Проект «Фобос», или трудные дороги к Марсу

Проект никак «не завязывался». «Луна» получалась с запасом, «Венера» проходила нормально, а «Марс» («Фобос») не удавался. Массы на него по-прежнему не хватало.

Ракета-носитель «Протон» и разгонный блок «Д» способны были направить к Марсу аппарат массой 5 тонн. У нас же машина для выполнения поставленных задач выходила массой в 6 тонн.

Борис Мартынов (руководитель сектора, в котором работал Владимир Асюшкин) тоже занимался проектированием «Фобоса». Рассказывал он о своей работе с присущим ему юмором. Звучало это примерно так.

Вначале было Слово. Слово главного конструктора. Собирает Главный ведущих специалистов и говорит примерно так: можем рассчитывать на такой-то носитель, значит, массу имеем такую-то... Нужно прикинуть машину, чтобы «умела» летать туда-то и туда-то, делать то-то и то-то, имела массу служебных систем как можно меньше, а массу полезной нагрузки как можно больше, чтобы опиралась на реальную комплектующую базу, но была рассчитана и на далекую перспективу. Что можно поступиться тем-то и тем-то, но надежностью ни за что, мол, надейся на бога (то есть на такого-то дядю-смежника), но сам не плошай и т. д.

И когда мы уже выходим от него, полные задумчивости, вроде невзначай бросает: про резерв не забудьте.

Резерв главного конструктора — это закон, без него мы все равно не пойдем на создание машины. Ведь, когда приборы, системы аппарата будут изготовлены в натуре, их масса может вырасти процентов на двадцать пять против прикинутой вначале, а масса разнообразных конструкций — процентов на десять. Поэтому в распоряжение Главного выделяется резерв массы для компенсации возможных неточностей в определении массы оборудования и конструкции. Обычно у Главного конструктора не возникает затруднений с его реализацией. Каков резерв Главного? Как сговоримся. Естественно, чем новее разработка, тем солиднее резерв.

Значит, отняли мы от массы аппарата резерв, сообразили, какие системы нам нужны, чтобы задачи выполнить, раскинули массу по системам.

Теперь начинается...

...Мольба о смежнике. О, приди! Умный и скромный, со всем соглашающийся и все могущий сделать, не требующий огромных сроков на разработку и столь же щедрых средств на оплату услуг, приди, о, смежник, создающий аппаратуру с двадцатилетним ресурсом, стодвадцатипроцентной надежности, аппаратуру, считающую, вычисляющую, измеряющую, «нюхающую», «осязающую», «думающую», но ничего не потребляющую и ничего не весящую, не занимающую в пространстве нисколько места! Приди и положи эту драгоценную горошину на мой стол, и уйди скромно, не требуя мзды и почестей!

Не о боге ли думаю я? Нет, не о боге. Ведь приходит, и не один, и приносит и кладет на мой стол свою совершеннейшую, умнейшую драгоценность — правда, уже существенно больше горошины.

Закончился этап подбора предварительных характеристик аппаратуры и систем станции. Известно: что, куда и когда должно смотреть. Определились «претензии» со стороны каждого прибора к своим соседям и ко всему аппарату. Начинается...

Компоновка. Все мы в душе стихийные компоновщики: компонуем мебель в комнате, оборудование в кухне, белье в чемодане, продукты в хозяйственной сумке. В КБ компоновкой занимаются специальные люди, хотя участвуют в этой работе в той или иной мере все.

Итак, они, приборы, должны стоять вместе — но порознь, поближе — но подальше, на солнце — но в тени, в тепле — но в холоде, должны видеть Солнце — но не Землю, Звезду — но не Марс, Марс — но не Солнце, и никто никого не должен притеснять или затенять.

Что поможет примирить все эти требования? Только компоновка. С первого раза концы с концами не сходятся: что-то налезает друг на друга, что-то мешает, что-то затеняет, а что-то просто не смотрится — и все. Поэтому делается несколько вариантов компоновки.

Лишь треть придуманного и нарисованного конструктором принимается его непосредственным начальником. Еще примерно столько же отсеивает начальник отдела. И только Главный конструктор выбирает окончательный вариант. Но чем сложнее аппарат, тем больше его вариантов доходит до Главного. Поэтому предварительный отбор ведут еще и заместители Главного конструктора. Главному становится чуть легче. Но проектировщики наваливаются и создают еще больше вариантов (ведь создать еще один вариант приятнее, чем разрабатывать и внедрять единственный, избранный).

Этот безостановочный процесс прекращает только выбор окончательного варианта космического аппарата.

Но какую бы схему компоновки «Фобоса» мы ни рассматривали, везде получалось, что располагаемой массы для решения задачки нам не хватает.

Конечно, можно было бы поступиться кое-какими принципами, но только не надежностью.

Надежность. Найти правильное решение и аппаратурную реализацию этого решения — часть дела. Аппаратура должна быть надежна, почти на 100%, иначе вероятность выполнения задачи будет очень низкой. Откуда берется надежность? В быту мы зачастую забываем о надежности обслуживающих нас приборов (тут я с Борей не согласен — Ю. М.): потек кран — вызвали водопроводчика, испортился телевизор — отвезли в телеателье. А сам заболел — лег в больницу.

А в какую же больницу класть «заболевший» космический аппарат, если он уже улетел с Земли?

Спутник Марса Фобос. Фотография получена с борта американского космического аппарата «Викинг-1» в 1976 году. Вверху — самый большой кратер Стикни, диаметром 10 километров

Почти на каждый наш бытовой прибор дают гарантию — год, полтора, два. Есть гарантийные мастерские. После гарантии он тоже может работать.

Если бы в космосе тоже были гарантийные мастерские, то срок службы космических аппаратов был бы много-много лет. Но только на протяжении примерно трети этого срока разработчики гарантируют почти стопроцентную безотказность работы своей аппаратуры.

Для примера сошлюсь на «Луноход-1». Запланированный срок его активной безотказной работы на Луне составлял три месяца. А проработал он больше девяти месяцев — в три раза больше расчетного.

Другая основа надежности — дублирование, троирование и т. д. наиболее ответственных приборов.

Но это, понятно, покупается дорогой ценой — дополнительной массой, которой и так не хватает.

Что же получалось — вернее, не получалось — у проектантов?

Выполняя задание Главного конструктора, они компоновали универсальный базовый аппарат нового поколения для исследования Луны, Венеры, Марса и его спутников (а раз для маленьких и далеких спутников, то значит и для астероидов и комет). Проект условно так и назывался: «УМВЛ» — унифицированный «Марс», «Венера», «Луна». Аппарат должен был обладать разносторонними «способностями»: при минимальной переделке летать к разным, непохожим друг на друга небесным телам, уметь садиться на Луну и Марс, доставлять на Венеру специальные зонды, причаливать к малым небесным объектам и т. п.

Таким и старались сделать его проектанты. Его компоновка повторяла испытанную многолетней практикой, признанную классической компоновку «Марсов-2...-7» или «Венер-9...-16». А именно: космический носитель +исследовательский зонд. Зонд мог быть отделяемым, как спускаемый аппарат, или неотделяемым, как радиолокатор или телескоп. В случае с Марсом, к примеру, космический носитель (его называли орбитальным блоком, потому что при перелете он движется по гелиоцентрической орбите, а затем по околомарсианской) должен был доставить в расчетную точку орбиты посадочный блок. Затем посадочный совершал мягкую посадку на поверхность планеты, проводил там исследования. Посадочный блок должен был быть несравненно более мобильным, маневренным, чем его неудачливые марсианские предшественники.

Итак, если примем сокращения: КА — космический аппарат, ОБ — орбитальный блок и ПБ — посадочный блок, то компоновка аппарата, его, так сказать, укрупненная схема, выражалась простейшей формулой:

КА = ОБ + ПБ.

Чем хороша такая схема? Блоки (фактически отдельные аппараты) были независимы друг от друга, функционально развязаны, автономны. Но... продолжением их достоинств явились недостатки. Ведь каждый блок (аппарат) требовал своей мощной двигательной установки, своей системы управления, своей радиосистемы и т. д. А это — масса, масса, масса...

Сложили все вместе — получили шесть тонн.

Как говорится, запряг прямо, да поехал криво. Хороша схема, да не годится. Разными ухищрениями стали массу сбавлять, жали, жали, кое-что выжали, догнали дефицит массы почти до двухсот килограммов, а дальше — стоп. Как говорится, остер топор, да пень зубаст.

И тут проектанты разделились на два спорящих лагеря. Одни выступали за разработку нового разгонного блока, другие — за разработку принципиально нового аппарата.

У первых позиция была ясней: надо создать разгонный ракетный блок типа блока «Д», но только на кислородно-водородном жидкостном ракетном двигателе, то есть в качестве окислителя использовать жидкий кислород, в качестве горючего — жидкий водород. В этом случае удельная тяга будет значительно выше, мощность двигателя намного превзойдет мощность двигателя блока «Д», а значит, шесть тонн на траекторию полета к Марсу можно будет вывести.

Вторые им возражали: все у вас получается просто и гладко. На бумаге. Но кто будет делать специально для нас новый разгонный блок? Сами? Мы не ракетчики, а планетчики. Ракетчики сейчас заняты «Энергией» (новой сверхтяжелой ракетой-носителем), и им сейчас не до нас.

Автоматическая межпланетная станция третьего поколения «Фобос». Перелет по маршруту Зем- ля — Марс длится около 200 суток

Но мы, убеждали первые, предлагаем хоть и трудный, но реальный путь. А вы что? Принципиально новую разработку! Как будто мы не пытались ее осуществить. Видите: не получается. Нет уж, лучше синица в руках, чем журавль в небе.

Нелегко было противопоставить такой четкой, разумной позиции нечто пока нереальное, несуществующее.

И все же они не сдавались. Упорно искали свой собственный нетривиальный путь. Трудно сказать, сколько затратили они «мозгового» труда, сколько «сожгли» нервных клеток, сколько провели бессонных ночей, пока не посетило их озарение. «Эврика» явилась в облике новой идеи и новой компоновки.

Да, пускай аппарат весит шесть тонн. Его не выведут «Протон» и блок «Д». Он выведет, правильнее, довыведет, сам себя! Сыграет роль пятой ступени ракеты-носителя. Каким образом? За счет собственной мощной автономной двигательной установки — АДУ. Для этого используем жидкостный ракетный двигатель и обеспечим его большим запасом топлива, которого хватит и на довыведение, и на многие активные маневры.

Тогда схема функционирования ракетно-космического комплекса на начальном этапе получается такой: вначале срабатывает трехступенчатая ракета-носитель «Протон», головной блок отделяется от нее; производится первый запуск двигателя четвертой ступени — блока «Д», головной блок выходит на промежуточную околоземную орбиту; затем, примерно через час, происходит второй запуск двигателя блока «Д» (так было и ранее) до полной выработки топлива, головной блок разгоняется, блок «Д» отделяется. Вот теперь запускается двигатель «пятой» ступени ракеты-носителя, то есть самого космического аппарата, мощным импульсом он доразгоняет, довыводит аппарат вместе с собой на гелиоцентрическую орбиту, ведущую к Марсу, иначе говоря, на трассу полета к планете.

Далее, уже на трассе полета, с помощью этой же автономной двигательной установки проводятся коррекции траектории движения, а затем торможение у планеты, для которого требуется сильный импульс, и аппарат выходит на ареоцентрическую (околомарсианскую) орбиту — становится спутником планеты. Затем совершаются многочисленные маневры на орбитах спутника.

Чтобы обеспечить полет к Марсу и вокруг Марса, надо иметь восемь заполненных топливом баков. Заправки четырех (центральных) баков достаточно для полета к Луне или Венере.

А что же орбитальный и посадочный блоки? Они были преобразованы в единый орбитально-посадочный блок (ОПБ) с единой двигательной установкой системы ориентации и стабилизации. Система эта работает вместе с АДУ во время активных маневров, стабилизирует аппарат, а после отделения автономной двигательной установки полностью берет на себя функции движителя уже облегченного аппарата.

Благодаря тому что отпала необходимость в двух мощных двигательных установках, в двух системах управления, в двух радиосистемах и т. д., аппаратура и агрегаты в сумме стали легче.

Был применен и новый прогрессивный способ построения бортовых систем — метод комплексирования. В чем он заключался?

Вместо ранее применявшихся нескольких систем (общей автоматики, управления, ориентации и т. п.) появилась одна — единый бортовой управляющий комплекс (БУК). Мозгом БУКа — да и всего космического аппарата — является усовершенствованная бортовая вычислительная машина, по командам которой и вместе с которой трудятся многочисленные датчиковые и исполнительные органы.

С улыбкой сейчас вспоминаем то время, когда отчаянно спорили относительно целесообразности установки на борту «Марса-2» вычислительной машины.

Комплексирование систем привело к значительному снижению общей массы бортовой аппаратуры.

Ну и комплектующие элементы, на основе которых строилась бортовая аппаратура, брались новые — более компактные, более легкие, словом, новая комплектующая база, примененная на аппарате, тоже дала определенный выигрыш в массе.

В результате новая формула компоновки аппарата выглядела так:

КА = АДУ+ОПБ.

Плюс идея самодовыведения аппарата, плюс комплексирование систем, плюс новая элементная база — все это сделало возможным создание космического аппарата нового типа. Или, как говорят в таких случаях, проект «завязался»!

Это был праздник на улице проектантов. У каждого из них подобные дни за всю жизнь выпадают нечасто: чтобы перечесть, хватит пальцев и на одной руке. Кстати, те, кто выступал за разработку нового разгонного блока, давно уже перестали спорить и вместе со всеми включились в разработку аванпроекта под названием «Фобос».

Вскоре аванпроект был утвержден главным конструктором. Началась разработка эскизного проекта.

Какими же системами и агрегатами оснащался космический аппарат?

Он задумывался как «высокоинтеллектуальный» космический робот. А раз так, то можно найти много аналогий между его системами и системами человека.

Боря Мартынов так и сказал: «Не по образу ли и подобию своему мы творим космические аппараты? Чем больше я об этом думаю, тем больше к этому склоняюсь».

Действительно, так и происходит. «Мозг» космического робота — его вычислительная машина. Есть у него сложная «нервная система»: датчики («рецепторы»), чувствующие положение, занимаемое аппаратом, температуру, давление, и провода — «нервы», соединяющие рецепторы с мозгом. Есть у него «сердце» — источники питания и «кровеносная система», доставляющая «кровь» — электроэнергию по «артериям» — электропроводам во все уголки «тела» робота. Не случайно, видимо, электрические провода в кабелях называют жилами.

Есть у космического робота, конечно, «слуховой аппарат» — антенны с радиоприемниками, есть «голосовой» — антенны с радиопередатчиками.

Обладает космический аппарат, безусловно, «глазами» — телевизионными и оптическими приборами. И еще — специальными приборами — радиолокаторами, способными «видеть» небесное тело в темноте.

Что еще должен «знать» космический аппарат?

Вы в незнакомом городе спрашиваете дорогу. Вам объясняют, что нужно дойти до того серого дома, повернуть направо, дальше до магазина и налево до конца. Каждый раз Вам задают систему отсчета, в которой Вы выполняете те или иные повороты, маневры. То же самое нужно «знать» и космическому аппарату. Он так же, как человек, должен «знать», от какого ориентира ему следует повернуть направо или налево и где «право — лево». Для наших космических странников избраны в качестве опорных ориентиров Солнце и одна из ярких звезд южного полушария Канопус. Почему Канопус? Вокруг этой звезды нет сравнимых с ней по яркости, значит, аппарат легко сможет ее отличить от остальных.

Коснемся радиосвязи. Если мы хотим, чтобы нас услышал далекий собеседник, то складываем ладони рупором и кричим, то есть мы как бы собираем всю энергию своего голоса в узкий пучок и стараемся направить ее только в нужном направлении. Также «поступает» и космический аппарат. На нем есть параболическая антенна, и во время сеанса связи с Землей он старается как можно точнее направить ее на Землю. Кстати, на аппарате «Фобос» параболическая антенна (ее еще называют остронаправленной) сделана поворачивающейся, подвижной относительно корпуса, что впервые применено на наших межпланетных станциях. Благодаря этому отпала необходимость в развороте всего аппарата. Экономится рабочее тело, сам аппарат становится мобильнее.

Что еще нужно, чтобы не только лететь в пространстве, но и попасть к Марсу и Фобосу? Не помешало бы увидеть Марс и Фобос поближе. Зачем, Вы спросите? Если Вас поставить посреди комнаты лицом к двери, завязать глаза и попросить выйти в дверь, то Вы это сделаете более или менее удачно. Но если то же самое Вас попросят сделать с расстояния сотни шагов, то, скорее всего, в дверь Вы не попадете. Это значит, что точности Ваших предварительных знаний о расположении двери хватает на пять шагов, но не хватает на сто. Вам нужно хотя бы за двадцать шагов до двери еще раз посмотреть на нее. То же самое нужно и автокосмолету. Ему нужно самому увидеть Марс и Фобос с возможно более близкого расстояния, а не пользоваться нашими указаниями с Земли.

Для этого тоже потребовалась оптика и принципиально новые радиотехнические средства сближения. Нужны роботу и «ноги» — двигатели, перемещающие его в пространстве. Должны быть и «руки» — манипуляторы. Чего еще нет у космического робота такого, что есть у человека?..

Да, роботы пока не умеют размножаться. Но о создании долгоживущих роботов для полета к далеким мирам, для поиска «братьев по разуму», умеющих творить себе подобных, говорят сейчас не только фантасты. Почитайте книгу И. С. Шкловского «Вселенная, жизнь, разум». Об этом же рассказывал на конгрессе Международной астронавтической федерации (Брайтон, Англия, 1987 год) крупный японский специалист в области кибернетических машин.

Ну, а теперь чуть ближе познакомимся с реальными системами корабля.

Автономная двигательная установка создавалась нашим коллективом в содружестве с опытно-конструкторским бюро, которое основал и долгие годы возглавлял замечательный конструктор, чудесный человек Алексей Михайлович Исаев. За основу был взят мощный, надежный, испытанный двухкомпонентный с улучшенными характеристиками двигатель этого конструкторского бюро. Он использует традиционные компоненты топлива, размещенные в восьми больших сферических баках. Благодаря применению новых агрегатов, он разрешает производить так много запусков, что почти в три раза превышает по этому показателю возможности прежних двигателей, установленных на последних «Марсах» и «Венерах». Что еще нового? Надо обеспечить надежность функционирования АДУ на длительный срок ее существования — свыше 460 суток.

Интересно, что для увеличения силового управляющего момента, действующего на аппарат, впервые применен принцип плоско-параллельного смещения камеры двигателя. Если раньше камера двигателя устанавливалась в карданном подвесе и управляющий момент создавался за счет ее поворота, то теперь камера движется, как сиденье в автомобиле, по рельсам. Это вызвано весьма низким расположением центра масс аппарата: он получился сильно «приземистым».

