Купил новую книгу.

Под обложкой - 3 вещи, которые я рекомендую прочесть:
1. "Небо должно быть нашим
2. Корабль уродов
3. «Гроза» в зените.


Антон ПЕРВУШИН

 

КОРАБЛЬ УРОДОВ

 

Публикации:

1. В лит. приложении к журн. «FANтастика». — 2008. — № 5 (14). — с.1-32

2. В авт. сб. «"Гроза" в зените». — СПб.: Издательский Дом «Азбука-классика», 2008. — с.97-208.

 

ВНИМАНИЕ! Полная платная версия находится здесь: http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=165475

 

 Корабль уродов,

Что ты готовишь мне?

Гибель в морской волне

Или свободу?

Борис Гребенщиков «Корабль уродов»

 

«Я прошу вас помнить, что Зона выполнит только самое заветное ваше желание, самое искреннее, самое глубокое. Самое выстраданное. Поэтому отнеситесь к предстоящему со всей серьезностью. Не надо шутить, не надо быть грубым, вообще не надо ничего показного. Никакие слова вам не помогут. Вам ничего не надо говорить. Вам нужно просто сосредоточиться и вспоминать свою жизнь. Когда человек вспоминает свою жизнь, он становится добрее. Вам нужно быть очень добрыми сейчас. И тогда счастье, которое вы обретете, не станет источником несчастья для других...»

Аркадий и Борис Стругацкие «Сталкер»

 

Из интервью, которое ведущий телевизионной программы «Взгляд» взял у доктора физико-математических наук Роберта Яковлевича Перельмана по случаю присуждения последнему Нобелевской премии по физике за 19.. год

 

— ...Вероятно, вашим первым серьезным открытием, Роберт Яковлевич, следует считать так называемую траекторию Перельмана?

— О нет! Это вовсе не открытие! Ведь для того, чтобы его сделать, не нужно никаких особенных заслуг или высшего образования. Необходимо всего лишь разбираться в небесной механике. А на втором курсе МГУ мы уже немного разбирались.

— Но тогда почему никто до вас этого не сделал?

— Самое смешное, что делали. Посмотрите у Войцеховского в «Истории Тунгусского Космического Тела». Первым рассчитал траекторию какой-то школьник, первую статью на эту тему опубликовал студент, а назвали траекторию почему-то моим именем.

— Да, с открытиями происходят иногда удивительные вещи. Не могли бы вы в таком случае пояснить нашим зрителям, что такое траектория Перельмана?

— Ну, это довольно просто. Существуют оптимальные с точки зрения энергетики траектории движения летательных аппаратов в пределах Солнечной системы. Я однажды прочитал популярную книгу Феликса Зигеля о Тунгусском Теле и задумался вот о чем. Мы знаем точное время взрыва над Подкаменной Тунгуской. По форме Тунгусского Кратера мы можем определить примерное направление движения Тела и угол его входа в атмосферу. Этого достаточно, чтобы провести простейший расчет и установить оптимальную траекторию, по которой двигалось Тунгусское Тело к Земле. И ответить таким образом на вопрос, откуда оно к нам прилетело. Если, конечно, исходить из предположения, что это был межпланетный корабль пришельцев.

— И вы сумели ответить на этот вопрос?

— Да, сумел. Но ответ был обескураживающим. Тунгусское Тело прилетело к нам с Венеры.

— Удивительно. Но ведь жизни на Венере нет?

— Да, это стало известно еще в начале шестидесятых. Потому и вызвало новые вопросы. В конце концов сошлись на том, что траектория Тела не имела никакого отношения к межпланетным полетам.

— То есть это был звездолет?

— Звездолет. Корабль из параллельной вселенной. Машина времени. Все версии допустимы.

— Ученые обычно ведут себя сдержанно, когда речь заходит о гипотезах. Но, очевидно, к Тунгусскому Телу это не относится?

— Безусловно. Научный мир был потрясен, когда из Тунгусского Кратера доставили первые артефакты. Эти предметы, их свойства переворачивали наши представления о мире настолько, что никакая гипотеза их происхождения не казалась безумной. Однако заметьте: вплоть до середины семидесятых наравне с другими рассматривалась и гипотеза о естественной природе Тунгусского Тела. Считалось, что это такой аномальный метеорит.

— А теперь эта гипотеза не рассматривается?

— Нет, внутренняя структура Тела до его разрушения была явным образом упорядочена. Это доказано, и больше не обсуждается.

— Скажите, пожалуйста, Роберт Яковлевич, почему так долго о Кратере и Теле ходили только смутные слухи? Почему к изучению артефактов не допускались иностранные институты и организации?

— Режим секретности обусловлен рядом причин. Во-первых, как вы помните, в доперестроечные времена любое перспективное исследование связывалось с решением оборонных задач. Во-вторых, Кратер — весьма опасная зона для посещений, без соответствующей подготовки там легко погибнуть. В-третьих, артефактов не так уж и много. По объему и массе их, конечно же, больше, чем грунта с Луны у американцев, но всё равно — очень и очень мало. Поэтому артефакты представляют определенную ценность, и не хочется, чтобы они бесконтрольно расползались по миру. И не нужно думать, будто это наша национальная особенность. Попробуйте заказать у НАСА грамм реголита для исследований.

— Но теперь положение меняется в сторону большей открытости?

— На самом деле оно начало меняться еще десять лет назад. Уже тогда мы стали приглашать иностранных специалистов поработать в научном городке при Кратере, и многие наши ведущие сотрудники выезжали за рубеж с лекциями и докладами.

 — И всё же рассказывают, что секреты остались. Якобы где-то хранятся останки инопланетных пришельцев, пилотов Тунгусского Тела.

— О! Я тоже об этом слышал. Западные уфологи любят задавать вопрос о пришельцах. Заверяю вас, все рассказы об Уроде — вымысел чистейшей воды.

— Об Уроде?

— Да, это уже наш профессиональный жаргон. Уродом называют гипотетического пилота Тунгусского Космического Тела. Словечко запустил, кажется, Ефремов... Дело в том, что нет никаких оснований считать Тунгусское Тело — пилотируемым объектом. Это мог быть беспилотный исследовательский зонд. Что вполне логично. Мы сами предпочитаем изучать соседние планеты с помощью зондов — почему наши «братья по разуму» должны поступать иначе?

— Значит, Урода не существует?

— По крайней мере, нам пока не удалось найти ничего похожего на останки инопланетного существа.

— Спасибо за ответ. Давайте вернемся к теме Кратера. Вы сказали, что это очень опасная зона?..

— Да. При падении и взрыве Тунгусского Тела выделилось значительное количество энергии, сопоставимое с энергией одновременного взрыва тысячи атомных бомб. Но не только это. Тело прямым образом воздействовало на метрику пространства-времени. В результате образовались аномальные зоны с парадоксальными физическими свойствами. Стационарные и нестационарные. С различными сроками жизни. Эволюционирующие. Попав в такую зону, человек с неизбежностью погибает. Об этом узнали еще до войны — Кулик потерял в Кратере всю свою экспедицию. Но подлинную опасность аномалий оценили, только когда приступили к глубокому изучению Кратера и его окрестностей.

— Известны ли попытки самовольного проникновения в Кратер?

— Да, такое периодически случается. Среди искателей — так мы называем людей, изучающих Кратер, — порой встречаются безответственные люди. Для предотвращения попыток несанкционированного проникновения организована надежная система охраны.

— У нас осталось немного времени, поэтому последний вопрос. Что может дать изучение артефактов и аномалий Тунгусского Кратера земной цивилизации? Как изменится наша жизнь?

— Наша жизнь уже изменилась. Насколько велико здесь влияние Кратера, судить, наверное, всё-таки не мне...

— Роберт Яковлевич, спасибо за то, что пришли к нам в студию.

 

1. Андрей Тяглов, 28 лет, холост, кооператор

 

Вообще-то официально я торгую персональными компьютерами. Очень доходное дело, кстати. Куда более доходное, чем просиживать штаны в лаборатории. Но я компьютерами не только торгую — я их, между прочим, собираю. Вот этими самыми ручками. Помню, когда первый «Спектрум» собрал и магнитофон с нему подключил, какой был восторг. Жалко не сохранилась та машинка — ушла на детали. Сейчас у меня выбор всё-таки побогаче. Есть «Поиски». Есть «двойки» белой сборки и «тройки» — красной. Матричные принтеры. Внешние накопители на жестком диске. Модемы, прошитые под нашу дряхлую телефонную сеть. Реальная фирма, короче. И по бумаге, и по жизни. А главное — «крыша» надежная есть в лице товарища Афганца, который блюдет мою безопасность пуще меня самого. Другие бандиты давно от меня отстали, а участковый и хмыри из ОБХСС обходят далекой стороной.

И тот день не предвещал беды. Приехал я на рынок к десяти, открыл ларек, протер тряпкой слепые мониторы, уселся в свое родное, продавленное и прожженное, кресло и начал изображать утомленного жизнью частного предпринимателя.

Первым клиентом в четверть одиннадцатого заявился Бориска Дрын.

Дрын — это не погоняло, а фамилия. Погоняло как раз — Бориска. Вообще имя у него Иван, а почему его так другие искатели прозвали, судить не берусь, не знаю. Но закрепилось это сочетание намертво: Бориска Дрын.

Поздоровался он вежливо, и вроде от него даже не пахло. Значит, в последний раз в «Стекляшку» он наведывался минимум двое суток назад. К походу готовится? Вроде не собирался. Послушаем, что скажет.

— Слышь, земеля, — сказал Бориска, — тут такое дело. Консультация нужна.

Глазки у него при этом бегали, что мне сразу не понравилось.

— По какому вопросу? — с безразличием в голосе спросил я. — Софт? Железо?

— Антрацит.

Я аж привстал.

— Ты чего ко мне приперся, придурок? — зашипел я на Бориску. — Знаешь же, что антрацитом не занимаюсь. Топай в «Искру».

Про себя подумал: эге, где ж это Дрын сумел антрацитом разжиться? Он ведь из искателей низшего разряда, в Институте токарем работал. Дальше двух километров за Вал не ходит — боится. И правильно боится. Только что в двухкилометровой зоне найти можно? Вату? Да, там полно ваты. Синий жемчуг? Да, иногда попадается. Янтарную окрошку? Большая редкость. Но чтобы антрацит — никогда!

Интересное дело. Похоже, Дрын пустился в тяжкие — обобрал коллегу-искателя. Тогда недолго ему осталось. Найдут вскорости тушку с простреленной глупой башкой.

Что характерно, мне его совсем не жалко. Если таких тупарей-алкоголиков поменьше в стране будет, всем станет легче дышать.

— В «Искру» не могу, — застрадал Бориска. — Там меня не знают. Откажут. Или кинут.

Я снова угнездился в кресле и спросил с ленцой:

— А знаете ли вы, товарищ Дрын, что оборот фрагментов так называемого черного тела находится в ведении госструктур? А знаете ли вы, что нарушение правил разработки недр Тунгусского Кратера влечет за собой наказание в виде лишения свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества, согласно статье сто шестьдесят семь, пункт три, Уголовного кодекса РСФСР?

Бориска помялся, но не ушел.

— Мне ведь только экспертизу, — продолжил он давить на слезу. — Чтоб не кинули...

Эх, говорила мне мама, не связывайся с «черным золотом»! Но поскольку других клиентов не было, а по рынку бродили сонные старушки, я решился:

— Хорошо, давай посмотрю. Но деньги вперед!

— Сколько?

— Сотня зелеными.

Бориска аж заскрипел.

— Маней нет... сейчас, — признался он.

— В долг экспертизу не проводим, — отрезал я.

Бориска постоял с минуту в нерешительности, глазки его продолжали бегать.

— Натурой расплачусь, земеля!

Я хмыкнул:

— Больно нужна мне твоя натура!

— Отдам антрацит.

Ни хрена себе! Значит, у этого придурка где-то припрятан запас. Играешь с огнем, искатель!

— Давай посмотрю, — согласился я.

Любопытство меня когда-нибудь погубит.

Бориска полез в карман своей задрипанной куртки, извлек черный блестящий обломок, размерами и формой напоминающий кленовый лист, с острыми зазубренными краями. Складывалось впечатление, будто бы черное тело откуда-то отколупывали, пользуясь при этом не самым подходящим инструментом.

Я вышел из ларька, огляделся вокруг внимательно, никого и ничего подозрительного не заметил, принял обломок и вернулся внутрь.

— Иди, погуляй полчасика, — сказал я Бориске. — Потом приходи за ответом.

После чего заперся изнутри, задернул шторку на окошке и выставил табличку «Закрыто! Не стучать!».

Опытные искатели, бывшие лаборанты или научные работники Института, умеют определять чистоту черного тела без посторонней помощи, не бином Ньютона, в конце концов, но для таких кадров, как Бориска Дрын, это, конечно, великая наука.

Я снял с боковой полки один из мониторов и поставил его на лежащий на дощатом полу старый системный блок. Освободив таким образом оперативный простор, вытащил из сейфа сложенную простыню диаграммы масса-твердость, толстенный справочник по артефактам с грифом «Для служебного пользования», который прикарманил еще будучи аспирантом-целевиком, и программируемый калькулятор БЗ-21. Из ящика стола достал малый джентльменский набор эксперта: медицинские весы с набором гирек, импортный фонарик с регулировкой яркости, профессиональный фотоэкспонометр, спортивный секундомер, блокнот и авторучку. Разложил всё это богатство на освобожденной полке и приступил к работе.

Сначала я ощупал обломок. Убедился, что он греет руку, как и полагается настоящему черному телу. Значит, не подделка.

Взвесил обломок на весах. Он вытянул на двести граммов. Я занес результат в блокнот. Потом закрепил фотоэкспонометр и, меняя яркость направленного на него фонарика, записал показания. В результате получилась достаточно точная тарировочная кривая прибора. Разместил перед приемной головкой фотоэкспонометра обломок и снова включил фонарик. Меняя яркость, отследил изменение коэффициента поглощения. Занес результаты измерений в блокнот.

Теперь самое важное. Поставил фонарик на максимальную яркость и запустил секундомер. Когда стрелка фотоэкспонометра качнулась, нажал кнопку и посмотрел на циферблат. И присвистнул от удивления.

Схватил справочник, чтобы проверить самого себя. Нет, всё правильно! Память не подвела. Согласуясь с тарировкой, пересчитал коэффициенты поглощения, отложил точки на графике, соединил и обнаружил прямую линию. Вот так да!

Дело в том, что свет проходит через черное тело с заметной задержкой — от трех с половиной до пяти секунд. Более «чистыми» и, соответственно, более ценными считаются те обломки, которые задерживают свет на большее время. Казалось бы, должно быть наоборот, но это вам не банальное стекло — это монолитная структура, которая вообще не имеет аналогов в нашей части Вселенной, а потому обладает совершенно фантастическими свойствами. И правильно, что наше... хм-м... государство взяло добычу черного тела под контроль, приравняв к золоту. Ибо в Кратере много загадочных артефактов, но черное тело — самое загадочное из них.

Так вот, обломок, который передал мне на «экспертизу» Бориска Дрын, пропускал свет с задержкой в семь секунд. В первый момент я решил, что врет секундомер. Но кривая поглощения, которая под моей рукой превратилась в прямую, свидетельствовала в пользу невероятной гипотезы: бывший токарь обнаружил настоящий Клондайк!

Пару минут я сидел в полной тишине, переваривая неожиданное открытие. Потом вскочил, побросал приборы в сейф, закрыл его на ключ, а обломок завернул в упаковочную бумагу и сунул в карман брюк. Вышел из ларька. Дрын терся неподалеку и сразу засеменил ко мне с надеждой в смурном взоре. Времени рассусоливать у меня не было, поэтому я сказал прямо:

— Значит, так, Бориска, это антрацит, без вопросов. Мне нужно кое-куда съездить и дополнительно проконсультироваться. Если мое предположение подтвердится, я беру всю партию. И этот фрагмент тоже оплачу. Сколько там у тебя?

— Четыре килограмма, — признался Дрын, ошалевший от свалившегося на него счастья.

— О’кей, — кивнул я. — По рукам. Никому ничего о сделке не говори. Вали пока домой. Встретимся в два часа у «Стекляшки». И не боись, оплачу по высшей ставке. И премию сверху накину — чтоб выпил за мое здоровье. Слово, ты знаешь, я умею держать.

— Ага, ага. — Дрын облизнулся в предвкушении. — Ты, Андрюха, да, молодец, не замечен на кидалове.

Сейчас Бориска был больше всего похож на мой программируемый калькулятор — такой же сосредоточенный в подсчетах потенциальной выручки. Считай, считай. Толку-то? При умеренном образе жизни ему этих денег хватило бы на три года жизни без походов в Кратер, однако умеренность не входит в число достоинств бывшего токаря.

