Три эпизода из книги.

В 1894 году в Петербурге начал выходить журнал «Научное обозрение». Основателем, издателем и редактором этого журнала был «доктор натуральной философии» Михаил Михайлович Филиппов — математик, химик, беллетрист, экономист, критик, философ. В «Научном обозрении» сотрудничали замечательные люди, крупнейшие ученые: Д.И. Менделеев и В.М. Бехтерев, астроном С.П. Глазенап и химик Н.Н. Бекетов.

Филиппов сообщал на страницах издания о научных открытиях Пастера, Коха, Мечникова. Не раз печатался в журнале Филиппова и К.Э. Циолковский. Лишь очень смелый и прозорливый редактор мог опубликовать работу, которую основоположник космонавтики прислал весной 1903 года: ставшую впоследствии знаменитой статью «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Статья увидела свет в пятом, майском номере «Научного обозрения». Эта публикация навечно закрепила за Циолковским славу первопроходца в области теоретической космонавтики. А вскоре произошло событие — трагическое и столь загадочное, что тайна эта не раскрыта и поныне.

М.М.Филиппов

В то время редакция журнала помещалась в квартире Филиппова, в доме № 37 по улице Жуковского (принадлежавшем вдове М.Е. Салтыкова-Щедрина). В этой же квартире находилась и химическая лаборатория, в которой Михаил Михайлович работал по много часов, засиживаясь за опытами далеко за полночь, а то и до утра. «В последние годы своей жизни, — писал сын ученого, — М.М. Филиппов интенсивно занимался физико-техническими и пиротехническими исследованиями. Он приступил к разработке научной проблемы, решение которой, с его точки зрения, могло принести человечеству неоценимую пользу».

Что это была за научная проблема и какую задачу Филиппов перед собой поставил, стало ясно из письма, посланного им в редакцию газеты «Санкт-Петербургские ведомости» 11 июня 1903 года. Он писал там, что с юношеских лет раздумывал, как остановить войны, сделать их почти невозможными. «Как это ни удивительно, — сообщал Филиппов в своем письме, — но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого фактически упразднит войну. Речь идет об изобретенном мною способе электрической передачи на расстояние волны взрыва, причем, судя по примененному методу, передача эта возможна и на расстояние тысяч километров... Но при таком ведении войны на расстояниях, мною указанных, война фактически становится безумием и должна быть упразднена. Подробности я опубликую осенью в мемуарах Академии наук». Говоря современным языком, Филиппов хотел сохранить мир за счет «равновесия страха». В наш ядерный век оно, это равновесие, нам хорошо известно. Значит, вовсе не утопией, не химерой оказалась мысль Филиппова о вынужденном мире.

Как уже говорилось, письмо было послано в редакцию газеты 11 июня, а на следующий день ученого обнаружили мертвым в его домашней лаборатории. Михаил Михайлович лежал без сюртука на полу ничком. Ссадины на лице свидетельствовали о том, что он упал, будто подкошенный, не успев выставить вперед руки. Полиция произвела обыск и следствие. Но все было сделано как-то наспех, непрофессионально. Даже медицинские эксперты сильно расходились во мнении о причинах смерти М.М. Филиппова. Тело ученого предали земле на «Литераторских мостках» Волкова кладбища — месте захоронения русских писателей, невдалеке от могил Добролюбова и Белинского.

Между тем толки о таинственном изобретении не прекращались. Друг Филиппова, профессор А.С. Трачевский, рассказывал в интервью «Санкт-Петербургским ведомостям»: «Мне, как историку, Михаил Михайлович мог сказать о своем замысле лишь в самых общих чертах. Когда я напомнил ему о разнице между теорией и практикой, он твердо сказал: «Проверено, были опыты, и еще сделаю». Сущность секрета Филиппов изложил мне приблизительно, как и в письме в редакцию. Он не раз повторил, ударяя рукой по столу: «Это так просто, притом дешево! Удивительно, как до сих пор не догадались». Помнится, Михаил Михайлович прибавил, что к этой проблеме подбирались в Америке, но совсем иным и неудачным способом».

