физиками как вариант для создания движителя не межпланетного, но межзвездного корабля!
Повесть повестью, воздухоплавание воздухоплаванием и все же главный труд жизни Николая Рынина — энциклопедия «Межпланетные сообщения» — целиком посвящен космонавтике.
Рынин составлял и издавал эту энциклопедию в течение четырех лет — с 1928 по 1932 годы. За это время вышло 9 выпусков «Межпланетных сообщений», охватывающих буквально все вопросы, связанные с космонавтикой: «Мечты, легенды и первые фантазии» (1928), «Космические корабли» (1928), «Ракеты и двигатели прямой реакции» (1929), «Теория реактивного движения» (1929), «Суперавиация и суперартиллерия» (1929), «Лучистая энергия в фантазиях романистов и в проектах ученых» (1930), «Русский изобретатель и ученый Константин Эдуардович Циолковский: его биография, работы и ракеты» (1931), «Теория космического полета» (1932), «Астронавигация: Летопись и библиография» (1932).
Вся энциклопедия занимает более 1600 страниц текстов, фотографий, рисунков, чертежей. Тираж некоторых выпусков составляет 800 экземпляров, и энциклопедия сразу после выхода превращается в библиографическую редкость.
Маленький тираж «Межпланетных сообщений» объясняется еще и тем, что Рынину не удалось заинтересовать издателей книгой, которая, вроде бы, посвящена «легкомысленной теме», но в то же время наполнена формулами и малопонятными графиками. О седьмом выпуске он писал Циолковскому: «Печатание за свой счет и в долг».
Потребовалось время, чтобы этот труд Николая Алексеевича оценили по достоинству. Только через пять лет после выхода последнего выпуска журнал «Природа» писал: «"Межпланетные сообщения" — это непревзойденная, оригинальная, выдающаяся, исчерпывающая девятитомная энциклопедия по вопросам теории и техники реактивного движения. Эта работа едва ли не единственная в мире по собранным воедино источникам этих актуальнейших проблем современности. Она положила начало возникновению специальной литературы по перечисленным проблемам и открыла необозримые перспективы для мировой науки и техники».
Помимо изучения теории, Рынин занимался и практическими исследованиями. Вместе с друзьями-медиками в 1930 году он построил две центрифуги для изучения влияния перегрузки на живые организмы. Первая, маленькая, с радиусом 32 см, давала 2800 оборотов в минуту. На ней испытывали насекомых и лягушек. Вторая, побольше, с метровым радиусом, давала 300 оборотов — тут ставили опыты с мышами, крысами, кроликами, кошками и птицами. Наверное, это были первые фундаментальные медико-биологические эксперименты, нацеленные исключительно на решение задач космонавтики.
Николай Рынин не замыкался внутри научного сообщества, легко делился накопленными знаниями с любым заинтересовавшимся лицом. Он активно выступал в прессе, читал публичные лекции, а однажды даже консультировал кукольный спектакль!
Дело было так. К отмечавшемуся в 1932 году юбилею Константина Циолковского кукольные театры Ленинградского ТЮЗа (ныне — Санкт-Петербургский театр марионеток имени Деммени) подготовили спектакль, посвященный космическим полетам. Назывался он «Ракета СС-1», текст написали Дилин и Шифман, поставил режиссер Дрозжин. Спектакль рассказывал о космическом перелете ученого, профессора Гаррата, который на сконструированной им ракете вместе с друзьями спасался бегством из некоего диктаторского государства в СССР. Благодаря консультациям Рынина, научный материал был органично включен в структуру спектакля как в форме прямого рассказа с демонстрацией диапозитивов, так и в виде активного действия. Например, профессор Гаррат рассказывал зрителям о реактивном движении, о ракетах для полетов к иным мирам. Он сообщал, что Циолковский — «…ученый Советской Страны первый открыл это средство добраться до Луны», на экране в этот момент появлялся портрет ученого. Затем перед зрителем проходили этапы космического полета, пассажиры ракеты испытывали перегрузки при взлете, а затем парили в невесомости, наблюдая через иллюминаторы Луну и Землю. По отзывам зрителей, благодаря использованию кукол-марионеток именно сцены невесомости выглядели особенно эффектно.