Бортовой управляющий комплекс разработан организацией, которую основал и долгие годы возглавлял соратник С. П. Королева академик Николай Алексеевич Пилюгин. Этот комплекс и воплощает в себе высокий «интеллектуальный» уровень всей машины. Составными частями в него входят целый вычислительный комплекс, прецизионные чувствительные элементы, оптико-электронные приборы. Среди них особенно выделяется звездно-планетный прибор, способный работать как по слабой звездочке, так и по яркой планете. Раньше таких оптико-электронных устройств у нас не было: одни могли работать только по звезде, другие — по Земле, третьи — по Марсу или Венере.

Весьма сложны алгоритмы управления полетом, нелегкая задача — разработка их математического обеспечения. Чуть позже мы познакомимся со схемой полета космического аппарата «Фобос», и тогда эти трудности станут более понятными.

Представьте себе аппарат, летящий над поверхностью Фобоса. Не правда ли, красив космолет? Раскрытые панели солнечных батарей, словно распростертые крылья птицы, «торс» приборного отсека, увенчанный гордой «головой» остронаправленной антенны, делают аппарат похожим на орла, парящего над горной грядой.

Видите короткое пламя, бьющее из небольших движков? Это работает прецизионная двигательная установка системы ориентации и стабилизации, управляемая БУКом. Ее рабочее тело — гидразин (соединение азота с водородом) — используется как однокомпонентное ракетное топливо. Такая установка впервые применяется на межпланетных станциях. Благодаря однокомпонентности она обладает хорошими массовыми характеристиками, долговечна, универсальна, используется как для ориентации и стабилизации аппарата, так и при активных маневрах, когда уже отделена АДУ. Создается она также в содружестве с «исаевской» фирмой.

Магистральный радиотехнический комплекс создается организацией, главным конструктором которой долгие годы являлся сподвижник С. П. Королева, член «королевского» Совета Главных, друг Г. Н. Бабакина член-корреспондент АН СССР Михаил Сергеевич Рязанский.

Радиокомплекс включает в себя три больших системы: систему траекторных измерений, программно-временную систему, систему приема, сбора, обработки и передачи информации (в последнюю входит телеметрическая система). Масса его, к сожалению, внушительна. Из-за этого крепко спорили проектанты нашей фирмы с его создателями. Но зато характеристики, информативность комплекса на порядок лучше, выше, чем у предыдущего.

«А может быть, попробовать так?» Конструкторы Александр Корчагин и Сергей Захаренков за разработкой манипулятора «Фобоса»

Первичные источники электроэнергии — солнечные батареи традиционного типа, на фотоэлектрических преобразователях.

КПД их пока невысок (8—10%). Их создают в коллективе, который долгие годы возглавлял член-корреспондент АН СССР Николай Степанович Лидоренко. Несколько лет назад я слушал выступление Николая Степановича на Циолковских чтениях в Калуге. Он оптимистично высказался относительно возможностей заметного повышения КПД солнечных батарей на основе применения новых фотоэлектрических преобразователей. Но пока мы не ощущаем этого повышения.

Но вот вторичные источники электропитания — химические аккумуляторы, на которые работают первичные,— нового типа: никель-водородные, компактные, с отличными характеристиками. Вот только опасные: могут в земных условиях взорваться из-за выделения водорода, поэтому держим мы их в специальных бронированных камерах. Им помогают литиевые батареи с невиданными доселе отличными свойствами. Это завтрашний день энергетики. Система энергопитания должна обеспечить нормальное функционирование аппарата даже в «часы пик», когда одновременно работают практически все системы «корабля».

Однажды на испытаниях — был такой грех — вопреки ожиданиям взорвалась не водородная, а как раз литиевая батарея.

При сближении с Фобосом особую роль должны сыграть радиотехнические средства сближения: радиовысотомер больших высот, радиовысотомер средних высот, доплеровский высотомер — все это радиолокаторы различного типа, а также высотомер малых высот, работающий на принципе передачи и приема рентгеновского излучения. Свою информацию они сообщают БУКу, а уж он «знает», как ею распорядиться.

Конструктивно, по силовой схеме автономная двигательная установка и орбитально-посадочный блок полностью независимы. Основным силовым элементом конструкции космического аппарата является герметичный приборный отсек, выполненный в виде тора (бублика), в котором размещены основные служебные системы. На нем установлен «на попа» второй герметичный отсек, где расположились в комфортных условиях электронные блоки комплекса научной аппаратуры. В отсеках работают устройства терморегулирования.

Вне гермоотсеков к корпусу аппарата крепятся оптические приборы, радиолокаторы, антенны, датчиковые устройства научных приборов, шар-баллоны двигательной установки, ее движки.

А теперь — о полезной нагрузке — научной аппаратуре, ради которой, собственно, мы так далеко летим. Правда, иногда невозможно провести четкую грань между служебной системой и полезной нагрузкой. К примеру, телевизионная система. Она служит и для решения навигационных задач, и как средство изучения небесного объекта. Или радиолокаторы. Они помогают бортовому управляющему комплексу управлять машиной и в то же время с их помощью можно определить ряд характеристик грунта.

Экспедиция к Марсу 1988—1989 годов задумывалась как многоцелевая: планировалось провести исследования спутника планеты Фобоса, самой «красной планеты», космического пространства и Солнца. Факультативной значилась задача изучения вторым аппаратом с близкого расстояния второго спутника, Деймоса, при условии успешного исследования Фобоса первым аппаратом. Об этом сообщали газеты.

Проект «Фобос» предусматривал большую программу исследований Солнца, а также космического пространства, включая, естественно, межпланетное, пронизанное солнечным ветром.

С древнейших времен человек поклонялся Солнцу — источнику жизни на Земле. Он понимал, как зависят его собственная жизнь, его благополучие от тепла, которое несут с собой солнечные лучи. Недаром почти во всех древних религиях мира бог Солнца — главный бог. Но до последнего времени, точнее, до появления спутников, специально изучающих Солнце, люди не имели четкого представления о том, насколько глубоки и сложны солнечно-земные связи.

Мы теперь знаем, что Солнце не только приносит на Землю свет и тепло, но извергает и смертоносный для всего живого поток ультрафиолетового излучения. Только слой озона, окутывающий земной шар и поглощающий это излучение, спасает человека, весь животный и растительный мир от гибели. И надо всемерно беречь этот могучий и тонкий щит жизни.

Кроме того, Солнце непрерывно испускает жесткие корпускулярные потоки (протоны, электроны, ионы) — солнечный ветер. На его пути встает второй щит Земли — магнитное поле нашей планеты. Солнечный ветер может ослабевать. Но порой он бушует с огромной силой — и тогда на Землю обрушиваются потоки заряженных частиц, которые вызывают магнитные бури, полярные сияния, нарушение радиосвязи, разрушительные ураганы, землетрясения.

Прорвавшиеся через барьер магнитного потока заряженные частицы врываются в атмосферу Земли. Они дробят попадающиеся на их пути атомы и молекулы. Осколки этих столкновений — электроны и ионы — основа ионосферы Земли — оболочки, отражающей радиоволны. В ней циркулируют электрические токи огромной силы, разогревающие верхние слои атмосферы.

Явления, происходящие в верхней атмосфере, тем или иным путем влияют на нижележащие слои, определяя в конечном счете погоду на Земле. И не только погоду.

Ученые установили, что увеличение числа вспышек, появление бурных протуберанцев на Солнце приводит к характерному изменению состава крови. Сложные эксперименты показали: кровь человека реагирует на Солнце необычайно чутко — не только на взрывы и вспышки, но даже на каждый восход и заход его.

Недавно врачи установили, что кислотность желудочного сока меняется в зависимости от степени возмущенности магнитного поля. И на кожу влияет солнечная активность. Советский ученый, последователь А. Л. Чижевского — основоположника гелиобиологии — доктор медицинских наук Анатолий Подшибякин ставил эксперименты по исследованию статических электрических потенциалов кожи. Вот что он писал: «Все, что сделано человечеством в биологии, медицине, химии, росте производительности труда, необходимо увязать с деятельностью Солнца. И это не парадокс, а необходимость. Без учета его влияния на жизнь Земли не может быть успешного прогресса в науке и технике».

Известно, что Солнце «работает» по строгому графику, цикл которого в среднем 11 лет с небольшим. Максимум активности Солнца приходился на 1957, 1968—1969 и 1980 годы. Очередной — в 1992 году.

Очень интересные данные получены о влиянии солнечной активности на Мировой океан. В частности, отмечено, что с ее цикличностью связаны ледовая обстановка в арктических морях, колебания уровня океана, термический режим вод.

Даже эпидемии гриппа повторяются приблизительно через каждые 11 лет. Не связано ли это с процессами образования пятен на Солнце?

Ясно одно: нужна постоянная космическая служба Солнца. И она уже работает. Советские спутники «Прогноз», международные «Интеркосмос», другие космические аппараты нацелены на наше светило. Одновременно с измерениями на спутниках «Интеркосмос» обсерватории Народной Республики Болгарии, Советского Союза, других стран социалистического содружества проводят радиоастрономические, ионосферные и оптические наблюдения по согласованной программе.

Много интересного добыли и геофизические ракеты «Вертикаль», запускаемые со станции ракетного зондирования «Волгоград» на высоту около 500 км. Вертикальное зондирование позволяет замерить различные параметры на одной и той же широте. Ни самолеты, ни зонды, ни спутники такой «разрез» атмосферы провести не могут.

Наука о солнечно-земных связях делает лишь первые шаги. Однако перспективы ее грандиозны, и в будущем она обещает стать одной из самых важных и самых значительных для человека.

Уже сейчас мы знаем, что при наступлении магнитной бури (фиксировать ее научились) больных гипертонией и другими сердечно-сосудистыми заболеваниями, а также неврозом желательно перевести на так называемый щадящий режим. Для сердечнососудистых санаториев нашей страны с целью профилактики гипертонических кризов, инфарктов дают прогноз солнечной активности.

В будущем космическая служба Солнца станет автоматически давать все необходимые сведения в лечебные заведения, широкую информацию через радио и телевидение так же, как сегодня дается прогноз погоды. Только, будем надеяться, намного точнее. Собственно, газета «Вечерняя Москва» уже стала публиковать сообщения о повышении солнечной активности.

Интерес ученых к изучению физических условий на Солнце обусловлен также тем, что это — ближайшая к нам типичная звезда. Следовательно, наблюдая ее, можно получить информацию о процессах в звездах. Солнце — и огромная природная лаборатория для плазменных исследований.

Внеатмосферные исследования Солнца проводятся начиная с запуска самых первых космических аппаратов. Однако до последнего времени они выполнялись в основном с орбиты Земли, то есть практически из одной точки пространства. Сейчас встала задача и ищутся пути изучения Солнца одновременно с нескольких точек. Определенные возможности в этом отношении предоставлял проект «Фобос».

При наблюдениях Солнца одновременно с борта космического аппарата, с Земли и околоземных спутников открывается уникальная возможность определения трехмерной (стереоскопической!) структуры хромосферы и солнечной короны. Когда космический аппарат выходит на орбиту искусственного спутника Марса, с помощью его бортовой аппаратуры можно наблюдать на Солнце процессы, невидимые в это время с Земли. Такой метод наблюдений открывает перспективы прогнозирования проявлений солнечной активности. Мы заранее будем знать, что ожидать от Солнца, когда оно повернется к нам невидимой стороной.

Исследования электромагнитного излучения Солнца в проекте «Фобос» намечали выполнять в широком диапазоне частот — от мягкого ультрафиолетового до жесткого гамма-излучения. Одной из задач исследований стало, в частности, получение изображения Солнца в мягком и ультрамягком рентгеновском и видимом диапазонах. Планировали проводить изучение эволюции крупномасштабных солнечных структур; определение физических условий во вспышках и активных областях, коронарных дырах и ярких точках; выяснение механизма преобразования магнитной энергии и нагрев коронарной плазмы.

Исследования предполагалось проводить с помощью телескопа-коронографа, в блоке датчиков которого имелись три оптических канала. Каждый из них включал в себя фокусирующую оптику, спектральные фильтры и электронную систему на основе матричных твердотельных приемников излучения.

Кроме исследования электромагнитного излучения Солнца предполагалось получить информацию о солнечном ветре, быстрых солнечных космических лучах, образующихся во время солнечных вспышек, магнитном поле и волновых процессах в межпланетном пространстве.

Планировались спектрометрические исследования энергетического, массового и зарядного состава солнечного ветра. С этой целью на борту космического аппарата был установлен специальный высокочувствительный прибор, накапливающий информацию за длительное время. Затем эта информация анализируется «научной» бортовой ЭВМ, которая рассчитывает массы и заряды зарегистрированных ионов солнечного ветра. Полученные данные передаются на Землю по телеметрическим каналам.

Для изучения распределений таких основных составляющих солнечного ветра, как протоны и альфа-частицы, должен был использоваться спектрометр, измеряющий плотность потока, полную скорость, температуру и ее анизотропию, то есть неодинаковость в разных направлениях.

Слежение за активностью Солнца и формирование сигнала, обусловленного рентгеновским излучением солнечной вспышки, должен был осуществлять специальный мониторный прибор, выдающий команду на наведение космического аппарата с высокой точностью на Солнце и включение аппаратуры солнечного комплекса. Анализ данных, полученных от этого прибора, позволит получить ценную информацию о возможных предвестниках солнечных вспышек.

В проблеме солнечных вспышек в последние годы особое внимание уделяется изучению так называемых ядерных гамма-линий. В отличие от проведенных ранее исследований в проекте «Фобос» впервые использовалась принципиально новая методика регистрации гамма-всплесков. Ожидаемый темп регистрации — примерно 1 всплеск в сутки. Высокие временные и энергетические характеристики прибора позволяют исследовать периодичность и точную временную структуру как солнечных, так и космических гамма-всплесков.

Напомним, что гамма-всплески впервые были обнаружены лишь в начале 1970-х годов. Вскоре после запрещения ядерных взрывов в атмосфере американцы организовали на спутниках «Вела» патрульную службу контроля. Известно, что ядерный взрыв сопровождается мощным импульсом гамма-излучения. И вот детекторы, установленные на патрульных спутниках, зарегистрировали вспышки этого излучения. Вскоре, однако, выяснилось, что вспышки эти имели космическое происхождение. Поражала их яркость, иногда в тысячи раз превосходящая яркость самых сильных из известных стационарных источников. Причем длительность всплесков излучения составляла лишь десятки секунд. Об их исследованиях станциями «Венера-11» и «Венера-12» рассказано в четвертой главе. Исследования гамма-всплесков, предусмотренные проектом «Фобос», существенно отличаются от всех предыдущих и, надеемся, позволят значительно глубже их изучить.

Еще один интересный эксперимент по изучению Солнца имел целью исследование структуры и динамики его внутреннего строения. В эксперименте должно было проводиться длительное непрерывное измерение с высокой точностью интенсивности солнечного излучения в узких спектральных каналах. Прибор включал в себя три солнечных фотометра с интерференционными фильтрами и датчик положения Солнца. В качестве детекторов излучения использовались кремниевые диоды.

Наблюдения космических гамма-всплесков и реализацию «солнечной» программы в проекте «Фобос» планировали выполнять в кооперации с программой исследования Солнца западноевропейским внеэклиптическим зондом «Улисс».

Большая база системы «Фобос» — «Улисс», равная примерно одной астрономической единице, и наличие третьей «точки» наблюдений в виде советского астрономического спутника «Гранат» (он должен был работать в это время на околоземной орбите) обеспечили бы точность определения координат источников гамма-всплесков порядка десяти угловых секунд.

По оснащению специальной «солнечной» научной аппаратурой и приборами, исследующими космическое пространство, мы имеем полное право назвать аппарат «Фобос» летающей солнечной и космической обсерваторией.

Третья комплексная научная задача, стоявшая перед проектом «Фобос»,— изучение Марса.

Третья по счету, но главная по сути.

...Необыкновенно красивым, золотистым и теплым выдался октябрь 1987 года. За весь месяц — ни капли дождя. Был установлен абсолютный рекорд сухости за все годы наблюдений. В начале этого прекрасного месяца под девизом «Сотрудничество в космосе во имя мира на Земле» в Москве проходил международный форум, посвященный 30-летию запуска Советским Союзом первого искусственного спутника Земли. А в середине месяца в Брайтоне (Англия) под девизом «30 лет прогресса в космосе» прошел 38-й конгресс Международной астронавтической федерации (МАФ) — авторитетной научной неправительственной организации. В ее состав входит свыше восьмидесяти обществ из 37 стран и две дочерние организации: Международная астронавтическая академия и Международный институт космического права.

Особенно представительным оказался московский форум: в нем приняло участие свыше шестисот советских и зарубежных исследователей космоса. Форум собрал и немало писателей, художников, представителей гуманитарных наук. Демократическая обстановка форума, не требующая предварительного представления текстов докладов, искреннее гостеприимство, проявленное советскими учеными и космонавтами, широкие откровенные дискуссии за «круглыми столами» способствовали глубокому обмену свежайшей научной информацией, мнениями по проблемам мирного освоения космоса.

Без сомнения, главенствующей в научной тематике форума стала предложенная советскими учеными программа всестороннего, последовательного, рассчитанного на долговременную перспективу изучения Марса.

Конгресс МАФ, приняв эстафету от форума, продолжил обсуждение тем, поднятых в Москве.

Руководители нового советского Научно-испытательного центра имени Г. Н. Бабакина обратились к международному сообществу ученых с предложением провести широкую программу исследований планеты Марс.

Корреспонденты буквально забросали руководителей Центра вопросами. Но прежде чем познакомить читателя с вопросами и ответами, надо, видимо, объяснить, что это за новая космическая организация появилась у нас в стране.

В 1985 году в Советском Союзе было образовано Главное управление по созданию и использованию космической техники для народного хозяйства и научных исследований и международного сотрудничества в мирном освоении космоса — Главкосмос СССР. Главкосмос призван оказывать зарубежным партнерам широкий спектр коммерческих услуг в области космической техники и технологии: запуск космических аппаратов советскими ракетами-носителями, производство материалов и медицинских препаратов на борту советских орбитальных станций и спутников, аренду каналов космической связи, дистанционное зондирование из космоса.

Руководителем Главкосмоса был назначен видный специалист в области космонавтики Александр Иванович Дунаев.

А вскоре как составная часть этого ведомства был организован Научно-испытательный центр имени Г. Н. Бабакина. В его задачи входит создание автоматических космических аппаратов для научных исследований, а также участие в подготовке к запускам и пусках зарубежных аппаратов советскими ракетами-носителями. Центр создавался на базе проектного подразделения нашего конструкторского бюро с привлечением ряда специалистов других подразделений. Научным руководителем Центра стал наш главный (ныне Генеральный) конструктор Вячеслав Михайлович Ковтуненко, директором был назначен Роальд Саввич Кремнев.

Ну, а теперь один из вопросов журналистов и ответы на него руководителей Центра.

