— А с кем я говорю? — бдительно спросил я.

— С вдовой конструктора Андрея Григорьевича Костикова, автора «катюши». Я живу в Доме правительства, приезжайте, я вам все покажу...

О Костикове я слышал. Это была фигура полулегендарная. С одной стороны — строго засекреченный конструктор оборонной техники, с другой — человек с прочной славой создателя самого грозного оружия второй мировой войны. И мне прямо в руки, как говорится, плывут новые материалы! Я поехал в Дом правительства, как и поныне называют москвичи дом на набережной, о котором потом рассказал Юрий Трифонов.

Ида Анисимовна Горина-Костикова очень приветливо встретила меня в большой, несколько мрачноватой квартире, уставленной мебелью того особого стиля, который можно назвать сталинским: все очень массивное - столы, диваны, кресла; все очень добротное, прочное, тяжелое и очень казенное, бездушное. Она усадила меня в кабинете за огромным столом Костикова у мраморной плиты дорогого письменного прибора с тяжелыми гранеными чернильницами под бронзовыми крышками, похожими на шлемы русских витязей. Граненые витязи охраняли высокие, в форме Александрийского столпа подсвечники, тоже бронзовые, без свечей. Рядом стояла бронзовая собака. И еще была чья-то, не помню чья, бронзовая голова. Костикова называли учеником Циолковского. У Циолковского всю жизнь был пузырек с чернилами, так что здесь ученик безусловно превзошел учителя.

Пока я оглядывался. Ида Анисимовна достала папки с документами, вырезками и фотографиями, и я углубился в работу. Мог ли я думать тогда, что она будет длиться 25 лет?!

Начал с фотографий. Когда видишь человека, знаешь его лицо, все бумаги уже немного по-другому читаются. А кроме того, по молодости лет я доверял тогда «первому впечатлению». С фотографий смотрел на меня красивый, быть может, даже более красивый, чем нужно мужчине, человек в парадном генеральском мундире, с золотой звездой Героя слева на груди и немалым строем орденов и медалей посередине, как носили в конце 40-х - начале 50-х на парадных мундирах. Открытое, хорошее лицо. Прямой взгляд. Высокий лоб. Вот он уже без мундира в лесу. Лицо усталое. Прижался щекой к белому стволу березы. В кожаной летной куртке склонился над логарифмической линейкой.

Костиков мне понравился. А когда я стал читать бумаги, он понравился мне еще больше, потому что в бумагах этих он был как раз такой, каким и должен быть герой очерка в комсомольской газете, человеком, достойным подражания. Спроси меня тогда: «Делать жизнь с кого?», ответил бы не в рифму, но убежденно: с товарища Костикова!

Родился в Казатине. Отец — железнодорожный рабочий, кочует с семьей по России и Украине. Андрей мечтает стать машинистом. Но получилось иначе: в тринадцать лет он уже ученик водопроводчика, обучается слесарному ремеслу. С 1917-го — в армии. Дрался на Западном и Юго-Западном фронтах... 17-я стрелковая дивизия...

— Он воевал вместе с Николаем Островским, — говорит Ида Анисимовна. Она то уходит из кабинета, то возвращается, старается помочь мне разобраться в бумагах. — Одно из писем Островского из Сочи, датированное маем 1935 года, кончается так: «Привет Андрею, Николай». Андрей — это Костиков...

Лучшего для «Комсомольской правды» и представить нельзя: «Костиков — боевой друг Николая Островского!»

Попал в плен к белополякам. Это, конечно, не очень здорово... Но нет, все в порядке: бежал вместе с четырьмя товарищами. Снова воюет — 55-й стрелковый полк 7-й дивизии, — я записываю номера соединений: может быть, мой очерк прочтут однополчане, откликнутся...

В 1922 году Костикова командируют в 3-ю киевскую военно-инженерную школу. Он вступает в партию. Двадцатипятилетнего коммуниста избирают секретарем партийной организации школы, членом райкома, депутатом райсовета.

Вырезка одной из статей Костикова: «Мне, признаться, хотелось в авиацию, — вспоминает он, — после автомобиля самолет стал моей заветной мечтой...»