Больше с ним толковать было не о чем, я закрыл ларек и быстрым шагом направился к своей «девятке». Машина завелась с полуоборота, что не могло не радовать, — последнее время зажигание барахлит и карбюратор выпендривается. Я выехал с рынка на единственную приличную улицу в городе — улицу Ленина — и погнал в Институт, чертыхаясь на колдобинах.

Ванавара хиреет год от года, превращаясь из элитного научного городка в проходной двор. Раньше хоть начальство за фасадами и дорогами следило, а теперь всем на всё наплевать. Народ совсем свихнулся от бардака, очередей и отсутствия  элементарных товаров, а потому работать никто уже не хочет, все только треплются о политике да клянут Горби почем зря. Помяните мое слово, если уж в середине лета на центральной улице города такие колдобины и лужи с грязью, то зимой тут совсем тухло станет, наплачемся. Куда только катится эта страна?..

Слава богу, был четверг, а значит, все интересующие меня лица должны были находиться на своих рабочих местах согласно штатному расписанию. Оставив машину на площадке перед главным корпусом, я обогнул памятник Кулику и вошел в вестибюль. И тут же столкнулся с тем, кто был мне нужен в первую очередь, — с руководителем Научно-исследовательского отдела по изучению квазитрансцендентных структур Львом Сергеевичем Сибирцевым.

Сибирцев стоял в вестибюле, весь такой вальяжный, высокий и седовласый, и беседовал с двумя стажерками. Стажерки, некрасивые и одетые очень скромно даже по меркам Ванавары, внимали ему, открыв рты.

— Извините, девушки, — сказал я, подходя к Сибирцеву и сразу протягивая ему руку. — Добрый день, Лев Сергеевич.

Сибирцев посмотрел на выставленную руку, на меня, но деваться ему было некуда, и он вяло потряс мои пальцы. От колкости, впрочем, не удержался.

— Вот, товарищи стажеры, — сказал он, кривя рот, — посмотрите на дезертира. Оставил кафедру, коллег, науку — спрашивается, ради чего? Ради пошлого блеска злата. Ради личного благосостояния. Ради мещанских ценностей. Зачем наше государство давало ему образование? Зачем кормило, поило, одевало? Почему не сумело разглядеть ренегата, который при первой возможности перековался в бизнесмены и предал интересы научного сообщества? Больше того, этот человек обирает своих бывших коллег и учителей, продавая им по спекулятивной цене электронно-вычислительную технику и программное обеспечение.

Я выслушал тираду Сибирцева стоически. Сибирцев по своей привычке врал — врал нагло, в глаза, в присутствии посторонних. А что вы хотите от человека, девичья фамилия которого не Сибирцев, а Писунько?

Кстати, с Сибирцева я не взял до сих пор ни копейки. Хотя лично привез и установил у него в кабинете «тройку» собственной сборки из белых комплектующих.

— Лев Сергеевич, есть небольшая проблема, — сказал я вежливо, делая вид, будто речь в его тираде шла не обо мне, а о каком-то другом человеке.

— Что ж, — ответствовал Сибирцев горделиво и явно любуясь собой, — давайте обсудим вашу проблему, товарищ ренегат.

— Может быть, лучше будет обсудить ее у вас? Речь идет о новом подклассе квазитрансцендентных структур.

— Что ж, — Сибирцев тряхнул седой гривой, — это достойная тема для обсуждения. Прошу покорно меня извинить, товарищи стажеры, но дела, дела... Труба зовет.

Вместе мы направились к нему на третий этаж. По дороге Сибирцев, как он всегда делал без свидетелей, принялся жаловаться, в этот раз — на новую версию «Лексикона», которую я ему устанавливал месяц назад. Мол, работает некорректно. Мол, пишешь нормальное письмо, а принтер выдает абракадабру. Я не стал комментировать его стенания, ибо знал, что дело здесь, конечно, не в «Лексиконе», а в холеных, но кривых руках.

Вошли в кабинет. Место работы Сибирцева всё еще выглядело внушительно. Высокий потолок, высокое окно, тяжелые шторы, письменный стол, длинный стол для совещаний с тяжелыми резными ножками, массивные деревянные стулья в два ряда, портреты легендарных искателей на стенах: Кулика, Янковского, Флоренского, Плеханова, Золотова, Гильзина и Гречко. Однако на всём этом, как на свежем покойнике, уже проступал трупный узор близящегося распада. Потертости и пятна на обивке стола, два оборванных кольца на карнизе, покрытые пылью пачки бумаг в углу, мухи, бегающие по портретам. Сибирцев, казалось, всего этого не замечает. Он сел в руководящее кресло, достал массивную бронзовую пепельницу, трубку и закурил.

— Лев Сергеевич, — обратился я, подсаживаясь ближе. — Что вы можете сказать о черном теле с задержкой прохождения в семь секунд?

Сибирцев посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

— Сверхчистое тело? Ось? — уточнил он. — Это миф!

— То есть в вашей богатой практике такие фрагменты не встречались?

— Эх, Андрюша. — Сибирцев мечтательно поднял взгляд к высокому потоку. — Это же тема моей докторской. А оппонентом у меня был сам Гильзин! Сам! Если бы у Гильзина имелся хоть один кусочек, самый маленький фрагментик из Оси, он стер бы меня в порошок. И мы с тобой сейчас не разговаривали бы. Но, к счастью, сверхчистого черного тела не существует. Это лишь домыслы, красивая гипотеза, тема для фантастической повести.

Я решил зайти с другой стороны:

— Но, может быть, впоследствии ваши лаборанты и находили фрагмент с пониженной пропускной способностью? Может быть, есть какой-то закрытый отчет?

Сибирцев посмотрел на меня снисходительно.

— Андрей, я тебя люблю и уважаю, но по этому вопросу ничем помочь не могу. Не было таких фрагментов.

— Тогда объясните мне, что это такое?

И с победным видом я вытащил из кармана и положил на стол антрацит, полученный от Бориски Дрына. Не смог отказать себе в удовольствии, пижон проклятый!

Сибирцев даже не изменился в лице. И голос его не дрогнул. Он посмотрел на обломок, равнодушно попыхивая трубкой.

— И что это такое?

М-да. Триумфальное настроение у меня сразу улетучилось. Старую гвардию ничем не прошибешь.

— То, чего не может быть, — процитировал я модную сказочку. — Черное тело с задержкой в семь секунд и линейной функцией по коэффициенту.

— Ты ошибся, Андрей!

— Хотите провести экспертизу в лаборатории?

— Даже не стану время тратить. Ты ошибся.

— Ну а если предположить, что нет? А если вы ошиблись? Институту нужны фрагменты сверхчистого тела?

Сибирцев вздохнул и принялся выбивать трубку в пепельницу.

— Андрей, — сказал он, — в запасниках Института черного тела более чем достаточно. На пятьдесят лет хватит. Мой тебе совет: продай его. Хотя нет, продажа ведь запрещена. Сдай в приемный пункт на Заимке. Только придется объяснить, откуда он у тебя. Ты же больше не числишься в искателях, и вход в Кратер тебе запрещен. А еще лучше — выброси его, закопай. Зачем тебе проблемы с ОБХСС? Или с КГБ?

— Мне всё ясно, — сказал я. — Оберегаем научную репутацию? В конце концов, почему бы и нет? Я вам не судья. Только вот Гильзин был прав, а вы неправы. И всё это время, двадцать лет, вы сидели в мягком кресле, вкусно ели, сладко спали, но занимались полной ерундой — пустым теоретизированием, основанным на ложных предпосылках.

— Вон, — даже не повысив голоса, сказал Сибирцев. — Вон отсюда, мальчишка.

Я забрал обломок и покинул кабинет.

Итак, с Сибирцевым не получилось. Не знаю уже теперь, на что я рассчитывал, когда шел к нему. Мстительность не входит в число моих достоинств. А всё остальное — интеллигентские сопли.

После Сибирцева я отправился в административный корпус. Взмахнув на входе корочками пропуска, зашагал по длинному коридору, увешанному досками почета, фотографии на которых не менялись уже лет пять. Увидел на одном из пожелтевших снимков знакомую физиономию Бориски Дрына, подмигнул ей. А ведь он был когда-то приличным человеком, ударником социалистического труда, ударно ваял крепеж для испытательного стенда... Что с людьми перестройка и новое мышление сделали...

Добравшись до кабинета Шахмагонова, я постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Эдуард Шахмагонов восседал за письменным столом в большом кресле с кожаной обивкой, завезенном явно откуда-то из Германии. Вообще обстановка на рабочем месте заместителя секретаря комсомольской организации Института выгодно отличалась от обстановки в кабинете Сибирцева. Здесь стояла исключительно скромная, но современная импортная мебель, а «машинка», которой пользовался Эдуард, даже у меня, опытного железячника, вызывала обильное слюноотделение. Ибо на столе у него расположился редкий в наших широтах лэптоп от «Epson». Хорошо живет комсомол!

Шахмагонов был меня на два года младше и, хотя учился на том же факультете Красноярского университета, что и я, предпочел пойти не по науке, а по партийной линии. Он не стал заканчивать аспирантуру, сдавать минимумы и защищать кандидатскую, а сразу попер в комсомольские работники. И вот теперь он заместитель секретаря, а я — простой советский кооператор. Впрочем, я ему не завидую — у них там, в организации, свои заморочки имеют место быть.

— Андрей? Рад тебя видеть. — Шахмагонов привстал и с улыбочкой мне поклонился; был он круглый, розовый и довольный жизнью. — Я как раз о тебе вспоминал. Так что богатым будешь, вот так. Кстати, о богатстве. Мы тут собираемся сетку в нашем корпусе провести. Чтобы, как говорит Михал Сергеич, углубить и расширить, а затем прийти к консенсусу, вот так. Думаем, у кого разместить заказ. Но выбор большой. Конкуренция — двигатель рыночной экономики, как ты знаешь, вот так. Если хочешь получить заказ, придется тебе постараться и убедить нас, что ты лучший из возможных кандидатов.

— Обсудим, — кивнул я. — Но сегодня по другому делу.

С Шахмагоновым играть в игры не стоило, поэтому я сразу извлек обломок и показал ему.

— Антрацит? — удивился Эдуард. — Откуда у тебя? Ты ж вроде не замечен?

— Это лучше, чем антрацит, — сказал я. — Это сверхчистое тело.

С полминуты Шахмагонов соображал, потешно наморщив лоб. Потом его радушная улыбка поблекла, и он спросил:

— Ошибки быть не может?

— Нет никакой ошибки. Чуешь, чем пахнет?

— Ой-ей, чем пахнет, Андрей. Ой-ей, чем пахнет!

Он вскочил и пробежался по кабинету.

— Это же... — Он застыл, а потом резко повернулся на каблуках, нависнув надо мной. — Ты можешь мне это оставить?

— Могу, если дашь гарантии.

Шахмагонов обежал стол и вернулся в кресло.

— Слушаю, — сказал он, положив свои пухлые ручки перед собой.

— Я открыл сверхчистое тело. Я хочу иметь постоянную долю.

— Ренту? Понятно. Кто будет добывать?

— Думаю, найдутся желающие.

— Согласен. Процент?

— Пятьдесят.

— Много. Даю пятнадцать.

— Тридцать.

Шахмагонов замотал головой:

— Ты не понимаешь, Андрей. Это не предмет для торга. Я даю тебе пятнадцать, потому что не могу дать больше. Серьезные люди меня спросят: при чем тут кооператор Тяглов? Что я им отвечу? Он мой друг? Пятнадцать — максимум. Именно потому что друг.

Тут пришла очередь заскрипеть мне. Но выбирать особо не приходилось, а потому я сказал:

— Согласен.

Шахмагонов перешел к конкретике:

— Этот фрагмент забираю на экспертизу. Сколько еще антрацита на руках?

— Четыре килограмма. Но есть жила. Я в этом уверен. Труды Гильзина по Оси помнишь?

Шахмагонов аж зажмурился, как кот, унюхавший сметану. И снова одарил меня белозубой улыбкой:

— Вперед и с песней, Андрей! Добудь мне жилу!

Я ушел от него в приподнятом настроении. На самом деле я хотел двадцать процентов, но и пятнадцать — тоже неплохо. Можно будет забыть и о точке на рынке, и о компьютерах, и о товарище Афганце. Навсегда забыть. Сверхчистое черное тело из Оси — это шанс. Реальный шанс обрести свободу. И компетентные товарищи ведь не подкопаются. Ибо сверхчистого черного тела в природе не бывает, мне так доктор Сибирцев объяснил.

Я подъехал к «Стекляшке» без пяти минут два. Ожидал, что Бориска Дрын там уже трется в нетерпении и предвкушении. Однако, к удивлению своему, среди тусующихся возле магазина алкашей бывшего токаря не увидел.

«Стекляшка» — это вообще-то овощной магазин. А называется так, потому что это единственный магазин в Ванаваре со стеклянной витриной. С учетом нашего гнилого климата здесь лучше ставить глухие здания с ма-а-а-аленькими оконцами. В овощном магазине, конечно же, спиртные напитки не продаются и талоны на них не отовариваются. Однако все местные любители знают секрет. Достаточно войти в «Стекляшку», протянуть продавщице Маше червонец и сказать: «Вот деньги. Хочу товар!», — вы тут же получаете «товар», то бишь пол-литра прозрачного, как слеза, самогону, который гонят на Заимке. Говорят, в столицах, в Москве и Питере, снабжением населения алкоголем занимаются таксисты, однако у нас всё проще и надежнее, не в столицах живем.

Я выбрался из машины и приблизился к алкашам:

— Здорово, мужики! Как настроение? Бориску кто-нибудь видел?

— Видели, — отозвались мужики. — Он нас сегодня угощает.

Я почувствовал себя так, будто у меня одним точным ударом вышибли землю из-под ног.

— Как угощает? У него ж денег не было...

— В долг взял у Машки. Говорит, Андрюха приедет — расплатится. Так что давай Андрюха — плати!

— Блин! И где теперь этот урод?

— Успели выпить по двести, а тут пацаны от Хозы прикатили. Сказали, разговор есть, и увезли.

Сердце у меня оборвалось. Если Хоза узнает, что я решил в антрацитовый бизнес влезть без вазелина, тут мне и каюк. Найдут к вечеру тушку с простреленной глупой башкой. Вот тебе и свобода!

Решение созрело быстро. Я бегом припустил к машине.

— Э, Андрюха, а платить?

— Пошли к черту! — огрызнулся я.

В это время дня Афганца можно было найти только в одном месте — в «Миссисипи», что на Привокзальной. В первом кооперативном ресторане города. Хотя какой там ресторан — одно название! Просто дощатый сарай, внутреннее убранство которого отличается от какой-нибудь пельменной разве что наличием стульев да рыболовной сетью, развешанной доморощенным дизайнером по стенам в качестве главного интерьерного украшения. Однако цены в ресторане кусались. Еще как кусались!

Афганец сидел с двумя своими бандитами на самом удобном месте — у дальней от окна стены и лицом к входной двери. Потягивал разливное пиво. Завидев меня, он махнул рукой приглашающе. Я подошел.

— Привет, академик, — сказал Афганец. — Как идет бизнес?

— Плохо идет. — Я сел на свободный стул и отер пот с разгоряченного лба.

Обычно неподвижное лицо Афганца дрогнуло.

— Что за тема?

— Мне удалось найти уникальный артефакт, — сообщил я, собравшись с духом. — Точнее, не мне. Один из моих клиентов, искатель Бориска, нашел. Но Бориску забрали люди Хозы.

— Вот падла! — немедленно возбудился один из бандитов.

— Тихо! — осадил его Афганец. — Отсюда поподробнее, академик. Что за вещь?

— Антрацит.

Глаза Афганца превратились в щелки.

— Это бизнес Хозы, — процедил он. — Зачем ты полез в его бизнес? Приключений на задницу ищешь?

— В том-то и дело, что это не совсем антрацит, — сказал я, стараясь говорить и выглядеть спокойно. — Это новый артефакт. Только очень похожий на антрацит. Тебе любой ментовский эксперт скажет, что это не антрацит. У него другие характеристики. Извини, Николай, но ты хоть понимаешь, что это означает? Это означает, что на рынке появился новый артефакт, а Хоза тут же пытается прибрать его к рукам. А Бориска, между прочим, — мой клиент, а не «Искры».

— Да, это серьезно, — согласился Афганец, поразмыслив. — Нехорошо поступил Хоза, неправильно. Не по-братски. Надо разбор устроить. Но, если врешь, академик, я тебя лично прищучу! Кровью умоешься!

— Да я всё понимаю, Николай. — Мне без труда удалось изобразить искренность. — Не враг же я самому себе. Но обидно, блин, когда реальные бабки уводят.

— Поехали в «Искру», — подытожил Афганец. — Сейчас только пару звонков сделаю.