— В 1962 году к Марсу была запущена первая из автоматических станций — советская «Марс-1». Вслед за ней вплоть до 1975 года стартовало полтора десятка советских и американских аппаратов. Затем наступил многолетний перерыв. Чем вызвано возрождение интереса к этой планете?

Этот экземпляр космического аппарата «Фобос» не предназначался для полета: он стал экспонатом на выставке в Ле Бурже, под Парижем

Отвечает В. М. Ковтуненко.

— Этот интерес никогда не исчезал. Ведь речь идет прежде всего об исследованиях Солнечной системы. Здесь ясно определяются две фундаментальные проблемы, которые имеют важнейшее практическое значение. Во-первых, нам необходимо понять, как возникла и эволюционировала Солнечная система, чтобы разобраться в истории самой Земли. Во-вторых, загадкой остаются причины зарождения жизни на Земле и возможности ее распространения в Солнечной системе.

Новые знания позволят нам объяснить множество явлений природы, происходящих на Земле, и дадут возможность прогнозировать эти явления и со временем научиться управлять ими. Это поможет нам, возможно, уже не в столь отдаленном будущем приступить к освоению ресурсов Солнечной системы.

В решении этих проблем особое место занимают исследования Марса — планеты, во многих отношениях напоминающей Землю. Люди наблюдают за «красной планетой» почти четыре тысячелетия, начиная со жрецов древнего Вавилона. Ее поверхность в отличие от вечно покрытой облаками Венеры открыта для изучения. Наблюдения с помощью телескопов принесли науке огромный материал. Космические аппараты открыли новые возможности познания. Наступил этап, когда мы можем подробно и широко исследовать Марс, чтобы ответить на вопросы, столетия волнующие людей.

Роальд Кремнев, директор Научно-испытательного центра, продолжил.

— Важность исследований Марса признана. Так, в рабочих программах Национального управления США по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА) и Европейского космического агентства (ЕКА) намечаются запуски к Марсу в 90-х годах. Самое представительное сообщество исследователей космоса — Международная астронавтическая федерация выделяет подготовку беспилотных и пилотируемых экспедиций к Марсу как одно из главных направлений.

Советские ученые и специалисты в области беспилотных космических средств провели всесторонний анализ перспективных направлений исследования планет и малых тел Солнечной системы. Вот наш вывод: наиболее важной частью космической программы до 2000 года должно стать комплексное изучение Марса, конечная цель которого — доставка на Землю в конце нашего столетия образцов марсианского грунта, который станет объектом исследований ученых, прежде всего геологов и биологов. Они смогут в числе других дать ответ на «вечный» вопрос: существуют ли на Марсе хотя бы какие-то формы жизни?

Именно для этого советские специалисты предлагают осуществить широкую международную программу.

Гарри Роговский, первый заместитель директора Центра.

— В Советском Союзе созданы автоматические космические аппараты нового поколения — так называемые «высокоинтеллектуальные космические роботы». Их первым испытанием будет запланированная на 1988—1989 годы экспедиция к спутнику Марса Фобосу. Эти аппараты станут базовыми прежде всего для осуществления марсианской программы.

С долговременной программой «Марс» мы познакомимся в заключительной главе. Она должна завершиться, согласно мечте, не доставкой образцов марсианского грунта на Землю, а путешествием людей на Марс, правда, уже в веке грядущем.

Проект «Фобос» является первой ступенькой далеко идущей программы, делающей небольшую планету центром фундаментальных космических исследований.

А теперь пора познакомиться ближе с Марсом как объектом исследований и научной аппаратурой «Фобоса», предназначенной для этих целей.

О Марсе написано немало. Есть серьезная монография доктора физико-математических наук В. И. Мороза «Физика планеты Марс», есть научно-популярная книга доктора физико-математических наук М. Я. Марова, есть увлекательно-остроумная книга доктора физико-математических наук Л. В. Ксанфомалити «Планеты, открытые заново». Поэтому, если я не удовлетворю любознательности читателя, рекомендую ему воспользоваться этими изданиями.

На среднем расстоянии 228 млн. км от Солнца по вытянутой орбите движется Марс. С давних времен астрономы не жалели сил и средств на изучение этой планеты. И, пожалуй, ни с одной планетой Солнечной системы не связано столько гипотез — фантастических, дерзновенных и прекрасных, как с Марсом. Еще совсем недавно воображение землян будоражили увлекательные возможности найти мир себе подобных на расстоянии всего каких-то десятков миллионов километров — совсем ничтожном в масштабах Вселенной. Вспомним страстные призывы Ф. Цандера, обращенные к современникам: «Вперед, на Марс!» Более того, наблюдения Марса, а точнее их истолкование, как будто подтверждали существование такого мира.

Грандиозный бум вызвало «открытие» в 1877 году итальянским астрономом Дж. Скиапарелли на Марсе сети правильных темных линий, названных им каналами. Между прочим, сам он вовсе не утверждал, что каналы имеют искусственное происхождение. Это сделал позже знаменитый американский астроном П. Ловелл. И все тут же поверили, что эти каналы созданы мыслящими существами. Поверили потому, что хотели верить.

Регулярное с наступлением весны распространение в каждом полушарии Марса «волн потемнения» от полюса к экватору связывали с пробуждением растительности за счет увеличения тепла и влаги.

Обнаруженная аномалия в движении спутников Марса — Фобоса и Деймоса — вызвала к жизни оригинальное предположение, выдвинутое советским астрофизиком членом-корреспондентом АН СССР И. С. Шкловским, об их возможно искусственном происхождении.

Естественно, все это вызывало огромный интерес. Косвенно это привело к тому, что к началу космических исследований Марс был изучен наземными средствами лучше, чем любая другая планета Солнечной системы.

Марс — внешняя относительно Земли планета, наиболее удобная для астрономических исследований, поскольку в этом случае Солнце не только не мешает, а, наоборот, помогает наблюдениям. Каждые 780 суток он сближается с Землей на расстояния от 55 до 102 млн. км. Условия освещенности Марса в эти периоды наиболее благоприятны для фотографирования. Во время наибольшего сближения — великого противостояния — свет проходит расстояние от Марса до Земли всего за 3 минуты.

Марс — сравнительно небольшая планета. Его масса в 10 раз меньше массы Земли. По диаметру — 6775 км — он вдвое меньше Земли, но вдвое больше Луны. А вот продолжительность суток практически не отличается от земных. Очень близка к земной и величина наклона полярной оси к плоскости орбиты — 25 градусов (у Земли 23,5). Год на Марсе намного длиннее — 687 суток.

Марс находится в среднем в полтора раза дальше от Солнца, чем Земля. Поэтому на единицу его поверхности приходится в среднем только 43% той энергии, что получает Земля. Следствием этого являются довольно суровые условия на планете: среднесезонные температуры составляют минус 60°С и сильно изменяются в течение суток.

В телескопе Марс предстает небольшим размытым диском оранжевого цвета, на котором хорошо заметны три типа деталей: протяженные области, за которыми долго сохранялось название «пустыни», более темный экваториальный пояс и белые полярные шапки. Поверхность, как правило, хорошо видна сквозь разреженную атмосферу планеты. Иногда наблюдаются легкие облака— белые, голубые и желтые (пылевые). Конечно, в телескоп можно различить только крупные детали размером не меньше 300—600 км: слишком далек от нас Марс.

Новый этап в изучении этой планеты наступил с началом космической эры. Марс стал первой (после Земли) планетой, у которой появились искусственные спутники. Это произошло в конце 1971 года, когда на орбиты вокруг Марса вышли американский «Маринер-9» и советские «Марс-2» и «Марс-3». А еще раньше, в 1965 году, с борта пролетного аппарата «Маринер-4» были открыты «лунные» формы марсианского рельефа. Эти данные были затем дополнены телевизионными изображениями, полученными с пролетных аппаратов «Маринер-6 и -7».

Работа советской станции «Марс-3» у планеты, как уже говорилось, проходила в период исключительно сильной пылевой бури, которая закрыла всю поверхность. Уже давно было замечено, что великие противостояния, когда Марс и Землю разделяют всего 55 млн. км, сопровождаются пылевыми бурями. Но буря такой интенсивности наблюдалась впервые.

Одно из самых интересных явлений, связанных с бурей,— так называемый антипарниковый эффект. В атмосферу Марса поднимаются сотни миллионов тонн пыли, которая непрозрачна для приходящего и прозрачна для уходящего излучения. Это вызывает выстуживание поверхности планеты, а атмосфера при этом разогревается.

А на Венере все происходит наоборот — там царствует парниковый эффект — атмосфера планеты пропускает приходящее излучение и не выпускает уходящее от поверхности. Вот почему там так жарко.

Детальное знакомство с поверхностью Марса началось лишь в 1972 году, когда пылевая буря закончилась, и «Маринер-9» смог приступить к фотографированию. Затем в 1974 году съемку районов, которые были плохо видны сквозь остаточную пылевую пленку, выполнили с высоким разрешением станции «Марс-4» и «Марс-5».

Оказалось, что рельеф Марса различен в разных частях планеты. Наиболее характерные районы Марса — это обширные кратерированные области, пустынные равнины, вулканические зоны и, наконец, районы особого рельефа, которые не укладываются в одну группу. Нет только каналов!

Было бы ошибочно думать, что вплоть до передачи фотоснимков поверхности Марса с космических аппаратов астрономы верили в существование таких каналов и тем более разделяли веру в их искусственное происхождение выдающегося исследователя Марса замечательного американского астронома П. Ловелла, посвятившего изучению этой волнующей проблемы более двадцати лет жизни и построившего для этих целей прекрасную обсерваторию. Совсем нет. Уже в то время, когда работал Ловелл, велись ожесточенные споры вокруг вопроса о каналах. И другие крупнейшие астрономы, среди них Э. Барнард и Э. Антониади, подвергали сомнению их существование. А известный испанский астроном К. Сола после великого противостояния Марса 1909 года, вопреки утверждениям Ловелла, открывшего в этот период несколько сот новых каналов, писал: «Это противостояние, по моему мнению, можно рассматривать как окончательный разгром теории о геометрической сети каналов». Тем не менее споры продолжались еще несколько десятилетий.

В чем же дело? Почему различные группы высококвалифицированных наблюдателей приходили к прямо противоположным выводам? Вопрос этот совсем не прост и, видимо, непосредственно связан прежде всего с условиями наблюдений. Но вместе с тем и с особенностями марсианской поверхности. К тому же особую остроту полемике (с сенсационной окраской, обычно широко подхватываемой неспециалистами, но мешающей поиску истины) придавали попытки приписать паутину более или менее упорядоченных тонких прямых линий на диске планеты деятельности разумных существ, высокоразвитой цивилизации. Между тем, справедливости ради, следует напомнить, что употребивший в 1859 году слово «каналы» для обозначения некоторых очертаний на поверхности Марса итальянский астроном Анджело Секки вкладывал в него совсем иной смысл. В переводе с итальянского оно означает «пролив», «проток», а не ирригационное сооружение. В известном смысле условно был использован этот термин и другим замечательным итальянским астрономом Дж. Скиапарелли, с именем которого связывают открытие каналов во время великого противостояния Марса 1877 года.

Испытания «Фобоса-2» завершены! Через несколь- ко минут станция поступит на сборку космичес- кой головной части

Сильнейшим аргументом противников существования каналов был хорошо известный факт (который легко может проверить каждый), что вследствие ограниченной разрешающей способности человеческого глаза более или менее произвольные сочетания пятен на большом расстоянии сливаются в линии, полосы. То же самое может происходить при наблюдении в телескоп, если его разрешение недостаточно, чтобы различить отдельные детали на поверхности. И действительно, многократно сообщалось о том, что при переходе к наблюдениям при помощи более мощных инструментов и улучшении условий видимости наблюдавшиеся до этого прямые линии каналов исчезали или, точнее, распадались на множество отдельных, более естественных по своему виду, деталей неправильной формы.

Другая причина может быть отнесена на счет самой поверхности Марса, ее рельефа, наличия протяженных трещин, борозд и других конфигураций. Правда, попытки отождествить наблюдавшуюся геометрическую сеть каналов по многочисленным зарисовкам и фотографиям с реальным строением поверхности не привели к ожидаемому сходству. Нельзя, однако, забывать о том, что многие конфигурации на Марсе претерпевают регулярные периодические изменения, а часть из них может иметь более устойчивый характер. Это обусловлено особенностями взаимодействия атмосферы с поверхностью.

Но как все-таки хочется верить, что на «красной планете» обитали «братья по разуму». И вместо каналов на Марсе появились... сфинксы и пирамиды, наподобие египетских, только гораздо внушительнее.

Возьмите подшивку «Советской России» за 1984 год. Откройте четвертую полосу газеты за 1 февраля. Видите рубрику «Точка на глобусе», а в ней подзаголовок «Гипотезы»? И ниже: «Пирамиды на Марсе?» Давайте прочтем.

«В иностранной прессе мне попадались ссылки на некие инженерные сооружения, якобы обнаруженные на Марсе. Хотелось бы прочитать об этом в «Точке на глобусе». Ф. Родионов.

Москва.»

Отвечает на этот вопрос В. Авинский — кандидат геолого-минералогических наук.

«Если рассматривать некоторые фотографии Марса, переданные на Землю космическими аппаратами «Маринер-9» и «Викинг-1», то возникает экстравагантный вопрос: не был ли Марс обитаемым?

В районе плато Элизий «Маринер-9» обнаружил образования, которые интерпретируются как «четырехугольные пирамиды». В южной полярной области обнаружены геометрически правильные структуры, названные специалистами НАСА «городом инков». В Северном полушарии, в районе Кидонии «Викинг-1» сфотографировал нечто похожее на египетские пирамиды. В 9 километрах к востоку от «города пирамид» видна каменная структура в форме человеческой головы и странное темное кольцо.

Видимые на снимках образования в целом соответствуют характеру рельефа Марса. Однако многие детали снимков нельзя объяснить с общепринятых позиций. По заключению ряда исследователей, наиболее удовлетворительным и вместе с тем невероятным является сравнение марсианских форм с пирамидами. При этом малые марсианские «пирамиды» равны большим пирамидам в Гизе и пирамидам в джунглях Бразилии высотой 250 м. Но это игрушки по сравнению с большими «пирамидами» Марса, стороны основания которых достигают полутора километров, а высота — одного километра.

Предпринятый советскими исследователями морфологический анализ показал, что контуры светотеней, форма, длина и плотность теней соответствуют не разломам и выбросам, а прямоугольным пирамидальным возвышениям трех типов: обычная пирамида, пирамида с изломанными гранями и ступенчатая пирамида. На макете из пластилина были воспроизведены форма и расположение «пирамид». На макетных снимках получены светотени, идентичные светотеням реальной поверхности Марса, что может указывать на действительно пирамидальную форму странных образований. «Пирамиды», темное кольцо и «сфинкс» образуют упорядоченную, сложно построенную систему. Положение и размеры всех фигур как бы взаимосогласованы. Расположение марсианского комплекса сопоставимо с планировкой мексиканских пирамид. Аналогия — в плотном расположении пирамид и одинаковом повороте их осей к меридиану примерно на 16 градусов.»

В монтажно-испытательном корпусе Байконура идут последние приготовления ракетно-космичес- кого комплекса «Протон» — «Фобос-1» к вывозу на стартовую площадку. 7 и 12 июля 1988 года станции «Фобос-1» и «Фобос-2» отправились в многомесячное космическое путешествие

Ниже помещена фотография «сфинкса». Под ней подпись «Овальная формация на поверхности Марса, напоминающая сфинкса. Снимок с «Викинга-1»».

Еще ниже рисунок с надписью: «Реконструкция «марсианского сфинкса», выполненная американским исследователем В. Хайном.»

Помню, какую сенсацию вызвала эта публикация. Когда к нам из ИКИ и ГЕОХИ приехали ученые-планетологи, мы забросали их вопросами относительно марсианских «пирамид» и «сфинксов». Они ответили примерно так: «Ложитесь на диван и смотрите долго на ковер. Что только вам на нем ни увидится!» Неужели конец и этой легенде?

Но вернемся еще раз к каналам.

Напомним, что Дж. Скиапарелли «обнаружил» и нанес на карту около 100 каналов — темных полос, которые пересекали сушу и как бы соединяли различные моря. Прямолинейность полос позволила Дж. Скиапарелли сделать вывод, что каналы представляют собой борозды или углубления природного образования, служащие для протока воды. Каналы не оставались неизменными, они расширялись, сужались, раздваивались и вновь соединялись. Все эти особенности каналов он объяснял сезонными климатическими изменениями, приводившими к таянию снега и увеличению или уменьшению стока воды.

Так вот, при анализе снимков, переданных с борта станций, каналы обнаружены не были. Что же в таком случае видели земные наблюдатели? Ряд ученых полагает, что каналы Марса — это тектонические долины, возникающие вдоль глубинных разломов (тектонические движения — движения планетной коры, изменяющие ее строение). Наибольшая длина этих форм достигает 500 км, что сопоставимо с крупными линейными зонами разломов Земли. Другие считают, что «эффект каналов Марса» представляет собой не что иное, как восприятие ряда плохо различимых точек или пятен, находящихся на одной прямой.

Глаз человека обладает выработанной миллионами лет способностью «схватывать» и даже угадывать то, что видно плохо, что различается с трудом. Возможно, когда-то это было очень полезно. Дело в том, что если глаз и можно уподобить фотокамере, то только «думающей» фотокамере. Информация, которая поступает от глаза в мозг, уже обработана и сжата в миллионы раз. Таково соотношение между числом чувствительных элементов в сетчатке глаза и нервных волокон, соединяющих глаз с мозгом. Эта система обработки особенно чувствительна к линейным структурам. Если ряд плохо различимых точек находится примерно на одной линии (прямой или кривой), мы воспринимает их как линию. Так, космонавты легко различают из космоса железные и шоссейные дороги, след за кормой корабля, линии электропередач. Легко подсчитать, что для этого острота зрения должна в 10—20 раз превосходить «положенные» человеку 25—30 угловых секунд. Читатель легко может убедиться в собственных «необычных способностях»: натянутый вдали провод он сможет различить под углом всего 1—2 угловых секунды. Не у всех людей эта способность видеть линии вместо плохо различимых точек одинакова. Поэтому Ловелл совершенно искренне утверждал, что видит каналы, а, скажем, А. Холл, открывший очень маленькие луны Марса, каналы не видел.

Именно такими цепочками пятен и оказались каналы. Обработка марсианских фотографий показала, в частности, хорошую сходимость линий каналов со скоплениями кратеров и зонами тектонических разрушений. Места пересечения каналов, так называемые оазисы, совпадают с участками наибольшей плотности кратеров или разрывных нарушений.

Сейчас каналами принято называть некоторые естественные формы марсианского рельефа. Например, такие, как система узких параллельно расположенных трещин. Они вытянуты в линию и тянутся на огромные расстояния — до 1800 км. Глубина их достигает нескольких сот метров при ширине не более одного километра.