Хотелось — и добился. Заветная мечта осуществилась: в 1930 году Андрей Костиков — курсант воздушно-технического факультета Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского. Строка из автобиографии: «В академии был одним из организаторов группы изучения реактивного движения, которая позже явилась первой группой по ракетной технике».

Это что же получается? Стоял у истоков ГИРДа — знаменитой группы, которой руководил С. П. Королев, в которой трудились такие классики ракетной техники, как Ф. А. Цандер, Ю. А. Победоносцев, М. К. Тихонравов?! Вместе с ГИРДом после окончания академии вливается он в РНИИ — первый в мире Реактивный научно-исследовательский институт, там проходит путь от рядового сотрудника до руководителя института, там проходит путь от рядового сотрудника до руководителя института, там, в стенах РНИИ, и родилась легендарная «катюша».

Через месяц с небольшим после начала войны в газетах публикуется Указ Президиума Верховного Совета СССР: «За выдающиеся заслуги в деле изобретения и конструирования одного из видов вооружения, поднимающего боевую мощь Красной Армии, присвоить Костикову Андрею Григорьевичу звание Героя Социалистического Труда». В Указе говорилось и о денежной премии 25 тысяч.

— Он принес деньги, высыпал на стол, попросил у меня старую газету, — вспоминает Ида Анисимовна. — Завернул в нее деньги и сказал: «Пошли!» Вместе сдали эти деньги в фонд обороны на улице Куйбышева...

«Совместно с руководимым им коллективом А. Г. Костиков решил такую задачу в области специального вооружения, над которой в течение ряда лет безуспешно работали виднейшие представители мировой науки», — писал выдающийся советский металлург Бардин. Костиков с академиком не согласен. «Люди считают, — утверждает он, — что я сделал какое-то открытие или изобретение. Неверно это. Тут дело простое: не изобретение, а конструкторская работа. Ведь были идеи... Они не новы. Был опыт прошлых войн. Надо было только учесть новые достижения техники и сконструировать новый вид оружия...»

Возможно ли не восхищаться скромностью героя моего будущего очерка: надо только «учесть» и «сконструировать». И все! А в личном листке по учету кадров Академии наук СССР, в графе «основная специальность» он написал: «слесарь». Чуть ниже, там, где «ученое звание», — «член-корреспондент АН СССР». Ну разве не прелесть?! Скромность Костикова, оказывается, не только меня, желторотого журналиста, восхищала. Мудрый 60-летний писатель, настоящий «инженер человеческих душ» Федор Гладков после встречи с Костиковым отметил: «Он скуп на слова и меньше всего говорит о себе, о своих работах. Я думаю, что это не от обязанности хранить секреты своих трудов, а просто от присущей ему скромности и застенчивости».

Построив «катюшу», Костиков уже увлечен новыми планами: создать и дать фронту надежный самолет с жидкостным ракетным двигателем (ЖРД), сделать то, что не удалось Королеву с его РП-318, Исаеву и Березняку с их БИ, над чем бьются специалисты хваленой фирмы «Мессершмитт». На одной фотографии нашел памятную надпись, сделанную рукой Костикова: «Сегодня в 8 ч. 51 м. С. Н. Анохин (человек-птица) на буксире СБ, пилотируемом Расторгуевым, оторвался от земли. Посадка через 27 минут. 9.10.43. А. Костиков». Самолет он не сделал: Сталин посадил его в тюрьму. Тоже важный штрих биографии: в период культа личности был репрессирован, как тысячи честных тружеников нашей страны, невинно пострадал.

— Андрей Григорьевич был в тюрьме почти целый год, — добавляет Ида Анисимовна.

— Ну, год — это еще хорошо! — говорю я, тут же понимаю, что ляпнул бестактность, и утыкаюсь в бумаги.

Андрей Григорьевич Костиков умер 5 декабря 1950 года от сердечного приступа. Похоронен на Новодевичьем кладбище, и сам Сергей Коненков сделал вдохновенный памятник на его могиле...

Только журналист может понять, наверное, как летел я с набережной в родную редакцию. Очерк написал на одном дыхании, и назывался он очень красиво: «Огненная стрела». Еще через день его набрали, сверстали. Помню; как стоял он в запасной полосе с портретом Андрея Григорьевича и снимком ночного залпа реактивных минометов. Радостный и возбужденный, шел я на следующее утро на работу. Моим начальником был в ту пору замечательный научный журналист и еще более талантливый педагог Михаил Васильевич Хвастунов — Михвас, как звала его вся газетная Москва. Едва я переступил порог отдела науки, как услышал:

— Старик, твой материал я снял из номера. — Михвас протягивал мне листок бумаги: — Читай. Утром принес курьер...