Он поднялся, шагнул за ресторанную стойку, взял, не спрашивая разрешения, телефон и принялся накручивать диск. Никто и пикнуть не посмел — ибо «Миссисипи» крышевал тоже Афганец. Бандиты заулыбались, почесывая кулачищи.

Наконец собрались и поехали. Афганец сел за руль своего полноприводного «японца», а я пристроился в кильватер. На перекрестке между Ленина и Октябрьской Афганец притормозил, и к нему в машину запрыгнули еще трое. Как они там только размещают свои увесистые туши?

Штаб-квартира Хозы находилась на окраине, в двух шагах от Заимки. Хоза оккупировал целое здание, хотя и достаточно скромное на первый взгляд — серый двухэтажный корпус, в котором располагалась городская санэпидстанция. Потом контора переехала ближе к центру, и здание поставили в план по сносу, но Хоза подмазал кого надо и после косметического ремонта открыл в нем офис (так и называл его по-модному — «офис») кооператива «Искра». Торговал кооператив всяким барахлом: вареной джинсой и пуховиками китайского производства, но на самом деле эта торговля служила лишь прикрытием теневой деятельности авторитета по кличке Хоза, одного из самых матерых рецидивистов Ванавары. С Афганцем у Хозы были сложные отношения. Хоза, конечно, понимал, что город целиком подмять под себя вряд ли получится, — всегда найдется ушлый пацанчик, который станет претендовать на свой кусок праздничного пирога, да и менты за уголовным авторитетом следили зорко, — но аппетиты росли не по дням, а по часам. И Хоза уже не раз и не два вторгался на территорию, которую Афганец по праву первооткрывателя считал своей. Афганец отвечал взаимностью, подбирая всё, что плохо лежит. Раньше или позже это должно было закончиться войной за передел сфер влияния, однако уникальная способность Афганца договариваться даже с врагами позволяла криминальному миру Ванавары балансировать в состоянии не слишком устойчивого, но всё же равновесия.

Афганец остановил машину у центрального входа, над которым висел деревянный щит, украшенный грубой самодельной надписью большими красными буквами: «ИСКРА». Бандиты вылезли, а Афганец подошел ко мне и, наклонившись к  окну, шепнул:

— Мы пойдем побеседуем, а ты здесь жди. Когда надо, позову.

О чем и как беседовали Хоза и Афганец битых полчаса, сказать не могу. И боюсь даже предположить. Но ровно через полчаса один из бандитов Афганца появился во дворе и позвал меня по имени. Я успел понервничать, а потому с тяжелым сердцем вылез из машины и вошел в здание.

Хоза совмещал «офис» со складом. Очевидно, для экономии. Длинные коридоры санэпидстанции были заставлены коробками с товаром, по углам громоздились кипы пуховиков. Всё это богатство охраняли совершенно угрюмые личности, с такими лучше не встречаться на узкой дорожке, — но дисциплину они блюли и с лишними вопросами не приставали.

Наконец добрались до кабинета Хозы. Кабинет мало чем отличался от коридоров: те же коробки и кипы. Посреди завалов обнаружилось небольшое свободное пространство, в котором подручные Хозы разместили школьный письменный стол и пару колченогих стульев. Один стул занимал сам криминальный авторитет, на втором, закинув ногу на ногу, сидел Афганец. Всем остальным (а собралось человек десять) приходилось стоять.

Афганец улыбался во весь рот, и я счел это хорошим предзнаменованием. Хоза смотрел на меня зло, но это не имело значения — демонстративная злоба была частью его имиджа. А вообще главный криминальный авторитет города выглядел посредственно — маленький, плешивый, в тесном черном замызганном пиджаке.

— Так, академик, чего ты там плел насчет антрацита? — спросил Хоза, даже не удосужившись поздороваться.

Однако я сначала поздоровался, а потом ответил:

— Это не антрацит. Этот товар только похож на антрацит.

— Чего-то я не пойму, академик. Похож на антрацит? Это как?

— Параметры другие. Я сам проверял. Зуб даю, это новый товар.

Может быть, насчет «зуба» я загнул лишку — не люблю эту публику и их блатную лексику, вечно что-нибудь не то брякнешь. Впрочем, на мои слова никто не обратил внимания. Похоже, всё было обговорено еще до моего прихода.

— Слюшай, академик, — сказал Хоза, и по прорезавшемуся акценту я понял, что он тоже нервничает, — если это новый товар, то другие деньги?

— Совершенно верно, — ответил я. — Другие деньги. Я даже не могу сказать, сколько он будет стоить. Первая партия точно уйдет по максимуму. Можно хоть аукцион объявлять. Тут вопрос такой: сколько мы готовы выставить на продажу? Всю партию? Или ее часть, чтобы удержать цену?..

Похоже, мои шалости на чужой территории показались Хозе не столь существенными с учетом сообщения о «новом товаре» — он даже не одернул меня по поводу «мы». Казалось, можно вздохнуть с облегчением. И тут Хоза меня ошарашил.

— Мы тут с Николаем потолковали. — Авторитет кивнул на улыбающегося Афганца. — Нам нужна жила. И ты ее нам найдешь.

Новость убила. Даже отступил на полшага, но за спиной стоял один из бандитов.

— Все вопросы к Бориске, — быстро сказал я. — Он принес товар. Он его добыл. Его и спрашивайте, где и откуда.

— Николай, растолкуй фраеру что почем, — распорядился Хоза, откидываясь на стуле и продолжая буравить меня злым взглядом.

Афганец, всё так же мило улыбаясь, повернулся ко мне и за пару минут обрисовал ситуацию. Из его рассказа следовало, что попал я по-крупному, как еще никогда не попадал. Лучше бы я признал, что сверхчистого черного тела не бывает, а образец, который принес мне Бориска Дрын, — типичный антрацит. Нельзя сидеть на двух стульях — задница треснет.

Выяснилось следующее. Дрын ничего не добыл. Сидел без денег, в долг ему уже никто не давал, и собирался он в Кратер за ватой. Но тут прослышал, что на Заимку вернулись искатели — группа Димона.

Дмитрия Артюхина, более известного под погонялом Димон, я знал очень хорошо. Он был родом из Ванавары и старше меня на три года. При этом мы с ним когда-то учились на одном потоке в Красноярском университете и находились в дружеских отношениях. Вполне, кстати, объяснимое явление. Какое у них тут среднее образование — в Ванаваре? Название одно. Димон пытался поступить в универ, но не набрал проходного балла. Загремел в армию, отслужил в ВДВ, принимал участие в какой-то войсковой операции, за что получил орден. Вернулся и снова попер в ученые. Со второго раза у него получилось — приемная комиссия учла героические заслуги абитуриента и зачислила его вне конкурса. Однако физика аномальных структур — это вам не арифметика и даже не марксизм с ленинизмом, эта штука посложнее будет. Не сумел Димон одолеть великую нашу премудрость — вылетел с третьего курса за неуспеваемость. Но не отчаялся. Вернулся в Ванавару, устроился в топографическую службу Института, стал искателем — настоящим профессионалом, не чета всяким Борискам. Ходил в Кратер бессчетно. Добирался, говорят, до самого эпицентра, где только Флоренский побывал. А потом Димон вдруг уволился и стал на себя стараться. Его, конечно, участковый предупредил, но толку? Времена уже были не те: хочешь работай, хочешь живи сам по себе. Димон выбрал второе. Ходил в Кратер всегда в компании, и всегда — номером первым. Другие искатели его уважали и жизнь свою легко доверяли. Не все из них, правда, вернулись назад. Карты у Артюхина были хорошие, им лично составленные, лучшие карты, и чутье искательское имелось, однако кое-каких знаний не хватало, а расплачивались за это кореша. И вот четыре месяца назад ушел Димон за Вал с двумя старыми партнерами и — пропал. Думали уже, что закатилась счастливая звезда нашего топографа, — угодил в клеть или в юлу и накрылся медным тазом вместе с командой. А вот поди ж ты, вернулся! И второго с третьим номера привел. Где ж они пропадали столько времени?

Так или иначе, но мужики вернулись с товаром, продали пару фрагментов антрацита скупщику Хозы, и там же, на Заимке, взяли водку у какой-то клуши. Идиоты, что еще сказать? Нет сейчас приличной водки в Ванаваре, даже по талонам нет. И им тоже не водку продали, а разбавленный технический спирт. В который, похоже, был подмешан спирт метиловый. Эта чудовищная смесь скосила всех троих разом, и Дрын, который очень рассчитывал упасть им на хвост, застал только бездыханные тела. Но сообразил, что к чему, и товар пригреб. Заодно и карту у Димона вытащил — с дальним прицелом, очевидно.

— Что за карта? — спросил я.

Известие о смерти Димона и еще двух искателей меня почти не задело — и не такое в Ванаваре случалось и каждый день случается. Пусть земля будет пухом и  прочее...

— А вот взгляни, академик, — предложил Хоза и расстелил на столе карту.

Я подошел. Одного взгляда мне хватило, чтобы оценить приобретение Хозы. Это была превосходная подробнейшая карта местности, охватывающая юго-восточную часть Кратера. Такие делала для Генштаба наша топографическая служба. На карте имелись пометки рукой Димона — я сразу опознал его почерк. Остальное тоже не вызывало вопросов. Покойный точно обозначил маршрут своей группы: от Вала до места и от места до Вала.

— Это невозможно, — сказал я.

— Что? — спросил Хоза.

— Что там? — спросил Афганец.

— Димон не мог здесь пройти, — объяснил я. — Это Южное озеро. И здесь Скучная Деревня. Гиблое место. Может, самое гиблое в Кратере. Туда даже вояки не суются.

— Но он прошел? — вкрадчиво осведомился Афганец, который встал и придвинулся сбоку. — И ты пройдешь.

— Нет, — сказал я. — Давно не стараюсь. Я там угроблюсь. Зачем вам это?

— Ты подумай, — сказал Афганец, и вкрадчивости в его голосе прибавилось. — Они же только что там прошли. Вчера вернулись. Значит, следы остались. Трава примятая, кострища, мусор. По натоптанному пройти легче.

— Я тебе следопыта дам, — пообещал со своей стороны Хоза. — Настоящего таежника.

— Вот-вот, — подхватил Афганец. — Да и ты, академик, искатель опытный. Я же знаю. Пять походов в Кратер. И ни одного трупа. Может, ты секрет какой знаешь?

Ага, так я и раскрыл тебе свои секреты.

— Не знаю, — сказал я. — Поход подготовки требует. Снаряжение, инструктаж участников, легенда.

— А может, по-быстрому? — настаивал Афганец.

Я хотел ему ответить, что по-быстрому только кошки родятся, но понял: ситуация к шуткам совсем не располагает. Похоже, эти уголовники всерьез собираются отправить меня в Скучную Деревню. Что называется, не было печали.

— По-быстрому мы гробанемся. Все. Следопыт не поможет.

Наступило молчание.

— Что ж, — сказал Хоза, — не хочешь идти, значит? Тогда придется ответить.

— За что?

— За антрацит, который ты у Бориски взял. Не хочешь сказать, академик, где он?

Я оглянулся на Афганца, но тот не собирался за меня заступаться. Наоборот, стоял с самым независимым видом. И даже руки в карманы засунул. За что, спрашивается, я плачу ему пятнадцать процентов с выручки, делаю бесплатную экспертизу и сбываю самые редкие артефакты через его посредников?

На прямой вопрос Хозы надо было что-то отвечать. Но отвечать мне было нечего. Не скажешь же, что отдал фрагмент комсомольскому работнику Шахмагонову. На перо поставят мигом. Какой же я всё-таки дурак!

 Главное в подобной ситуации — задавить собственный страх. Чтобы эти скоты не увидели, что я чего-то боюсь или чего-то скрываю.

— Хорошо, иду в Кратер, — произнес я медленно и, надеюсь, достаточно весомо. — Но за положительный результат не ручаюсь. Может, вернемся с новым товаром. Может, вообще не вернемся...

— Отлично, — сказал Афганец. — Собираемся прямо сейчас.

— Кто еще пойдет?

— От моих — Вован и Брынза. Кто от твоих, Хоза?

— Дерсу и Кривой пойдут. Хватит?

Я поразмыслил. Вован и Брынза были довольно тупыми бандитами, но других Афганец и предъявить не мог. Дерсу — таежник, следопыт с хорошей репутацией, не зря его так прозвали. Кривой — опытный искатель, охотник за «черным золотом», но без амбиций, тут Хоза правильно выбрал. Расчет стал мне ясен: Афганец и Хоза очень не хотят выпускать информацию о новой жиле за пределы узкого круга лиц — понимают, что если искатели прослышат, то начнется форменная лихорадка. В Кратер ломанут даже те, кто на Вал подниматься по жизни боится. Многие угробятся по дороге, но процент какой-то по трупам доберется и свое урвет. Через полгода рынок окажется завален сверхчистым антрацитом и цена на него снизится до обычного уровня — то есть до сравнительно высокого, но ведь могла быть и выше, много выше! Очевидно, в мое отсутствие Афганец с Хозой прикинули, какой навар можно получить с дефицитного товара, и договорились хоть временно стать монополистами. На самом деле в этой ситуации мне было совершенно без разницы, с кем идти в Кратер. Тут Афганец прав: если тропа Димона еще не заросла, то можно пройти и с дилетантами, а если заросла, то наличие в группе профессионала положение не изменит — всё равно кому-то придется пойти третьим или четвертым номером, прокладывая дорогу остальным.

И тут я допустил ошибку. Может, самую большую ошибку в своей жизни. Мне нужно было под любым предлогом заехать домой и хотя бы в первом приближении обсчитать район Скучной Деревни на предмет нестационарных аномалий с постоянной траекторией. Но я понадеялся на авось. Махнул рукой. Решил, что перетопчемся. К тому же не далее как вчера я выдал Наташке запасной ключ, она могла уже вернуться с работы, а втягивать ее в разборки и объясняться потом не было ни малейшего желания.

— Понадобится машина, — сказал я.

— Бери любую, — предложил Хоза.

— Тогда ваш грузовик...

Вот так и договорились, так и поехали — без долгих сборов и споров.

Легенду выбрали самую незатейливую: побросали в кузов удочки, свернутую сеть, палатки и котелки — типа рыбаки на рыбалку.

С этим у нас и просто, и сложно. Вроде бы в тайге живем, а значит, любой — охотник и рыбак. Но в Комитете тоже не дураки сидят: промышлять дичью или рыбой в непосредственной близости от Кратера допускается только по лицензии, но выдают ее неохотно, исключительно своим людям — по утвержденным в Москве спискам. Лицензии есть у всех вольных искателей, и у всех они липовые. Рылом никто из нас не вышел, чтобы в Москве одобрение получить. Вот и крутимся кто как. Если на ментов напорешься, это еще ничего — откупиться можно. С погранцами по-разному. Солдатам-срочникам легко втюхать, что лицензия у тебя не липовая, а самая что ни на есть настоящая. С офицерами — труднее, они злые, как черти, сразу тащат в комендатуру, без разговоров. Но самое гиблое дело в наших краях нарваться на армейский патруль. Эти всего боятся, с «брони» не слезают, в проблемы не вникают, в положение не входят, а палят из всех стволов во всё, что движется.

Грузовик с народом неизбежно привлечет внимание. Не ментов, так вояк. Поэтому Афганец, больше всех заинтересованный в том, чтобы поход в Кратер состоялся без сучка без задоринки, отправился вместе с нами — на всякий пожарный случай.

Выехали засветло. Из специального снаряжения я потребовал себе полный спецкостюм искателя, армейский бинокль, намагниченную рамку, сотню гаек и антрацитовый компас. Необходимое обнаружилось на складе Хозы, что меня совсем не удивило. В грузовике расположились так: Брынза сел за руль, я — в кабину рядом с ним, Вован, Дерсу и Кривой залезли в кузов. Афганец на «японце» поехал впереди, чем нас совершенно демаскировал, — но я не стал возражать, потому что уже отчаялся сделать всё по правилам.

Пока ехали, я успел прикорнуть, что было немаловажно: день выдался длинный, а ходить в Кратер с красными глазами и зевая во весь рот — не кошерно, да и просто опасно.

Поход начался вроде бы удачно — патрули и секреты достались другим искателям. На весь путь, от Заимки до поворота на Южное озеро, у нас ушло шесть часов, и нигде не застряли. Там выгрузились, поставили палатку. Я дал группе передохнуть и поднял с рассветом. Без лишних разговоров позавтракали натовскими пайками, потом я объявил построение, чтобы определить номера. Дерсу и Кривой были парни тертые и безропотно встали плечом к плечу, ожидая инструктажа и дальнейших распоряжений, а вот бандиты Афганца заартачились. Не привыкли они слушаться, а бить им морды, с учетом того, что оба при стволах, не больно-то хотелось. Потому я отвел Афганца в сторону и сказал ему вполголоса:

— Делай что хочешь, но эти уроды должны выполнять мои приказы. Иначе гробанемся еще на Валу.