Особое внимание привлекли формы рельефа, напоминающие земные речные долины. Ведь реки, вода — это возможная жизнь, если не сейчас, то в прошлом.

Кроме форм, сходных с речными долинами, наблюдаются типичные овраги. По своим размерам они не уступают некоторым «речным долинам» Марса и намного превосходят земные овраги.

Несмотря на сходство марсианских долин с земными, у них есть и целый ряд различий. Во-первых, если их длина соизмерима с длиной земных рек, то ширина их значительно больше, и сформировались они, по-видимому, без влияния тектоники. Об этом свидетельствует отсутствие террас. Меньше и извилистость марсианских рек, а острова более вытянутые.

Наилучшим образом строение крупных марсианских долин объясняется, если принять, что они образовались внезапно, катастрофически, при прохождении большого количества воды. Это объяснило бы и большую ширину долин, и преобладающую их прямолинейность, и отсутствие террас.

Если принять гипотезу катастрофического образования долин, то возникает вопрос, откуда взялось такое громадное количество воды?

По-видимому, основным ее источником могла быть мерзлота. Причинами же ее таяния могли служить или резкое потепление климата, или излияние магматических расплавов на поверхность в виде вулканической лавы. Но для марсианских долин характерна значительная глубина — 1—2 километра. По мнению ряда исследователей, углубление русел происходило таким образом: вода могла течь под слоем льда, образовавшегося вследствие того, что замерзание воды на поверхности происходило быстрее, чем ее испарение. В результате этого под ледяным панцирем вода, испытывая высокое давление, могла интенсивно углублять русло.

Дать точный ответ, когда сформировались марсианские долины, то есть когда по ним текли реки на Марсе, трудно. Ясно, что они моложе кратерированных равнин, в которые они врезаны.

В 1974 году советские автоматические станции, а в 1976 году американские выполнили прямые исследования марсианской атмосферы. Давление оказалось равным в среднем 0,005 атмосфер.

Было установлено, что атмосфера Марса на 95% состоит из углекислого газа. Имеются незначительные количества кислорода (всего 0,15%), водяного пара и озона. Обнаружен инертный газ аргон — 1,6%. Азота чуть больше — 2,7%.

Предметом научных споров долгое время оставался состав полярных шапок. Их белый цвет позволял предполагать, что они сложены из льда. При этом было известно, что размеры полярных шапок периодически изменяются. Зимой они увеличиваются, летом — уменьшаются. Это объясняли тем, что с наступлением весны лед тает, выделяя воду. Однако в 1969 году космические станции передали информацию, что полярные шапки состоят не из обычного водного, а из сухого льда — замерзшей углекислоты. Температура полярных шапок оказалась очень низкой — минус 125° С, как раз такой, при которой происходит конденсация углекислого газа. Позже, однако, выяснилось, что в состав полярных шапок все-таки входит также некоторое количество обычного льда.

Постепенно с уточнением состава атмосферы стала ясна огромная роль полярных шапок в физике атмосферы планеты. В отличие от Земли, где формирование метеорологических процессов в основном определяется взаимодействием между атмосферой и океаном, на Марсе важнейшее значение имеет сезонный обмен между атмосферой, полярными шапками и грунтом.

Значительную роль в этом обмене должен играть и водяной пар. Содержание воды в атмосфере Марса в среднем в 1000 раз меньше, чем в земной атмосфере, и составляет лишь 10—20 микрон осажденной воды, а в полярных районах еще меньше, по крайней мере в 10 раз. Вместе с тем измерения, выполненные с помощью искусственных спутников «Марс-3» и «Марс-5», показали, что в отдельных районах содержание воды может достигать 100 микрон.

Осенью с понижением температуры до минус 73° С происходит вымораживание паров воды из марсианской атмосферы и образование устойчивого снегового покрова, состоящего из водяного льда.

Этот покров распространяется к югу и ложится на поверхность океанической равнины, на песчаные формы, кратеры, однако не перекрывает их полностью в силу своей незначительной мощности — всего доли миллиметра. Зимой при дальнейшем понижении температуры образуется сначала газ гидрат, который при еще более низкой температуре разлагается на твердые углекислоту и воду. Температура стабилизируется при минус 125° С. Это минимальная температура на поверхности Марса.

Весной при таянии полярной шапки образуются огромные массы углекислого газа, которые выбрасываются в атмосферу и повышают давление над полярной шапкой. Формируются сильнейшие ветры, скорость которых иногда превышает 100 м/с. Они несут большие массы газа в осеннее полушарие. Там идет их конденсация. Вероятно, ветрам сопутствуют мощные вихри. Они поднимают с поверхности рыхлого грунта мелкие частицы. С усилением ветра количество пыли, поднятой в атмосферу, может стать очень большим. Здесь уже начинает действовать антипарниковый эффект, о котором говорилось выше: пылевые облака перехватывают значительную часть солнечной энергии и температура поверхности падает. Создаются большие местные перепады температур, благодаря которым ветры еще больше усиливаются.

Существует гипотеза о периодическом полном таянии льда полярных шапок. Дело в том, что из-за отсутствия массивного спутника наклонение оси вращения Марса меняется значительно больше, чем у Земли,— от 35 до 15° (в настоящее время— около 24°) с периодом около 120 тысяч лет. При максимальном наклонении лед на полюсах может полностью растаять, при минимальном — может вымерзнуть значительная часть атмосферы. Соответственно примерно в 10 раз будет изменяться среднее давление.

Если это так, то на смену нынешнему оледенению планеты через десятки тысяч лет придет потепление, давление в атмосфере возрастет, сухие русла рек наполнятся водой.

Цветные снимки хорошо передают естественную окраску поверхности планеты. Характерный красноватый оттенок придают ей гидраты окислов железа — гетиты, которые образуют примесь (до 10%) к основной составляющей поверхности — кремнезему. В последнее время появились данные о том, что в районах с особенно темной поверхностью присутствуют ферросиликаты.

В ходе полетов автоматических межпланетных станций было установлено отсутствие у Марса достаточно сильного магнитного поля, которое могло бы предохранить

поверхность планеты от бомбардировки заряженными частицами. Очень разреженная атмосфера, состоящая в основном из углекислого газа, низкие температуры и отсутствие магнитного поля — все это, безусловно, сильно ослабило позиции сторонников «населенного» Марса. Однако вопрос о жизни на этой планете до сих пор еще остается открытым. И американские «Викинги», как говорилось, несмотря на комплексный характер экспериментов на посадочных блоках не смогли дать на него ответа.

Конечно, определение следов какого-либо проявления жизни с помощью автоматических средств — проблема чрезвычайной сложности. Одно дело исследовать незнакомый грунт в земной лаборатории, под микроскопом, с помощью различных хитроумных научных инструментов, специальных анализов. Другое — автоматом на чужой планете.

Вспоминает заслуженный летчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза М. Л. Галлай.

«Дело было во время подготовки к пуску автоматической космической станции на одну из планет. И сама станция, и ракета-носитель уже были доставлены на космодром.

Туда же съехались члены технической комиссии по пуску, главные конструкторы отдельных систем, ученые, представители фирм-изготовителей отдельных устройств и агрегатов, имя которым — легион. Шли последние, самые горячие недели подготовки к пуску.

И тут-то выяснилось, что комплект исследовательской аппаратуры, предназначенный для станции, «не проходит» по весу. За последние сорок с лишним лет я не упомню случая, чтобы в авиации (а космонавтика, что ни говорите, если не дочь, то во всяком случае близкая родственница авиации) какая-нибудь вновь созданная конструкция оказалась легче, чем было первоначально запроектировано, или хотя бы уложилась в свой первоначальный проектный вес.

Но в авиации перетяжеленная конструкция — дело хотя и не очень приятное, но все же не смертельное: какие-то данные машины несколько ухудшатся — вот и все.

Иначе обстоит дело в космонавтике. Наличные энергетические ресурсы ракеты-носителя позволяют вывести на космическую орбиту вполне определенный груз — и ни килограмма больше! Хочешь не хочешь, а вес корабря надо приводить к этой единственно возможной цифре.

Протекает сей процесс достаточно бурно. Гневные разносы («Вы же полгода считали и пересчитывали...»), взаимные претензии («Это не у нас перетяжелено»), ссылки на высокие авторитеты («Этим экспериментом интересуется сам...»), как и следовало ожидать, ни к какому, как говорят дипломаты, конструктивному решению не привели. Оставалось одно — что-то выбрасывать. А вот что именно — это должен был решать технический руководитель пуска Сергей Павлович Королев.

А он, покопавшись во всевозможных чертежах, перечнях и списках, остановил свое внимание на одном из приборов. По идее, этот прибор, будучи доставленным на поверхность упомянутой планеты, должен был определить, есть ли на ней органическая жизнь, и передать полученный результат по радио на Землю. Излишне говорить, насколько ценны для науки были бы достоверные данные по этому вопросу. Но в том-то и дело, что только действительно, по-настоящему достоверные!.. Судя по дальнейшему развороту событий, ход мыслей Королева привел его именно к этому «но». А за размышлениями, как всегда, у него незамедлительно последовало дело: главный конструктор дал команду:

— Отладить прибор по полной предпусковой программе, погрузить на «газик», вывезти в степь за десять километров от нас и там оставить. Послушаем, что он будет передавать...

Выполнить это решение было нетрудно: рыжая, выжженная степь вокруг космодрома лежала на все четыре стороны света до самого горизонта.

Прибор был отлажен, задействован, погружен на «газик», заброшен в степь и по прошествии положенного времени выдал в эфир радиосигналы, из расшифровки каковых с полной определенностью следовало, что жизни на Земле — нет.

И вопрос — по крайней мере для данного пуска — был решен.

Не следует, однако, усматривать в рассказанной сейчас истории один лишь анекдот: не так уж прост был создатель злополучного прибора. Оказывается, следы человеческой цивилизации, да и вообще следы жизни на нашей планете, если смотреть на нее со стороны, бросаются в глаза не так уж сильно...

...Возможно, что требовала усовершенствования конструкция прибора. Не исключено, что нужно было изменить методику его использования. Словом, отвергать саму идею исследований такого рода, конечно, не приходилось. Это было очевидно всем, а Королеву — больше, чем кому-либо.

Но способ решения задачи, вполне практической,— что снимать в первую очередь с корабля? — примененный в данном случае, для Королева, как мне кажется, очень характерен. Даже если в этой истории и есть что-то от легенды. Хотя старожилы королевского КБ решительно настаивают: все точно, ничего от легенды тут нет».

Но вернемся, однако, в 1976 год, к миссии «Викингов».

Портативные химические лаборатории обоих аппаратов произвели анализ грунта планеты. Перед ними стояла задача узнать, есть ли в почве Марса микроорганизмы. Для этого необходимо было выяснить три главных вопроса. Первый — происходят ли на планете процессы фотосинтеза, то есть усвоения углекислого газа на свету? Далее, существует ли обмен веществ — метаболизм? И, наконец, происходит ли газообмен с атмосферой почвенных микроорганизмов?

Вероятность обнаружения жизни, аналогичной земным микроорганизмам, оценивалась не менее 40%.

Работа космических лабораторий была полностью автоматизирована, и никаких отклонений в их работе не наблюдалось, но результат оказался неоднозначным. Если на первый вопрос ответ был отрицательным, то на второй и третий ответ при желании можно считать положительным, хотя и очень непохожим на то, что ожидалось. Реакции, которые длятся на Земле до двух недель, здесь завершились за двое суток.

Может быть, марсианские микроорганизмы гораздо активнее земных? Или причина кроется в неизвестных химических свойствах грунта планеты?

Но, пожалуй, наиболее сокрушительный удар был нанесен по надеждам найти микрофлору. Любая известная нам форма жизни при разложении выделяет органические летучие вещества. Был создан специальный очень высокочувствительный прибор, в котором образец грунта должен был нагреваться. Выходящие из него газовые продукты разложения подвергались тщательному анализу. Чувствительность прибора к примесям достигала десятимиллиардных долей. В дополетных испытаниях он обнаруживал в образце земного антарктического грунта массой всего 0,1 грамма более 20 органических соединений!

После посадки на поверхность Марса был исследован ряд образцов грунта планеты, взятых с глубин от 4 до 6 см. Зарегистрировано выделение сравнительно больших количеств кислорода, водяного пара и углекислого газа. Следов органических соединений обнаружено не было.

И все-таки, есть ли жизнь на Марсе?

Вспоминая все, что сегодня известно об этой планете, ученые говорят, что даже не имея доказательств существования жизни на Марсе, трудно найти и обосновать причины, по которым ее там не могло бы быть.

Словом, нерешенных проблем и вопросов в понимании природы Марса достаточно. И задача планируемых исследований — ответить хотя бы на некоторые из них.

Сейчас самое время познакомиться с научными экспериментами, по изучению Марса, которые предусматривались проектом «Фобос.

Но прежде порассуждаем вот о чем.

Допустим, какие-либо инопланетяне, совершая полет по запланированному маршруту, завидев издали голубую планету — нашу Землю, решают изменить курс, опуститься на ее поверхность, осмотреться и улететь по своему маршруту. Топлива у них недостаточно, чтобы как следует осмотреть с небольшой высоты всю планету, и они совершают прямую посадку, скажем, в середине Тихого океана. Или в центре Антарктиды. Или в глубине пустыни Сахары. «Неинтересная планета,— будут рассказывать они по возвращении на родную землю,— одна вода, вода, вода... На тысячи километров вокруг». Или: «Один лед, куда ни поглядишь!» Или: «Безжизненный песок. Раскаленный грунт. Разве там могут обитать разумные существа?»

А ведь Марс по своему рельефу еще сложнее Земли.

Освоение Марса, видимо, задача отдаленного будущего. Но пилотируемая экспедиция — дело вполне реальное. Однако, куда направить стопы первым людям, прибывшим на Марс? Прежде всего, безусловно, в самый перспективный район с точки зрения возможности биологической или бывшей (палеобиологической) активности любых форм жизни. Но прежде такой район надо выявить, доставить оттуда грунт на Землю. А для этого нужно привезти грунт не только из этого района. Но чтобы выявить перспективные районы, требуется весьма тщательно изучить природу планеты с помощью автоматов. Природу не только поверхности, не только низин, где теплее и влажнее, но и пространства, окружающего планету,— ионосферу, атмосферу. Ибо без знания неба планеты, ее «воздушной» среды нельзя уверенно летать к Марсу и на Марс.

Программой «Фобос» предусматривалось проведе- ние целого ряда экспериментов, в том числе лазерное зондирование поверхности спутника, его исследования с помощью малых зондов. Дистан- ционный лазерный масс-спектрометрический ана- лиз грунта планировали произвести с расстояния около 50 метров. По времени пролета испарив- шегося вещества от поверхности должен был определяться элементный и изотопный состав грунта Фобоса

Вот и получается логическая цепочка изучения и освоения Марса на первом этапе: исследование планеты автоматическими аппаратами типа «Фобос» — выделение наиболее перспективных районов — высадка марсоходов, сбор образцов грунта, доставка их на Землю — выделение самого перспективного района — посадка в этот район корабля с людьми.

Ну, а теперь поговорим о том, как планировалось исследовать Марс аппаратом «Фобос».

Мощные научные приборные комплексы станции должны были заняться изучением поверхности и атмосферы Марса. Программой полета предусматривалось проведение телевизионной съемки поверхности планеты с высоким разрешением. Ее рассчитывали провести в трех спектральных каналах сразу. Затем наземная ЭВМ из черно-белых снимков синтезирует цветной, подобно тому, как это было сделано с фотопортретом кометы Галлея. Задачи радиометрических и фотометрических измерений — поиск районов вечной мерзлоты, а также очагов выделения внутреннего тепла, получение тепловой карты, изучение суточного и сезонного температурного режима, определение тепловой инерции грунта. Планируется получить данные о минералогическом составе поверхности планеты.

Регистрация гамма-излучения Марса с борта автоматической межпланетной станции «Марс-5» в 1974 году позволила впервые определить характер марсианских пород в обширном районе экваториального пояса планеты. Цель нового эксперимента — определение содержания основных породообразующих элементов — магния, алюминия, серы, железа и других — естественных радиоактивных элементов — урана, тория и калия. Это позволит выяснить характер пород, их химический состав. Сведения о концентрации урана, тория и калия могут использоваться также для изучения тепловой истории Марса.

Проектом предусматривалась серия экспериментов по изучению атмосферы и ионосферы Марса. Планировалось, в частности, измерение распределений по высоте концентраций озона, водяного пара, молекулярного кислорода, пыли, температуры и давления, сезонных, суточных и локальных изменений параметров атмосферы, а также соотношения между дейтерием и водородом. Методика измерений основана на регистрации спектра солнечного излучения, просветившего атмосферу Марса.

Одновременные измерения вертикальных профилей озонного слоя, водяного пара, температуры и давления должны были обеспечить получение информации по фотохимии атмосферы Марса и устранить, как надеялись ученые, существующую неопределенность в фотохимических моделях.

Ученые рассчитывали получить новые данные о резервах воды на Марсе, ее вертикальном и горизонтальном переносе.

Измерения молекулярного кислорода и углекислого газа необходимы для получения сведений о динамике газообмена между атмосферой и полярными шапками, о причинах зарождения пылевых бурь.

Определение соотношения между дейтерием и водородом прольет свет на прошлое планеты и поможет объяснить причину исчезновения жидкой воды на планете.

Изучение ионосферы Марса предполагалось проводить методом импульсного радиозондирования. Известно, что в зависимости от концентрации заряженных частиц в плазме электромагнитное излучение либо проходит через нее, либо отражается. Зондируя ионосферную плазму набором радиоимпульсов, которые последовательно отразятся от ее различных слоев, можно точно измерить время, затраченное каждым импульсом на путь туда и обратно. А следовательно, определить толщину слоев, высоту, на которой они находятся, и другие данные, характеризующие структуру этой оболочки планеты.

До недавнего времени ионосферу Земли зондировали снизу, используя наземные ионосферные станции, потом сверху, оснащая ими искусственные спутники Земли, например «Интеркосмос-19». А вот исследования ионосферы других планет таким способом задумали проводить впервые.

Но почему подобные тонкости важно знать? А дело в том, что, по современным воззрениям, образование магнитных полей планет тесно связано с их внутренним строением.

Исследование марсианской, как и земной, ионосферы важно и само по себе. Кроме того, оно позволит прояснить вопрос о природе магнитного поля Марса.

Как известно, межпланетное пространство заполнено солнечным ветром — потоками плазмы, непрерывно испускаемой Солнцем. И все планеты как бы погружены в эту плазму, которая, по сути, является средой их существования. Солнечный ветер чрезвычайно разрежен: в одном кубическом сантиметре содержится не более нескольких десятков частиц. Очень мало и магнитное поле солнечного ветра — оно составляет всего лишь десятичные доли величины магнитного поля Земли. Тем не менее планеты заметно реагируют на солнечный ветер.