Это была копия письма в издательство Большой Советской Энциклопедии, где в ту пору готовился «Биографический словарь деятелей естествознания и техники». Я читал, строчки перед глазами прыгали:

«В 23-м томе БСЭ (второе издание) на стр. 126 помещена статья о Костикове Андрее Григорьевиче, отмеченном высокими наградами «за большую заслугу в создании нового типа вооружения».

В 1937—1938 гг., когда наша Родина переживала трудные дни массовых арестов советских кадров, Костиков, работавший в институте рядовым инженером, приложил большие усилия, чтобы добиться ареста и осуждения как врагов народа основного руководящего состава этого института, в том числе основного автора нового типа вооружения талантливого ученого-конструктора, заместителя директора института по научной части Г. Э. Лангемака. Таким образом, Костиков оказался руководителем института и «автором» этого нового типа вооружения, за которое и был сразу щедро награжден в начале войны.

Получив задание на другую разработку, Костиков оказался неспособным ее выполнить, в связи с чем, еще во время войны, был снят с работы и уволен из института...»

Дата: 15 января 1957 года. И две подписи с одинаковыми титулами: член-корреспондент АН СССР, Герой Социалистического Труда С. П. Королев, В. П. Глушко...

Потом я часто думал: кто прислал курьера с этим письмом? Кто узнал, что «Комсомолка» готовит к печати мой очерк? Ответа на эти вопросы я не знаю до сих пор. Но тогда я о другом думал. Трудно сказать, что я испытывал. Досаду? Обиду за бесцельно проделанную работу? (Теперь я не считаю ее бесцельной!) Неприятное чувство, которое испытывает всякий обманутый человек? Но сейчас хорошо понимаю то испытывать я должен был лишь самую искреннюю благодарность к Михвасу: он спас мое журналистское имя.

Подобно тому, как реставраторы, работая над старым холстом, убеждаются, что под известным портретом существует другое лицо, так и я, занимаясь историей ракетной техники многие годы, обнаружил под портретом красавца генерала тоже другое лицо — лицо страшного урода, разумеется, не в физическом смысле.

Восемь выпускников Академии имени Жуковского пришли в московскую Группу изучения реактивного движения (ГИРД) в момент ее слияния с Ленинградской газодинамической лабораторией (ГДЛ). По инициативе маршала Тухачевского, при поддержке Орджоникидзе эти два коллектива и образовали РНИИ — Реактивный научно-исследовательский институт. Работать самостоятельно молодые специалисты начали в разных отделах: каждый выбирал тему по душе. Костиков ни о каких «катюшах» не помышлял. Он пришел в группу М. К. Тихонравова, где занимались жидкостными ракетными двигателями. Ракета Тихонравова 09 была нашей первой летавшей ракетой, возможно, эти разработки показались Костикову наиболее перспективными, ничего предосудительного в его выборе нет.

Однако дело у него не пошло. Как указано в одном документе, Костиков «работал над кислородным двигателем. Но двигатель этот практического осуществления не получил».

И такое случается, тем более — дело новое, опять-таки ничего предосудительного в этом тоже нет.

Можно представить себе и обиду Костикова на Сергея Павловича Королева — едва ли не самого энергичного сотрудника РНИИ. Королев разуверился в кислородных двигателях и начал сотрудничать с Валентином Петровичем Глушко, который конструировал заведомо более совершенные азотно-кислотные двигатели. И хотя Королев обосновывал свою «измену» интересами дела, тут можно понять и простить Андрею Григорьевичу его обиды.

Но главное не это. Наметились в карьере Костикова застойные явления, что категорически не входило в его планы.