Пришлось Афганцу провести внушение. В конце концов Вован и Брынза, хмурясь и ворча, присоединились к искателям Хозы, а рядом с ними встал и сам Афганец.

— Ты куда? — спросил я с досадой.

— Пойду с вами, — отозвался он. — Чего мне здесь сидеть? Разомнусь.

Эта идея мне не понравилась, но я знал, что Афганца не переубедишь: если он чего решил, то хоть кол на голове теши. Ладно, назначу его третьим номером — из уважения к заслугам перед родиной.

— Значит, так, — начал я, заложив руки за спину и прохаживаясь вдоль импровизированного строя, — рассказываю для тех, кто идет в Кратер впервые. В тайге все вы бывали не раз, но тайга в Кратере — это не совсем тайга. Животных там нет, даже гнуса нет — не суется зверье и мошка за Вал ни при каких обстоятельствах. Боится. И правильно делает! И вам, господа мои товарищи, тоже нужно бояться. Потому что Кратер — это не только сокровищница, но и невидимые стражи, которые ее охраняют. Прошу прощения за пафос, но так оно и есть. Ловушки смертельные в Кратере на каждом шагу. Если бы они находились на одном месте, было бы еще ничего, но они эволюционируют, они перемещаются с места на место, они меняют конфигурацию. Сегодня, например, можно пройти по искательской тропе, а завтра она перекрыта. Потому риск накрыться медным тазом есть всегда! Это я к чему? Это я к тому, чтобы вы не расслаблялись и помнили: от внимательности и опыта вашего проводника, в данном конкретном случае от моей внимательности и опыта, зависят ваши жизни. Я постараюсь, чтобы вы все вернулись из Кратера живыми и с товаром. Я и сам в этом заинтересован. Поскольку опыта работы с ловушками у меня больше, чем у вас всех вместе взятых, первым номером пойду я. Иерархия такая: первый номер — старший и самый ценный. И нечего ухмыляться, Вован! Если я вдруг гробанусь, шансы вернуться у вас резко понизятся. Вторым номером, мои контролером, пойдет Кривой. Третьим — ты, Николай. Четвертым — Дерсу. Пятым — Брынза. Шестым — Владимир.

— Это чего? — тут же встрепенулся и обиделся Вован. — Чего это я шестеркой у вас?

— Каким сказали, таким и пойдешь! — приструнил бандита Афганец.

Я повернулся и подошел к Вовану. Встал близко-близко, чтобы видеть его наглые глаза.

— Слушай, Володя, — сказал я. — Объясню тебе персонально и по-простому. Там, за Валом, людские законы и понятия не действуют. Там, за Валом, инопланетная территория. Туда даже гнус не летает, забыл? Там наши расчеты и номера ничего не значат. И амбиции твои или мои ничего не значат. Для тех, кто идет в Кратер, есть только два варианта: гробануться или вернуться. И ценность твоя или моя только этими вариантами и определяется. Если ты не хочешь гробануться, значит, пойдешь под тем номером, какой я тебе назначил. А если боишься, лучше совсем не ходи. Оставайся здесь. Тачки покараулишь.

Внушение возымело действие. Вован по глупости своей врожденной больше не Кратера боялся, а того, что его сочтут трусом, а потому права качать перестал. Теперь я понимал Афганца: за его людьми нужен глаз да глаз.

— Диспозиция такая! — Я повысил голос, чтобы всем было хорошо слышно. — Шестой номер идет впереди километр, затем его сменяет пятый номер. И так по очереди до третьего включительно. Впередиидущий подчиняется командам первого номера или второго, если первый выбывает. Остальные продвигаются след в след в десяти шагах от впередиидущего. Замыкают колонну первый и второй номера. Команды выполнять точно, быстро, беспрекословно. Напоминаю, что от этого зависит ваша жизнь!

Так и пошли. Закинули рюкзаки за спины, и Вован под мои окрики направился вперед, остальные пристроились сзади.

Бодро отмаршировали к Валу. Там Дерсу жестом указал мне на следы прохода: поломанные ветки, примятости в зарослях папоротника. Карта не обманула — группа Димона выходила из Кратера именно здесь.

По следам, как и ожидалось, идти было легко. Даже колючка была аккуратно перерезана и разведена. Я уже начал верить, что всё у нас пройдет тип-топ, хотя такие мысли перед Кратером надо гнать нещадно, — и вот тут, на Валу, за колючкой, меня вдруг пробило.

Я даже не понял, что именно произошло, но углубляться в Кратер резко расхотелось. Знаете, как это бывает? Словно бесформенная тень мелькнула на периферии зрения, и утро сразу потускнело, и воздух уплотнился, и навалилась слабость, как при похмелье.

— Всем номерам: стоп! — громко приказал я.

Группа среагировала слаженно и почти без задержки. Только Вован, жертва аборта, сделал еще три шага и остановился, оглядываясь с недовольным видом. Пожалуй, хватит его баловать, пора демонстрацию устроить. Но пока мне было не до демонстраций.

Я осмотрелся, принюхался, прислушался. Утро занималось удивительно ясное для наших широт, легкий ветер был почти незаметен. Мы стояли на Валу, который поднимался тут выше среднего уровня, давая неплохой обзор.

Надо сказать, что Вал — это довольно сложное образование. Если бы Тунгусское Космическое Тело достигло земли в целости и сохранности, то были бы импакт, взрыв, возникновение астроблемы, то бишь симпатичного ударного кратера в лунном стиле. Но Тело взорвалось на высоте десяти километров, развалившись на сотни обломков, — мы изучаем результаты его падения уже полсотни лет, но так и не пришли к единому мнению, сколько же было этих обломков на самом деле. Существуют разные модели, в том числе импортные, но раз в пять лет обнаруживаются большие залежи артефактов в тех местах, где до этого, казалось, ничего не было, и модели приходится пересматривать. Я одно время интересовался темой, но потом понял, что серьезного гешефта на этом токовище не словишь, и... перестал интересоваться.

Так вот, из-за разрушения Тунгусского Тела образовалось несколько кратеров с различным строением: бороздообразные и округлые, с цокольным валом и насыпным валом — выброшенные слои грунта перемешались, потом началась эрозия, восстановление растительного покрова, и уже через десять лет после импакта определить границы того, что мы по привычке называем Кратером, не представлялось возможным. Но определили — потому что Кратер был и остается четко очерченной территорией, инопланетной язвой на Земле. И хотя незримая граница, которая отделяет область, где действуют иные физические законы, от нашего, привычного и скучного, мира, не имеет правильной геометрической формы, а в отдельных местах периметра преобладают рытвины и глубокие овраги, ее, эту границу, принято называть Валом — наверное, не в честь даже эллипсоидного вала астроблемы, а памятуя, что так с давних пор называется оборонительная земляная насыпь, защищающая Ойкумену от варваров-захватчиков. Однако там, где мы стояли под косыми лучами вкрадчивого таежного солнца, наличествовал самый настоящий вал — высотой метров девять-десять, спрессованный из отброшенного чудовищным ударом грунта и поросший мхами и редкими соснами. К основанию вала примыкала сплошная черная полоса старых вывалов шириной с километр, потом шел молодой лес из елок и лиственниц, почти без подлеска, еще дальше — папоротниковые джунгли, с большими и словно выжженными проплешинами, явные следы стационарных аномалий. За долиной папоротников был различим изогнутый край Южного озера — заполненной водой малой астроблемы. Где-то там дальше находится Скучная Деревня — место, о котором я только слышал, но рядом с которым никогда не бывал, да и не сунулся бы, если бы не Хоза с Афганцем.

И вот не хотелось мне теперь спускаться с Вала, хотя и видел я отчетливо тропу Димона, а в воздухе ничего не чувствовал. Плохой всё-таки из меня искатель — так и не научился расшифровывать интуитивные позывы. Не Флоренский. И даже не Димон, покойся он с миром.

— Всем номерам! Тропу видите? Вперед!

И мы пошли по Валу вниз, в Кратер, хотя тревожное чувство близкой опасности не покидало, а продолжало усиливаться.

Полосу вывалов преодолели за час — тут продвигались осторожно, среди корней катастрофных выворотней и в перепутанных обугленных ветвях легко было споткнуться и переломать конечности. В лесу ускорили темп, но через каждые пятнадцать минут я останавливал группу, сверялся с картой, советовался с Кривым и давал новую указку.

Когда приблизились к стационарным аномалиям, я устроил демонстрацию для неофитов. Снял со связки десяток гаек и раскидал их, целясь в проплешины между папоротниками. Семь гаек ушли в «молоко», три попали в «яблочко». Грохнуло и полыхнуло внушительно. Прищурившись на отсветы, я оценил результат. Три аномальные зоны. Две суббарические, одна гипертермическая. А по-простому, по-искательски: пара мыльниц и единица скороварки.

Посмотрел на бандитов. Те, как ожидалось, стояли, открыв рты и пялясь туда, где после одномоментного выделения скрытой энергии всё еще трепетал и искрился воздух. А на самом деле — не совсем воздух, ибо внутри большинства аномалий нормального воздуха не бывает.

— Смотрите и запоминайте! — громко сказал я, привлекая общее внимание. — Это вам не из стволов друг в друга шмалять. И не на рысь охотиться. Эта штуки поведения и повадок не имеют. Они не ошибаются. Они не бывают усталыми. Они не бывают сытыми. Они тупо ждут, когда вы в них заползете, чтобы прихлопнуть быстро и надежно. Как вы думаете, почему среди старых искателей увечных совсем нет? Потому что из ловушки не выбраться. Нет такого искателя, который в ловушку попал и живым из Кратера ушел. Теперь всё ясно?

Похоже, на этот раз проняло даже Вована. Он побледнел, почти до зеленого оттенка, и сразу как-то осунулся. Догнал наконец, что идет первым номером, а значит, судьба гайки положена именно ему. Но тут я проявил милосердие, а точнее, вспомнил о неписаных правилах похода и поменял впередиидущего.

— Пятый номер, Брынза, вперед, — объявил я. — Владимир, шестой номер, пропусти его. Поменяйтесь. Аккуратнее. С тропы не сходите. Двинулись!

Надо было видеть, какое облегчение нарисовалась на лице Вована и как перекосило рябую физиономию Брынзы. Но в Кратере их переживания ничего не значили. Потому что преимуществ друг перед другом они не получали. Как говорят опытные искатели: «пятый номер и шестой — перерывчик небольшой». Если нарвемся на нестационарную аномалию с траекторией Вольфа-Маевского, медный таз неофитам гарантирован. Потому я и поставил Афганца третьим — лично для меня он слишком ценная фигура, чтобы двигать его под юлу или консерву.

— Вперед!

Номера поменялись и пошли. След группы Димона был еще виден, и к полудню мы без всяких проблем одолели две трети расстояния до отмеченных на карте крестиков. Здесь, на берегу Южного озера, я объявил привал и даже разрешил Дерсу развести небольшой костер и вскипятить воду для растворимого кофе из натовского пайка. Студенческая привычка — оседать у озера.

Употребив кофе, новоиспеченные искатели повеселели. Зазвучали подколки, матерок, анекдоты.

Я всё еще продолжал озираться. Надеялся, что отляжет, но не отлегло.

Вытащил карту. Еще раз изучил. Потом поманил Кривого:

— Отойдем?

Отошли за ельник — он казался вполне безопасным, поскольку выходил к воде.

— Что думаешь? — спросил я. — Чего-то такое висит в воздухе, но не понимаю что. Ты-то как Кратер ощущаешь?

 — Не знаю. — Кривой пожал плечами, хмурясь. — Я номер второй.

— Авторитет тут качать не надо, да? — одернул я Кривого. — Тебе выводить группу, если что.

— Я б не пошел, — признался Кривой. — Это ж Скучная Деревня. Гроб на гробе. Если б Хоза не приказал, не пошел бы. Даже с тобой.

— Со мной? — Меня это заявление насторожило. — Я чем-то отличаюсь?

— Начистоту, академик! Ты в первых завидных. Говорят, слово знаешь. Жалеют, что в торгаши подался...

Блин! Три раза блин! Так и чуял, что народ когда-нибудь просечет фишку. Почему и ушел из искателей. Много походов без потерь — много вопросов по выходу.

— Ну ладно, — сказал я, постаравшись выглядеть невозмутимым. — Замнем для ясности. Идем мы по следу Димона, но я опасаюсь, что могут быть новые гробы. Ты-то чего-нибудь чуешь?

Кривой почесал затылок, как тот балбес, а потом вдруг выдал:

— Тропа странная.

Я насторожился:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Прямая. Не ходят так искатели. Кружат. Гайками провешивают. Курят подолгу. Бычков нет на тропе. Странно.

— Что думаешь? Варианты есть?

Вспомнив о вредной привычке, которую я не разделяю, Кривой достал пачку «беломора», вытащил папиросу, размял, прикусил и засмолил. Я терпеливо ждал, пока он завершит ритуал.

— Тропа из Кратера идет, — сообщил Кривой, задумчиво глядя в землю. — Шли по прямой. Гробы не искали. Натопали. Убегали, что ли?..

Убегали? Черт возьми, подумал я, а ведь, похоже, прав Кривой. Шерлок Холмс и доктор Ватсон, мать его в душу! Тропа, которую группа Димона оставила, и в самом деле странная. Необычная тропа. Не обманула меня интуиция. Не ходят так искатели. Но и не убегали. Не похоже это на беготню. А на что похоже?.. На что?.. На указку — вот на что! Словно им кто-то направление давал в обход аномалий. А они шли — и шли быстро, словно боялись, что потеряют направление, что чудо кончится и тогда швах. А Димон еще успевал пометки на карту наносить — опытный был искатель, с мыслями о будущем.

— Загадка, — подытожил я вслух. — Не люблю загадок.

— Кто их любит? — философски отозвался Кривой.

— Ладно, — сказал я. — Ничего мы сейчас всё равно не придумаем. Но тактику надо сменить. Тропа тропой, однако излишняя предосторожность не помешает.

Мы вернулись к группе. Дерсу уже всё прибрал. Афганец травил что-то веселое, разводя и сводя руки. Народу нравилось. Вован с Брынзой похохатывали.

— Кончай перекур, — сказал я. — Рюкзаки надеть, по номерам строиться. Дистанция между номерами — пять шагов.

Группа беспрекословно подчинилась. Я дал указку. Пошли. Хоть одно радует: авторитет признали и зауважали.

На этот раз темп я задал поскромнее. Продвигались прогулочным шагом. Я старался придерживаться тропы Димона, но всё чаще останавливал группу, чтобы выйти вперед и побросать гайки. Бросал и понизу, и вверх, но без толку — словно и впрямь аномалий здесь никаких не было и нет. Слишком легко и просто мы выходили на легендарную Скучную Деревню. Подозрительно легко выходили...

Держались берега озера. Миновали кедровый урман, потом снова пришлось проламываться сквозь папоротники, которые вымахали чуть ли не в человеческий рост. А потом Брынза вдруг остановился. Широко шагавший Вован едва не налетел на него, и оба замерли, таращась куда-то вперед.

— Стоп! — крикнул я и добавил для убедительности: — Стоять всем!

Бросился вперед и тоже замер.

Зрелище, конечно, было потрясающее. Впереди, за папоротниками, в одном месте берег озера сильно осыпался, обнажив красную спрессованную импактом глину, и из этой глины торчало выступом, похожим на нос атомной субмарины, черное гладкое... тело. Антрацита таких размеров я никогда раньше не видел. И сразу понял, что вытекает из увиденного. Гильзин был прав! Ось действительно существует! И вот, оказывается, где она прописалась — рядом со Скучной Деревней!

Но нужно было удостовериться. Нужно было узнать наверняка.

Я потащил из кармана антрацитовый компас. Трясущимися пальцами откинул стальную крышку. Опустил глаза. Микроскопическая капля черного тела, заключенная в этом примитивном приборе, вытянулась в стрелку, указывая туда, где торчал черный выступ. Сомнений не оставалось. Перед нами — Ось Гильзина!

Я потратил на эти простые действия секунд пятнадцать-двадцать. И этих секунд хватило, чтобы всё пошло кувырком.

Номера, вместо того чтобы дожидаться терпеливо команды, сбились в кучу, а потом сорвались к берегу, радостно гогоча, матерясь и вопя на ходу: «Это ж антрацит, мужики, это антрацит!» Даже Косой, несмотря на свой опыт, не удержался — пошлепал за остальными. Я в этот момент глянул влево, глянул вправо, увидел кучи грязного тряпья под деревьями и понял, что мы влипли по-настоящему. Я хотел крикнуть: «Стойте, идиоты!», но язык прилип к гортани. Всё равно ведь не успеваю, а так хоть какой-то шанс...