Например, когда солнечный ветер достигает окрестностей Земли, земное магнитное поле останавливает его довольно далеко от поверхности нашей планеты, на расстоянии примерно в 60 тыс. км. При этом со стороны Солнца магнитное поле Земли оказывается «поджатым», а магнитные силовые линии «заметаются» солнечным ветром с дневной стороны на ночную. В результате образуется вытянутая в форме кометы область — магнитосфера Земли. Солнечный ветер в эту полость непосредственно не проникает, поэтому ионосфера Земли оказывается защищенной от него.

А что происходит у Марса? Есть ли у него собственное магнитное поле?

Анализ результатов измерений, выполненных с помощью советских автоматических станций (на американских аппаратах не было соответствующих приборов), позволил прийти к выводу, что собственное магнитное поле у Марса есть, но очень слабое. По-видимому, оно в десятки тысяч раз слабее, чем у Земли. Поэтому пока не ясно, может ли оно служить таким же щитом от солнечного ветра, как земное поле для нашей планеты.

Если Марс, как и Земля, защищен магнитным полем от солнечного ветра, то его верхняя ионосфера должна вести себя так же (или похожим образом), как земная. Если ионосфера Марса похожа на венерианскую, то, значит, его магнитное поле настолько мало, что солнечный ветер «не замечает» его присутствия.

В то же время имеется теория о том, как образуются магнитные поля планет и как они связаны с их внутренним строением. Из этой теории, в частности, следует, что планета, обладающая собственным магнитным полем, должна достаточно быстро вращаться и иметь жидкое ядро.

Близкие значения средних плотностей Венеры, Земли и Марса послужили основанием для создания сходных моделей их внутреннего строения. В таком случае отсутствие собственного магнитного поля у Венеры можно было бы объяснить ее медленным вращением (период вращения Венеры— примерно 243 суток). На Марсе сутки длятся 24 ч 30 мин 35 с. Вместе с тем его магнитное поле, как уже отмечалось, невелико. Не является ли это свидетельством существенного отличия внутреннего строения Марса? По некоторым представлениям, масса его жидкого ядра не превышает 1% от общей массы планеты. Ученые надеялись, что радиолокационное зондирование ионосферы Марса, предусмотренное проектом «Фобос», поможет ответить на этот вопрос.

Аппарат включал в себя и специальный большой плазменный комплекс, который во время движения по околомарсианской орбите должен был давать информацию об особенностях обтекания планеты солнечным ветром и характеристиках ее магнитосферы.

Первые исследования магнитосферы и ее взаимодействия с солнечным ветром были выполнены в 1971—1974 годах с борта советских искусственных спутников Марса. Была обнаружена ударная волна, шлейф магнитосферы, определены ее форма и размеры, получены свидетельства существования собственного слабого магнитного поля и обнаружена горячая плазма. В результате анализа этих данных были получены представления о внешних оболочках Марса и о процессах, протекающих в околопланетном пространстве.

Однако, поскольку орбиты этих спутников мало соответствовали задачам исследований магнитосферы планеты, эти представления носят, естественно, ограниченный характер. В то же время очевидно, что ввиду малости собственного магнитного поля планеты взаимодействие солнечного ветра с верхней атмосферой и ионосферой Марса должно играть большую, если не определяющую роль, в магнитосферных процессах.

Из-за отсутствия в прежних экспедициях к Марсу приборов, измеряющих разные параметры плазмы, нет данных о характеристиках ионов, знание которых особенно важно для такой планеты, как Марс.

В последние годы стало также ясно, что прогресса в понимании физических процессов, происходящих в магнитосферах планет, можно достичь, лишь обладая информацией о распределении заряженных частиц.

Проектом «Фобос» были предусмотрены широкие исследования распределения ионов и электронов в окрестностях планеты. Этот эксперимент позволил бы получить трехмерную функцию распределения электронов и основных типов ионов в окрестностях Марса и в солнечном ветре.

Методика эксперимента является дальнейшим развитием масс-спектрометрических исследований, выполненных ранее в советско-шведских экспериментах.

Одним из основных методов в исследовании плазмы, в том числе космической, является изучение плазменных волн. Исследования плазменных волн позволяют в ряде случает обнаружить новые явления, которые не удается зафиксировать другими методами измерений. Эта особенность так называемой волновой диагностики была, в частности, хорошо продемонстрирована в исследованиях, выполненных вблизи Земли, Венеры, Юпитера, Сатурна и кометы Галлея.

Такие волновые эксперименты вблизи Марса ранее не проводились.

Измерения магнитного поля должны были выполняться двумя феррозондовыми магнитометрами.

Вот такая огромная научная лаборатория размещалась на борту космического аппарата «Фобос».

Мы считали, что «наука» будет довольна.

Ну, а теперь о последней (четвертой) цели экспедиции к Марсу. Последней по повествованию, но важной по смыслу.

В первой главе мы рассказали о том, как были открыты две маленькие луны Марса — Фобос и Деймос, какие загадки загадали они ученым. Теперь расскажем о них как объектах исследований и о том, как должны были изучать их новые космические аппараты.

Спутники Марса очень малы. Их масса примерно в 10 тысяч раз меньше того, что можно было бы ожидать для лун Марса, если их выбрать из существующих астероидов. Свифт угадал расстояние, на котором находится Деймос: 20 070 км от поверхности планеты. Но это не внутренняя, а внешняя луна. Фобос удален от поверхности планеты всего на 6 тыс. км. Это в 64 раза ближе, чем наша Луна. Удивительно, что оба спутника находятся почти на круговых орбитах. Удивительно потому, что неправильные формы Фобоса и Деймоса позволяют видеть в них типичные астероиды, в древнейшие времена захваченные Марсом. А пояс астероидов, расположенный по соседству, сыграл большую роль в формировании рельефа планеты. Период обращения Фобоса 7 часов 30 минут, Деймоса — 30 часов 18 минут. Среди множества особенностей Фобоса есть и такая: он восходит на западе и заходит на востоке, к тому же по 3 раза в сутки. Фобос представляет собой небесное тело неправильной формы, обколотое со всех сторон ударами метеоритов.

Если бы нашу Луну можно было разместить на территории СССР, она заняла бы пространство от Северного Ледовитого океана до южной границы. Фобос свободно вписался бы в пределы Московской кольцевой автодороги. Его максимальные размеры составляют 21 X 26 км. Деймос еще меньше—12 X 13 км. Открытие Фобоса и Деймоса наземными средствами не противоречит тому, что сказано выше о предельном разрешении для телескопов — около 300—600 км: одно дело различить малоконтрастные детали, другое — спутник на черном фоне неба.

Своей большой осью Фобос и Деймос всегда направлены к центру планеты; иначе говоря, они, подобно нашей Луне, всегда обращены к Марсу одной стороной.

Средняя плотность Фобоса составляет около 2 г/см³, его масса равна 2 триллионам тонн, что в 100 миллионов раз меньше массы Марса. На первый взгляд кажется, что притяжение такого тела должно быть ничтожным. Человек, который на Земле весит 60 килограммов, на Фобосе весил бы только 30 граммов. И все-таки передвигаться там было бы не опасно: улететь с Фобоса от толчка ногами смог бы только человек, который на Земле может прыгнуть в высоту 2,5 метра. Это близко к мировому рекорду. Вся поверхность Фобоса покрыта толстым слоем черной пыли. Ее отражательные свойства ниже, чем у сажи.

Фобос не может состоять из плотных, переплавленных вулканическими процессами пород, из которых сложена кора и мантия планет земной группы: у него слишком мала средняя плотность.

Спектральные исследования изменений отражательной способности Фобоса показали, что они имеют такой же характер, как у углистых хондритов — хорошо известного типа каменных метеоритов. Более того, для подобного состава как раз характерна низкая плотность пород.

Деймос, судя по отражательным свойствам поверхности, состоит из того же материала, что и Фобос. Однако рельеф Деймоса иной: поверхность его не изрезана бороздами, нет также ни одного крупного кратера, а многие мелкие кратеры и каменные глыбы полностью или частично засыпаны слоем реголита толщиной в несколько десятков метров.

Вследствие малой массы Фобос и Деймос не должны были претерпеть существенных геологических изменений с момента образования Солнечной системы около 4,5 млрд. лет назад и, очевидно, сохранились в состоянии, близком к первоначальному. Реголит — поверхностный слой — под действием солнечного ветра и бомбардировки метеоритами, несомненно, подвергся определенной переработке. Поэтому изучение грунта марсианских спутников даст возможность судить не только об условиях формирования тел Солнечной системы, но и о их последующей эволюции.

Таким образом, исследования и самого Марса, и его спутников представляют чрезвычайно большой интерес для науки. Ответы на многие вопросы, которые планируют «задать» им ученые, помогут лучше познать основы природы Земли, приблизиться к пониманию причин, обусловивших ее уникальность, приведших к возникновению и бурному развитию жизни лишь на одной из семейства планет.

Леонид Васильевич Ксанфомалити главу о Марсе из упоминавшейся выше книги лукаво заключает так:

«Изучение Фобоса и Деймоса очень важно: не исключено, что они сохранились еще с тех времен, когда не было даже самих планет. Если когда-нибудь удастся доставить образцы грунта с Фобоса и Деймоса, они будут представлять большую ценность для космогонической науки».

Таким образом, он как бы предлагает нам новое нелегкое задание. Может, когда-нибудь нам его удастся выполнить...

А пока с целью комплексного исследования Фобоса программой полета предусматривается приближение космического аппарата к его поверхности на несколько десятков метров и проведение исследований на «бреющем полете» состава грунта Фобоса. Суть эксперимента в следующем. Крохотный участок его поверхности площадью всего один квадратный миллиметр освещается лазерным лучом. Благодаря высокой точности его фокусировки плотность энергии в освещенном пятне составит более 10 мегаватт. При этом пыль, покрывающая поверхность тонким слоем, моментально, со взрывом, испарится. Специальный масс-спектрометр определяет состав частиц, достигших борта космического аппарата, по времени их пролета от поверхности спутника до аппарата. В течение одного цикла измерений планировалось зарегистрировать примерно миллион частиц.

Уместно подчеркнуть: этот уникальный космический лазер предназначен сугубо для мирных научных целей. По данным, полученным с его помощью, можно было бы судить о составе коренных пород, из которых образовалась пыль.

Методика другого активного эксперимента, который планировалось осуществить, основана на инжекции (испускании) потока ионов криптона плазменной пушкой. Выбитые им из поверхностного слоя грунта вторичные частицы анализируются по их массовым спектрам, зарегистрированным на борту космического аппарата. И эта плазменная пушка служит только науке.

Телевизионная съемка Фобоса, как и Марса, должна была выполняться одновременно в трех спектральных диапазонах. Планировалось синтезировать затем из черно-белых изображений цветные снимки, на которых планировалось различать детали поверхности с линейными размерами больше 6 сантиметров. Предполагали одновременно проводить спектрометрирование снимаемых участков в 14 зонах спектра.

Входящее в состав видеоспектрометрического комплекса запоминающее устройство рассчитано на регистрацию 1100 полных кадров (три телевизионных кадра и спектрограмма) с последующей передачей их на Землю. Эти изображения и спектрограммы поверхности позволяют составить топографические, структурно-морфологические и другие карты Фобоса и осуществить координатную привязку всех выполненных измерений.

Изучение рельефа, поверхностной структуры и электрофизических характеристик грунта планировалось выполнять методом радиозондирования с борта космического аппарата, когда он будет дрейфовать на небольшой высоте над поверхностью Фобоса.

Исследования спутника Марса планировали проводить не только с самой межпланетной станции. Научные приборы были установ- лены также на долгоживущей автономной станции и передвижном зонде, которые станция должна была доставить на поверх- ность Фобоса

Планировался эксперимент по изучению теплофизических и отражательных свойств поверхности Фобоса, исследованию его минералогического состава. Одна из главных особенностей эксперимента — его комплексный характер. Измерения должны были выполняться одновременно комбинированным радиометром, фотометром и инфракрасным спектрометром.

После того как космический аппарат приблизится к Фобосу на расстояние нескольких десятков метров, от него отделятся небольшие посадочные зонды...

Оставим на время посадочные зонды: теперь самый подходящий момент подробнее познакомиться со схемой полета межпланетных станций или, как окрестили ее журналисты, с одиссеей по имени «Фобос».

Мы уже кое-что узнали о служебных системах кораблей, о научных экспериментах, которые должны проводиться с борта станций. А теперь о том, как это происходит в динамике. Как и планировалось, 7 июля 1988 года с космодрома Байконур стартовал ракетно-космический «поезд»: ракета-носитель «Протон» — разгонный ракетный блок «Д» — космический аппарат «Фобос-1». 12 июля того же года в полет ушел «Фобос-2»...

Но здесь в своем рассказе я сильно забежал вперед.

Одна за другой отработали три ступени носителя «Протон», сброшен головной обтекатель, предохранявший станцию. Теперь «связка», состоящая из разгонного блока и космического аппарата, управляется, как у нас принято говорить, только «с головы», иначе говоря, бортовым управляющим комплексом космического аппарата. Производится первый запуск двигателя блока «Д», и «связка» выходит на орбиту искусственного спутника Земли. Около часа блок «Д» и аппарат совершают «пассивное» движение по околоземной орбите. Затем они разворачиваются таким образом, чтобы сопло двигателя блока смотрело в нужную точку пространства.

Производится второй запуск двигателя блока «Д». Он разгоняет аппарат изо всех сил и, «обессиленный», отстыковывается. Запускается двигатель автономной двигательной установки космического аппарата. После набора необходимой скорости он выключается. Космический аппарат «Фобос» выходит на выгодную с энергетической точки зрения гелиоцентрическую (околосолнечную) орбиту, ведущую его к Марсу.

Раскрываются панели солнечных батарей, выдвигаются антенны, штанги выносных датчиков научных приборов. Центр дальней космической связи начинает «беседу» с аппаратом по радиоканалу. Узнает о «самочувствии», проверяет, как сработали механизмы раскрытия элементов конструкции, проводит траекторные измерения.

Как ни точно сработали системы носителя, разгонного блока и корабля, небольшие ошибки выведения неизбежны. Их необходимо как можно скорее компенсировать. Однако и для этого существует оптимальный момент. Затягивать с коррекцией траектории не следует: иначе от двигателя потребуется больший импульс, а значит, и больший расход топлива. Но и торопиться не стоит: необходимо точнее определить истинную траекторию движения. Поэтому в первые дни полета проводятся интенсивные траекторные измерения.

Данные о том, когда, куда и насколько надо будет «подвернуть» корабль, передаются с Земли на борт аппарата. А уж БУК затем «командует» аппаратом: ориентирует его по светилам, разворачивает на нужный угол, приказывает включить двигатель, а затем, когда аппарат получает нужное приращение скорости, выключает АДУ. Теперь можно спокойно лететь почти до самого Марса.

Перелет по маршруту Земля — Марс занял около 200 суток, то есть почти семь месяцев. На трассе полета научные приборы проводили исследования Солнца и космического пространства. За несколько дней до подлета к планете повторили коррекцию траектории движения «Фобоса-2» («Фобос-1» к этому времени был «потерян», но об этом чуть ниже).

Подойдя к планете, космический аппарат осуществил с помощью АДУ мощное торможение и перешел на сильно вытянутую эллиптическую околомарсианскую орбиту, расположенную над экватором планеты. Перицентр (самая ближняя к центру Марса точка орбиты) составила примерно 4200 километров, апоцентр (самая дальняя точка) — 84 000 километров.

Освоившись на первой эллиптической орбите, аппарат перешел на вторую — с перицентром 9800 километров. Напомним, что перицентр почти круговой орбиты Фобоса составляет 9400 километров. На эллиптических орбитах космический аппарат проработал около 20 суток. Это время он использовал не только для баллистических измерений, но и для изучения Марса, окружающего его пространства. Но все равно эти орбиты были еще временными, или, как говорят баллистики, промежуточными, потому что главные события — впереди.

По команде с Земли станция перешла на круговую экваториальную «орбиту наблюдения», высотой 6270 километров над поверхностью Марса. Это приблизительно на 350 километров выше орбиты Фобоса. После выхода на орбиту наблюдения автономная двигательная установка отделилась. Теперь вся надежда только на прецизионную установку системы ориентации и стабилизации.

На орбите наблюдения основное внимание уделяется Фобосу, но и о Марсе не забывают.

Здесь интенсивно работает ВСК — видеоспектрометрический комплекс. Благодаря ему получают высококачественные изображения Фобоса, в том числе на фоне Марса. Последнее чрезвычайно важно для решения навигационных задач полета. Только изучив с большой точностью параметры орбиты Фобоса, можно будет продвигаться к нему поближе.

На орбите наблюдения космический аппарат находился 25 суток, после чего был переведен на первую синхронную с Фобосом орбиту.

Поскольку точных сведений об орбитах марсианских спутников нет, станция вновь провела навигационные измерения параметров своего движения относительно Фобоса, затем, уточнив в процессе телевизионных съемок формы и детали его рельефа, «стала подбирать» район сближения и посадочную площадку.

Тем временем наземные вычислительные комплексы, завершив обработку поступившей информации, готовились передать на борт команду: перейти на вторую синхронную с Фобосом орбиту. А дальше согласно программе полета события должны были развиваться следующим образом.

При снижении, когда до поверхности останется 35 км, косморобот возьмет управление на себя.

Управление полностью будет осуществлять БУК, а ему будут помогать радиотехнические средства сближения. Один за другим, передавая друг другу эстафету, сработают радиовысотомеры больших и средних высот, «доплер», рентгеновский высотомер малых высот.

Когда же аппарат опустится ниже и зависнет на 50-метровой высоте, начнется один из самых «экстравагантных» моментов программы «Фобос». Пройдя участок зависания на бреющем полете (со скоростью около 2 м/с — лишь не намного быстрее пешехода),— косморобот дистанционно исследует химические и физические свойства грунта.

На высоте «зависания» в течение пятнадцати минут намечено выполнить комплексные исследования, включающие телевизионную съемку, радиопросвечивание внутренней структуры Фобоса, лазерное и ионно-лучевое облучение его поверхности с испарением его вещества. В конце участка «зависания» с борта станции десантируются зонды.

Затем, все так же в автоматическом режиме, она будет отдалена от Фобоса на заданную орбиту искусственного спутника Марса для продолжения выполнения научных задач экспедиции. В их число входит проведение впервые съемок невидимой в данный момент с Земли стороны Солнца в различных диапазонах. Эти данные позволят заблаговременно предупредить о процессах, происходящих на нашем светиле, например, о зарождении вспышек.

Дистанционные исследования поверхности Марса и его атмосферы в видимом, ультрафиолетовом, инфракрасном и гамма-диапазонах с орбиты его искусственного спутника — это и продолжение работ, начатых советскими и американскими космическими аппаратами в семидесятых годах, и одновременно начало нового этапа. Важнейшая задача здесь — выявить на Марсе увлажненные районы, наиболее предпочтительные с точки зрения поисков признаков жизни,— будущие посадочные площадки для аппаратов земного происхождения.