Чтобы понять дальнейший ход событий, надо сказать, что основной темой РНИИ были все-таки не ЖРД, а реактивные снаряды на твердом топливе — предки «катюш». Над ними начал работать еще в Петрограде Владимир Андреевич Артемьев. Едва окончив гимназию, он добровольцем ушел на русско-японскую войну, за что был проклят отцом. Храбрость Артемьева сделала его младшим унтер-офицером. Окончив Алексеевское военное училище, он с 1915 года начал совершенствовать разные ракеты. 3 марта 1928 года он запустил нашу первую ракету на бездымном порохе и по праву может считаться одним из соавторов снаряда «катюши».

Молчаливый, скромный, Владимир Андреевич никогда не стремился в начальники, да, если честно сказать, и не мог стремиться в те годы, учитывая свое дворянское происхождение и несколько лет Соловков.

Новое развитие идеи боевого применения ракет получили в трудах другого замечательного энтузиаста — Бориса Сергеевича Петропавловского. В самом начале 30-х годов он изобрел нечто, что можно назвать предком фаустпатрона, базуки и других реактивных гранатометов. Много занимался реактивными снарядами. Тоже кадровый военный: Суворовский кадетский корпус в Варшаве, Константиновское артучилище в Петербурге. Умный, энергичный инженер, он два года руководил ГДЛ. Перед самым приездом в Москву этот здоровяк — шутя крутил «солнышко» на турнике — простудился и стремительно «сгорел» в скоротечной чахотке. Петропавловский тоже — бесспорно — один из самых активных соавторов «катюши».

Наконец, Георгий Эрихович Лангемак тоже личность интереснейшая. Отец — немец, мать — швейцарка, сугубо штатская семья преподавателей иностранных языков, принявшая русское подданство. И сын их Георгий тоже вроде вступил на родительскую стезю: начал изучать японскую филологию. Но война заставила сменить университетскую аудиторию на класс школы мичманов. Лангемак был талантлив вообще, а потому стал хорошим морским артиллеристом. Ушел добровольцем в Красную Армию, чуть не погиб во время Кронштадтского мятежа. Потом окончил в Ленинграде Военно-техническую академию, будучи уже начальником артиллерии всего Черного моря, увлекся ракетами, и командующий Ленинградским военным округом Август Корк помог ему перевестись в ГДЛ. В РНИИ он быстро сменил ершистого Королева на посту заместителя начальника института.

Лангемак был убежден, что ракеты на твердом топливе «могут найти боевое применение прежде всего в качестве артиллерийских снарядов всевозможных типов», и сделал для осуществления этого «боевого применения», наверное, больше всех.

В начале ноября 1937 года Лангемака и начальника РНИИ И. Т. Клейменова арестовывают и через два месяца приговаривают к расстрелу.

Быть может, для небольшого журнального очерка я излишне подробно пишу об этих людях, но каждый из них заслуживает отдельного очерка, а то и книги. Именно они и их ближайшие соратники и есть подлинные отцы «катюши», они спасли жизни тысячам наших солдат, на их поте и крови замешен бетон монумента в честь освобождения человечества от фашизма.

Сергей Павлович Королев и Валентин Петрович Глушко, как явствует из их письма, убеждены, что Костиков виновен в аресте Лангемака. Интеллигентнейший, известный своим миролюбием человек, замечательный ученый Евгений Сергеевич Щетинков, работавший в РНИИ с Королевым, так, потупившись, ответил на мой вопрос в марте 1970 года:

- У меня такое впечатление, что Костиков к арестам причастен...

Андрей Григорьевич необыкновенно активизируется в это время. Он не ждет, пока ему дадут власть в институте, он сам берет ее: проводит собрания, на которых клеймит «врагов народа», выдвигает программы «ликвидации следствий вредительства». Очень скоро он главный инженер института. Теперь уже в его подчинении «соперник» по ЖРД Глушко, «изменник» Королев, Иван Гвай, Юрий Победоносцев — это их реактивные установки на самолетах прославились под Халхин-Голом. Леонид Шварц — теперь, после гибели Лангемака, крупнейший специалист в стране по реактивным снарядам. И когда знакомился я с этими людьми заочно (Гвай, Шварц) или лично (Королев, Глушко, Победоносцев), понял, что дело даже не в том, какие они специалисты. Специалистами они и стали потому, что это личности, характеры, люди незаурядные.

