«Наука и жизнь» 1988 г. №5, с.78-82

Важнейшие вехи в жизни всех людей: родился, учился, работал... У многих наших соотечественников есть в биографии еще одна строка, обозначающая второе, гражданское рождение: «реабилитирован тогда-то». «Реабилитация» — от латинского «rehabilitation — восстановление в правах по суду или в административном порядке. Второй смысл этого слова — возвращение доброго имени, прежней репутации.

Жертвы репрессий, люди, которым удалось выжить, знают, что такое снятие ложного обвинения, но у многих строчка о реабилитации замыкает биографию, и они уже никогда не расскажут, как верили в справедливость, надеялись на будущее оправдание.

Процесс реабилитации осужденных в прошлые десятилетия начался в середине пятидесятых годов. Некоторые дела пересматривали сотрудники Главной военной прокуратуры, во главе этой работы долгое время был заместитель Главного военного прокурора Борис Алексеевич Викторов. Знакомство с Борисом Алексеевичем началось с его письма — отклика на публикацию о Н. И. Вавилове (см. «Наука и жизнь» № 10, 11, 1987 г.). Мы пригласили Б. А. Викторова в редакцию, и он поделился своими воспоминаниями, которые публикуются ниже.

Статью иллюстрируют фотографии из личного архива Н. И. Вавилова и С. П. Королева.

В органы советской прокуратуры я пришел по путевке комсомола в 1934 году, было мне тогда 18 лет. Зимой 1955 года, в январе, получил назначение на должность заместителя Главного военного прокурора Советской Армии и Военно-Морского Флота.

Военная прокуратура в те годы пересматривала дела людей, осужденных в 30-40-х и начале 50-х годов. К нам обращались родственники, друзья, иногда сами вышедшие из заключения люди, они просили снять с себя или с близких ярлык «врага народа».

Процедура была такая. Когда к нам поступало подобное заявление, мы, работники военной прокуратуры, рассматривали материалы дела, сравнивали с документами из других, связанных с этим дел, допрашивали свидетелей. Затем мы составляли заключение, в котором подводили итоги проверки и направляли его в военную коллегию Верховного суда СССР. Она, в свою очередь, выносила окончательное решение. Военная коллегия выдавала справку о реабилитации или, в случае отрицательного ответа, решение об отказе в реабилитации.

Меня часто спрашивают: почему реабилитацией гражданских лиц занималась военная прокуратура? Отвечу. Все лица, обвиняемые в шпионаже, по закону привлекаются к ответственности и осуждаются только военным судом. В соответствии с законом пересмотр этих дел, а их было подавляющее большинство, оказался в ведении Главной военной прокуратуры.

Из множества дел, которыми пришлось тогда заниматься, я хочу выбрать два наиболее запомнившихся, рассказать о том, как шла реабилитация Николая Ивановича Вавилова и Сергея Павловича Королева. У меня сохранились отрывочные записи, которые я делал в то время, некоторые подробности всплыли в памяти сейчас, когда в печати появляются все новые и новые материалы о необоснованных репрессиях, много публикаций в этой связи посвящено Н. И. Вавилову, недавно в «Огоньке» опубликована статья о С. П. Королеве.

Честно признаюсь, об основоположнике советской генетики и селекции академике Н. И. Вавилове я впервые узнал из заявления его жены Елены Ивановны, доктора биологических наук. Е. И. Барулина-Вавилова писала, что ее муж умер в Саратовской тюрьме. Это единственное, что удалось выяснить брату Николая Ивановича, академику Сергею Ивановичу Вавилову, который обращался к Берии. Мы приняли от нее заявление с просьбой о реабилитации и начали разбираться в этом деле.

Сначала расскажу о документах, которые мы обнаружили, а уже потом о результатах и выводах проверки.

Как и все дела, дело Вавилова начинается с постановления на арест, оно утверждено лично Берией 6 августа 1940 года.

Что же мы прочитали в постановлении на арест? Прежде всего отмечалось, что Н. И. Вавилов — сын бывшего крупного московского купца, владельца фирмы «Удалов и Вавилов», члена Союза русского народа. В революцию он эмигрировал, жил в Болгарии. (Постановление было вынесено в 1940 году, в нем, насколько я помню, говорилось об отце, как о живом человеке, поэтому меня заинтересовали недавние публикации, из которых следует, что И. И. Вавилов вернулся из-за границы значительно раньше, еще в 1928 году, и вскоре умер на родине. Тогда, в 1955 году, мы об этом не знали, на первый пункт постановления не обратили внимания.) Затем в документе утверждалось,

Н.И.Вавилов и Е. И. Барулина-Вавилова. 1926 год.