Прежде чем рассказать о том, что должны были делать на поверхности Фобоса посадочные зонды, сделаем стоп-кадр.

Представьте себе, что на дне фобосианского кратера стоит марсианин и во все глаза наблюдает, как к нему приближается НЛО. Объект ему явно нравится: красивые ажурные формы, короткое яркое пламя, бьющее из многочисленных колокольчиков-сопел. Марсианин не сомневается, что внутри летательного объекта находится инопланетянин, который управляет им: так плавны и «умны» движения аппарата. НЛО все ближе и ближе. Вспыхивает тонкий, как клинок шпаги, лазерный луч. Вот-вот аппарат приземлится. Марсианин бежит к нему, бежит приветствовать брата по разуму. И вдруг объект, качнув темно-синими крыльями, взмывает вверх и... улетает.

«Но почему, почему он не сел?» — недоумевает марсианин.

Точно такой же вопрос задавали разработчики проекта «Фобос» и управленцы. Образовались две яростно спорящие группы.

Одни напоминали: на Луну садились, на Венеру садились... Аппарат должен сесть и на Фобос, провести исследования места посадки.

Другие возражали: гравитация спутника слишком слабая, при посадке большой тяжелый аппарат может опрокинуться.

Им возражали первые: надо отработать причаливание, потом после исследований попытаться взлететь.

Вторые не сдавались: идти сразу на причаливание к «астероиду», характеристики которого плохо известны,— авантюра. Не взлетим. И потом — какой интерес провести исследования в одной точке! Ведь появились методы дистанционного зондирования, которых раньше не было.

Первые: надо посидеть на поверхности — ради интересов науки. Спуститься на расстояние вытянутой руки и не попытаться сесть? Нет, история нам этого не простит!

Споры могли продолжаться до бесконечности, если бы стороны не пришли к разумному техническому компромиссу: с самого аппарата провести зондирование поверхности Фобоса и сохранить машину для дальнейших исследований Марса, Солнца, космического пространства. А на поверхность опустить небольшие посадочные зонды.

Итак, аппарат перед тем, как удалиться от спутника, с помощью манипулятора извлечет из своих «недр» ДАС (долгоживущую автономную станцию) и разожмет объятия. Тут же сбрасывается зонд по имени «Шар». Автономная станция-зонд закручивается, как волчок, для устойчивости движения и летит к поверхности.

Первыми коснутся грунта Фобоса выступающие контактные датчики посадочного блока. Они тут же выдадут команду: «заякориться на поверхности». Раздастся взрыв пиротехнических зарядов. Из причального устройства вырвется и вопьется в грунт якорь-гарпун. Подобные меры предосторожности отнюдь не лишни: ведь сила тяжести на Фобосе в 2000 раз меньше земной. Поэтому для сохранения устойчивого «штатного положения станций» — посадочной плитой вниз — она должна надежно «вцепиться» в поверхность. Затем раскроются элементы конструкции ДАС, панели солнечных батарей, и датчики научной аппаратуры обратятся к Солнцу.

Одна из задач ДАС — длительные измерения орбитальных параметров Фобоса. Поскольку спутник Марса значительно больше и массивнее аппарата, влиянием не гравитационных сил на движение Фобоса можно пренебречь. Весьма слабо воздействует на спутник и нерегулярность распределения масс внутри него. В этих условиях подача радиосигналов бортовым передатчиком ДАС и их прием 70-метровыми антеннами в Евпатории и Уссурийске, а также 64-метровой антенной под Москвой позволили бы провести уникальные исследования по небесной механике, уточнить ряд важнейших параметров Солнечной системы, что крайне важно для будущих полетов к Марсу и другим планетам, их спутникам.

А как же собирались принимать телеметрическую информацию ДАС, когда она оказалась бы вне зоны радиовидимости с территории нашей страны? В этом случае в работу включатся радиотелескопы, расположенные в Западной Европе, Северной и Южной Америке, Африке и Австралии.

Еще один интересный эксперимент, требующий большого времени для своего проведения, связан с исследованием либрации Фобоса, а именно его периодических маятникообразных колебаний под влиянием притяжения Марса и Солнца. Положение спутника предполагали определить по радиоинтерференционным измерениям сигналов от находящихся в разных местах передатчиков, а положение Солнца независимо фиксировать направленным на него оптическим датчиком ДАС.

И, наконец, еще один длительный эксперимент — регистрация сейсмометром шумов, вызванных гравитационным полем Марса и тепловым расширением пород Фобоса при его переходе от дня к ночи, падением метеоритов. Фобос, как полагают некоторые планетологи, должен буквально «трещать» под воздействием этих факторов.

Само собой разумеется, что ДАС занялась бы исследованиями и самого грунта — его структуры, физико-химических свойств. И хотя, как уже говорилось, основной объем информации по элементному составу рассчитывали получить с помощью лазерного зондирования, эти прямые измерения были бы не менее важны, скажем, для калибровки аппаратуры, последующей интерпретации дистанционных измерений. С этой целью на посадочном аппарате были установлены устройство виброизмерений, которое может определять несущую способность грунта, рентгенофлюоресцентный спектрометр и спектрометр обратного альфа-рассеивания для определения химического состава поверхностного слоя грунта, телевизионная система для получения панорамы места посадки, термодатчики для определения температуры на поверхности Фобоса.

А что же «Шар»? Отделившись от АМС и совершив посадку, он выпустит «усы» устройства ориентирования. Затем, опираясь на них, приведет себя в рабочее положение и приступит к измерениям физико-механических свойств грунта. Полученную информацию он передаст через аппарат на Землю. Каждый из циклов работы — а всего их планируется около 10 — завершится 20-метровым прыжком аппарата с помощью устройства отталкивания. Успокоившись, зонд-попрыгунчик вновь готов к работе.

Вот такой получился проект. С. П. Королев на вопрос журналистов, любит ли он фантастику, когда-то ответил так: «Предпочитаю фантастику в чертежах». Думаю, проект по своей смелости достоин памяти Циолковского и Королева. Дело оставалось за «малым» — его осуществлением.

«Идея использования подобной техники столь новаторская, что потрясает умы»,— заявил, ознакомившись с проектом, один из американских ученых-планетологов. Поскольку в 1990 году и США намерены запустить космический корабль для исследования Марса с орбиты, то, по мнению ведущих специалистов, координация программы этого полета с итогами проекта «Фобос» позволила бы достичь максимальных научных результатов.

Итак, проект «завязан». Теперь его хозяевами становятся конструкторы. Это по их чертежам будет изготовлена каждая деталь — от огромной обечайки до микроскопического штифтика, каждый узел, каждый механизм, каждый агрегат. Это по их чертежам будет построена удивительная, невиданная, ни на что не похожая конструкция.

Один проектант как-то признался мне: «Кажется, машину свою я представляю до винтика, а когда появляется конструкторский макет, я не узнаю ее. И вновь приходится привыкать».

Конструкторы применили на «Фобосе» немало новинок, особенно оригинальны разработанные ими механизмы раскрытия элементов конструкции: панелей солнечных батарей, штанг, антенн, привод поворотной остронаправленной (параболической) антенны, привод открытия защитной крышки АДУ и т. п.

А затем проект вступает во владения технологов. Это по разработанным ими технологическим процессам будут рождаться и абсолютно круглые баки, и легкие плоские ажурные панели солнечных источников тока, и хитроумно петляющие, словно ручейки в половодье, электрические жгутики бортовой кабельной сети. Это они обеспечивают цеха, испытательные станции и стенды необходимой технологической оснасткой, без которой нельзя ни изготовить механизм или агрегат, ни собрать «изделие», проверить, заправить и запустить его. Немало пришлось поломать голову технологам, специалистам в области материаловедения, чтобы изготовить для двигательной установки вытеснительные пакеты, способные годами находиться в агрессивной жидкости, подобрать сплавы, не боящиеся гидразина и продуктов его разложения.

Потом конструкторские чертежи и схемы, карты технологических процессов по «кольцевой почте» попадают в производственные цеха. От них зависит многое, едва ли не все. От того, насколько хорошо изготовят элемент, узел, механизм, агрегат, зависит качество их работы. Надежность машины зависит от тысяч факторов, так или иначе на нее влияет каждый, кто к ней прикасается: от проектанта до испытателя — «пускача» и управленца, от главного конструктора до рабочего-транспортника, от академика до грузчика-такелажника. Но основное, главное рождается здесь, в производственном цеху.

За работу отвечает и начальник цеха, и контролер. Но главное — совесть рабочего. Именно от ответственности рабочего больше всего зависит успех дела.

Из агрегатных цехов и смежных объединений, из академических и отраслевых институтов, от зарубежных фирм и предприятий в наш сборочный цех начинают прибывать механизмы и агрегаты, блоки и системы, научные приборы и научные комплексы.

Если бы нашим сборщикам предстояло собрать лишь две летные, или, как говорят, «штатные», машины, то это было бы для них, что называется, семечки. Когда же рождается новое поколение космических машин, к летным объектам прибавляются десятки объектов различных модификаций, предназначенных для наземных испытаний или экспериментальной отработки.

Ключевой пост в производстве машин занимает, конечно, начальник сборочного цеха. Сейчас возглавляет цех Саша Иванков. Почему вдруг «Саша»? Жили мы с ним когда-то в одном доме, помню его улыбчивым, приветливым, трудолюбивым мальчишкой. А сейчас Александр Алексеевич — совсем еще молодой человек — один из самых уважаемых людей на заводе. Нелегкий у него пост: здесь надо быть и жестким, суровым, безжалостным чиновником, и тонким дипломатом, и хорошим инженером, и превосходным диспетчером, и «бездушным бюрократом», ставящим выше всего и всех Инструкцию, и ниспровергателем всяческих предписаний, тормозящих и запутывающих живое дело, и требовательным начальником, и внимательным и чутким членом коллектива.

А сборщиков и агрегатчиков объединяет, координирует, направляет начальник производства со своим штабом — планово-диспетчерским бюро. Диспетчер знает все! Так у нас считает любой член коллектива. И по каким только вопросам ни обращаются к нему — диспетчеру, обычно молодой женщине, обремененной тысячами забот: от домашнего телефона какого-либо неожиданно понадобившегося специалиста до специальной гайки, затерявшейся где-то на потоке.

Машины, предназначенные для наземных испытаний, поступают в «безжалостные» руки испытателей-экспериментаторов. Это они их ломают, трясут, жмут, давят, крутят, бросают, «отстреливают», бьют, «морят» теплом и холодом, дают им воздух и полностью отнимают его, кидают «из огня да в полымя». И все для того, чтобы те, летные, не сломались, не согнулись, выдержали жар Солнца и космический вакуум, жесткий норов ракеты-носителя и тяжелые объятия далекой планеты.

Сложное хозяйство у Владимира Ивановича — руководителя экспериментаторов. Центрифуги и вибростенды, термокамеры и барокамеры, газы и жидкости, огонь и мороз.

Аппарат обязан выдержать все нелегкие факторы полета, динамические воздействия. Вот аппарат испытывают на виброперегрузки. Он стоит на вибростенде, его жестоко трясет. То быстрее, то медленнее, то сильнее, то слабее. Вокруг стоят конструкторы во главе со своим начальником Сашей Моисеевым (теперь, конечно, Александром Александровичем — лауреатом и прочее, и прочее) — Юрий Малинкин, Вячеслав Заболотов, Николай Кузьмичев. Здесь и экспериментаторы: теоретик кандидат технических наук Леон Погосян (да-да, и среди испытателей есть теоретики), Михаил Льдов, Иван Дойников.

Кто больше волнуется? Мне кажется, что конструкторы. Испытатели должны правильно задать режим. А конструктор (кажется слышно, как бьется у него в этот момент сердце) ждет: выдержит ли его механизм эту тряску. Он бы так не волновался, если бы выделили ему на его узел килограммы (такую конструкцию сотворил бы — трактором не сломать), а то дали считанные граммы...

Не все гладко получается. Кое-что бывает и ломается. Возникают вредные резонансы. Как будто верно притерты элементы всей конструкции, а резонансы нежелательные «позванивают». Когда что-то не получается, собираются у Владимира Алексеевича Серебренникова. Под его началом и конструкторы, и экспериментаторы. Это разумно. Конструкторы конструируют, испытатели ломают. Кто из них прав? Кто их примирит? Споры заканчиваются разумными техническими компромиссами, но не в ущерб надежности машины.

На центрифуге машина испытывается на перегрузки. Теперь у нас новая, мощная центрифуга. Впервые крутили не фрагменты, а машину целиком. Выдержала, родная.

При отделении ступеней ракет-носителей возникают знакопеременные перегрузки, ударные нагрузки. Последние возникают и при посадке станций, зондов на поверхность небесного тела. Испытывают аппараты и на них. А еще есть натурные отстрелы: проверяют, как аппарат отделяется от блока «Д».

Много и тщательно «возятся» с двигателями. Здесь и так называемые холодные сливы, и огневые испытания двигательных установок в огромных защитных камерах, где лишь с помощью телевидения наблюдают, что творится внутри. Существуют и климатические испытания агрегатов, блоков, приборов в термобарокамерах. Затем все изделие, целиком, укутанное в специальную шубу — экранно-вакуумную слоистую теплоизоляцию — помещают в большую вакуумную камеру. В ней — почти космический вакуум. С одной стороны светит «Солнце» — специальный солнечный имитатор. Станцию заставляют работать в таких — почти космических — условиях. Конечно, предварительно включают систему терморегулирования аппарата. Выдержала — получай путевку в космос! Видите, опять «почти». Потому что полностью, один к одному, космические условия на Земле не создашь. «Кое-что» остается, как говорится, за кадром. Все равно до конца все на Земле не проверишь, не испытаешь. Космос есть космос. И только он примет окончательный экзамен.

Нет человека, который смог бы побывать на всех испытаниях, взглянуть на них хотя бы одним глазком. Как это сделать, когда испытания идут одновременно в сотнях мест, когда их география — вся страна: Камчатка и Средняя Азия, Прибалтика и Урал, Волга и Крым, пол-Европы (заграничной).

Радиовысотомеры-вертиканты (больших высот), радиовысотомеры средних высот, посадочный доплеровский радиолокатор облетывали на вертолетах и самолетах, «катали» на выносных стрелах огромных кранов.

Раскрывали двадцатиметровые антенны в «невесомости» в отсеке самолета Ил-76, проверяли работу ДАС в условиях пониженной гравитации, сбрасывали его и второй зонд «Шар» с вертолетов.

На «пилюгинской» фирме, на АЦК (аналого-цифровом комплексе), проверяются БУК, правильность рассчитанных уставок — директивных кодовых чисел, логика функционирования комплекса, всевозможные варианты маневров, вырабатываются подходы к управлению всей машиной.

Затраты, понятно, немалые. Но... скупой, как известно, платит дважды.

Эстафета создания машины движется дальше. Вот и контрольно-испытательная станция...

Только для ясности изложения строится подобным образом рассказ о рождении машины. Дело в том, что кроме множества прямых связей между проектантами и конструкторами, технологами и производственниками, конструкторами и экспериментаторами, схемщиками и испытателями, конструкторами и испытателями и т. д. существует одновременно великое множество обратных связей между этими специалистами. И, бывает, такой клубок закрутит жизнь, что не знаешь, за какой конец потянуть и с какого конца его размотать. Но это — жизнь! Реальная, неприукрашенная. И, случается, такое выявляется на испытаниях, что и проектанту приходится кое-что менять в своем, как говорится, «обсосанном и облизанном» со всех сторон проекте.

Особенно нелегкие клубки закручиваются на заводских испытаниях, в КИСе предприятия, когда все системы, агрегаты и узлы сходятся вместе в работе. Возглавляют сейчас испытания в КИСе технический руководитель — представитель конструкторского бюро В. П. Никитин и заместитель начальника подразделения Б. В. Панин.

Сигналы с долгоживущей автономной станции готовились принимать все крупнейшие радио- телескопы Европы и Азии, Северной и Южной Америки, Африки и Австралии

Да, нет уже в КИСе его сильного командира Александра Александровича Флорова: он сейчас возглавляет коллектив одного из солидных подразделений КБ. Его отсутствие, конечно, ощущается. Но выдержанный, с уважением относящийся к представителям КБ, смежникам и к своим товарищам по работе, работоспособный Борис Владимирович Панин тоже хорошо справляется с делом. Много сил и энергии отдает испытаниям Владимир Павлович Никитин.

Я еще застал время, когда электрические испытания машин строились по следующей схеме (возможно немножко утрирую, но смысл, думаю, не искажаю): кнопка — провод — реле; реле — провод — лампочка; опять кнопка — провод и т. д.

Современные электрические испытания — это диалог наземного компьютера с бортовым, наземного микропроцессора с бортовым, наземного компьютера с наземным, бортового с бортовым. Такие лихие закручиваются сюжеты! Тут «ломиком да топориком» не возьмешь. Нужны опытные программисты, знатоки вычислительной техники, специалисты конца двадцатого века. Сейчас «умная» наземная аппаратура и проверит, и подскажет.

Но роль человека по-прежнему основная: он и идеолог, и контролер, и врачеватель.

Взять, к примеру, бортовой управляющий комплекс. Или МРТК — магистральный радиотехнический комплекс. На земле, если надо, им помогут. А вот в космосе и БУК, и МРТК обязаны справиться сами.

Отвечают кисовцы и за проверку бортовых систем корабля на электромагнитную совместимость. Космонавтов, перед тем, как уйти им в совместный полет, проверяют на психологическую совместимость. Мы, перед тем, как пустить системы в полет, испытываем их на электромагнитную совместимость. По насыщенности различными радиосредствами, приборами, излучающими во всевозможных диапазонах, не было еще аппарата, сравнимого с «Фобосом». Работают в нескольких диапазонах радиокомплекс, несколько радиолокаторов, включая «доплер», лазер, рентгеновский высотомер, плазменная пушка. И «никто» друг другу не должен мешать! «Никто» не должен и вносить искажения в показания научных приборов, к примеру, магнитометров, плазменных измерителей.

«Живой» аппарат, до предела заполненный аппаратурой, штатной и контролирующей, помещают в так называемую безэховую камеру, исключающую отражение радиоволн.

Включают все системы и наблюдают, насколько уверенно работает каждая из них в общей компании. И каждая должна быть хоть и в тесноте, но не в обиде. Есть русская поговорка: «Всякая сосна своему бору шумит». Так же, как сосна, каждый прибор обязан «шуметь только своему бору».

Нелегко бывает примирить все системы, все приборы. В ход идут фильтры, экраны, другие «примирители». Но, бывает, ничто не помогает. И тогда приходится чем-то жертвовать.

Между тем, пока идут кисовские испытания машин и проверки систем в безэховой камере, на космодроме Байконур и в Центре дальней космической связи полным ходом идут работы по подготовке к приему машин, управлению ими в полете.

Пультовые МИК КО, заправочные станции, чистовые помещения, испытательные залы, оснащаются новым механо-технологическим оборудованием, новой контрольно-проверочной аппаратурой — пультами, стойками, блоками, новыми радио- и телеметрическими станциями, новыми монтажно-сборочно-стыковочными устройствами. Значительные средства предстоит освоить нашим подрядчикам.