Конечно, Королев опасен для Андрея Григорьевича, потому что Королев несравним с Костиковым ни как организатор, ни как инженер. Конечно, рядом с Глушко Костиков — нулевой специалист по ЖРД. Да и другие тоже если не мешают ему, то, как говорится, «отсвечивают». Костиков — псевдоученый, псевдоконструктор, псевдоинженер, он очень похож на ученого, конструктора, инженера, как похож придуманный им кабинет с бронзовыми штуковинами на кабинет мыслителя. Если посмотреть, за всю жизнь он ничего стоящего сам не создал. Да и чужое не присваивал открыто. Он просто помогал «ежовым рукавицам» вычищать себе путь, а дальше все уже автоматически присваивалось.

В начале марта 1938 года арестовывают Глушко, в конце июня — Королева. О себе они в издательство БСЭ не пишут. Но могли бы. Каким образом в деле Глушко оказалось заявление Костикова, адресованное в партком института, неизвестно. Как перекочевало из парткома в НКВД — не знаю Но оказалось! Перекочевало! И в заявлении прямо написано, какими нехорошими делами занимались Валентин Петрович и Сергей Павлович.

И еще один любопытный документ обнаружился, точнее — черновик без адреса и даты. Начало эпическое: «Я не артиллерист и тем более не специалист по порохам, но подробное знакомство с ракетными снарядами и бомбами с момента назначения меня ВРИД зам. директора НИИ-3* (15.11.37) дает мне основания сделать те или иные выводы в отношении некоторых лиц, занимающихся продолжительное время этой отраслью техники». Итак, выводы не специалиста, а администратора. Что же за выводы?

* В 1938 году РНИИ был передан Наркомату боеприпасов и стал называться НИИ-3 (после смерти Г. К. Орджоникидзе).

Костиков пишет, что «основную роль в этой (баллистической.— Я. Г.) лаборатории занимает инж. Победоносцев Ю. А. ...». «Во второй половине 1937 года после того, как РС и РАБ (будем дальше для краткости так называть ракетные снаряды и ракетные авиационные бомбы) пошли на опытное валовое производство, как бы случайно было обнаружено ненормальное поведение в известных условиях пороха при его горении..."

Но если ты «тем более не специалист по порохам», зачем же ты лезешь в специальные вопросы?! И адресовалась эта бумага, надо думать, тоже «не специалистам», поскольку разъяснения в скобках, сделанные Андреем Григорьевичем, настоящим специалистам были не нужны, они и без разъяснений знали, что такое РС и РАБ: эти аббревиатуры широко применялись в научных работах.

Вся изюминка, конечно, в этом замечательном «как бы случайно». Невинная с виду оговорка — словно маленькая формочка, услужливо предоставленная для отливки пули Юрию Александровичу. Победоносцева не арестовали. Объяснить это так же невозможно, как объяснить, почему арестовали, скажем, Королева,

По заведенному тогда порядку после ареста требовалось провести «техническую экспертизу». Никто не запрашивал институт, враг ли тот же Королев. То, что враг, — ясно. Требовалось дать конкретные факты вредительства. Сначала работу эту поручили трем инженерам: М. С. Кисенко, Е. С. Щетинкову и Ф. Н. Пойде, которые сочинили весьма туманный акт экспертизы, где отмечались недоделки и неудачи Королева, но можно было понять, что никакого злонамеренного умысла в работах Королева нет, что все эти огрехи не выходят за рамки обычных несовершенств, обязательных в любой экспериментальной работе. Щетинков даже записал в этом акте по двум пунктам «особое мнение», из которого ясно было, что Королев — никакой не вредитель. Много лет спустя Королев рассказывал Евгению Сергеевичу Щетинкову, как тронуло его в тюрьме это бессильное и гордое «особое мнение». Оно не могло повлиять на приговор, но оно укрепляло веру, что в том, покинутом им свободном мире все-таки есть люди, для которых честь — выше страха.

Такой акт экспертизы не гарантировал надежного захоронения соперников и не мог удовлетворить Андрея Григорьевича. Он сам возглавил новую комиссию и провел новую экспертизу. И выводы были уже другие. В официальном расследовании, проведенном в июне 1965 года Главной военной прокуратурой, говорится:

"20 июня 1938 года Костиков возглавил экспертную комиссию, которая дала заключение органам НКВД о вредительском характере деятельности инженеров Глушко и Королева».