Впрочем, умные писатели не избегали помощи ученых, а наоборот, стремились завязать контакты, заручиться поддержкой, получить консультацию и отзывы. Не всегда это ускоряло дело, но почти всегда шло на пользу. Одним из писателей, обратившихся к космической тематике, был Александр Беляев.
Ярчайший советский писатель-фантаст Александр Романович Беляев родился 16 марта (по новому стилю) 1884 года в Смоленске, в семье священника, был определен в Смоленскую духовную семинарию, из стен которой вышел стойким атеистом и заядлым... театралом. Для продолжения обучения подписал контракт с театром местного Народного дома, окончил Демидовский юридический лицей в Ярославле, одновременно получив музыкальное образование. В 1905 году принимал участие в революционных выступлениях, позже служил адвокатом по политическим делам. По окончании лицея работал помощником присяжного поверенного в Смоленске, занимался журналистикой, печатал в «Смоленском вестнике» театральные рецензии, отчеты о концертах, путешествовал по Европе. Первая публикация художественного текста состоялась в 1914 году и была это детская пьеса-сказка «Бабушка Мойра».
В 1915 году Беляев серьезно заболел костным туберкулезом позвонков, на всю жизнь остался полуинвалидом, долгие годы провел в неподвижности, в гипсовом корсете.
Только в 1922 году он смог вернуться к активной жизни, работал инспектором по делам несовершеннолетних в Ялтинском уголовном розыске, воспитателем в детском доме. В 1923 году переехал в Москву, работал в Народном комиссариате почт и телеграфа, затем юрисконсультом в Народном комиссариате просвещения.
Дебютом писателя в научной фантастике стал рассказ «Голова профессора Доуэля» (1925), посвященный актуальной в те годы теме пересадки человеческих органов. За ним последовали другие рассказы и повести с необычными сюжетами и запоминающимися персонажами. Беляев быстро вырвался в лидеры жанра.
 Александр Романович Беляев |
Впервые к теме межпланетных путешествий он обратился в утопическом романе «Борьба в эфире» (1928).
В этом романе видно влияние социалистических утопистов от Чернышевского до Никольского с поправкой на неизбежную Мировую войну.
Советский гражданин силой мысли переносится в коммунистическое будущее, в величественный город Радиополис Паневропейского Паназиатского Союза советских социалистических республик. Как обычно, он наблюдает различные технические усовершенствования, в корне изменившие жизнь: портативные радиоприемники, персональные крылья, синтетическая еда в виде таблеток, окруженные садами коттеджи. Как обычно, тяжелый труд передоверен автоматам, необременительная обязательная работа не занимает больше трех часов в день, а все остальное время жители утопии тратят на творчество.
И все-таки есть еще места, где правит Капитал. Это — Америка, защищенная страшными «лучами смерти». Пришелец из прошлого становится свидетелем последней битвы, когда коммунары проламывают смертельную защиту, и в бой идут армии причудливых машин. После различных перипетий он попадает на огромный космический корабль, который американские капиталисты построили, чтобы в последний момент сбежать с Земли, обрушив на нее «атомные» бомбы, и взрывает его.
Это единственный эпизод романа, связанный с космосом, да и то условно — корабль ведь до орбиты так и не добрался. Но тема уже зацепила Беляева и он выдает толстенную и чрезвычайно увлекательную книгу «Прыжок в ничто» (1933).