Особенно много говорилось о загадочном изобретении в 1913 году в связи с десятилетием со дня гибели Филиппова. Московская газета «Русское слово» писала, что изобретатель еще 13 лет назад ездил в Ригу, где «в присутствии некоторых специалистов производил опыты взрывания объектов на расстоянии». Возвратившись в Петербург, «он рассказывал, что остался чрезвычайно доволен результатами опытов». Эта же газета пыталась разыскать препараты и аппараты Филиппова, изъятые при обыске Петербургским охранным отделением. Увы, все бесследно исчезло. Пропала и рукопись, содержавшая «математические выкладки и результаты опытов взрывания на расстоянии».

Еще в 1903 году, вскоре после трагедии, появились статьи, которые подвергали сомнению правдивость заявления ученого о своем необыкновенном изобретении. В защиту М.М. Филиппова выступил сам Дмитрий Иванович Менделеев. «Идеи М.М. Филиппова, — заявил великий химик, — вполне могут выдержать научную критику». А в беседе с профессором Трачевским выразился еще более определенно: «В основной идее Филиппова нет ничего фантастического: волна взрыва доступна передаче, как волна света и звука». С тех пор прошло много лет, но загадка, заданная петербургским ученым, осталась неразгаданной. Некоторые исследователи предполагают, что в основе идеи М.М. Филиппова лежал могучий световой луч. Возможно, что в далеком 1903 году в голове Филиппова не только зародилась идея лазерного оружия, но он уже проводил в этом направлении и какие-то эксперименты. Современные специалисты-лазерщики в принципе не отрицают такую версию, хотя и признают, что тогда, почти сто лет назад, это было бы почти чудом, замечает санкт-петербургский журналист Геннадий Черненко.

* Материал В. Ильина.

Еще до победы во Второй мировой войне между основными участниками антигитлеровской коалиции — СССР и США — наметился раскол. Особенно после того, как 12 апреля 1945 года скончался президент США Рузвельт и его место занял вице-президент Трумэн. Еще будучи конгрессменом от демократической партии, он в самый напряженный для СССР период противостояния гитлеровским армиям цинично заявил: «Если будет побеждать Германия, то США должны помогать России, а если побеждать станет Россия — то Германии. И пусть они убивают друг друга как можно больше».

Проявлением этой политики можно считать такой эпизод. Утром 6 августа 1945 года — почти за месяц до капитуляции Японии — два самолета без опознавательных знаков напали на два советских пограничных катера на расстоянии 2,5 мили от восточного берега Камчатки. Катера были обстреляны на бреющем полете, при этом пилоты не могли не видеть кормовых флагов и, следовательно, знали, в кого стреляют. Они убили семь и ранили четырнадцать наших моряков-пограничников, но и морякам удалось подбить один из самолетов. Он упал на восточном склоне Ключевской сопки. Оказалось, что самолет и все его вооружение и оборудование — американского производства. У японцев же таких самолетов быть не могло.

Сразу после окончания войны в Европе союзники стали делить трофеи. Никакого согласованного дележа не было — каждый брал то, что мог. Не в последнюю очередь это коснулось и немецкой ракетной техники: самолетов-снарядов «Фау-1» (V-1) и баллистических ракет «Фау-2» (V-2), особенно после того, как советские специалисты наряду с американскими и французскими 14 октября 1945 года наблюдали демонстрационный пуск «Фау-2», выполненный немецкой военной командой на полигоне города Куксхафен

Немецкая ракета «Фау-1»

Американцы, наши явные соперники в разработке новых видов вооружения, недооценили значение этого факта по нескольким причинам. Во-первых, потому что у них на вооружении уже были атомные бомбы, что они и продемонстрировали всему миру, сбросив их на Хиросиму и Нагасаки в начале августа 1945 года. Во-вторых, и они вывезли немало немецкой ракетной техники из центра в Пенемюнде вкупе с ее главными создателями — Вернером фон Брауном и Германом Обертом, ставшими в США первыми специалистами по ракетной технике. Своих в тот момент у них уже не было: пионер американского ракетного дела Роберт Годдард скончался в 1945 году. Ну и, в-третьих, стране, которая понесла такие огромные потери в только что закончившейся войне, было, по мнению американцев, не до ракет.