...За несколько месяцев до смерти Сергей Павлович Королев заехал навестить вдову расстрелянного начальника РНИИ И. Т. Клейменова. Вспоминали былое, общее - в Москве, и каждый свое: Сергей Павлович - Колымский прииск, Маргарита Константиновна - Печорский лесоповал. Вспомнили и Костикова.

- Сергей Павлович сразу помрачнел, - рассказывала Маргарита Константиновна. - Вы же знаете, он человек суровый, но не злой, никогда не был злым, а тут говорит: «Таких, как Костиков, добивать нужно! Его счастье, что он умер...»

Так что же, перед нами - новый вариант давней темы «гений и злодейство»? Как же совместить «катюшу» и доносы? А никак! Оказывается, совмещать не нужно.

Над ракетной боевой машиной упорно работали многие годы десятки людей. Снаряды для нее делали, повторяю, еще в 20-х годах, но требовалось научить их летать - стабилизировать в полете, организовать медленное, равномерное и устойчивое горение пороховых шашек, стандартизировать их производство так, чтобы один снаряд ничем не отличался от другого. Какое сделать оперение? Снаряды с маленьким оперением начинали кувыркаться в воздухе, с большим - становились тяжелыми, сокращали дальность. Каким должен быть пусковой станок? Как сделать, чтобы снаряд в нем не заклинило? Какой длины должна быть направляющая? Короткая - снижала прицельность, длинная - утяжеляла ракетную пушку.

Все это нужно было обдумать, обосновать, рассчитать, сконструировать, изготовить, испытать. На это ушли годы. Но при чем здесь Костиков, «отец «катюши»? В чем его личный вклад в общую работу? Очевидно, вклад должен быть немалый, коли Костиков - единственный, кого за «катюшу» удостоили золотой звезды.

Очень долго пытался я найти следы этого вклада в документах, беседовал с десятками людей и... не нашел!

Доработка реактивных снарядов велась группой инженеров во главе с Л. Э. Шварцем. В нее входили: В. А. Артемьев, Ю. А. Победоносцев, Д. А. Шитов, А. С. Пономаренко, В. Лужин. В разработке снарядов, кроме названных инженеров, принимали участие М. С. Кисенко, И. В. Воднев, М. К. Тихонравов, Ф. Н. Пойда, М.Ф. Фокин, В. Г. Бессонов, М. П. Горшков и другие. Но и в «других» Костикова нет. Впрочем, он и сам писал, как вы помните, что «не специалист по порохам». Ракетную установку в отделе К. К. Глухарева делала группа И. И. Гвая: А. П. Павленко, А, С. Попов, В. Н. Галковский, В. А. Андреев, Н. М. Давыдов, С. А. Пивоваров, С. С. Смирнов, И. В. Ярополов, Н. Г. Белов, но и тут Костикова нет.

Федор Николаевич Пойда рассказывал:

— За пять месяцев до начала войны Костиков заявил на коллегии Наркомата боеприпасов, что реактивные установки существуют лишь в воображении директора института.

Кстати, этот страдающий «расстройством воображения» директор вскоре был снят, а на его место назначен Андрей Григорьевич.

Как же так? Ужели никакого участия в создании нового оружия Костиков не принимал? Принимал.

На полигоне 17 июня 1941 года, когда боевую машину осматривали высшие чины армии; 21 июня 1941 года, когда ее осматривали руководители партии и правительства. Давал пояснения, отвечал на вопросы. Так кому же, спрашивается, давать золотую звезду, как не ему?! Более того, очевидно, понимая щекотливость своего положения, наш герой побеспокоился, чтобы награда была юридически обоснована.

«Катюша» являлась совершенно оригинальной конструкцией, а у каждой оригинальной конструкции должен быть официально зарегистрированный автор. Был он и у «катюши». И не один, а целых три. Во-первых, сам А. Г. Костиков. Во-вторых, В. В. Аборенков, зам. начальника Главного артиллерийского управления РККА, непосредственный руководитель Андрея Григорьевича. Никакого участия, кроме присутствия на испытаниях, в создании нового оружия Василий Васильевич не принимал. Наконец, третий автор, которого ввели, как я понимаю, для «приличия», — Иван Исидорович Гвай.