Роман писался долго и трудно, но так теоретически должно писаться любое научно-фантастическое произведение, посвященное столь необъятной теме, как космические полеты. При его написании Беляев активно пользовался работами Якова Перельмана, Николая Рынина и Константина Циолковского. Более того, он с ними консультировался, встречаясь в Ленинградском доме инженера и техника, а Циолковского просто боготворил. Подтверждением последнему служит хотя бы очерк «Гражданин Эфирного острова», написанный Беляевым для «Всемирного следопыта» в 1930 году. Он выдержан в таких превосходных тонах, что даже немножко неловко делается за писателя, который и сам был не из последних деятелей эпохи. «Гигант мысли, первоклассный физик, гениальный старик», — так пишет Беляев о Циолковском.
Этот очерк интересен еще и тем, что в нем подробно излагается идея «космического поезда», предложенная Циолковским в книге 1929 года:
«...Под ракетным поездом он подразумевает соединение нескольких одинаковых реактивных приборов, двигающихся сначала по дороге, потом в воздухе, затем в пустоте вне атмосферы, наконец где-нибудь между планетами и солнцами.
Дело представляется так. Несколько ракет — скажем, пять, соединяются, как вагоны поезда, — одна за другой. При отправлении первая головная ракета играет как бы роль паровоза: она, взрывая горючее, везет за собой поезд, набирая все большую и большую скорость. Когда у этого "паровоза" запас горючего начинает истощаться, головная ракета на лету отцепляется от поезда и возвращается на Землю. Вторая ракета становится головною и ведет поезд, пока и она не истощит свой запас горючего. Так происходит с каждой ракетой, кроме последней, предназначенной для межпланетного полета. Когда предпоследняя ракета отчалит и снизится на Землю, у последней уже будет набрана необходимая скорость для полета в межпланетном пространстве. Причем она не истратит на преодоление земной тяжести и на приобретение необходимой скорости ни одного грамма из своего горючего. А свои запасы горючего последняя ракета может расходовать уже на "небе" для необходимого маневрирования или спуска (торможения)».
Важно это описание потому, что именно «ракетный поезд» Циолковского стал неодушевленным персонажем романа «Прыжок в ничто».
Итак, капиталистический мир рушится под ударами Мировой Революции. Хитрые капиталисты задумывают сбежать от неминуемой гибели в космос. Они поручают выдающемуся инженеру Лео Цандеру построить межпланетный ковчег, что тот и проделывает, воспользовавшись их деньгами и проектом Циолковского (об этом прямо сказано в тексте). В итоге в космос отправляется довольно пестрая компания: банкиры, аристократы, философ, епископ, сыщик, их слуги — в качестве пассажиров, Цандер и два законспирированных коммуниста Ганс Фингер и Винклер — в качестве экипажа.
 Ракета конструкции Константина Циолковского, 1926 год  Космический ракетный поезд Константина Циолковского, 1929 год |
Беляев раскрывает тему постепенно. Сначала «Ковчег» отправляется в свободный полет, его пассажиры осваиваются в невесомости, учатся перемещаться и питаться по-новому. Затем они выходят в открытый космос, чтобы построить оранжерею, которая будет кормить их, пока на оставленной Земле не победит контрреволюция. С помощью атомного двигателя Цандер разгоняет корабль до скорости, равной трети световой, и космические путешественники на некоторое время улетают из Солнечной системы. Но из-за поломки оранжереи приходится вернуться и совершить посадку на Венеру.
Молодой горячий мир принимает их. Здесь Беляев дает волю фантазии, отказавшись от стандартного описания обитателей каменноугольного периода (чем грешили ранние российские фантасты) и заменив их на самых причудливых существ. Человеческая колония быстро деградирует, скатываясь к первобытнообщинному строю, ей не пережить зимы, но тут с Марса (заметьте, с Марса!) приходит сообщение, что коммунизм окончательно победил и первых межпланетчиков ждут на Земле...
Поначалу роман вызвал противоречивые отклики специалистов. Яков Перельман обрушился с критикой на идею двигателя на «внутриатомной энергии», которую он считал «проблематической для технического использования», и советовал автору поменять его на обычные химические двигатели, работающие на «промышленном топливе». Константин Циолковский в одном из писем просил Беляева снять всякое упоминание о «теории относительности» и эффектов замедления времени при достижении околосветовых скоростей, — великий самоучка не понимал работ Эйнштейна, в чем открыто признавался.