Однако начавшаяся холодная война и гонка вооружений способствовали быстрому развитию ракетостроения в СССР. Если в начале 1950-х годов у нас еще продолжался выпуск ракеты «Р-1», по существу, усовершенствованного варианта «Фау-2», то уже 4 октября 1957 года мощная многоступенчатая ракета вывела на орбиту первый в мире искусственный спутник Земли. Для американских ученых и политиков это событие явилось неприятной неожиданностью. Да и военным специалистам успешный запуск спутника весом 84 килограмма говорил о многом. Был нанесен чувствительный удар по мифу о безоговорочном научном, техническом и военном превосходстве США. А когда всего через месяц на орбиту ушел второй наш спутник, весящий около 0,5 тонны, да еще и с собакой Лайкой на борту, а за ним, в начале 1958 года, — третий весом 1327 килограммов, американцы начали разрабатывать план «ответного хода».

Американский физик-ядерщик Леонард Райффель, живущий в Чикаго, в интервью корреспонденту одной из местных газет в мае 2000 года рассказал, что в разгар холодной войны командование ВВС США обратилось к американским ученым с просьбой подготовить и осуществить на поверхности Луны ядерный взрыв. Райффель принимал участие в разработке такого проекта.

Главной целью взрыва, по его словам, было бы устройство грандиозного зрелища в то время, когда Советский Союз обгонял Америку в соперничестве за освоение космоса.

— В работе над проектом, — говорит Райффель, — мы не дошли до стадии выбора конкретного типа взрывного устройства и ракеты-носителя, однако определили, какой визуальный эффект имел бы такой взрыв. Люди могли бы увидеть яркую вспышку, особенно хорошо заметную, если бы взрыв произошел в новолуние, когда к Земле обращена сторона Луны, не освещенная Солнцем. Возможно, были бы видны также тучи пыли и обломков лунных пород, поднятые взрывом над Луной.

Проект, над которым ученые работали с конца 1958 до середины 1959 года, был строго засекречен, имел кодовое обозначение «А 119» и назывался «Разработка исследовательских полетов на Луну». В качестве заказчика проекта фигурировал Центр специальных вооружений ВВС.

Одна из задач проекта заключалась в определении возможных научных результатов при осуществлении ядерного взрыва на Луне. Однако любые предполагаемые открытия, по мнению Райффеля, «не могли компенсировать те потери, которые понесло бы человечество от радиоактивного загрязнения Луны после взрыва».

Райффель считает решение о разработке такого проекта ошибкой. По его мнению, оно было продиктовано крайней напряженной ситуацией, сложившейся для США в их соперничестве с Советским Союзом за первенство в освоении космоса. Запуск первых спутников Земли и первой советской автоматической межпланетной станции, пролетевшей вблизи Луны в январе 1959 года, продемонстрировали явное превосходство СССР над США. «Люди, выдавшие нам это задание, боялись, что Советы осуществят что-нибудь такое, с чем мы не сможем конкурировать и чему не сумеем противостоять», — говорит Райффель.

История с проектом лунного ядерного взрыва выплыла на свет, когда в майском номере английского журнала «Нейчур» за 2000 год было опубликовано письмо Райффеля, явившееся откликом на выход из печати биографии известного американского астронома и писателя, популяризатора науки Карла Сагана, который также привлекался к работе над проектом.

«Какова была главная причина, побудившая руководство выдать задание на разработку проекта, — желание произвести впечатление на весь мир (и в первую очередь на СССР) или опасение, что и нашему оппоненту может прийти в голову нечто подобное, — я не могу сказать, — признается Райффель. — Что же касается судьбы проекта, то после представления в середине 1959 года очередного отчета о ходе работ мы получили указание об их прекращении».

* Материал А. Богомолова.

В августе 1990 года газета «Совершенно секретно» опубликовала заключение государственной комиссии и интервью с одним из ее членов, академиком Сергеем Михайловичем Белоцерковским. Сейчас мы рассказываем о том, на что тогда академик лишь намекнул.