Первым захлебнулся диким воплем и утих навсегда Вован. Я стоял лицом к берегу и всё отчетливо видел. Бандит влетел прямиком в юлу. Его подхватило и плавно так, словно в замедленной съемке, завертело на месте. Обороты ускорялись, за две-три секунды юла разогналась, а потом ее слои сдвинулись друг относительно друга, и кровавые ошметки разлетелись широким веером. Юла тут же направилась в сторону Афганца. Он оглянулся на крик Вована, ничего не понимая и ничего даже не успевая толком разглядеть, и юла сожрала его столь же быстро и беспощадно.

Дерсу среагировал-таки и прожил чуть дольше остальных. Он резко изменил направление и побежал, высоко задирая пятки, к ближайшим лиственницам, но не добежал, а вляпался в мыльницу — упал на бок, пополз, хрипя и сплевывая кровавые сгустки. В это время юла рвала Брынзу, а Косой наконец-таки замер в надежде, что его минует, но тут сверху ударила мухобойка, и от искателя осталось только округлое тлеющее пятно на таежной подстилке.

Я стоял, не дыша и ожидая своей участи. Расправа заняла времени не больше, чем мне понадобилось на то, чтобы достать антрацитовый компас и посмотреть на черную стрелку. Он, кстати, так и оставался в моей выставленной руке, и сейчас мне казалось, что прибор обжигает пальцы.

Дерсу продолжал ползти, кашляя и задыхаясь. Глазные яблоки у него лопнули — он ничего не видел и ничего, скорее всего, не соображал от боли, но полз и полз, сминая папоротник и оставляя на широких листьях след из пузырящейся крови. Он дополз до лиственницы и замер, уткнувшись головой в ствол.

Я ждал. Молча стоял и ждал. И как ни странно, почти не боялся. А чего бояться, когда смерть — вот она, рядом? В конце концов, все когда-нибудь умрем, а во мне нет чего-то такого особенно ценного. Ну всплакнет Наташка разок. И найдет себе другого кооператора.

Казалось, что юла подошла совсем близко. Остановилась в миллиметре от вытянутой руки с компасом. Проклятый гипермобиле! Но это, конечно, была иллюзия — юлу нельзя ни почувствовать, ни увидеть, ни услышать. Одна из самых смертоносных аномалий. За проход через нее приходится платить жизнями. Вот и я заплачу...

Минута истекала за минутой, но юла не торопилась превращать меня в кровавый фарш. И мухобойка, то бишь нестационарная супербарическая аномалия, куда-то запропастилась.

Я не знаю, сколько простоял в позе памятника самому глупому и жадному искателю на свете. Может быть, несколько минут, а может быть, несколько часов. Во всяком случае, к моменту, когда меня в первый раз ударило, я не чувствовал уже ни рук, ни ног.

Удар пришелся по затылку. Я упал и, кажется, потерял сознание.

Потом приподнялся на руках и пополз.

Трудно вспомнить, что я тогда испытывал. Вперед меня вело какое-то тупое упорство. Мир вокруг раскачивался и плыл, как бывает, когда переберешь дешевой водки. Казалось, что наступили сумерки — всё стало серым, плоским, как на старой фотографии. При этом у меня было ощущение, будто я ползу в крутую гору, вверх по склону, хотя, конечно, никакой там горы не было.

Потом меня ударило во второй раз. Я ткнулся носом в траву. Зарычал сам на себя и снова пополз в воображаемую гору.

Стемнело еще больше. А воздух уплотнился, словно в мухобойке. Дышать становилось всё труднее.

В какой-то момент у меня окончательно съехала крыша, я перестал контролировать себя и свои перемещения. Там бы я и подох, вляпавшись в одну из стационарных аномалий, но мне помогли. Я услышал голос, и голос этот звучал из моего прошлого...

Моя мама была городской жительницей в третьем поколении. Внучка ссыльных. Она совсем не знала народных колыбельных. А потому вместо колыбельной пела популярные песни своей молодости. Одно из самых ранних и самых ярких воспоминаний моего детства: я лежу в кровати, укрытый одеялом, за окном по-зимнему темно, мягко светит лампа, спрятанная под желтым абажуром, мама сидит рядом на стуле и тихонько поет:

Светит незнакомая звезда.

Снова мы оторваны от дома.

Снова между нами города,

Взлетные огни аэродромов...

Здесь у нас туманы и дожди.

Здесь у нас холодные рассветы.

Здесь на неизведанном пути

Ждут замысловатые сюжеты...



1Песня «Надежда» А.Пахмутовой на стихи Н.Добронравова

В детстве у меня было очень пылкое воображение. Слушая маму, я всегда представлял себе какую-нибудь картинку — вымышленную, но продуманную до деталей. Вот и под песню «Надежда» мне виделось ночное шоссе, мокрый после дождя асфальт, свет фонарей, отражающийся в лужах, а где-то там, впереди, россыпи огней: то ли и впрямь преувеличенные фантазией «взлетные огни аэродромов», то ли незнакомые яркие созвездия. Зачем-то нужно было идти туда — к этим огням, и в своем воображении я шел к ним, пытаясь разобрать, что же это за огни такие, и, очевидно... засыпал.

И в тот момент, когда я корчился на земле Кратера, словно раздавленный хлопком ладони комар, мне вдруг явственно услышался тихий голос мамы: «Светит незнакомая звезда...» Возникало ощущение, что она здесь, рядом, а не умерла восемнадцать лет назад от сердечного приступа, а я снова стал маленьким мальчиком, но теперь мокрое ночное шоссе было не воображаемым, а самым настоящим — оно расстелилось под ногами, нужно было только идти по нему в сторону ярких чистых огней, которые горели впереди.

«Снова мы оторваны от дома...» Я пошел: уверенной, слегка пружинящей походкой, как обычно хожу в городе. И вот какая деталь: у меня и мысли больше не возникло, что нахожусь я в Кратере, что вокруг — ловушки, что никогда никаких шоссе с фонарями на этой территории не было, что всё это бред и не может быть ничем, кроме бреда.

Так я и вышел — шаг за шагом по воображаемому шоссе, пока не уткнулся в колючую проволоку. Там, у покосившихся столбов, я слегка очухался. Мамина песня оборвалась на полуслове, а дурман развеялся. Было очень холодно, по-настоящему и обжигающе морозно. Я чувствовал себя так, словно выбрался из бетономешалки, — сильно болели мышцы груди, живота и спины, икры ног сводило от напряжения, меня тошнило, а в конце концов и вырвало прямо на снег.

Да, на снег. Я не сразу осознал, что стою в сугробе, а когда осознал, то не успел оценить эту мысль. В лицо мне ударил луч прожектора, и усиленный мегафоном голос требовательно произнес:

— Стоять на месте. Оружие на землю. Руки вверх.

И этот свет, и этот крик в буквальном смысле добили меня. В глазах потемнело, я упал и вырубился.

Наташка потом рассказывала, что меня привезли в госпиталь едва живого. Я был изможден и истощен, кожу покрывал странный темно-коричневый загар, воняло от меня, как от лесного козла.

Я провалялся в бреду почти три дня. И всё это время находился под наблюдением. Первым, кого я увидел, когда открыл глаза, был молодой человек с острыми чертами лица и холодными глазами, сидевший на табурете рядом с кроватью. Он читал какой-то журнал, но, заметив, что я проявляю признаки жизни, тут же отложил его в сторону:

— Андрей Михайлович? — обратился он ко мне. — Как вы себя чувствуете?

— Приветствую, — сказал я и удивился своему голосу: он был сухой, слабый, ломкий, чужой голос чужого человека. — Где я?

— Вы в военном госпитале, Андрей Михайлович, — охотно ответил молодой человек. — А я Никита Луньков. Капитан Министерства безопасности Российской Федерации.

Его слова меня озадачили.

— Какого Министерства безопасности? — переспросил я. — КГБ, что ли?

— Комитета Государственной Безопасности в том виде, в каком он функционировал при Советском Союзе, больше нет.

Эти слова озадачили меня еще больше.

— При Советском Союзе? Что значит — больше нет? Советского Союза больше нет?

— Видите ли, Андрей Михайлович, — сказал Луньков с улыбкой. — Вас не могли найти больше полугода. Сейчас февраль девяносто второго. За время вашего отсутствия Советский Союз прекратил существование. Отныне мы живем в Российской Федерации. И нам, то есть Министерству безопасности, очень хотелось бы узнать, где вы пропадали столько времени и что случилось с другими участниками похода в Кратер.

— Мне бы тоже хотелось знать, — прошептал я.

Луньков прищурился с хитрецой, придвинулся ближе и заговорщически понизил голос:

— Давайте поговорим, Андрей Михайлович. Думаю, что вместе мы сумеет разгадать эту загадку...

 

2. Андрей Михайлович Тяглов, 32 года, женат, вольный искатель

 

Он проснулся и посмотрел на женщину, лежащую рядом. В слабом косом свете, бьющем сквозь щель между неплотно прикрытыми шторами, ее лицо показалось ему особенно отвратительным: глубокие темные впадины глазниц, выдающиеся скулы, приоткрытый рот. А еще — несвежее дыхание спящего человека. Даже непонятно становилось, как он мог когда-то ее любить, целовать эти глаза, этот тонкогубый рот...

Вчера опять был «разговор». И опять закончился грандиозным скандалом. Андрей давно взял за правило не поддаваться на провокации и умолкать, когда у благоверной начинал обещающе срываться голос. Но жена тогда же научилась заводить себя самостоятельно, без соучастия посторонних. Вот и вчера она прицепилась к какой-то его фразе или даже к интонации (сегодня утром он не сумел вспомнить, к какой именно) и понесла-понесла-понесла, всё более повышая тон, подпуская истерические нотки, бессвязно обвиняя Андрея во всех смертных грехах: выдуманных и реальных. Нервы тоже не железные, пару раз Андрей огрызнулся, и она окончательно разъярилась, да так что от ее крика зазвенели стекла в оконных рамах. Закончилось это безобразие на традиционной и привычной уже фазе: Наталья схватила со стола пустую тарелку и со всей силы шваркнула ее о пол. Тарелка, разумеется, разлетелась осколками, и жена тут же бросилась за веником и совком, и потом еще где-то около получаса возилась на кухне, убираясь и бормоча бессмысленные ругательства. Дура дурой. Он ушел в гостиную, чтобы не видеть и не слышать всего этого, включил ящик, но по двум каналам, доступным в Ванаваре, передавали невнятные околополитические шоу о московских разборках между Ельциным, Примаковым и каким-то Лужковым. Смотреть их не было ни малейшего желания. Перечитывать старые книги — тем более. Андрей хотел было уже сходить до ближайшего ларька и взять бутылку нелицензионного плодово-ягодного, но тут позвонил Хоза...

Воспоминание о звонке Хозы подняло Андрея с кровати лучше всякого будильника. Он стряхнул с себя сонливость, как собака стряхивает воду со шкуры, — передернувшись всем телом и широко, с легким подвыванием зевнув. После чего босо прошлепал в ванную комнату. Точнее сказать, в совмещенный санузел — откуда у нас ванные комнаты, не баре, чай?..

Некоторое время Тяглов с отвращением разглядывал свою мятую физиономию в зеркале. Выглядишь ты, брат, будем честны хотя бы перед самими собой, ничем не лучше жены, а местами даже хуже — там, где щетина пробивается. Борода и усы с юности росли у Андрея неравномерно, какими-то отвратительными клочьями, а потому он почти каждое утро тщательно брился, не оставляя мерзким волоскам ни малейшего шанса. Благо, в последнее время в продаже появились западные станки, и можно было не опасаться фирменных порезов от «Спутника».

Андрей взял с полки крем и кисточку для бритья, начал намыливаться. И естественно, почти сразу мысли вернулись к недавнему скандалу.

Российским интеллигентам нельзя давать права на создание семьи, ожесточенно думал Андрей, намыливая щеки и подбородок. Надо, наоборот, запретить семью из интеллигентов под страхом смертной казни! Раз и навсегда! Потому что советско-российский интеллигент асоциален и опасен для общественных институтов. Ради так называемых «идеалов», не собственных даже, а вычитанных в книжках и плохо усвоенных, российский интеллигент готов уничтожать и в землю закапывать любые личные отношения. Придумали, понимаешь, себе максиму. Жизнь дает человеку три радости: дружбу, любовь и работу. Ну и славно, трам-пам-пам. А если приглядеться: и где здесь место семье? Мы же все — одухотворенные, творчески озабоченные личности, нам же эта бытовая мелочевка неинтересна, наслаждаемся, понимаешь, крепкой, как спирт, дружбой, увлекательной, как программа «В мире животных», работой, многообразной, как роман Диккенса, любовью. И наши девушки были такие же, нам под стать: легко срывались, пренебрегали трудностями, слушали наши бездарные стишата, готовы были ночами просиживать в прокуренных комнатах, пить дешевый портвейн, закусывая килькой из банки и поганой колбасой. Они портили себе руки, зубы и желудки, быстро растрачивали свежесть и чистоту невинности — и с какого-то момента мы начинали смотреть на них с брезгливостью. Ведь мы — помните? — великие и одухотворенные, нас по жизни должна сопровождать вечно юная любовь. Она должна, эта любовь, черт возьми, прощать нам наши терзания и самокопания, прощать нам мелкие измены и большие запои, прощать нам наше неумение устроить быт. А вот теперь давайте остановимся и спросим: а чем мы заслужили такое к себе особое отношение? Чем? Тем, что прочитали много книжек? Так читать не только мы умеем. Тем, что двигаем прогресс? Какой там прогресс, извините, если горячую воду на всё лето отключают. Тем, что мы отличаемся какой-то особой духовностью, каким-то особым взглядом на будущее, каким-то особым чутьем взрослого и ответственного человека? Ага, как же... Отличаемся. Только в другую и не самую лучшую сторону. Любой студент Сорбонны даст вам сто очков вперед и по духовности, и по будущему, про ответственность лучше вообще молчать, ага. Недоучки амбициозные. Философии мировой не знаете, литературу нормальную не читаете, а туда же! Не за что вас любить, короче. Да и уважать не за что. Потому что нормальной бабе прежде всего нужна семья, а не попойки с расстроенной гитарой. Потому что если нормальной бабе не дать семью, вымрете вы все на хрен со своей духовностью и детей не оставите. А девушки ваши пойдут в кабинет не с комиссарами, а с богатыми иностранцами. Раз вы ни на что не способны, значит, придется брать инициативу в свои руки. От иностранцев хоть шерсти клок и колготки, а от вас — только разговоры о вашем долбаном величии.

И не думайте, джентльмены, будто бы я отделяю себя от вас, будто бы считаю, что я Каин и Манфред, а вы мелкие козявки и подлецы. Нет, я такой же, как вы, плоть от плоти, одной крови, тоже весь состою из цитат, за которыми прячу собственное миниатюрное убожество. А что вы хотели? Отец-то у меня из ваших. Не пролетарий. И не засекреченный академик. Театральный критик он был, блин. Второй на весь Красноярск, но считавший себя, конечно, первым. Ах, какой он был ревнивый! Ах, как он ненавидел своего удачливого соперника! Вот хоть убейте, сегодня не вспомню имя-отчество этого первого второго. И не потому, что склероз, а потому что интеллигент наш задрипанный никогда его по имени-отечеству не называл — только «тараканом усатым» и «обезьяной тугоухой». Верх интеллигентного отношения к коллеге, надо полагать... А как отец пил! Как он, бывало, надирался! В компании, конечно. С актерами второго состава, как обычно. До белой горячки пил. До чертей с рогами. Можно подумать, гулял на собственных похоронах. Так даже кочегары не пьют. Но мы ведь не кочегары, мы творческие одухотворенные личности, нам можно...

Или вот тоже цитата, думал Андрей, смывая с лица остатки пены. Великий Булгаков. «Мастер и Маргарита». «Новый мир». Все дела. «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!» Ну и что? Пришли? Предложили? Дали? Кто в результате пришел? Братки в малиновых пиджаках? Так эти ребята ничего не дают, только отбирают. Может, государство? Так оно чихать на вас хотело с высокой кремлевской башни. Вы же зелень не производите, а нашему государству только зелень сегодня и нужна. Впрочем, Воланд говорил эти слова Маргарите. Забыли ведь, суки, что Маргарите, а не вам? Она была женщина видная, у нее хотя бы было что просить и было за что платить. А у вас что такое есть особенное? Может, рецензия на очередной пьяный утренник по Шатрову к красному дню календаря? Так ведь неактуально, господа мои товарищи. Другие времена, другие нравы! Развалили страну. Просрали. Думали, что без страны будет лучше, а оказалось, что без страны вы и не можете совсем, как детский сад не может без воспитателя. Вот и сидите на руинах, вымираете, бывшие, никому не нужные. И я такой же — бывший кандидат физико-математических наук, бывший научный сотрудник Института аномальной физики, бывший кооператор. А кто я текущий? Искатель доморощенный, терпила и смертник. Подохну завтра, никто не заметит. Нас и так слишком много развелось, интеллигентов!..