Эти утверждения, изложенные в постановлении в столь общем виде, — вот и все основания для ареста, возбуждения дела и начала следствия. Документ подписал начальник Главного экономического управления НКВД СССР А. 3. Кобулов. Санкцию на арест дал на следующий день после вынесения постановления, 7 августа 1940 года, заместитель Генерального прокурора СССР Г. Н. Сафонов.

Теперь нам предстояло пройти «по пятам» следствия, оценить все материалы, допросить оставшихся свидетелей.

Дело Вавилова только формально открывалось постановлением на арест. Мы выявили, что за деятельностью Вавилова было установлено наблюдение еще в 1931 году, то есть за девять лет до ареста. Думаю, что свою роль сыграло тут и «неблагополучное» социальное происхождение Вавилова.

Его дело было увязано с делами других крупных ученых-аграрников, осужденных ранее. В 1930 году были арестованы руководители так называемой «Трудовой крестьянской партии», ТКП, и среди них — известные ученые-аграрники А. В. Чаянов, Н. Д. Кондратьев, А. Н. Челинцев, Н. П. Макаров, Л. Н. Юровский. Все они посмертно реабилитированы 16 июля 1987 года. Такой партии, как выяснилось, вообще не существовало.

Тогда же, в начале тридцатых годов, арестовали и многих сотрудников ВИРа — все они были связаны с Вавиловым лично, попали в институт по его рекомендации. Несколько человек тогда же дали показания, что директор организовал в институте ячейку ТКП. Копии этих показаний складывались до поры до времени в особом наблюдательном деле Вавилова и дождались там своего часа: в 1940 году следователь А. Г. Хват построил на них один из пунктов обвинения.

Н. И. Вавилов. 1930-е годы.

Обвиняли Вавилова и в шпионаже. В 1937 году в протоколе допроса сотрудника ВИРа Т., близкого друга Вавилова, появилась такая запись. Т. якобы присутствовал на совещании в Наркомате земледелия, во время которого представители «Трудовой крестьянской партии» с согласия Вавилова решили использовать его заграничные связи в своих шпионских и контрреволюционных целях.

К делу Вавилова было приобщено извлеченное из архива восьмилетней давности показание А., арестованного сотрудника ВИРа. Из показания следовало, что Вавилов попросил его за плату пересылать за границу письма через мать А., живущую в Польше. Таких писем как будто было 7, об их содержании А. ничего сказать не мог.

Одновременно в НКВД шли доносы от добровольных информаторов, работавших вместе с Вавиловым. Они сообщали, что академик запирался в кабинете с иностранцами, знакомил их с работами оборонного значения, например, с исследованиями, посвященными фитофтороустойчивости картофеля. В 1931 году Вавилов читал лекции в датском Королевском обществе сельского хозяйства. В них, как сообщало одно из донесений, тоже содержались секретные сведения.

Целый год Н. И. Вавилов просидел в одиночной камере, выдерживая бесконечные допросы следователя А. Г. Хвата. В самом начале войны дело было передано в военную коллегию Верховного суда СССР, и 9 июля 1941 года состоялся суд. Судил Вавилова сам В. В. Ульрих, Председатель военной коллегии.

На озере Селигер. 1948 год. Фотография сделана женой Сергея Павловича Королева Ниной Ивановной. Публикуется впервые.

Что это был за суд, а точнее судилище, можно понять хотя бы по протоколу. Время начала и конца заседания не отмечено, текста — 2 странички. Вавилов не признал себя виновным. Свидетели по делу не допрашивались. Обвиняемый приговорен к высшей мере наказания. Николая Ивановича отправили в тюрьму № 1 города Саратова, расстрел в порядке помилования заменили 20 годами лишения свободы. Он умер 26 января 1943 года.

Горькое и тяжкое это дело. Формально было следствие, был даже, в отличие от многих других случаев, суд, на котором присутствовал обвиняемый. Но, изучив материалы, мы поняли: все обвинение построено на непроверенных да и не поддающихся проверке показаниях, это были «немые» документы прошлых лет. Мы установили также, что показания были получены незаконным путем: свидетелей, сломленных морально и физически, вынуждали подписывать заранее подготовленные обвинения. К тому же некоторые из них надеялись на смягчение своей участи. Достаточно сказать, что во время следствия не было проведено ни одной очной ставки. В августе 1955 года военная коллегия Верховного суда СССР вынесла решение о реабилитации Николая Ивановича Вавилова.

Прежде чем закончить рассказ об этом деле, я хотел бы сказать несколько слов о роли в нем Т. Д. Лысенко, который был в то время президентом ВАСХНИЛ.

Никаких свидетельств прямого участия Лысенко мы не нашли. Но я видел в архиве записку Кобулова, адресованную Берии, о борьбе реакционных ученых с Вавиловым во главе против академика Лысенко. Берия 16 июля 1939 года писал В. М. Молотову, что НКВД рассмотрел материалы о травле Т. Д. Лысенко представителями школы формальной генетики и просил дать согласие на арест Вавилова. Через какое-то время оно было получено.