Белоцерковский и Леонов уже в разгар перестройки запросили все материалы комиссии для того, чтобы их подытожить. Документы, фотопленки и прочие свидетельства остались у Леонова. Кроме того, он присутствовал на аэродроме, откуда вылетали и куда должны были прилететь Гагарин с Серегиным, и принимал самое деятельное участие в поисках останков погибших.

— Я абсолютно точно знаю, что произошло с Гагариным, — утверждает Алексей Леонов. — По этому делу работала только одна наша комиссия. Слухи о том, что якобы работала специальная комиссия из КГБ, беспочвенны. Да, сотрудники КГБ принимали участие в работе, но они действовали вместе с нами и больше осуществляли вспомогательные функции.

Мы в течение целого года проводили исследования на самой мощной для тех времен вычислительной технике в Академии имени Жуковского. Было выяснено, что самолет, выражаясь авиационными терминами, «попал в непонятную ситуацию». Но как это случилось? Комиссия официального ответа так и не дала. И нам пришлось взять на себя выяснение трагических подробностей происшедшего.

Итак, вылетели они на учебно-тренировочном истребителе «МИГ-15». Ведущим испытателем его был Серегин. Он этот истребитель выпускал в жизнь, знал все его особенности. Полет они выполняли с подвесными топливными баками, которые по инструкции были запрещены для высшего пилотажа. Но его и не

Самолет «МИГ-15»

Во время катастрофы я находился на аэродроме Киржатка и слышал два громких звука, следовавших один за другим с промежутком в полторы-две секунды. Первым, как выяснилось, был взрыв самолета, а второй легко идентифицировался как хлопок, сопровождающий переход звукового барьера. Но если «МИГ» Гагарина и Серегина взорвался, то, значит, там был еще один самолет! Это сомнений не вызывало.

В этом районе совершенно однозначно находился еще один самолет. Облачность была столь низкой (порядка 500 метров) и плотной, что увидеть истребитель Гагарина он не мог. Но если он проходил рядом на скорости, близкой к сверхзвуковой, то неминуемо перевернул бы «МИГ». Это, к сожалению, и произошло. Гагарин и Серегин попали в ситуацию, аналогичную штопору, причем в плотной облачности и на небольшой высоте. Да еще эти баки, с которыми было невозможно делать фигуры высшего пилотажа...

Уже тогда, двадцать семь с лишним лет назад, мне удалось выяснить не только факт присутствия самолета, но и его тип. Я лично по отдельности опрашивал трех свидетелей, которые видели второй самолет. Три крестьянина, независимо друг от друга, из десяти масштабных моделей выбрали одну — «Су-15».

(Именно об этом самолете говорил в 1990 году С.М. Белоцерковский, не называя, однако, его типа, данных о полете и не говоря о роли в происшедшей трагедии. — А.Б.)

Позднее удалось выяснить, что самолет этого типа действительно работал в зоне, о чем есть документальные свидетельства.

Мы договаривались со сверхзвуковиками об эшелонах полета. В тот день мы летали до 10 тысяч метров, а они выше. Ну а район был один и тот же — между Киржачом и Кольчугином.

Самолет Гагарина работал на высоте около 4000 метров. Завершив свое задание, он стал снижаться и пошел в сторону аэродрома. В это время «Су-15», нарушив задание, снизился под облака, пошел на бреющем полете, затем включил форсаж и резко ушел вверх на свой эшелон. Трое свидетелей подтвердили, что сначала из хвостовой части самолета шел дым, потом огонь, а потом он сам исчез в облаках.

Нам была предоставлена бароспидограмма, в соответствии с которой «Су-15» работал на высоте в 9000 метров. Потом мы получили другой документ, свидетельствовавший о том, что этот самолет все-таки снижался до высоты 4000 метров. Более того, оператор локатора на аэродроме "Чкаловское" еще целых две минуты после того, как самолет Гагарина рухнул на землю, делал проводку курса на восток. Но вел-то он уже не «МИГ», а «Су-15»! Буквально на следующий день оператора, который зафиксировал курс самолета, убрали, и больше он не упоминался в докладах комиссии.

Спустя двадцать лет, когда пошли всякие разговоры и накатила очередная волна слухов относительно гибели Гагарина и Серегина, Сергей Михайлович Белоцерковский сказал мне: «Слушай, Алексей, мы ведь остались одни из той комиссии, которая работала по гибели Гагарина. Если мы сейчас документально не снимем вопрос, то и останется всякая чертовщина вокруг имени Гагарина: то они лося гоняли, то они пьяные были...»