Скрипнув на петлях, открылась дверь. В ванную комнату вошла жена в застиранной ночной рубашке. Остановилась на пороге, прислонившись плечом к косяку. С минуту молчала, наблюдая, как Андрей чистит зубы. Потом он сполоснул лицо, повернулся, и она спросила:

— Опять в Кратер идешь?

— Не знаю, — хмуро отозвался Андрей. — На разговор иду, а там... как получится.

— Дурак, — сказала жена, но без надрыва в голосе. — Бездарность. Тряпка.

— Спасибо, — отозвался Андрей. — Я тебя тоже люблю, дорогая.

Жена обдала его презрительным взглядом. Он пожал плечами и протиснулся мимо нее в коридор. Быстро оделся и выскочил на улицу, не дожидаясь очередного скандала.

Было ветрено и сыро. Над Ванаварой летели низкие серые облака, иногда орошавшие грязный город холодной моросью. Андрей поежился в куртке и зашагал, обходя лужи, к автобусной остановке. Его «девятка» давно сдохла и ржавела в гараже — ремонтировать ее он не пробовал: хороший автослесарь дорого стоит, проще было подержанную «тойоту» купить, но и на это денег накопить не удавалось, слишком быстро менялись цены, а на артефакты неуклонно падал спрос: оптовые закупщики в России загибались один за другим, а вокруг совместных предприятий шла непонятная возня.

Вот и моя семья загибается, думал Тяглов. Фактически ее уже нет. Не семья, а  тягостное сосуществование. Интересно, кто из нас первым не выдержит? Наверное, наш брак мог бы спасти ребенок. А что? Я никогда не был против. Только вот жена... Он вспомнил, как однажды собрался поговорить на эту тему всерьез. Но Наталья опять сорвалась, заголосила. Тебе, мол, зачем ребенок, искатель недоделанный? Чтобы сиротой его завтра сделать? Чтобы сдохнуть морально удовлетворенным? Да и не будет у тебя никогда ребенка! После того похода ни одна баба нормальная с тобой не ляжет — зачем ей уродов плодить? Поговорили...

Рейсовый автобус пришлось подождать. Наконец он подъехал, чадящий и заляпанный грязью по самые окна, и Андрей в толпе других страждущих с трудом протиснулся в полуоткрытую дверь.

Сдавленный со всех сторон вяло матерящимся народом, Тяглов уныло смотрел на проплывающий за окном безрадостный пейзаж. Мысли его опять вернулись к интеллигенции.

Не ожидали этого? — спрашивал он невидимых и вечно молчащих собеседников. Думали, что я-то, конкретный, самый умный, самый начитанный, самый грамотный, даже по-английски умею шпрехать — уж я-то не пропаду. А остальные пусть как хотят. Здоровая конкуренция. Естественный отбор. В социал-дарвинизме наше светлое будущее. Ошиблись? Самооценку опять завысили? Не пришло в голову, что в мутной воде реформ прежде всего тонут такие горделивые цветки, как вы?..

Или вот еще почему-то придумали, что если всё переименовать, то и действительность изменится. Разительно улучшится. Мэры, губернаторы, президенты вместо секретарей и председателей. Улицу Ленина — в улицу Зеленую. Дорогие коллеги, вам не кажется, что тут попахивает идеализмом? И не в смысле стремления к идеалам, а в смысле идеалистического мировоззрения? Чему вас в институте только учили на лекциях по марксистско-ленинской философии? Бытие определяет сознание, а не сознание бытие. Вы можете сколько угодно называть себя либералами и демократами, мэрами и президентами, всё равно у вас получатся совок и бардак. Потому что работать вы не умеете, не приучены. Потому что работать — это вам не восемь часов на стуле сидеть с перекурами и чаепитиями, с болтовней о литературном процессе и политической ситуации. Работать — это двенадцать часов, а то и четырнадцать за станком, за кульманом или в поле. Работать — это вкалывать до кровавых мозолей и головокружения, без скидок на происхождение и воспитание. Только так из банановых республик вырастают нормальные государства. Но работать вы не умеете, а потому так и помрете в совке и бардаке...

Автобус выпустил часть пассажиров на остановке у главного корпуса Института аномальной физики. Андрей посмотрел на приземистое серое здание, в котором провел несколько лет жизни, и мысли его несколько изменили направление.

Вот взять, например, вас, дорогие коллеги. Всё у вас было, полная государственная шея: приличная зарплата, премиальные, командировочные, любое оборудование, публикации в научных изданиях — только работать вы не умели и ненавидели тех, кто умеет. И тащили — всегда и всё тащили по своим углам. Словно крысы какие, ей богу. Если сделал Баркович матмодель апериодической деформации стационарных аномалий, то — не подойди к Барковичу! Он так и будет пустые статьи с общими фразами публиковать, а пожелаешь матмоделью попользоваться для своих целей — плати. И платили. Раньше, при Советах, платили услугами и дефицитом; теперь берет деньгами. Будто бы деформации аномалий — его личная вотчина, и не государство, то бишь все мы, ему изыскания обеспечивали. И остальные такие же: Лачевский с теорией эволюции полей, Садовников с графиками накопления атомных трансмутаций, Федоров с одиннадцатимерными картами Кратера. Каждый по своему направлению — царь и бог, за два десятка лет даже при нашей производительности труда материалов на докторскую накопал, но докторами у нас почему-то одни величественные старики сидят, возвысившиеся еще в те полузабытые времена, когда Тунгусское Тело метеоритом считалось. А вам, коллеги мои бывшие, что мешало? Мелочность ваша — вот что. Которая со всей очевидностью проявилась, когда ваши уютные лаборатории и аудитории начали под склады сдавать, а вас попросили с вещами на выход. Вот тут вы потащили всё, что плохо лежало: от крепежа до старой мебели. Не побрезговали, не встали в позу нищих, но гордых, не вспомнили цитату из Булгакова. Точно так же вы и научное знание растаскивали по своим отделам и группам, а знание, между прочим, должно принадлежать всем, иначе это не знание, а бессмысленный набор закорючек на бумаге. Вот и доигрались. Никому вы теперь не нужны с вашими моделями, графиками, картами. И не думайте, что я как-то выделяю себя, коллеги. Не Каин и не Манфред, уже говорилось. Да и больших открытий, в отличие от вас, не сделал. Но зато я понял, как вас можно использовать, — жаль, государство не догадалось, а потому и мой опыт пропадет втуне. Остается только надеяться, что лет через сто в Кратер придут люди поумнее и побережливее нас с вами, переоткроют всё заново, и этот орешек окажется им по зубам...

Андрей вышел на кольцевой, переждал очередной пик дождевой мороси под козырьком остановки, приобщившись заодно к печатному слову: там же стоял лоток с газетами. Из местных изданий у торговца имелись «Ванаварская правда», которую с незапамятных времен кличут «варварской», и «Вестник аномальных явлений», посвященный близящейся годовщине падения Тунгусского Космического Тела. Внимание привлекал огромный заголовок на титульной странице: «Вся правда о инопланетном звездолете!» Взыграло профессиональное любопытство, Тяглов приобрел «Вестник», быстро просмотрел десяток статей и сильно удивился. Раньше он почему-то считал, что «Вестник аномальных явлений» — научно-популярное издание, призванное рассказывать своим читателям о новейших изысканиях в Кратере. По-видимому, обмануло название. Полистав «Вестник», Андрей убедился, что если эта «желтая» газетенка и имеет отношение к популярному, то к научному — однозначно нет. Информация, изложенная в «Вестнике», только была похожа на правду, в действительности мало соотносясь с ней. Например, приводимые параметры Тунгусского Тела были до умиления точны, а вот интерпретации события давались самые чудовищные. Особенно Тяглова поразили глубокомысленные рассуждения и подсчеты одного из авторов, который ничтоже сумняшеся доказывал, что Тунгусское Тело было бомбой, управляемой с Венеры и нацеленной на Петербург. Дескать, разрушение столицы крупнейшей империи привело бы к мировой войне, в пламени которой сгорела бы Европа. Можно подумать, убийство эрцгерцога не привело... Кажется, такая гипотеза уже мелькала — но как фантастическое допущение в одном из романов, которые Андрей читал в детстве. Потом он занялся наукой и романы читать перестал. Может быть, зря. Тогда понимал бы, что кроме научной литературы существует еще и фантастическая. Уфологическая, так сказать.

Андрей хотел выбросить газету в гору мусора, скопившуюся рядом с автобусной остановкой, но передумал: решил подарить Хозе как сувенир — интересно будет взглянуть на его реакцию.

Логово криминального авторитета за последние годы преобразилось. Здание, принадлежавшее некогда санэпидстанции, было капитально отремонтировано, побелено и обнесено кованой чугунной оградой. Над центральным входом красовалась электронная панель с бегущей строкой: «Закрытое акционерное общество “Искра-М”». Склад переехал в новенькую кирпичную пристройку, и хранились там теперь не китайские пуховики, а запчасти к импортным автомобилям.

Сам Хоза занимал огромный кабинет на втором этаже, оборудованный всем необходимым для офисной работы, а кроме того, превращенный в некое подобие музея. Авторитет позиционировал себя богатым коллекционером, собирающим редкие артефакты — новые законы позволяли таким собирателям легализоваться при условии опубликования полной описи коллекции. Теперь вольные искатели могли приходить к Хозе открыто, хотя самому тупому участковому было ясно, что на застекленных стеллажах в роскошном кабинете выставлена лишь ничтожная часть от общего объема товара, поступающего по криминальным каналам на Запад.

Тяглов вошел в здание «Искры-М», кивнул дюжему охраннику, скучавшему на проходной, и сразу направился на второй этаж. В приемной ему пришлось подождать несколько минут, после чего секретарь (Хоза не жаловал секретарш, здраво полагая, что баб в теневой бизнес допускать нельзя) пригласил Андрея в кабинет.

Криминальный авторитет восседал за огромным столом, опирающемся на массивные тумбы. Одет Хоза был по новой моде — в яркий малиновый пиджак, который висел на нем, как на вешалке. За спиной Хозы стоял шкаф, набитый «Трудами Института аномальной физики», издаваемыми раз в декаду. С каждым годом, правда, «Труды» становились всё тоньше и печатались на плохой бумаге. Это, по мнению Тяглова, точно и емко отражало ситуацию в современной российской науке: от расцвета к увяданию.

У Хозы сидели гости. Двое благообразных лоснящихся джентльменов, очень похожих на откормленных поросят из «диснеевского» мультика. Иностранцы? Андрей ошибся — это были соотечественники, но, как оказалось, довольно необычные соотечественники.

— Здравствуй, Андрей Михайлович, — поприветствовал Хоза с улыбкой. — Хочу тебя познакомить с моими старыми добрыми друзьями.

Один из джентльменов приподнялся в кресле и подал руку.

— Даниил Евсеевич Стрижаков, — представился он. — Координатор московского отделения Международного уфологического общества.

Второй в точности повторил ритуал знакомства:

— Георгий Альбертович Локоть. Старший эксперт московского отделения Международного уфологического общества.

Понятно, подумал Тяглов с тоской, теперь еще и эти. Шуты гороховые.

Он помахал купленной на остановке газетой.

— Не ваше издание случайно?

Координатор Стрижаков взял газету и медленно пролистал ее.

— Нет, — заверил он. — Мы такой ерундой не занимаемся.

Мы занимаемся другой ерундой, мысленно продолжил за него Тяглов.

— Давно в Ванаваре? — поинтересовался он, забирая газету и пряча ее во внутренний карман куртки.

Старший эксперт Локоть кашлянул и оглянулся на Хозу. Тот молча улыбался.

— Я местный, — сообщил Локоть. — В Ванаваре уже три года работает наш исследовательский центр. А Даниил Евсеевич приехал с инспекцией, так сказать. Чтобы узнать о наших достижениях.

Интересное дело, подумал Тяглов. Уфологи, оказывается, здесь свой исследовательский центр создали, а я о нем ничего не знаю. Значит, такой он, этот центр...

Хоза дождался подходящего момента и взял инициативу в свои руки:

— Слушай, Андрей Михайлович, сюда. Мои друзья из Международного уфологического общества хотели бы заключить с нами долгосрочный контракт. Будешь опять стабильную зарплату получать. Как в советские времена. — Он засмеялся. — Ну что, согласен?

Андрей сел в свободное кресло:

— А в чем будут заключаться мои обязанности?

— Как обычно, дорогой. Будешь людей в Кратер водить. Хороших людей. Моих друзей. Понимаешь, что это значит? Ты ведь наш лучший искатель. Только тебе могу друзей доверить.

Тяглов вздохнул, но перечить не стал.

— Гонорар?

— Пятьсот в месяц.

Это было унизительно: кооператором Андрей, случалось, зарабатывал пятьсот долларов в день. Но выбора у Тяглова не оставалось: коготок увяз давно и прочно.

— Сколько походов в Кратер ожидается?

На этот вопрос ответил координатор Стрижаков:

— Мы хотели бы спланировать изучение аномальных явлений Кратера вместе с вами. Дело в том, что раньше уфологов не допускали в закрытую зону. Мы питались слухами, но теперь с вашей помощью наше общество надеется раскрыть тайны Кратера.

— Если бы это было так просто, — заметил Тяглов, — все тайны Кратера были бы давно раскрыты.

— Мы уверены, что сумеем продвинуться дальше Института аномальной физики, — сказал Стрижаков твердо.

— На чем основывается ваша уверенность?

— Всё дело в разнице подходов, — глубокомысленно изрек координатор. — Деятели науки слишком консервативны. Они не готовы признать, что в мире существуют подлинные чудеса. Они стремятся разложить любое чудо на составляющие, препарировать его. А чудо не терпит насилия над собой. Оно не дается, ускользает. Мы, уфологи, признаем право чуда на существование. Кратер — это чудо из чудес. Главное чудо Земли. А ученые обнесли его заборами с колючей проволокой, объявили своей вотчиной. И каких успехов они добились за эти годы? Установили, что Тунгусское Тело было космическим кораблем инопланетян? Но это уфологи знали с середины сороковых годов, когда инженер Казанцев опубликовал популярную статью «Взрыв над тайгой». Случай с Казанцевым далеко не первый и, думаю, не последний — уфологи смотрят на мир свободно, без предупреждения, они готовы принять даже ту гипотезу, которая кажется ученым безумной. И оказываются правы чаще, чем хотелось бы академикам. Потому что сам наш мир — чудо. Его не поверишь логарифмом, всегда останется непознанный и непознаваемый уголок.

У Тяглова нашлось бы что возразить Стрижакову, однако он этого делать не стал: какой смысл дискутировать с верующими? Он задал новый вопрос:

— Как вы собираетесь организовать работу в Кратере? Вы будете собирать артефакты? Или изучать аномалии?

— Возможно, мы будем собирать образцы, — уклончиво ответил координатор. — Но нас прежде всего интересуют проходы в глубь Кратера. Вы ведь покажете их нам?

— В глубь? — Андрей пожал плечами. — Кратер — это, конечно, чудо из чудес, но вы, надеюсь, помните о том, что это чрезвычайно опасное чудо? Соваться в глубь без подготовки — самоубийство.

— Для того ты и нужен, Андрей Михайлович, — снова вмешался Хоза. — Сегодня поведешь в пробную вылазку. Через второй блокпост. Я уже позвонил, договорился.

Тяглов медлил. Идея Хозы нравилась ему всё меньше и меньше. Уфологи терпеливо ждали.

— Ладно, — сказал наконец Андрей. — Проведу вылазку. На Вал и обратно. Но мне нужно три часа на подготовку.

— О’кей. — Координатор Стрижаков кивнул. — Где мы сможем встретиться с вами?

— Подъезжайте прямо к блокпосту. Вы знаете, где это?.. Вот и отлично.

На том и разошлись. Времени было в обрез, и Тяглов, не особо шифруясь, сел в автобус и доехал до вентиляторного завода. Пройдя на территорию (которая давно не охранялась), Андрей сразу направился к приземистому зданию механического цеха — там обитал Бориска Дрын.