Немало труда вкладывает в подготовку космодрома к испытаниям и запуску космических аппаратов Владимир Тырченко. Мы знакомы с ним более четверти века, до того, как стали работать в «бабакинском» конструкторском бюро, вместе ходили испытателями ракет на подлодке.

Готовятся к работе с «Фобосом» «Гермес» и «Голиаф».

В предыдущей главе я рассказал о крупнейшей в мире полноповоротной антенне РТ-70, с помощью которой шло управление межпланетными станциями «Вега-1» и «Вега-2» из Центра дальней космической связи. И сейчас здесь жарко, как на ударной стройке. Сюда направляются караваны КамАЗов, гудят башенные краны, в коридорах можно встретить сотрудников ведущих научных центров страны.

Главный инженер управления Олег Петрович Зверев рассказывает:

— По сравнению с проектом «Венера — Галлей» радиотехнический комплекс управления для «Фобоса» фактически меняется полностью. Самое главное — переходим с дециметрового диапазона управления на сантиметровый. Это качественный шаг вперед. Какая в этом необходимость? Мы гордились прежним передатчиком «Гулливер» мощностью 80 киловатт. Он прекрасно обеспечил связь с «Вегой»! Но ведь тогда точность измерений координат станций за миллионы километров от Земли была несколько сот метров. Для дециметрового диапазона это предел. А по проекту «Фобос» необходимо достичь точности наведения раз в десять лучше. Иначе «зависнуть» над поверхностью спутника Марса не удастся. А ведь путь до Фобоса в полтора раза длиннее, чем до Венеры. А по законам физики — это гораздо большие потери энергии, потери информации. Выход — переход на сантиметровый диапазон. Это позволит увеличить объем передаваемой информации и обеспечит большую точность наведения.

Именно поэтому была поставлена трудоемкая задача установить на комплексе передатчик нового поколения «Голиаф», работающий в сантиметровом диапазоне. Название объясняется его мощностью — 200 киловатт. Но мы не собираемся заниматься расточительством. Чтобы на ближнем этапе перелета от Земли к Марсу «не стрелять из пушек по воробьям», монтируем еще и радиопередатчик «Гермес», мощность которого в сантиметровом диапазоне равна всего 10 киловаттам.

Таких мощных радиопередатчиков, как «Голиаф», в космонавтике, кажется, еще не было. Ведь если в его сфокусированный луч попадет, скажем, неосторожная птица, не сдобровать ей.

Однако опасная для жизни мощность фокусируется в луче на такой высоте, где «птички» уже не летают. Кроме того, особенность конструкции радиотелескопа РТ-70 состоит в том, что боковое облучение в телескопе сведено к минимуму. Существует закономерность: чем больше антенна и меньше длина волны, тем «острее» луч. А чем «острее» луч, тем лучше антенна улавливает сигнал, приходящий с главного направления.

А сколько выделяет тепла работающий на полную мощь «Голиаф»? Нетрудно прикинуть: если его установить на земле, почва загорится... Есть и такая проблема, и ее тоже нужно решить. Не вдаваясь в подробности, скажу: придется поднять «Голиаф» к самому «донышку» зеркала — на высоту около 55 метров. Мощные насосы будут гонять в высотном контуре охлаждения 40 кубометров холодной воды.

После объяснений главного инженера становится понятно, что делают около антенны гигантские башенные краны. Монтаж сложный, уникальный, но если бы только им ограничивались работы! Ведь РТ-70 включает в себе еще и обширный наземный радиотехнический комплекс управления телескопом.

Около трехэтажного здания выстроились в очередь КамАЗы с длинными прицепами. Идет разгрузка оборудования, в том числе новых электронно-вычислительных машин, которые будут работать в комплексе обработки научной информации. И здесь новшества принципиальные. Объем информации, получаемой по проекту «Вега», позволял многие команды составлять и передавать на борт станций вручную. Обширная программа и сложность маневров, предусмотренных проектом «Фобос», требует переоснащения всего командного комплекса. Теперь сбор данных, обработка результатов, трансляция в научные центры, а также составление команд и передача их на борт станций будут происходить исключительно в автоматическом режиме.

Чтобы точно проложить маршрут к Марсу и Фобосу, астрономам мало знать местонахождение станции. Надо еще вычислить с немыслимой для прежних межпланетных экспедиций точностью параметры орбит всех находящихся по соседству с трассой небесных тел. Попадает аппарат в «неучтенную» зону тяготения, «потянет» его гостеприимная планета за собой — вся эспедиция насмарку. И вот в самом скором времени с помощью РТ-70 начинается точная радиолокация планет.

— Чтобы запланированные маневры прошли «на уровне», необходимы радиолокация Марса, своеобразная космическая разведка местности, уточнение гравитационных констант, масс и фигур планет,— говорит один из ученых, «обкатывающих» новую аппаратуру на радиотелескопе, заведующий лабораторией Института радиотехники и электроники АН СССР А. С. Вышлов.— А сам перелет! Космическое пространство для таких сверхточных задач считать вакуумом, пустотой неправомерно. Микрометеориты, давление солнечного ветра, загазованность от работы самого аппарата — все это искривляет траекторию. Плюс влияние земной атмосферы. Одни только ошибки в измерениях, вызванные метеопомехами, плохой погодой, могут привести к тому, что станции вообще пройдут мимо Фобоса. Все надо учесть, ко всем неожиданностям подготовиться. Разработана схема, по которой во время перелета к Марсу сравнение радиосигнала в разных диапазонах позволит откалибровать трассу, учесть влияние межзвездной среды.

Но, пожалуй, больше всего около антенны представителей Института космических исследований АН СССР. Идет подготовка к уникальным экспериментам, которых еще не знала мировая космонавтика. Ведь обширная научная информация будет передана после первичной оперативной обработки в академические научные центры.

Заканчиваются приготовления к межпланетной экспедиции. Как всегда, последние приготовления — самые «горячие».

Мы уже применяли такие выражения: «Проект «Вега» не имел себе равных по размаху международного сотрудничества». Действительно, специалисты 9 держав принимали непосредственное участие в этом эксперименте, а специалисты еще нескольких стран сотрудничали с ними. Проект «Фобос» по этому показателю превзошел проект «Вега»: эта интереснейшая программа объединяет специалистов 12 стран. Если принять во внимание, что в эксперименте участвует Европейское космическое агентство (ЕКА), в которое входит ряд западноевропейских государств, что принимать сигналы со станций будут все крупнейшие радиотелескопы планеты, то практически весь мир будет связан с этим проектом.

Все научные системы, комплексы и приборы были размещены на обоих космических аппаратах, кроме приборов ИПНМ, «Терек» и 20-метровых антенн РЛК, которые устанавливались только на первом аппарате. Прибор ТЕРМОСКАН и зонд «Шар» были установлены только на втором аппарате.

Определенные трудности возникли сразу после поставки научных приборов и комплексов в Советский Союз, когда в Институте космических исследований начался входной контроль этой техники. Да и как не быть трудностям! Ведь, случается, что две отечественные фирмы, расположенные на одной улице, договориться не могут. А тут как-никак различия в технологиях, элементной базе, оформлении технической документации, даже в обозначении аналогичных понятий, языковой барьер, наконец. Это, безусловно, требует от разработчиков, экспериментаторов, испытателей немалого напряжения сил и чисто человеческого такта.

Но любые препятствия и сложности преодолеваются, когда есть добрая воля. А она есть. И инженер с инженером всегда найдут общий язык. Недаром один умный специалист сказал: «У меня есть идея, у партнера есть идея. Мы обменяемся ими — каждый станет обладателем двух идей».

Когда нашего главного конструктора Вячеслава Михайловича Ковтуненко спросили: «Не ухудшает ли такое обширное международное взаимодействие Вашу работу»?, он твердо ответил: «Нет, не ухудшает, а улучшает. Международное сотрудничество взаимовыгодно. Космос по своей природе должен объединить все народы, поэтому мы в принципе выступаем за широкую международную кооперацию в космических исследованиях, за то, чтобы их плодами пользовались все страны. Вот почему к нашим проектам привлекаются и будут привлекаться специалисты многих государств».

Мы расстаемся с машиной в самый разгар наземных испытаний, когда на стапелях в КИСе, в летающих лабораториях, на грохочущих стендах днем и ночью кипит работа.

Чтобы дать небольшое представление о накале работы, приведу выдержку из стенограммы обычного утреннего оперативного совещания на контрольно-испытательной станции завода. День выбран наугад, просто ткнул пальцем в журнал. Только пришлось аббревиатуры заменить понятными словами, иначе получилась бы полная абракадабра.

Панин. Рассматриваем вторую и ночную смены, план на сегодня. Технологическая машина. Слушаем Вас, Андрей Андреевич!

Ведущий по испытаниям. Проведены закладка уставок на сеанс коррекции, заряд бортовых батарей. Есть замечание: в сеансе без санкционирования включился и выключился БУК. План предлагается такой: разбор замечания, проверка системы терморегулирования, сеанс с БУКом.

Панин. Как с оценкой телеметрической информации по проведенным работам?

Чистова (руководитель группы расшифровки). Очень плохо, Борис Владимирович. Отставание — четыре сеанса.

Панин. Службы, прошу объяснить!

Рыжеусов. Наши специалисты отказываются понимать предъявленные записи.

Зацепин. Гуцаев претензий не высказывал.

Никитин. Надо кончать этот «футбол». Распечатки представить службам. Службы должны письменно выставить замечания. Матобеспечение налажено.

Дьяконов. Нет никакой информации. Липа!

Никитин. Сформулируйте. Положите мне на стол замечания. «Рязанцы» не принимают голословные заявления. Надо конкретно им показать, где у них плохо.

Панин. Записываем: службам сегодня же сформулировать замечания, передать их Владимиру Павловичу. Еще какие вопросы по технологической?

Шишов (руководитель бортрасчета). Установка пиротехники не закончена, хотя срок был — вчера, вторая смена.

Сергеев (представитель производства). Технологи немного запутались. Сегодня закончим.

Панин. А вы сами к проверке готовы?

Баранов (служба электриков). Готовы. Осциллограф есть, переходники получили.

Панин. Еще какие вопросы?

Якобинцев (ОТК). С бортжурналами непорядок. Везде долги. Еще с частных комплексных испытаний.

Никитин. Подтверждаю. Я сам вчера просматривал журналы. Есть проведенные сеансы, но ни подписей, ни замечаний. Безобразие. Делали частные программы, есть четкие заключения, а программы не закрыты. Надо наводить порядок.

Панин. Записываем: ведущему со службами навести порядок в бортжурналах. Даем два дня. Еще какие вопросы? Нет. Переходим к первой летной.

Баранов. Не можем закончить автономные испытания системы терморегулирования: задерживается поставка жгутов.

Диспетчер. Требуем. Не успевает электро-цех.

Сергеев. Вопрос сейчас поставим у начальника производства.

Панин. Что с высотомером малых высот?

Нагорных. Пока ждем. Должны приехать представители с решением. Склоняются к замене рентгеновской трубки.

Панин. Записываем план на сегодня... Переходим ко второй летной... Рассмотрим «Гранат»...

А за окном березы в золоте, освещенные мягким солнцем. Сухо, легкий туманец, прелестное запоздалое второе бабье лето. Но его, как будто, никто не замечает...

Пора, наверное, заканчивать главу о «Фобосе». Главное — мы познакомились с проектом, задачами экспедиции. Ведь где бы я ни поставил точку, она будет иметь относительный смысл.

Может, закончить отправкой машин с завода? Но впереди — космодром. Может, закончить запуском станций? Но впереди — полет. Кажется, логичнее всего завершить главу результатами экспедиции... Но к этому моменту в космосе будет новая машина, а на испытаниях — новейшая...

Так что предоставляю читателям самим отслеживать полет машин и сравнивать, что у нас получилось, а что нет.

А разве может что-нибудь не получиться? Конечно, может. Стопроцентной гарантии дать никто не в состоянии. Это противоречило бы законам создания техники, да и самой жизни.

Я уже делал оговорку: как мы ни испытываем вся и все, сымитировать космос на земле абсолютно точно невозможно. Как невозможно сымитировать полностью пониженную гравитацию Фобоса, его условия, его рельеф. Так что только космос даст ответ, в чем мы были правы, а в чем ошибались. Ошибки учтем. Одни и те же повторять у нас не принято. И вновь — в полет.

Не раз в своих записках обращаюсь я к книгам заслуженного летчика-испытателя Героя Советского Союза Марка Лазаревича Галлая. Это, конечно, не случайно. Книги Галлая «Через невидимые барьеры» и «Испытано в небе» оказали на меня большое влияние в период освоения профессии инженера-испытателя. Они были, без преувеличения, настольными книгами — так много полезного из опыта работы летчика-испытателя находил я в них для себя. Я вовсе не хочу сравнить свою инженерную работу с героической профессией летчика. Преклонение перед профессией летчика-испытателя в нашей среде безграничное.

У М. Л. Галлая встретил я такое суждение: «Известный английский ученый-гидродинамик Фруд закончил свое исследование о качке корабля искренними словами: «Когда вновь построенный корабль выходит в море, то его строитель следит за его качествами на море с душевным беспокойством и неуверенностью, как будто это воспитанный и выращенный им зверь, а не им самим обдуманное и исполненное сооружение, качества которого должны быть ему вперед известны в силу самих основ, положенных в составление проекта».

Если подобное признание справедливо по отношению к морским судам, которые человек строит уже тысячи лет, то что остается сказать о самолетах! Тут же сюрпризам, что называется, сам бог велел быть.

Не знаю, как насчет других божьих повелений, но это выполняется на редкость исправно: недостатка в сюрпризах в ходе летных испытаний почти никогда не ощущается». Сказанное в высшей степени относится и к нашим машинам.

Одно время (особенно до гибели «Чэлленджера» и последовавших за ней аварий нескольких американских ракет-носителей) нас нередко упрекали в том, что процент успешных экспедиций, проводимых впервые, у американских специалистов несколько выше, чем у нас. Здесь необходимо разобраться.

Если взять самый начальный период космических будней, то первые старты у нас были гораздо успешнее. Вспомним запуски первых трех искусственных спутников Земли, первых трех лунников, кораблей «Восток» и «Восход». У них же было больше неудач.

Потом положение выравнялось, а кое в чем они стали нас опережать. Особенно успешно прошла программа «Аполлон» (хотя и тут были неудачи: гибель трех астронавтов во время пожара в кабине корабля при предстартовой подготовке, отказ от посадки на Луну и драматическое возвращение на Землю одного из экипажей). У нас, как известно, «Марс-1», «Венера-1, -2, -3», разработанные и запущенные еще королёвским КБ, не дошли до цели. А на отработку мягкой посадки на Луну были израсходованы пять машин — от «Луны-4» до «Луны-8», и только «девятка» прилунилась. В чем тут дело? Может, мало внимания им уделяли? Вероятно, был такой грех. Очень большой объем работ оказался у королёвцев. Не даром вскоре эта тематика была передана бабакинскому КБ.

Но не только в этом дело. Одна из главных причин неудач — недостаточный объем наземной экспериментальной отработки. Знаете, сколько средств тратят американцы на наземные испытания? 80—85% всех затрат на проект расходуют они на экспериментальную наземную отработку! В те годы мы едва ли дотягивали до половины. И как только подтянулись в этом направлении, результаты не могли не сказаться!

...Идет Совет Главных. Здесь — центр конструкторской мысли. Средоточие всех нелегких проблем, возникающих в процессе испытаний. Здесь принимаются решения о принципиальных изменениях уже испытанных конструкций и даже об исключении некоторых экспериментов. Здесь принимают решение об отправке машин на космодром...

А испытания продолжаются.

«Фобос» — в пути. Впереди главное испытание. Испытание космосом.

Завершив работу над рукописью книги, я сдал ее редактору, а сам вылетел на космодром, полагая, что у меня уже не будет возможности еще раз обратиться к ней. Но время распорядилось иначе...

Итак, наша небольшая группа испытателей прибыла на Байконур 13 мая 1988 года. Мы должны были присоединиться к крупной комплексной бригаде, ведущей отработку межпланетных станций.

Ровно год назад космодром и город Ленинск (административный центр космодрома) посетил Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев. Он ознакомился с образцами космической техники, беседовал с ее разработчиками и испытателями, с жителями города. Михаил Сергеевич посетил Дом пионеров, магазин, спортивный комплекс. Как раз в то время завершалась подготовка к запуску новой мощной универсальной ракеты-носителя «Энергия». Она стартовала через день после отъезда Генерального секретаря ЦК КПСС.

Михаил Сергеевич отметил, что люди живут и работают на космодроме в суровых климатических условиях. «Неправильно,— подчеркнул он,— что в какой-то мере на задворках, на втором плане оказались проблемы быта, социально-культурных условий трудящихся, занятых решением огромных задач».

Кто-кто, а мы, испытатели, хорошо понимаем справедливость этих слов. И вот прошел год. Чем порадуешь, космопорт? Как далеко шагнул ты от своих прежних границ! Много новых красивых жилых домов улучшенной планировки. 6-й микрорайон, обогнав в своем бурном развитии знаменитый 5-й, устремился к аэропорту. Вот новые магазины, школы, детская поликлиника... Мимо памятника погибшим ракетчикам выезжаем к главной площади. Но центральную улицу пришлось объезжать: на ней вскрыт асфальт, снят бордюрный камень, фонарные столбы лежат — улица полностью реконструируется, превращается точь-в-точь в московский пешеходный Арбат.

Пока идет оформление пропусков на место испытаний, прогуливаемся по магазинам. Они по-прежнему не радуют. Особенно неважно с овощами и фруктами. Правда, на дворе середина мая. Но ведь рядом же — благодатные Ташкент, Фергана, Наманган, Алма-Ата! Подумалось: какой же благодарный рынок сбыта — космодром!

И еще: может быть, доживем мы до той поры, когда в раздольной степи возникнут, как белые корабли, десятки просторных гостиниц, пролягут современные автобаны, и тысячи туристов со всех концов света будут слетаться на запуски «Буранов», «Марсов», лунных кораблей.

...Наконец, пропуска получены, мы покидаем город и по старой узкой бетонке «пазик» мчит нас на родную площадку.

Вот вдали показалось несколько машин: «Волга» ГАИ с синей «мигалкой», красный элегантный «Икарус», белый ЛАЗ, голубой «рафик» медпомощи. «Волга» дважды мигнула фарами. Наш водитель принял резко вправо и остановил «пазик» на обочине. Машины промчались мимо. Прилетевший с нами представитель «науки» успел разглядеть некоторых зарубежных коллег, «прилипших» к окнам автобусов.

На другой день в 10.00 эти же машины подкатили к МИККО: они доставили из города зарубежных специалистов, уже неделю находящихся на космодроме и принимающих участие в проверках научной аппаратуры «Фобосов».