В общем, запросили мы все документы комиссии. Но что я увидел! В документе, который я писал собственноручно, я не узнал свой почерк. Да и содержание его было совсем другим. К тому же я писал, что времени между взрывом самолета и хлопком, сопровождавшим переход звукового барьера, прошло полторы-две секунды, а там речь шла о паузе в 15—20 секунд. Если у «Су-15» скорость была более 1000 километров в час, то он должен был находиться за десяток километров от места гибели Гагарина и Серегина, и его с ней никак не свяжешь. Вот тут я уже подумал: «Кому это было нужно?»

В то время расследованием занимались и лица, ответственные за обеспечение безопасности полета и за режим полета. Признав наличие рядом с «МИГом» второго самолета, они подписывали себе приговор. Вот и весь ответ. А по результатам расследования в «Правде» появилась маленькая заметка, в которой говорилось, что самолет Гагарина, совершив резкий маневр, связанный с отворотом от посторонних предметов (воздушный шар, стая гусей), попал в непонятное положение, столкнулся с землей, в результате чего экипаж погиб. Да какой там шар, какие гуси? А в те времена люди просто проглотили всю эту чушь. Отчасти потому, что верили тому, что пишут в газетах, отчасти потому, что иной информации не было. У меня есть и все документы, и все фотопленки, которые я снимал на второй день...

И еще одна техническая деталь. В учебных «МИГ-15» при больших вертикальных скоростях прибор, определяющий эту скорость, выдает неточные данные. Так что, возможно, Гагарин и Серегин, ориентируясь по прибору, думали, что высоты им хватит...

В субботу, за три дня до трагедии, мы с Гагариным пошли в гостиницу «Юность», близ стадиона «Лужники», к парикмахеру, у которого обычно стриглись. Звали парикмахера Игорь. Юра сидит в кресле, а я смотрю, как ему делают модную в то время «скобочку». И вот когда Игорь начал править «скобочку» бритвой, я ему и говорю: «Смотри, Игорь, не срежь у Юры всю красоту». А была у него родинка, коричневая такая, ровненькая-ровненькая. Он говорит: «Да я знаю, много раз его стригу и все время обхожу ее, эту родинку». Интересно, что именно во время этой стрижки Игорь аккуратно собрал срезанные локоны Гагарина и спрятал. До этого он стриг его много раз и никогда этого не делал. А во вторник Юрий погиб...

В первые сутки прочесывания и поисков нашли куртку Серегина, его останки, а из вещей Гагарина — только пробитое портмоне, в котором было немного денег и фотография Сергея Павловича Королева. Вот у меня в бумажнике точно такая же... Ну, мы думали, может, катапультировался, а портмоне выпало... Всю ночь искали, прочесывали лес и только на другой день нашли часть скальпа с родинкой. И когда мне показали это, я сказал: «Да, это его останки». Никаких сомнений не осталось... До сих пор все это у меня перед глазами стоит...

Точки над «i» в деле Гагарина вроде бы расставлены, но вопросы остаются. Кто пилотировал тот злополучный «Су-15»? Жив ли этот человек, нет ли? Что заставило его «нырнуть» с десятитысячной высоты под облака? Потерялся? Схулиганил? А может быть, какая-то неисправность?

Куда делся оператор локатора с аэродрома «Чкаловское», на которого замглавкома ВВС П.С. Кутахов кричал: «Ты что, не соображаешь, самолета нет, а ты его курс проводишь? Убрать его» «Кто подделал документ за подписью Алексея Леонова, пустив таким образом комиссию по ложному пути? И, в конце концов, что произошло на аэродроме незадолго до вылета между Серегиным и одним из руководителей полетов? Почему Серегин был в подавленном настроении и даже отказался от завтрака? И не это ли повлияло на то, что опытный экипаж погиб?

Мы знаем, что еще живы люди, которые могут ответить на все или почти все поставленные нами вопросы. Может быть, они согласятся рассказать, о том, что знают...