В 1944 году работала еще одна экспертная комиссия. Теперь уже не Костиков оценивал, а его оценивали, причем специалисты действительно весьма уважаемые: академик С. А. Христианович, профессора А. В. Чесалов и К. А. Ушаков, зам. начальника отдела вооружения ЦАГИ Л. М. Левин.

Вопрос следственной части по особо важным делам Народного Комиссариата государственной безопасности СССР: «Являются ли Костиков, Гвай и Аборенков авторами М-8 и М-13 (снаряды «катюши.— Я. Г.) и пусковых устройств к ним?»

Ответ экспертов: «Костиков, Гвай и Аборенков не могут считаться авторами М-8 и М-13 и пусковых устройств к ним. Снаряд М-8 отличается незначительными видоизменениями от снаряда РС-82, разработанного в НИИ-3 в 1934—1937 годах. Снаряд М-13 является развитием снаряда РС-132, разработанного в 1937—1938 годах. К разработке РС-82 и РС-132 Костиков, Гвай и Аборенков никакого отношения не имели...»

В 1955 году Валентин Петрович Глушко писал: «Автором этих снарядов является по существу Лангемак. К моменту ареста Лангемака, может быть, не была еще оформлена документация по конструкции этих снарядов, но основная работа была закончена».

Но вернемся к экспертам. Они утверждают:

«Идея создания машинной установки для ведения массированного огня не может быть приписана Костикову, Гваю и Аборенкову». Ученые цитируют книгу расстрелянного Лангемака, приговоренного к 8 годам ИТЛ Глушко (впрочем, в 1944 году эксперты не уточняли судьбы авторов) «Ракеты, их устройство и применение»: «Главная область применения пороховых ракет — вооружение легких боевых аппаратов, как самолеты, небольшие суда, автомашины...». Это было написано в 1935 году!

И еще один маленький штришок к событиям 1941 года.

В октябре 1941 года руководимый Героем Социалистического Труда Костиковым оборонный институт эвакуируется в Свердловск. Юрий Александрович Победоносцев рассказывал:

— Примерно 19 октября Костиков, оставив все имущество и все документы института на произвол судьбы, сбежал. Старшим в институте оставался я. Я пошел в МВД и Тимирязевский райком партии, чтобы получить указания на уничтожение института: в Москве была паника. И такое указание я получил. Когда я готовил институт к уничтожению, то, естественно, забирал документы из стола начальника института и обнаружил записку, написанную рукой Костикова. Там говорилось, что я был приближенным Клейменова, Лангемака и Королева, и делались намеки на то, что я тоже «вредитель»...

Но одно-то вроде бы светлое пятнышко остается: ведь посадили же его в 1944-м! Ведь стал невинной жертвой сталинских репрессий! Впрочем, почему «невинной»? За все содеянное Андреем Григорьевичем разве не полагается тюрьма? Наивно искать логику в сталинских командах, но все-таки почему конструктора истребителя-перехватчика, самолет которого уже стал на крыло, сажают за решетку в самый разгар войны? Начал разбираться с ракетным истребителем.

Вскоре после эвакуации, по счастью, не взорванного в Москве института в Свердловск Костиков заявил, что он берется создать ракетный истребитель-перехватчик с характеристиками, которых не знала тогда мировая авиация. Несмотря на то, что в годы войны Сталин крайне неодобрительно относился ко всякому опытному конструированию, полагая, что все силы должны быть сосредоточены на развертывании массового производства уже апробированных самолетов, Костикову работу эту разрешили, и институт переключился на создание чудо-перехватчика.