Несмотря на все эти замечания, ко второму изданию «Прыжка в ничто» Циолковский написал хвалебное предисловие, в котором дал самую высокую оценку роману Беляева: «Из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях роман А. Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным».
После этого в кругах энтузиастов космонавтики Александра Романовича окончательно признали за своего...
С течением времени космическая тема обретала все новые воплощения, новые форматы.
Еще в 1924 году Василий Журавлев, студент Государственного техникума кинематографии (предшественник нынешнего ВГИКа), написал сценарий для полнометражного фильма под интригующим названием «Завоевание Луны мистером Фоксом и мистером Троттом». Однако фильм тогда не склеился, и сюжет сценария был использован при создании одного из первых советских мультфильмов «Межпланетная революция». К этой идее талантливый режиссер вернулся позже, когда на рубеже 1932-1933 годов начал работу «Мосфильм» — крупнейшая киностудия Европы тех лет. С благословения и при поддержке великого Сергея Эйзенштейна во Втором художественно-производственном объединении начались съемки научно-фантастического фильма «Космический рейс».
Василий Журавлев позднее вспоминал:
«...Вместе со сценаристом Александром Филимоновым мы создали сюжет фильма о первом полете на Луну. Сюжет этот получил одобрение, но нам предложили усилить научно-познавательную сторону сценария и привлечь для участия в постановке видных деятелей космонавтики. В мае 1934 года я опустил в почтовый ящик письмо, на конверте которого значилось: Калуга, Константину Эдуардовичу Циолковскому.
 Подготовка космического корабля к полету на Луну (кадр из к/ф «Космический рейс») |
Я просил Константина Эдуардовича — основоположника теории звездоплавания — принять на себя обязанности научного консультанта будущего фильма. Через неделю — бандероль, книга Циолковского «Вне земли», а еще через сутки — письмо, в котором Циолковский приглашал нас в Калугу и просил предупредить дней за семь о своем приезде и захватить с собой небольшую куклу.
Не помня себя от радости, в тот же день я написал Константину Эдуардовичу, что я и мои товарищи по фильму будем в Калуге через семь дней».
Ровно через неделю режиссер Журавлев, киносценарист Филимонов, художник студии Юрий Швец, оператор Александр Гальперин явились в Калугу. Циолковский доброжелательно принял их и тут же включился в работу. Засыпаемый вопросами «киношников», он терпеливо выслушивал их, а затем, полузакрыв глаза, ясно отвечал.
«— ...Когда я впервые вышел из звездолета на Луну, на мне был скафандр, — говорил Циолковский. — Я сделал легкий прыжок вперед и улетел на несколько метров. <...> Притяжение на Луне в шесть раз меньше, чем у нас. Вот скачками и можете двигаться вперед. А лучше по-воробьиному, так легче! — и сразу раскатистый, добродушный смех. А потом демонстрация передвижения человека по лунной поверхности при помощи привезенной нами куклы».
Договорившись о сотрудничестве, команда вернулась в Москву. Через несколько месяцев был готов сценарий. Художник Швец разработал основные декорации фильма и рисовал их эскизы, а Циолковский сообщал в письмах о своей работе над чертежами для художника, рисунками для режиссера и актеров: «Работаю много... сделал несколько альбомов черновых зарисовок... К встрече с вами почти готов... На все ваши вопросы постараюсь ответить...»
Заметки ученого на полях сценария сделаны по существу:
«Кадр 253 — Ремни не нужно... Держаться за ручки кресла.
Стр. 12 — Миллиардов звезд невооруженным глазом не видно, а только тысячи.
Кадр 334 — Прыжок с 6-10-метровой высоты безопасен.
Кадр 299 — Все предметы в кабине падают, приобретая тяжесть».