Их было сорок два человека: разработчики, изготовители, наладчики, испытатели научных приборов. Сотрудничество по сравнению с «Вегой» стало еще более глубоким и разносторонним.

Повезло иностранным специалистам с погодой: май стоял мягкий, нежаркий.

Обычно в это время уже вовсю «жарит» солнце. Повезло гостям и с пусками различных ракет. Помню, как на «Веге» зарубежные коллеги сетовали: «Мы думали, что на космодроме чуть ли не каждую минуту взлетают ракеты. А мы за всю неделю ни разу не видели старта...» Теперь же ракеты по различным программам стартовали через день-два.

После двух недель работы в МИККО иностранные специалисты улетели в Москву. Некоторые из них еще дважды возвращались на космодром: готовили аппаратуру к запуску.

Должен заметить, что тот момент, когда наша группа появилась на космодроме, был весьма непростым в жизни испытателей. Уже два месяца и двадцать дней упорно вели они предполетные испытания и подготовку к запуску космических аппаратов. До стартов оставалось меньше двух месяцев, а работы — непочатый край. Да и ситуацию, сложившуюся с машинами, ясной назвать было нельзя. «Фобос-1» только что вышел из барокамеры, где проходил повторные испытания на герметичность после замены двух отказавших приборов. Предстоял солидный объем перепроверок. «Фобос-2» должен был «пройти» сложный участок выведения на орбиту, пропущенный ради научных сеансов, «сыгранных» своевременно в присутствии и при участии зарубежных коллег. (Так случается при создании художественного фильма, когда финал снимают раньше начала.) Оба аппарата ожидали свои ДАС — долгоживущие автономные станции, сроки отправки которых на космодром оказались сдвинутыми вправо (сильно затягивались). А ведь предстояла их заправка, затем — проверка, установка на орбитально-пролетные блоки аппаратов, совместные электрические испытания.

Признаюсь, учитывая сложную, напряженную обстановку, я ожидал встретить изрядно уставших, в меру раздраженных испытателей. Каково же было мое удивление, когда я увидел, как разбирали они после оперативки одну замысловатую задачку — без суеты, смело, с озорными шутками! И у меня невольно вырвалось: «А вы тут, оказывается, еще и смеетесь!..»

Спустя несколько дней я уже стал понимать, откуда берутся истоки такой уверенности и жизнерадостности. В коллективе царил отменный микроклимат. Главная заслуга в этом, несомненно, принадлежала техническому руководителю испытаний заместителю главного конструктора Валериану Николаевичу Байкину. Полтора года назад он возглавил коллектив испытателей фирмы.

Другой важный фактор — полную силу набрало наше среднее поколение испытателей — те, кому тридцать плюс-минус два-три года. На мой взгляд, это — золотой возраст для инженера-испытателя: еще свежи в памяти и не устарели знания, приобретен необходимый опыт, здоровье и молодость гарантируют высокую работоспособность. Отработка «Фобосов» совпала с расцветом творческих возможностей лауреата премии Ленинского комсомола электрика Андрея Золотова, механика Сергея Кулакова, пневмогидросистемщика Андрея Калачева и их друзей, вынесших на своих плечах основную тяжесть подготовки машин к старту.

Благодаря самоотверженному труду испытателей, вывоз ракетно-космического комплекса «Протон» — «Фобос-1» на стартовую позицию был произведен точно по графику — 3 июля 1988 года. Неожиданно на старте сложилась весьма непростая ситуация, но и из нее наши стартовики вышли с честью.

7 июля 1988 года. День пуска «Фобоса-1». Запуск произошел в 23 часа 38 минут 4 секунды 325 миллисекунд местного времени, отклонение от расчетного составило всего 19 миллисекунд.

К двум часам ночи — четвертой бессонной ночи наших стартовиков — стало ясно: машина идет к Марсу, замечаний по борту нет. Обычно в таких случаях веселье не стихает до утра. Но сегодня все иначе: над гостиницей — тишина. А после запуска 12 июля «Фобоса-2» испытатели вернулись домой и почти в полном составе ушли в отпуск. Теперь машины — в руках управленцев.

Полет машин складывался удачно. Для космических аппаратов нового поколения — более чем удачно. 16 и 21 июля были успешно проведены коррекции траектории полета, с борта аппаратов изучались Солнце и космическое пространство, а в последних числах июля Центр дальней космической связи услышал многоязычную речь: на специальные, тестовые сеансы с «наукой» съехались десятки иностранных специалистов.

В обычных заботах прошел и август. Управленцы из крымского ЦДКС перебрались в подмосковный ЦУП. Ничего зловещего не предвещал и сентябрь: машины по-прежнему находились в хорошем состоянии.

В пятницу 2 сентября перед началом рабочего дня я увидел в коридоре КБ озабоченных управленцев.

— Что случилось? — спросил я Елену Важнову.

— Нет сигнала с «первой»! — на ходу ответила она.

Через некоторое время управленцы умчались в ЦУП. Начались длительные кропотливые работы по установлению связи с «Фобосом-1». Но он так и не откликнулся...

Как же погиб сложнейший космический аппарат, так нелегко создававшийся многочисленными коллективами?

Кто-то из специалистов высказал мысль: диалог человека с компьютером — сложная проблема последнего десятилетия XX века и будущего XXI века. На мой взгляд, очень верная мысль. «Компьютеро-зависимость» — и благо, и тяжкое бремя современной цивилизации. Одна-единственная ошибка в программе для ЭВМ, неправильное состояние всего одной ячейки в памяти машины могут привести к непоправимым последствиям.

А было так: 25 августа управленцы проводили планирование рядового сеанса связи с «Фобосом-1». Разработчики гамма-спектрометра обратились с просьбой включить их научный прибор в работу 30 августа примерно на десять часов, после чего «сбросить» полученную информацию на Землю. Обычная, тривиальная задача. Инженер-оператор приступил к составлению программы сеанса с учетом рекомендаций «науки». Предоставленная для нашей работы ЭВМ ЦУПа функционирует с различными космическими объектами. Она способна понимать «язык» различных кодов. Надо только ей указать, в каком коде работать. И вот оператор после указания адреса одной из ячеек бортовой программно-временной системы забыл подставить одну-единственную букву. Его непосредственный начальник, проверяя программу, ошибку не заметил. Конечно, программу, прежде чем передать на борт, можно было проверить на математической модели, находящейся в ЦДКС, или на «Фобосе-Т» (технологическом макете), стоящем «под парами» на контрольно-испытательной станции завода. Но управленцы не стали утруждать своих товарищей, считая программу элементарной.

А дальше пошла цепь драматических событий. 29 августа в сеансе связи программу ввели на борт «Фобоса-1». Без той единственной буквы безобидная команда на выключение научного прибора превратилась не в абракадабру, а (вот она трагическая случайность) в «команду-убийцу» на выключение пневмосистемы ориентации и стабилизации.

И вот спокойно летящий, «ничего не подозревающий» аппарат вдруг оказался без «рук», без «ног». Он «увидел», что Солнце отворачивается от его солнечных батарей, но спасти себя не смог: его «спеленали», лишили сил ложной командой. Бортовые батареи — аккумуляторы, не получающие подпитки от солнечных батарей, рано или поздно разрядились, и бортовые радиоприемники и передатчики оказались без питания. В ночь с 1 на 2 сентября ничего не подозревавшие управленцы приступили к намеченному сеансу, но ответный сигнал не получили. Утром они поняли, что натворили...

Месяц непрерывных попыток восстановить связь удачи не принес. Коллектив воспринял неожиданную гибель машины (что называется, на ровном месте) как личную драму.

Академик Р. З. Сагдеев в интервью «Московским новостям» сказал: «В целом это первый обидный сбой в наших исследованиях дальнего космоса за последние пятнадцать лет после неудач в программе исследования Марса в 1973 году». Далее ученый высказал такую мысль: «Может быть, именно столь долгий безаварийный промежуток и привел к самоуспокоенности. Будем надеяться, что случившееся послужит суровым уроком, из которого будут сделаны правильные выводы».

Конечно, были разработаны мероприятия по повышению надежности работ со второй летной машиной. Конечно, вышли приказы и распоряжения «о снижении ответственности, ослаблении требовательности»...

Заметим, что в те же сентябрьские дни непростая, прямо скажем, драматическая ситуация сложилась при возвращении на Землю из космоса советско-афганского экипажа. Как известно, его посадку вынуждены были перенести с 6 на 7 сентября. И в этом случае нештатная ситуация была вызвана, главным образом, ошибкой в диалоге человека с ЭВМ.

...Меж тем вторая машина не без трудностей продвигалась к цели: чуть «скис» один из двух сантиметровых радиопередатчиков, случались сбои в работе некоторых научных приборов. Но на выполнение программы это пока не влияло.

29 января 1989 года космический аппарат «Фобос-2» вышел на расчетную орбиту искусственного спутника Марса.

Начались тончайшие баллистические маневры (о них мы вкратце рассказали выше). В результате целой серии активных операций аппарат подведен к Фобосу. По фотографиям спутника, полученным с борта станции, ученые уже намечают район сближения с Фобосом. Оно запланировано на первую декаду апреля. До решительного шага остается совсем немного времени: счет шел уже на дни и часы.

27 марта 1989 года. «Фобос-2» ведет очередную съемку спутника Марса — одну из самых последних перед посадкой зондов. 18 часов 58 минут 30 секунд. Согласно программе сеанса должен поступить сигнал со станции. Но его нет. В соответствии с инструкцией по нештатным ситуациям управленцы принимают немедленные и энергичные меры по установлению радиосвязи с аппаратом. В результате предпринятых действий с борта «Фобоса-2» в 20 часов 51 минуту был получен сигнал в сантиметровом диапазоне волн, но телеметрическую информацию выделить из него не удалось. А в 21 час 03 минуты сигнал исчез и, как оказалось, навсегда.

Почти двадцать дней и ночей управленцы отчаянно пытались возобновить диалог с машиной. Но безуспешно. Когда стало ясно, что аппарат «замерз», ЦУП принял решение о прекращении работ по программе «Фобос». Так завершилась эта миссия к Марсу.

Что же произошло?

Как только нарушилась радиосвязь с аппаратом, двенадцать групп специалистов оперативно приступили к анализу нештатной ситуации. Исходных данных практически не было: аппарат уходил на развороты для съемки спутника полностью работоспособным и... «не вернулся».

Можно только выдвигать различные версии разыгравшейся драмы. Тот прощальный, быстро и плавно нараставший и так же быстро и плавно угасший радиосигнал показал: скорее всего, аппарат вращается вокруг оси, самой «не благоприятной» для радиосвязи и подпитки бортовых батарей. В чем причина? Она может быть вызвана как внутренним фактором (отказом какой-либо системы аппарата), так и внешним воздействием.

Выступая на Гагаринских чтениях в большом и многолюдном Зале конгрессов гостиничного комплекса «Космос» с докладом «Проблемы освоения Марса», В. М. Ковтуненко высказал предположение, что одной из причин потери связи с «Фобосом-2» мог быть выход из строя ряда элементов микроэлектроники жизненно важной служебной системы.

Выступавший перед ним академик Р. З. Сагдеев не без юмора заметил, что не следует пытаться объяснять гибель машины ее столкновением с таинственным чудовищем. Но вероятность столкновения аппарата с какой-либо частицей плотного вещества нельзя исключить полностью. Одна из двенадцати групп видных специалистов, исследующих метеорную опасность, сделала вывод о возможности существования в окрестностях Фобоса твердых частиц, которые могли повредить космический аппарат. Дело в том, что из-за ударов различных небесных тел по Фобосу, не имеющему атмосферы и не обладающему сильным притяжением, на близких к нему орбитах может скапливаться значительное количество подобных частиц.

Нельзя также полностью исключить факторы радиационной обстановки. Вторая половина 1988 и начало 1989 годов характеризовались повышенной солнечной активностью. Измерения с борта космического аппарата, проведенные незадолго до его «исчезновения», показали особенно мощные пиковые всплески солнечной радиации, Это также могло привести к нарушению в работе электронных схем бортовых вычислительных устройств.

Таковы предварительные итоги экспресс-анализа происшедшего. Окончательные итоги досконального разбора результатов экспедиции — еще впереди.

...В те дни я не раз беседовал со своими друзьями из Института космических исследований. Они единодушно отмечали, что научные результаты экспедиции весьма и весьма ценны. Из 26 крупных экспериментов по причине неожиданного прекращения функционирования станций не проведены всего 6. Многие из проведенных экспериментов принесли замечательные научные данные.

Большой интерес представляют исследования уникальной активной области на Солнце, особенно проведенные с 4 по 18 марта 1989 года. В этот период наблюдались крупнейшие в текущем цикле солнечной активности вспышки рентгеновского и гамма-излучений.

Получена ценная информация о параметрах межпланетного магнитного поля, солнечного ветра, плазменных волн. С помощью рентгеновского телескопа — коронографа ТЕРЕК получено свыше 140 изображений Солнца в рентгеновском диапазоне. Они содержат редкую научную информацию о структуре и динамике активных областей атмосферы Солнца с температурами от нескольких десятков тысяч до нескольких миллионов градусов. Получена любопытная информация по осцилляциям солнечного излучения. Во время вспышки 27 августа 1988 года было получено изображение выброса плазмы на расстояние порядка солнечного радиуса. Эти данные чрезвычайно важны для изучения процессов, происходящих в недрах Солнца.

В период с 17 по 26 сентября 1988 года всеми приборами плазменного комплекса зарегистрированы неординарные характеристики межпланетного пространства. Предварительный анализ показывает, что эти особенности могут быть связаны с влиянием хвоста магнитосферы Земли на межпланетную среду.

Регулярно проводились исследования космических всплесков жесткого гамма-излучения. Зарегистрировано более ста гамма-всплесков, а также большое количество барстеров — вспыхивающих рентгеновских источников. Всплеск, зафиксированный 24 октября 1988 года, является «мировым рекордсменом» по мощности и интенсивности из всех астрофизических событий, которые когда-либо регистрировались из космоса.

Исследования поверхности Марса проведены в инфракрасном и гамма-диапазонах. Причем тепловые изображения марсианской поверхности получены впервые в истории космонавтики. Их пространственное разрешение составило 2—3 км. Оказалось, что тепловые изображения более контрастны, чем обычные телевизионные снимки, и позволяют выделить значительно больше подробностей.

Экспресс-анализ указывает на значительные вариации спектральных отражательных характеристик поверхности Марса, существенно меняющуюся степень гидратации пород (взаимодействия воды с различными химическими соединениями), признаки наличия осадочных пород.

Все это позволит построить подробную карту яркостных температур вблизи экватора, альбедных, теплофизических, минералогических и микроструктурных характеристик марсианского грунта.

Проведено 25 измерений спектра солнечного излучения, прошедшего через атмосферу Марса, при различных высотах над лимбом планеты. Измерения позволяют определить содержание и вертикальное распределение озона, кислорода, паров воды, углекислого газа, пыли, а также построить температурные профили атмосферы.

Выполнены измерения магнитного поля, электромагнитных волн и заряженных частиц в окрестностях «красной планеты». Анализ прямых измерений пока не дал убедительных доказательств существования собственного магнитного поля Марса. Однако он показал, что ионосфера Марса является мощным источником тяжелых ионов, «убегающих» в межпланетную среду, а спутники планеты Фобос и Деймос образуют при взаимодействии с солнечным ветром заметные плазменные шлейфы.

Были проведены исследования Фобоса методами дистанционного зондирования в инфракрасном диапазоне, а также с помощью телевизионной съемки. В ИК-диапазоне пространственное разрешение составило 0,5 км. При этом удалось отснять примерно четверть поверхности спутника. Предварительный анализ показывает значительную неоднородность состава грунта, более низкое, чем ожидалось, содержание воды в минералах.

Зарегистрированная вечерняя температура поверхности Фобоса не превышает 300 К (27°С).

Получено 37 высококачественных телевизионных изображений и спектрограмм с расстояний 200—1000 километров. Пространственное разрешение на лучших снимках поверхности Фобоса — около 40 м. Полученные данные (после детальной обработки) помогут уточнить сведения о либрационном и орбитальном движении Фобоса, его фигуре, массе, плотности, локальном альбедо.

Так что эта марсианская экспедиция советских межпланетных станций внесла значительный вклад в сокровищницу общечеловеческих знаний о природе космоса.

Преждевременное завершение миссии «Фобосов» получило большой отклик средств массовой информации как в нашей стране, так и за рубежом. Спектр их оценок был довольно широк.

Узнать, как отозвалась зарубежная пресса, оказалось совсем нетрудно. Я зашел в отдел научно-технической информации, нажал на несколько клавиш, и на терминале замелькали строчки. Вот материалы стремительно отреагировавшей газеты «Бостон глоб». Возможные причины неудачи обсуждает Агентство Франс Пресс. Откликнулись солидный журнал «Авиэйшн уик энд спейс текнолоджи» и респектабельная газета «Вашингтон пост»...

Никакого злорадства. Сочувствие. Объективность:

«Самая смелая межпланетная экспедиция Советского Союза... Фотографии Фобоса имели хорошее качество и могли бы стать дополнением к данным, полученным в результате полетов американских станций «Маринер» и «Викинг»...»

«Мы получили от станции «Фобос-2» столько данных, что их обработка займет несколько лет»,— сообщил Режан Грар, руководитель эксперимента по плазменным волнам, подготовленного Европейским космическим агентством...

«С борта зонда были переданы телефильмы и термические снимки поверхности Марса прекрасного качества... Настойчивость русских, которые сталкивались с неоднократными неудачами, является отличительной чертой советской космической программы... Они всегда предпочитают вести конструкторские разработки на основе летных испытаний. Но у них раньше никогда не было гласности...»

Это строки из сообщений различных западных газет.

«Ну, а Ваше личное мнение, уважаемый автор? — вправе спросить читатель.— Экспедиция «Фобос» — успех или неудача?» Если бы я был посторонним наблюдателем и изучал эту страницу советской космонавтики как беспристрастный историк, то ответ, наверное, был бы таков:

«Мыслить следует диалектически. А потому указанный полет — это одновременно и успех, и неудача. Это одновременно и «незавершенка», и новая ступень к познанию Вселенной».

Но как «старый испытатель», который знает, с какой попытки посадили мы на Луну свою машину, сколько раз штурмовали мы небо Венеры, пока не достигли ее поверхности, сколько машин потеряли у марсианской твердыни, уверенно скажу: «То, что сделано по программе «Фобос» — это успех».

Действительно, создана новая интересная космическая машина. Успешно, как говорится, с первого захода, точно вышла она на траекторию полета, прошла всю трассу до Марса, вышла на орбиту его искусственного спутника, совершила много сложнейших маневров и неплохо поработала. Первые летно-космические испытания, естественно, выявили и ряд ее недостатков. Хочется верить, что после их устранения она еще послужит науке.

Экспедиция к Марсу 1988—1989 годов завершена.

Да не убудет у нас разумной настойчивости.

Летать надо...