После трагической истории с Димоном жизнь искателя Бориски разительно переменилась: он бросил пить и ходить в Кратер, устроился в коммерческую фирму, приватизировавшую вентиляторный завод, получил в свое распоряжение станок с числовым программным управлением и начал реально работать, выдавая на-гора всевозможные скобяные изделия. Вольные искатели частенько наведывались к нему за «сюрикенами» — кругляшами из жестяного или цинкового листа, которые с недавних пор применялись для провешивания маршрута, заменив тяжелые гайки. Под тем же предлогом (за «сюрикенами») приходил к нему и Тяглов. Однако на самом деле он платил Бориске за другое. Токарь оказался идеальным сейфом. Директор коммерческой фирмы выделил Дрыну еще и каморку в подвале механического корпуса — она была устроена так, что когда Андрей спускался туда, его каждый раз охватывал легкий приступ клаустрофобии, будто бы он забирался внутрь батискафа или подводной лодки. Сходство дополняла тяжелая стальная дверь с вращающимся штурвалом замка. Дрын в прямом смысле жил в этой каморке, редко выбираясь наружу. Внутри стояли топчан, на котором Бориска спал, и сварной металлический стол, в котором он держал инструменты. Помимо инструментов в том же столе прятался ноутбук «троечка», который принадлежал Тяглову и на жестком диске которого хранилась одна из двух существующих в природе копий универсальной физико-математической модели Кратера, написанной Андреем в период обучения в аспирантуре. Эти ноутбук и копию Тяглов не обменял бы на все деньги мира. А будучи разумным человеком прекрасно понимал, что если информация о возможностях модели утечет в большой мир, ее автору слабо не покажется: сожрут в пять минут. Еще в конце восьмидесятых Андрей сообразил, что самый надежный способ сохранить тайну о модели — это никогда, никому и ни при каких обстоятельствах не рассказывать о ее существовании. Не знал о модели и Дрын, он просто получал ежемесячный гонорар за хранение ценной электронно-вычислительной техники. Обратиться к токарю с подобной просьбой тоже было риском, но риском допустимым с учетом того, что Андрей стал женатым человеком, а ноутбук в семье не может долго оставаться персональным компьютером — раньше или позже Наталья обнаружила бы заглубленную директорию и поинтересовалась бы, что там спрятано под паролем. В этом смысле Бориска был надежнее — он в вычислительной технике ничего не понимал, относясь к компьютерам и к их владельцам с уважительной опаской.

Дрын открыл на стук, повернув штурвал и пропустив Андрея в каморку.

— Здорόво, земеля, — поприветствовал он.

— Здорόво! — отозвался Тяглов. — Мне поработать надо.

— Нет проблем. — Бориска с самым благостным видом отодвинулся от сварного стола.

Андрей вытащил и раскрыл ноутбук. Пока загружалась операционная система, Тяглов осмотрелся вокруг. Отметил, что у Дрына появилось на стене новое украшение — яркий плакат с большегрудой длинноногой красоткой. Трезвый образ жизни явно и положительно сказывался на самочувствии токаря: он уже и девушками интересоваться начал.

— Твоя подруга? — спросил Андрей, кивая на плакат.

— Синди Кроуфорд, — важно доложил Бориска.

— Кто такая? Почему не знаю?

— Топ-модель... Слушай, земеля, — вдруг забеспокоился Дрын, — у тебя консультацию взять можно? Ты ж по бизнесу раньше был? У меня тут бабки образовались — в какие акции вложить посоветуешь? «МММ» тебе как?

— Никак, — отозвался Тяглов, усаживаясь за компьютер, запуская модель и вводя начальные параметры: временной интервал, географическую привязку и локализацию. — Прикинь, ты отдашь деньги, а взамен получишь непонятные бумажки. Стоит ли связываться?

— Это инвестиция, — заявил Дрын сурово. — Капиталовложение. Принесет прибыль. «МММ» ведь не просто так деньги берет, а вкладывает их в работу.

— Кто тебе такую глупость сказал? — Андрей поддерживал разговор по инерции, дожидаясь, пока пройдут первые итерации и можно будет ввести поправочные коэффициенты. — Какая там прибыль? Какая работа? Халявный сыр знаешь где бывает?

— Я не халявщик, — отозвался Дрын с достоинством. — Я партнер.

— Ну-ну, — сказал Тяглов. — Слушай, мне бы пару звонков сделать. Иди погуляй полчасика.

— Тока не по межгороду, — предупредил Дрын, поднимаясь с табуретки и придвигая Андрею старый телефонный аппарат.

— Само собой.

Когда дверь за Бориской закрылась, Тяглов помедлил, ругнулся матерно вполголоса и набрал номер.

— Слушаю, — отозвался на том конце провода сдержанный мужской голос.

— Это я, — сказал Тяглов.

— Неправильный ответ, — после короткой паузы произнес голос. — Как надо правильно?

— Это Наталья, — со вздохом поправился Андрей.

— Что скажешь, Наталья?

— Мне нужна информация. Стрижаков и Локоть. Международное уфологическое общество. О чем-нибудь говорит?

— Они уже вышли на тебя? — обрадовано уточнил собеседник. — Отлично! Ах, молодца! Короче, Наталья, ты у меня девушка умная, понятливая, так что слушай и запоминай. Эти двое к нам никакого отношения не имеют. Но очень нас интересуют. У них широкие заграничные связи и лапа в правительстве. Если они предложат тебе сотрудничество, соглашайся!

— Они просятся в поход.

— Понял тебя. Как пойдете?

— Через второй пост.

— О’кей, я подстрахую. Постарайся сделать так, чтобы они прониклись к тебе доверием. Если что-то сорвется, сразу звони мне. Ни пуха!

— К черту... — промямлил Андрей, но на том конце провода уже повесили трубку.

Тяглов еще посидел, подумал, наблюдая, как по темному экрану ноутбука бегут столбики многозначных чисел, отмеряя количество итераций при приближении к результату, соответствующему пограничным условиям задачи.

Наконец программа досчитала модель и вывела результаты на экран, пискнув встроенным в ноутбук динамиком. Андрей извлек потрепанную генштабовскую карту, которую всегда таскал при себе, и приложил к ней металлическую линейку, позаимствованную из набора инструментов Дрына. Шевеля губами, прикинул расклад на сегодня.

Второй блокпост. Главный научный тракт. «Дорога секретных физиков». Восточная часть Вала. Стационарные аномалии в прежней конфигурации. Ага, вот здесь у нас имеется такая загогулина. Супермобиле за регистрационным номером шестнадцать переместился на Вал. Гипермагнит за номером четыре сместился на двести метров севернее и вырастил новую псевдоподию. Объявилась ожидаемая нестационарная субтермальная аномалия; программа присвоила ей номер тысяча четыреста двадцать шесть. В последнем случае требовалась проверка на месте для уточнения переменных Лачевского, и Андрей решил обязательно сводить уфологов к субтермальной аномалии — обновить привязку, уточнить переменные и устроить демонстрацию, чтобы знали, с кем имеют дело. Для этого к стандартному комплекту придется добавить нивелир и прикупить у Бориски набор «сюрикенов».

Так Тяглов и поступил. Выключив и спрятав ноутбук в ящик стола, он свистнул дремавшему в пустом цеху Дрыну, взял у него напрокат рюкзак, заплатил за полсотни сюрикенов и пешком добрался до железнодорожного вокзала. Там снова пришлось платить — на этот раз бесфамильному дяде Грише, работавшему в багажном отделении и бравшему с искателей скромную мзду за бессрочное хранение инструментов и амуниции. О дяде Грише, неповоротливом и высоком, как пещерный медведь, поговаривали, будто бы он когда-то служил ментом, но попался под раздачу на взятке, после чего в органах восстановиться не сумел. Даже в дворники его не брали, и только начальник ванаварского вокзала смилостивился, сообразив, что бывший мент станет неплохим охранником. Поговаривали также, что дядя Гриша на самом деле продолжает работать на милицию, «постукивая» на борзеющих искателей, и Тяглов в это охотно верил, но от услуг не отказывался: в Ванаваре за последние годы так всё перепуталось, что и неясно было, кто за кем стоит и кто на кого трудится, теневая экономическая деятельность явно преобладала над облагаемой налогами.

— Снова в Кратер, искатель? — низким сипловатым голосом поинтересовался дядя Гриша, передавая Андрею тяжелый чемодан с сочинскими наклейками.

— Не угадал, — помотал головой Тяглов, который терпеть не мог подобных расспросов. — На рыбалку. Встретил старого друга. И захотелось.

— Счас же клева нету, — подначил дядя Гриша.

— На рыбалку не за клевом ходят, — резонно возразил Тяглов.

Из багажного отделения Андрей перешел в мужской туалет, натянул брезентовые штаны, куртку, сапоги и быстро переложил отобранные искательские инструменты из чемодана в рюкзак. Потом занес полегчавший чемодан к дяде Грише, а на стоянке перед вокзалом поймал незнакомого частника — автобусы до второго блокпоста не ходили.

По дороге Тяглов прикинул, всё ли сделал правильно. Кажется, серьезных ошибок он сегодня не допустил. Но в следующий раз нужно быть осторожнее — вычисления сделать заранее, а не нестись сломя голову на вокзал, выдавая прямую связь между двумя хранилищами. Расчет модели будет продолжаться дольше по времени, но это ничего — Дрын потерпит.

Однако когда частник привез Андрея к блокпосту внутренних войск МВД, перекрывавшему поворот на тракте, вольный искатель понял, что поторопился с выводами. Поперек тракта стоял бронетранспортер, вокруг которого прогуливались бойцы в камуфляже. Повернув голову направо, Тяглов увидел черный «БМВ» с московскими номерами, дверцы которого были распахнуты, а рядом, прямо в грязи и под присмотром напряженного автоматчика, лежали, раскинув ноги, давешние уфологи.

Андрей хотел было скомандовать водителю, чтобы тот разворачивал машину, но  к ним уже шли двое в камуфляже, и еще один призывно махал рукой. Водитель в ужасе остановил машину. Через полминуты он и Тяглов раскоряками полулежали на капоте. После беглого обыска их поставили на ноги, и тут Андрею стала понятна причина этого неожиданного переполоха — от блокпоста к ним неторопливо приближался высокий подтянутый офицер, на ходу теребивший свои роскошные чапаевские усы. Майор Пименов собственной персоной.

Майор Пименов, черт возьми! РУБОП. Приплыли. Осталось расслабиться и попробовать получить удовольствие...

— Ну что, Тяглов, здравствуй? — спросил Пименов, подойдя.

— Здравствуйте, товарищ майор, — отозвался Андрей неприязненно.

— Какой я тебе товарищ? — удивился Пименов. — В лучшем случае — гас-па-дин. В Кратер намылился, да? Искательствовать?

— Ничего не знаю, — наобум ляпнул Андрей. — Проезжал мимо. На рыбалку.

— С нивелиром? С «сюрикенами»? — Пименов широко ухмыльнулся, показав желтые от частого курения зубы. — А удочки где? Или хотя бы водка? Совсем ты обленился, Тяглов. Раньше, помню, не только удочки с собой брал, но и ведра. И даже рыбу живую прикупал. Обленился. Оборзел.

— Я рыбу не ем, — продолжал тянуть волынку Андрей. — А на озера выбираюсь красотой природы любоваться. Потому и удочки перестал брать. Зачем они мне? А ордер на обыск у вас есть, господин майор?

— Мне ордер не нужен, — любезно объяснил Пименов. — Я провожу оперативные мероприятия по профилактике и предотвращению преступлений. Вон тех гавриков в луже видишь? Они уже дали признательные показания. На тебя, Тяглов.

— Это провокация, — заявил Андрей гордо. — Я вижу этих... э-э-э... гавриков в первый раз!

— Тогда откуда они тебя знают? — вкрадчиво поинтересовался Пименов, улыбка медленно сползала с его лица. — Фамилию? Имя? Отчество?

— Боюсь, что от вас, господин майор! — охотно объяснил Андрей; терять ему было нечего.

На самом деле ситуация только выглядела патовой. Пименов поставил шах и знал уже, зараза, как поставить мат. О методах его работы Тяглов был осведомлен — нормы уголовно-процессуального кодекса майор из РУБОПа соблюдал, только когда ему самому было выгодно. Поэтому Андрей от дальнейшего развития ситуации ничего хорошего не ждал: отмордуют по-быстрому, протащат через очную ставку с уфологами, заставят подписать признание... Сколько у нас там сейчас за попытку несанкционированного группового проникновения в Кратер? Лет пять?

Но Тяглов снова ошибся в оценке ситуации. С армейской грунтовки, идущей в объезд Вала, на тракт вдруг влетел, ревя двигателем, «ЗИЛ-131». Заскрипели тормоза, и из кузова посыпались горохом пограничники в зеленой форме с автоматами наперевес. Они умело рассредоточились, заняв выгодные для стрельбы позиции. Рубоповцы, напротив, растерялись — ничего подобного они от мира явно не ожидали. А к Пименову уже шел по грязи высокий и сравнительно молодой человек в костюме-тройке и лакированных туфлях, будто бы только что вернувшийся со светского раута.

 — Здравия желаю, товарищ майор, — сказал молодой человек, остановившись в паре метров. — Капитан Луньков. Федеральная служба контрразведки. Давайте поговорим?

— Контрразведка? — Пименов расставил ноги и набычился. — Контрразведка здесь не нужна. Дело ясное, как два пальца. Попытка несанкционированного проникновения на территорию Кратера. Подкуп должностных лиц. Рецидив после двух предупреждений.

— И всё-таки я настаиваю на разговоре.

— Ну хорошо. Говори, капитан.

— Пройдемте в помещение, — предложил Луньков. — Здесь не очень удобно.

Пименов сразу не пошел, а постоял с минуту, буравя капитана ФСК тяжелым взглядом и покачиваясь с носка на пятку. Потом кивнул и направился к блокпосту. Луньков подмигнул Тяглову с озорным весельем и последовал за майором.

 Они вернулись через двадцать минут. Всё это время Андрей с частником простояли под моросящим дождем и под прицелами автоматов рубоповцев, которых в свою очередь держали на мушке хмурые пограничники. Не сказать, что бы Тяглову это доставляло удовольствие, однако уфологам приходилось еще хуже. Они тоже переоделись — в модные туристические комбинезоны, — но лежать в грязи вредно для здоровья. Было хорошо видно, как их трясет от холода.

Вернувшийся Пименов был мрачнее тучи у него над головой, зато Луньков прямо-таки сиял.

— Этих отпустить, — приказал майор рубоповцам, кивнув на уфологов. — А тебе, Тяглов, выношу последнее предупреждение. Попадешься мне еще раз в двухкилометровой зоне, пеняй на себя. Сядешь надолго.

Андрей не стал комментировать, а сразу полез в машину. Даже рюкзак, выпотрошенный рубоповцами, не взял. Частник суетливо забрался в свое кресло и схватился за рычаг переключения скоростей.

— Ох и попал я из-за тебя, мужик, — причитал он.

— Не трясись, командир, — посоветовал Тяглов хмуро. — Выплачу компенсацию за моральный ущерб.

Развернулись и поехали. На трассе их догнал черный «БМВ» уфологов, принялся отчаянно сигналить, требуя внимания.

— Остановиться? — спросил водитель.

— Пошли они... — буркнул Тяглов.

Настроение, подпорченное еще утром, ухудшилось настолько, что Андрею стало на всё наплевать, а хотелось одного — быстро и безболезненно упиться до состояния риз.

 Однако уфологи упорно настаивали на новой встрече. «БМВ» приблизился вплотную и, всё так же сигналя, попробовал обогнать и прижать. Нервы у частника опять не выдержали, и, резко тормознув, он остановил автомобиль.

Из «БМВ» выбрался эксперт Локоть, подошел, сунулся в окошко к Тяглову. Был он грязен и слегка побит, но присутствия духа, очевидно, не утратил.

— Ну что вам надо? — устало спросил Андрей. — Вы же сами всё видели. Дорога в Кратер мне теперь заказана. В качестве искателя я вам больше не пригожусь.

— Мы могли бы как-нибудь переубедить вас?

— Как? Я под колпаком у РУБОПа. Да и вы тоже. Не знаю, что там выясняла контрразведка, но приезжала она по ваши души. Даю бесплатный совет: сегодня же собирайтесь и проваливайте в Белокаменную.

— Это невозможно. У нас очень много дел в Ванаваре.

— Ваши проблемы. Решайте их сами. Без меня.

— И всё-таки мне кажется, мы будем сотрудничать, Андрей Михайлович, — сказал Локоть вкрадчиво. — Поймите, вы нам очень нужны! Мы готовы не только погасить ваш долг перед господином Гваришвили, но и принять в свои ряды полноправным членом общества.

От неожиданности Тяглов рассмеялся, а потом сразу захохотал в голос. Лицо эксперта вытянулось, он даже слегка отодвинулся.

— Ну вы сами подумайте, — давясь от смеха и всхлипывая, предложил Тяглов. — Сами представьте. Я ж бывший научный сотрудник, кандидат... а вы... а вы... уфологи! Чтобы я... и к вам?.. Идите вы с богом! Не смешите меня...

Локоть не спасовал и не обиделся:

— Ну хотя бы уделите нам пять минут вашего драгоценного времени. И если вы сочтете, что продолжать наше знакомство бессмысленно, мы со всем уважением признаем ваше решение.

— Черт с вами, — сдался Тяглов. — Дождись меня, командир, — обратился он к частнику.