Я пригласил Лысенко в Главную военную прокуратуру и попросил дать объяснения по делу Вавилова. Он представил их в письменном виде. Суть сводилась к тому, что у него с Вавиловым были не более чем научные разногласия, которые, как считал Лысенко, не имели отношения к действиям следственных и судебных органов. Написано это было 25 июня 1955 года. (Многие документы, в том числе и недавно обнародованное письмо Лысенко Сталину, говорят об обратном — научные споры не случайно в те времена имели многочисленные продолжения. В тридцатые — сороковые годы

С. П. Королев. Начало 1950-х годов.

Лысенко охотно прибегал к таким нетрадиционным в научной дискуссии приемам, как приклеивание политических ярлыков, которые, и это хорошо понималось, вели к физическому устранению оппонента. — Прим. ред.)

Однако вернемся к работе военной прокуратуры. Из сотен дел, которые мы пересматривали, выделялось дело Королева. И не тем, что Сергей Павлович был знаменитым конструктором — тогда, в 1955 году, об этом еще мало кто знал. Необычными были его поведение на следствии и его судьба.

Началось все с того, что в начале 1955 года ко мне на прием пришла Валентина Степановна Гризодубова (летчица, Герой Советского Союза, вместе с П. Д. Осипенко и М. М. Расковой она совершила в 1938 году беспосадочный полет Москва — Дальний Восток. — Прим. ред.) и сказала, что хочет продолжить свои многолетние хлопоты о судьбе Королева, талантливого ракетостроителя. Гризодубова рассказала о том, как она в 1938 году, когда Королева арестовали, пошла в Кремль, «проломилась» через охрану и добралась до помощника Сталина Поскребышева. Там она объяснила, что Королев не вредитель, он многое может сделать для авиации. Поскребышев выслушал, предложил написать заявление, дал свой телефон. Через некоторое время Гризодубова позвонила в Кремль, ей ответили, что дано поручение разобраться. Тогда, в 1938 году, заступничество Гризодубовой ни к чему не привело.

Подняли документы. Постановление на арест С. П. Королева было вынесено Главным экономическим управлением НКВД СССР в июне 1938 года. Санкцию на арест дал первый зам. Главного военного прокурора Г. К. Рагинский (он в 1939 году сам был арестован и осужден). В постановлении было сказано, что Королев, являясь сотрудником Реактивного научно-исследовательского института РККА, состоял членом троцкистской организации, существовавшей в институте, в которую входили также И. Т. Клейменов, Г. Э. Лангемак, В. П. Глушко.

Среди материалов нашли такую телеграмму: «Кремль, Сталину. 19 августа 1938 года. Убедительно прошу срочно ознакомиться с делом. Сын мой, недавно раненный сотрясением мозга при исполнении служебных обязанностей, находится в условиях заключения, которые смертельно отразятся на его здоровье. Умоляю о спасении единственного сына, молодого талантливого специалиста, инженера-ракетчика и летчика. Прошу принять неотложные меры расследования дела. Мать Королева Мария Баланина».

В мае 1961 года первый отряд космонавтов отдыхал в Сочи. Неподалеку на даче жил С. П. Королев с женой. Космонавты пригласили Сергея Павловича провести с ними день, тогда и был сделан этот снимок. В первом ряду (слева направо): П Попович, В. Горбатко, Е. Хрунов, Ю. Гагарин, С. Королев, Н. Королева с дочкой П. Поповича Наташей, руководитель группы космонавтов Е. Карпов, тренер по парашютному спорту Н Никитин, врач Е. Федоров. Во втором ряду (слева направо): А. Леонов, А. Николаев, М. Рафиков, Д. Заикин, Б. Волынов, Г. Титов, Г. Нелюбов, В. Быковский, Г Шонин В третьем ряду (слева направо): В. Филатьев, И. Аникеев, П. Беляев.

Телеграмма до Сталина, конечно, не дошла, прошла все положенные инстанции, попала в Главную военную прокуратуру и застряла в архиве.

Затем в деле шли протоколы допросов самого Королева: он категорически отрицал участие в контрреволюционной организации. К делу следователь приобщил показания трех сотрудников института, арестованных до Королева. Все трое признавали свою вину, но объяснить, чем конкретно занималась организация, не могли. Мы привлекли материалы суда над этими людьми. Выяснилось, что двое из трех отказались от показаний, которые они давали на предварительном следствии. Документы убеждали в том, что Королев ни в чем не виноват, даже по тем временам доказательства вины показались недостаточными. Иначе никак не объяснить, почему в ходе следствия была вдруг назначена экспертиза научной, изобретательской и конструкторской деятельности Королева. Экспертиза, конечно, признала, что подследственный был вредителем, но двое из членов комиссии вынесли особое мнение. В документе они написали, что создание ракет требует продолжительных исследований и экспериментов на образцах, и тут неизбежны мелкие аварии. Неполадки, имевшие место в работе Королева, нельзя считать умышленными.