Поскольку в конструировании собственно самолетов Костиков ничего не понимал и в институте таких специалистов не было, он привлек к этой работе авиационного конструктора Матуса Рувимовича Бисновата, руководившего с 1938 года небольшим самостоятельным КБ. Бисноват конструировал истребители, два даже построил, но конкуренции с Микояном, Лавочкиным и Яковлевым не выдержал, на вооружение эти машины приняты не были. Бисноват сделал самолет для Костикова, но это был лишь планер, а не истребитель. На нем и летал, как записано Костиковым, «человек-птица» - замечательный наш испытатель Сергей Николаевич Анохин. Летчик-испытатель Виктор Леонидович Расторгуев на скоростном бомбардировщике Туполева СБ «вывез» планер Бисновата, после чего опытный планерист Анохин и летал 27 минут. Но опять-таки какое все это имеет отношение к Костикову, в чем его вклад в этот полет?! После испытаний Анохина для того, чтобы превратить планер Бисновата в перехватчик, нужен был двигатель Костикова, но как раз двигателя и не было. Обещанного жидкостного ракетного двигателя Костиков сделать не сумел, все сроки просрочил, чем очень разгневал Сталина. Была назначена специальная комиссия во главе с заместителем Наркома авиационной промышленности А. С. Яковлевым, которая признала, что срок, назначенный Костиковым для создания ракетного перехватчика, ничем не обоснован и нереален. Вывод между строк - чистая авантюра. Постановлением Государственного Комитета Обороны от 18 февраля 1944 года генерал-майор Костиков был снят с должности директора института, а Прокуратуре СССР было поручено расследовать срыв Костиковым «особо важного задания по проектированию и строительству реактивного самолета-перехватчика». 15 марта Костикова арестовали. Не берусь судить, насколько обоснованно столь крутое решение даже в военное время. На следствии Костиков признал, что ввел правительство в заблуждение, чем нанес вред стране, но объяснил, что действовал без злого умысла, а руководствуясь лишь «желанием прибавить себе славы, завоевать в стране положение конструктора-монополиста в области ракетной техники». В действиях Костикова НКВД не установил состава преступления, и дело его, возбужденное Прокуратурой СССР, было прекращено. Просидел Костиков в тюрьме одиннадцать с половиной месяцев. Просто для сравнения хочу напомнить, что никого не обманувший, кристально честный и абсолютно невиновный Андрей Николаевич Туполев — уже тогда один из ведущих авиаконструкторов мира — был приговорен к 15 годам исправительно-трудовых лагерей.

Как я теперь понимаю, в написанном мною, но, по счастью, неопубликованном очерке «Огненная стрела», кроме номеров полков гражданской войны и надгробия работы Коненкова, не было ни слова правды. Почему я вернулся к этой теме через четверть века? Искупить «грех молодости»? Но Михвас умер, о «грехе» никто не знает. Разоблачить самозванца? Да, пожалуй. Несмотря на суровые выводы технических экспертиз 1944 года, «авторство» Костикова не было похоронено. Когда в 1965 году готовился доклад в связи с предстоящим празднованием 20-летия Победы, дело Костикова вновь всесторонне изучалось, и в аппарат Л. И. Брежнева была направлена подробная справка за подписью Главного военного прокурора Артема Григорьевича Горного, в которой Костиков вновь документально изобличался в присвоении славы изобретателя «катюши». Фамилию Костикова успели вычеркнуть, в доклад Генерального секретаря она не попала, но и правды никто не узнал и таким образом сохранялась официальная оценка «трудов» Андрея Григорьевича, данная в наиболее авторитетном справочном издании — в первом томе «Истории Великой Отечественной войны». А там со всей категоричностью утверждалось, что «накануне войны с Германией выдающимся советским ученым и конструктором, одним из последователей К. Э. Циолковского, А. Г. Костиковым, было создано грозное оружие — реактивные минометные установки, ставшие вскоре очень популярными в войсках (знаменитые «катюши»)». Так в умах миллионов людей затвердилось: Костиков — отец «катюши».

Но по большому счету дело не в разоблачении конкретного нечистоплотного человека, хотя это и важно. Дело в явлении. Мы много делаем сегодня для возвращения людям доброго имени, втоптанного в грязь в годы расцвета сталинизма. Но ведь происходили два процесса, которые срослись друг с другом и не могли друг без друга существовать, как сиамские близнецы: процесс необоснованного низвержения и процесс незаслуженного возвышения, процесс уничтожения действительных эталонов и создания псевдоэталонов. Дело не в Герое Социалистического Труда, лауреате Сталинской премии, члене-корреспонденте Академии наук СССР, генерал-майоре Костикове, а в костиковщине — мы найдем ее везде: в политике, экономике, науке, искусстве, литературе. И высшая справедливость в том, чтобы не только смыть грязь с одних, но и соскоблить позолоту с других. Древнеримский философ Тит Лукреций Кар еще две тысячи лет назад заметил: «Личина спадает, а суть остается». Сама по себе личина спадает плохо. Ее надо сдирать.