Скоро стало ясно, что тогдашняя кинотехника не способна воссоздать все эффекты космического полета и путешествия по Луне. Тогда, взвесив реальные возможности, Циолковский остановился на шести основных моментах: 1) старт ракеты с эстакады; 2) масляные ванны для защиты от перегрузок; 3) немигающие звезды в космосе; 4) невесомость в свободном полете; 5) прыжки «по-воробьиному» на Луне; 6) мягкая посадка ракеты с помощью парашютов. Без этого фильм не достигнет своей главной цели — научности, станет «вздорным», а потому и ненужным. Хотя решение этих задач было вполне под силу, кинематографистам пришлось столкнуться с такими трудностями, что несколько раз фильм был на грани закрытия.
 Старт космического корабля (кадр из к/ф «Космический рейс») |
И тем не менее в павильонах «Мосфильма» кипела работа. Создавался макет ангара, из которого по сценарию будут вывозить межпланетный ракетоплан. К нему были сделаны тысячи деталей: стены, фермы эстакады и так далее. Работники макетного цеха изготовили сотни куколок, изображающих рабочих ангара, монтеров, шоферов. Рядом с «ангаром» создается «космос». На огромном полотнище размером 20 на 20 м, сшитом из черного бархата и натянутом на деревянную раму, монтируют «звезды» — всего 2500 штук. А перед «космосом» постепенно вырисовываются лунные пейзажи. Деревянные каркасы «лунной поверхности» обтягиваются мешковиной и в результате искусной работы бутафоров и маляров становятся мертвенно-бледными.
Наконец начались съемки. В «ангаре ракетопланов» мультипликаторы работали целый месяц. Изо дня в день они двигали фигурки и автомобильчики, и на экране сегодня можно увидеть плоды их труда: оживленное движение людей и машин, которое постепенно замирает, после чего ракетоплан, набирая скорость, выезжает и скрывается за воротами ангара.
Пиротехники зарядили металлический корпус ракетоплана специальным составом, дающим массу огня и искр. Невидимые струны тянут ракетоплан по эстакаде от ангара в небо. В установленный момент смесь воспламеняется, из дюз вылетает огненный хвост, и ракетоплан уходит в полет. Так был снят один из самых важных кадров, и поныне производящий большое впечатление.
 Советские космонавты на Луне (кадр из к/ф «Космический рейс») |
В центральном павильоне кипела работа около «космоса». Здесь снимали полет ракеты. На невидимых струнах к макетной Луне мчался макет металлической ракеты. Из дюз летели мощные снопы огня и искр, кругом сияли немигающие звезды. Каждый полет ракеты снимался десятки раз, и только после просмотра на рабочем экране съемочная группа отбирала лучший вариант, который и шел в картину.
В главных ролях в картине снялись: заслуженный артист республики Сергей Петрович Комаров (академик Седых), киноартистка Ксения Москаленко (Марина), киноартист Василий Иванович Ковригин (профессор Карин), пионер Витя Гапоненко (Андрюша Орлов).
Очень удачной была сложная съемка состояния невесомости в кабине. Создатели фильма на радостях послали Циолковскому шутливую телеграмму:
«Мир без тяжести освоен тчк Академик Седых зпт Марина зпт Андрюша зпт другие члены коллектива зпт шлют вам дорогой Константин Эдуардович сердечный привет из кино-космоса находясь в полете Москва тире Луна восклицательный знак».
Почти два года коллектив киностудии «Мосфильм» работал над «Космическим рейсом». Но лента получилась на славу! При всей наивности сценария многие ее кадры до сих пор вызывают удивление и благоговение.
На волне успеха «Мосфильм» планировал снять киноленту «Голубая звезда» о полете на Венеру по оригинальному сценарию Алексея Толстого, а «Ленфильм» — «Прыжок в ничто» по роману Александра Беляева. Однако новые амбициозные планы реализовать уже не получилось...