Печальную роль в деле Королева сыграл некто К., сотрудник того же института, который в ноябре 1937 года, после ареста Лангемака, стал главным инженером, а через некоторое время директором. К. написал на Королева донос (он хранится в деле), приложил руку к тому, чтобы убрать всех своих врагов, а потом присвоил авторство на машинную установку М-13, известную под названием «Катюша», хотя никакого отношения к ней не имел. (Дважды Герой Социалистического Труда, академик В. П. Глушко, основоположник советского жидкостного двигателестроения, длительное время находился в заключении; конструктор пороховых ракет Г. Э. Лангемак и один из организаторов работ по ракетостроению, И. Т. Клейменов, были расстреляны в 1938 году — Прим. ред.)

Все подробности окончательно всплыли спустя много лет, когда к 20-летию Победы было решено включить в юбилейный доклад фамилии выдающихся конструкторов военной техники. Оказалось, что созданию «Катюши» предшествовали многолетние эксперименты Лангемака, Глушко; идею они высказали еще в 1935 году в книге, посвященной устройству ракет. В 1938-1939 гг. были сделаны снаряды для «Катюши», тоже без участия К., но снова с его фамилией в авторском свидетельстве.

В деле В. П. Глушко хранится еще одно заявление К., адресованное в партком института и оказавшееся в НКВД, где он чернил всю работу Глушко и Королева. Старания К. возымели успех, до 1944 года он был директором, ему незаконно досталась слава и успех изобретателя ракетной установки, которая на самом деле была результатом коллективных усилий конструкторов и инженеров института.

На основании всех этих материалов дело Королева было направлено в военную коллегию Верховного суда СССР. Дело рассматривал лично Председатель военной коллегии В. В. Ульрих. Подсудимый виновным себя не признал. В выступлении Королева на суде есть показательный эпизод. На следствии ему предъявили обвинение в том, что он умышленно взорвал ракетный самолет. Королев утверждал, что самолет цел, и просил проверить свое заявление. Следователь ответил, что это не его дело — проверять объяснения подследственного.

Коллегия вынесла приговор — содержание в исправительно-трудовом лагере сроком на десять лет. Королева отправили в лагерь в бухту Нагаева на Колыму.

Валентина Степановна Гризодубова рассказала мне, что Михаил Михайлович Громов (летчик, Герой Советского Союза, в 1937 году с А. Б. Юмашевым совершил беспосадочный перелет Москва-США.— Прим. ред.), мать Королева и она сама писали заявления в ЦК ВКП(б) с просьбами разобраться в деле Королева. Вероятно, эти заявления пришли опять-таки к Ульриху.

В ноябре 1938 года произошло событие, которое косвенно повлияло на судьбу Королева. Сняли с поста и арестовали за произвол и беззаконие наркома внутренних дел Ежова, Тогда же Ульрих написал протест на свой же приговор по делу Королева, 13 июня 1939 года Пленум Верховного суда согласился с этим протестом, приговор отменили, и дело передали на доследование в НКВД, где Ежова уже сменил Берия.

Однако никаких результатов дополнительного расследования мы в деле не нашли, следователь не рассмотрел даже материалы суда над так называемыми сообщниками, их отказ от показаний не принял во внимание.

В новом обвинительном заключении упор сделан на вредительство, а не на участие в антисоветской организации.

Особое совещание при НКВД под председательством Берии осудило Королева на 8 лет.

Среди материалов мы нашли письмо Королева, которое он послал Берии после второго приговора. Запомнилось несколько строк оттуда. Королев просит вмешаться в его дело. Создание ракетных самолетов, резко превосходящих по своим летно-тактическим данным лучшие винто-моторные современные образцы, он считает исключительно важным делом для обороны страны и знает, что таких работ больше никто не ведет. Королев просит выслушать его показания, допросить нескольких свидетелей. Датировано письмо 23 июля 1940 года.

Через два месяца, в сентябре, Королева перевели в систему спецслужбы НКВД, где он, оставаясь в заключении, конструировал новую технику. 27 июля 1944 года Президиум Верховного Совета СССР его досрочно освободил со снятием судимости.

Все собранные по делу материалы мы передали в военную коллегию Верховного суда СССР. 25 апреля 1957 года она вынесла решение: постановление Особого совещания при НКВД СССР в отношении Королева было отменено, и дело за отсутствием состава преступления прекращено.