Вместе с Локтем они перешли в «БМВ», на заднем диване которого дожидался Стрижаков — такой же грязный, как и его младший соратник. Когда все расселись, координатор поднял стекла и сказал:

— Я слышал весь разговор, Андрей Михайлович. И понимаю ваш скептицизм. В другой ситуации мы вряд ли рискнули бы на первом же этапе знакомства доверить вам нашу тайну. Но выхода, как я понимаю, нет.

— Нужны мне ваши тайны, — проворчал Тяглов. — Оставьте их при себе.

— Вам понравится, — пообещал Стрижаков. — Андрей Михайлович, у нас есть Урод.

Тяглов не поверил своим ушам.

— Что вы сказали? — переспросил он.

— У нас есть Урод, — повторил Стрижаков. — Пилот Тунгусского Космического Тела. Ведь вы хотели бы взглянуть на него, Андрей Михайлович?

— Да. — Согласие вырвалось непроизвольно, но Тяглов был слишком потрясен, чтобы отыгрывать назад. — Да, я хотел бы взглянуть на него.

— Значит, вы готовы сотрудничать, — с нажимом, без вопросительной интонации сказал Стрижаков.

— Э-э-э... готов.

— Тогда поехали.

— Урод здесь? — изумился Тяглов. — В Ванаваре?

— Поблизости, — уклончиво ответил координатор.

— Но почему здесь? Почему не в Москве?

— Потому что транспортировать его в Москву слишком опасно. Урод — это Урод. Не жемчуг, не вата, не антрацит. Настоящее чудо. Он должен оставаться здесь, рядом с Кратером.

— Надо бы водиле заплатить, — спохватился Тяглов. — Я ему компенсацию обещал.

— Одну минуту. — Локоть вылез и быстро расплатился с напуганным частником.

По дороге почти не разговаривали. Андрей переваривал услышанное, складывал и так и этак, всё больше убеждаясь, что его наверняка дурачат. А с другой стороны, чего еще ждать от людей, которые верят в сказки о пришельцах на «летающих тарелках»? И сами одурачены, и других дурачить научены.

При въезде в город Локоть остановил «БМВ», и Стрижаков снова повернулся к Тяглову:

— Извините, Андрей Михайлович, но я вынужден завязать вам глаза. Вы пока еще не член нашего общества. А потому мы не можем всецело вам доверять.

— Конспираторы, — без воодушевления сказал Тяглов. — Масоны. Ладно, что с вами делать? Завязывайте.

Потом они ехали еще полчаса. По прибытии на место Стрижаков помог выбраться временно ослепленному Андрею из машины, провел его в какой-то гулкий холодный ангар с металлическим полом и придерживал, когда пришлось спускаться по винтовой лестнице. Наконец Тяглову развязали глаза, и он получил возможность осмотреться. И снова чуть не расхохотался.

Конспираторы! Масоны! Они, наверное, думали, что Андрей здесь никогда не бывал. Святая простота! Беглого взгляда Тяглову хватило, чтобы понять: он находится в пятом транспортном ангаре, некогда принадлежавшем Институту аномальной физики. Кстати, ангар расположен на краю научного полигона, который, в свою очередь, примыкает к Валу Кратера, — то есть против воли Андрей оказался там, куда майор Пименов запретил ему соваться под страхом ареста. Что ж, в этом есть своя скрытая ирония. Или знак судьбы...

— Он здесь, — зачем-то перейдя на шепот, сообщил координатор Стрижаков.

Локоть присел на корточки перед квадратным люком, вмонтированным в стену почти на уровне пола. Люк был закрыт на кодовый замок. Эксперт уверенно набрал код, потянул ручку, отворив узкую затененную нишу. Стрижаков включил яркий фонарик и жестом пригласил Андрея присоединяться. Тяглов тоже присел и замер, перестав дышать.

Внутри находился огромный обломок антрацита, длиной метра полтора. Из этого обломка торчала... рука. Да, наверное, всё-таки рука — но не с пятью, а с четырьмя пальцами, противоестественно длинными и больше похожими на ястребиные когти. Еще из антрацита выступала часть черепа, и было видно: это не человеческий череп, а нечто продолговатое и снабженное костяным гребнем. Сначала Тяглову показалось, что и странная рука, и этот фантастический череп имеют такой же цвет, что и антрацит вокруг, но, приглядевшись, он понял: они несколько светлее и словно присыпаны пеплом от сгоревшей дотла бумаги.

— Можно? — спросил Андрей у Локтя.

— Конечно, — разрешил он.

Тяглов протянул руку и коснулся скрюченных когтей Урода. Они были теплыми — как и антрацит. Нет, это не подделка.

— Он... нормальный? Не разлагается?

— Признаков гниения не замечено. Он в антраците, как доисторическая муха в янтаре.

— Вот так оживают легенды, — пробормотал Андрей зачарованно.

— Ну, Урод, скорее мертв, чем жив, — отозвался координатор Стрижаков. — Но перед вами действительно легенда.

Тяглов выпрямился и посмотрел на координатора. Тот широко улыбался:

— Теперь вы верите?

— Постойте, — сказал Андрей. — Но почему?.. Ведь это, как легко догадаться, ваша самая святая тайна. Почему вы доверили ее мне? Постороннему человеку? Скептику?

— Ну, мы доверили вам только часть тайны, — уточнил статус-кво Стрижаков. — Видите ли, мы кое-что знаем о вас, Андрей Михайлович. Мы знаем, например, что вы — единственный искатель, который ходил к Скучной Деревне и вернулся. Единственный искатель, переживший путешествие во времени. Единственный искатель, не потерявший за последние три года ни одного сопровождающего. Сколько раз вы ходили в Кратер? Шестьдесят четыре раза! По статистике, хотя бы два-три спутника должны были погибнуть. Но все вернулись невредимыми. Вы тоже живая легенда, Андрей Михайлович. Аномалия. Удивительно, что на вас еще не обратили внимание наши власти.

 — Уже обратили, — проворчал Тяглов, которому не понравилось, что заезжий уфолог знает о нем намного больше, чем он об уфологе. — Ну везет мне, да. Что тут аномального?

— Мы думаем, что везение тут ни при чем, — заявил Стрижаков, глядя на Андрея в упор. — Вы отмечены. Вы избранный. Вы выполняете миссию.

— Не понимаю, — нервно отмахнулся Тяглов.

— Видите ли, Андрей Михайлович, мы убеждены, что Кратер — это не просто вмятина в Земле и система физических аномалий. Мы считаем, что это своего рода новое Откровение.

— Вы сектанты, что ли? Типа Белого братства?

Стрижаков нахмурился.

— Не надо сравнивать нас с этими изуверами, — сказал он. — Попытаюсь объяснить. Давно доказано, что величайшие люди прошлого либо связывались с инопланетянами, либо сами являлись ими. Иисус Христос был, без сомнения, инопланетянином. Он принес землянам новую этику. Таким образом, мы можем предположить, что в космосе у нас есть друзья и доброжелатели. Они постоянно наблюдают за нами, стремятся помочь, подтянуть до своего уровня. И время от времени они ставят перед нами масштабные задачи, правильное решение которых откроет новую эпоху в истории человечества. Одно только понимание того, что Тунгусское Тело было не метеоритом, а космическим кораблем, стимулировало развитие астрономии и космонавтики. А изучение артефактов продвинуло физику. Но на самом деле Кратер — это зашифрованное послание, которое мы должны... нет, просто обязаны расшифровать! И вы, Андрей Михайлович, — часть этого послания.

— То есть получается, Урод — это новый Христос, а Тунгусская катастрофа — Второе Пришествие?

— Не так грубо и прямолинейно, Андрей Михайлович. Но в качестве аналогии подойдет. Я уже говорил: наши космические друзья постоянно наблюдают за нами. Они видят, что мы изменились за две тысячи лет, стали лучше представлять себе устройство окружающего мира. Знаем, что Земля круглая, что звезды — не гвоздики в твердом небосводе, а далекие солнца. Когда мы начали догадываться, что не одиноки во Вселенной, нам подбросили прямое и явное доказательство этому.

— Как вы предполагаете расшифровать послание инопланетян?

Стрижаков и тут не задержался с ответом:

— Вы как опытный искатель должны помнить, что черное тело обладает свойством регенерации...

— Не регенерации, — поморщился Тяглов. — Так только дилетанты говорят. Это свойство называется коалесценцией. Слияние капель вещества при соприкосновении. Обычная вода обладает таким же свойством.

— В самом деле? — удивился координатор. — Спасибо, Андрей Михайлович. Вот видите, мы обязательно сработаемся. И сообща расшифруем послание Кратера.

— У вас есть конкретный план?

— Разумеется! Если в самых общих чертах, то план состоит в том, чтобы дать всем частям черного тела слиться воедино. И тогда инопланетный корабль сам собой восстановится.

— Ничего у вас не получится! — резко заявил Тяглов.

— Почему? — в один голос и очень встревоженно спросили уфологи.

— Корабль не состоял из одного черного тела, — пояснил Тяглов. — Если бы это было так, то мы никогда не смогли бы доказать, что над Подкаменной Тунгуской действительно взорвался инопланетный звездолет. Сами знаете, хватает и других артефактов. Янтарная окрошка. Малиновое желе. Вата. Но свойство коалесценции проявляет только черное тело. Хотите скажу, что произойдет, если удастся собрать черное тело, которое еще остается в Кратере, и то, которое расползлось по миру?

Уфологи переглянулись.

— Что?

— Ось Гильзина. Вариационный движитель. — Тяглов повеселел, увидев озадаченность на лощеных физиономиях. — Это, впрочем, гипотеза. Которая не подтверждена экспериментом. И вряд ли когда-нибудь будет подтверждена.

— Вы не могли бы рассказать подробнее? — жалобно попросил Локоть. — Чтобы мы поняли суть проблемы.

Вот теперь Андрей почувствовал себя в родной стихии.

— Баш на баш, — сказал он.— Услуга за услугу. Вы показали мне Урода. Я теперь знаю, что он есть. А я, так уж и быть, поведаю вам о теории Гильзина.

— В гостиницу? — живо предложил Локоть.

— Почему нет? — Тяглов пожал плечами. — Надеюсь, бар еще работает?

Путь до гостиницы «Советская» Андрей снова провел с завязанными глазами — не выдавать же уфологам свой козырной секрет.

Привратник у входа встретил заляпанных грязью постояльцев неприветливо, но внутрь пропустил. Эксперт Локоть отвел Тяглова в бар, заказал выпивку и яичницу, а сам поднялся в номер к Стрижакову, чтобы привести себя в порядок.

Интерьер и ассортимент бара приятно удивили Андрея. Он не был здесь лет пять, и по последнему визиту запомнил мрачное помещение с низким потолком, голыми обшарпанными стенами, липкими столиками и зияющими пустыми полками за спиной кельнера. Теперь гостиничный бар было не узнать: стены спрятали за резными деревянными панелями, столики накрыли фирменными клеенками, полки заставили экзотическими импортными напитками. Имелось в наличии два сорта пива: светлое и темное. Подпортило впечатление только отношение персонала к клиентам, которое с советских времен нисколько не изменилось. Хотя посетителей в баре было немного, яичницу пришлось подождать. Принеся блюдо, официантка буквально швырнула его на столик. Сама яичница оказалась подгоревшей и отдавала машинным маслом. Однако Андрей так устал, что сил ругаться у него уже не осталось.

Минул час. Тяглов прикончил яичницу, выпил сто пятьдесят граммов «Распутина», взял кружку светлого пива. Уфологи заставляли себя ждать. Андрей слегка обеспокоился.

Еще через полчаса, приняв на грудь еще сто граммов водки, Тяглов собрался навестить уфологов. Благо текст краткой лекции по основам теории вариационного движителя вчерне сложился.

Андрей подошел к кельнеру и намекнул, что отлучится буквально на пять минут, чтобы вернуться с «друзьями». Однако тот был непреклонен и потребовал оплатить угощение вперед. С тяжелым сердцем Тяглов раскошелился.

Потом вольный искатель некоторое время уговаривал девушку за регистрационной стойкой сообщить ему номер комнаты, в которой остановился москвич Даниил Евсеевич Стрижаков. Потом он долго поднимался на четвертый этаж гостиницы, поскольку лифт не работал. Потом он удивился, не обнаружив на этаже дежурной или дежурного. Потом он подошел к двери номера и постучал. Потом он увидел, что дверь номера открыта. Потом он толкнул ее и вошел внутрь. Потом он протрезвел.

Уфологи лежали на полу, раскинув руки. Локоть в маленьком коридорчике у самой двери, Стрижаков — в комнате. Оба были мертвы. Давно и безнадежно. Восковая кожа, подсыхающие темно-красные лужи на ковролине, навсегда остановившийся взгляд. Закололи, как свиней. Уфологи даже не успели переодеться в цивильное.

Тяглов попятился. Прикрыл за собой дверь. И быстро-быстро пошел по коридору, почти побежал. В голове у него билась одна мысль: за что? На улице он хватанул свежего воздуха широко открытым ртом и подумал: как же я теперь? Денег после бара почти не осталось — так, всякая мелочевка. По логике нужно было двигать домой: умыться, переодеться, обдумать расклад, прикинуть перспективы. Какие перспективы, к чертям собачьим? Драпать надо! И чем быстрее, тем лучше.

Он всё-таки направился к себе — пешком, постоянно оглядываясь вокруг. Но во дворе, не доходя трех десятков шагов до подъезда, остановился. Потому что увидел незнакомую и вызывающе синюю «Волгу». Будучи автолюбителем с большим стажем, он обращал внимание на чужие «тачки» и на то, кто и как их ставит, но эту машину он не знал. Внутри «Волги» сидел водитель, курил, пуская дым в приоткрытое окно. Тяглов не стал выяснять, кто это там устроился на перекур. Развернулся и пошел по улице.

У ближайшего телефонного автомата он снова остановился, шагнул внутрь и, помедлив, всё-таки набрал домашний номер. Откликнулась жена:

— Алё.

— Ната, это я. Как ты?

— Всё нормально, дорогой. Когда будешь дома?

Она сказала это очень естественно. Ее голос не дрогнул. Но он всё понял. Он иногда называл ее «дорогая», но только в тех случаях, когда хотел обидеть или отвязаться, — она его «дорогим» не называла никогда.

— Спасибо, любимая, — сказал он вполне искренне. — Я вправду люблю тебя. Прости мою грубость. Мои оскорбления. Это ведь всё только слова. Эмоции. Прости и прощай.

Не дожидаясь ответа, Тяглов повесил трубку.

Так. Теперь-то куда? К Дрыну? Опасно. Засветишь ноутбук. На вокзал? Да, на вокзал. Самая прямая дорога. В чемодане лежит нормальная одежда. А дядя Гриша не подведет. Он знает. Он сам сидел...

До вокзала Андрей добрался, когда уже вечерело. Зарядил дождь — теперь уже настоящий, без дураков. Только брезентовый костюм и сапоги спасали от этой мокроты и сырости.

Тяглов не стал нигде задерживаться, а сразу спустился в багажное отделение.

— Ого, искатель, — поприветствовал дядя Гриша. — Быстро ты обернулся. Думал, сегодня не придешь...

— Дядь Гришь, ты не мог бы денег занять? — спросил Тяглов с порога, пытаясь изобразить некое подобие улыбки. — До Красноярска. Я тебе пришлю сразу. Если хочешь, с компенсацией. В тройном размере.

Дядя Гриша насупился.

— Тебя тут разыскивают, Андрей, — сообщил он. — Лично Пименов заходил. Чемодан твой реквизировал. По ордеру.

У Тяглова опустились плечи.

— Хотя бы позвонить от тебя можно? — спросил он.

— Хм, — замешкался дядя Гриша, а потом махнул рукой: — Звони, брат! — и придвинул телефон.

Андрей взял аппарат, набрал номер, дождался «Слушаю!» и сказал:

— Это Наталья. Я попал. Клиенты мертвы. Внимание на пятый транспортный ангар. Подвал. Кодовый замок. Я поехал. Целую в лобик.

 Тяглов аккуратно положил трубку и отодвинул телефон.

— Знаешь, дядь Гриш, — сказал он, — иногда я думаю, что есть всё-таки высшая справедливость.

— Ты это к чему? — осторожно спросил дядя Гриша.

— К тому, что и мне пора. До встречи в новом дивном мире...

Тяглову стало вдруг так легко и просто, что он расстегнул брезентовую куртку и рубашку, обнажив грудь, и прямо так, расхристанный, развернулся и стал подниматься по каменной лестнице в зал ожидания вокзала. А там уже, подкручивая чапаевские усы, к нему навстречу двигался майор Пименов в сопровождении двух патрульных милиционеров.

(Конец фрагмента повести. Чтение повести можно продолжить здесь: http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=165475