Загадки марсианских лун

Люблю бывать в проектном отделе. Там я частый гость. Интересно наблюдать, как зарождается проект, генерируются первые идеи, делаются первые еще робкие шаги по созданию новой космической машины, которая должна будет добыть человечеству новые научные данные.

Неверно было бы считать, что мы, испытатели, знакомимся с машиной только тогда, когда она поступает к нам на заводские испытания. Нет, почти с самого начала мы участвуем в проектировании межпланетной станции, отстаивая свои — эксплуатационные — интересы. Ведь машину надо не только изготовить. Ее необходимо проверить, заправить, состыковать с ракетой-носителем и, наконец, запустить. А для этого она должна обладать определенной технологичностью, ремонтопригодностью. Чтобы не пришлось в процессе испытаний, скажем, заменяя один «забарахливший» блочок, разбирать полмашины. Вот и воюем мы почти с самого начала с проектантами, конструкторами, ищем разумные технические компромиссы, ибо заправочные горловины, электрические контрольные разъемы и прочие приспособления наших машин для них — досадная помеха, увеличивающая массу аппарата, которой всегда не хватает.

Кстати, встречаются еще в различных отраслях машиностроения предприятия, где испытатели знакомятся с машиной только на этапе испытаний. В таких случаях очень трудно, а порой и невозможно, избавить конструкцию от проявляющихся пороков.

Дважды пришлось написать слово «почти». Это не случайно. Надо все же признать: нас подключают к проектированию, когда аппарат уже вырисовывается, а до той поры вход во владения проектанта разрешен только с идеями, но не с требованиями.

Итак, однажды я вошел в большой светлый зал проектного отдела, увешанный крупными фотографиями наших «Лун», «Венер» и «Марсов» и многочисленными календарями, рекламирующими советский цирк, советских кинозвезд и зарубежные товары. Привычно свернув направо, я подсел к столу «марсианина» Владимира Асюшкина. Знаком с ним давно. В свое время руководителем его дипломной работы «Посадка на Марс» был сам Главный — Георгий Николаевич Бабакин.

Поработав пару лет на фирме, Володя ушел в аспирантуру. Через четыре года вернулся кандидатом технических наук. Он невысок, худощав, резок в движениях и высказываниях, не терпит пустословия и словоблудия, относит себя к «воинствующим пессимистам».

«Марсианин», то есть специалист, занимающийся Марсом (а у нас есть еще «лунатики», «земляне» и «венеряне»), рисовал что-то карандашом на листе бумаги. Тут же стирал и вновь рисовал. Что было изображено на исчерканном до предела листке, понять не представлялось возможным. Я спросил:

— Что это?

— Фобос!

- ?

— Да, проект машины, которая должна исследовать Марс, Фобос и Деймос. Ну-ка, придумай название проекту!

— Проект «Мефодий»! — выпалил я.— «М» — Марс, «Фо» — Фобос, «Д» — Деймос.

— Не пойдет.

— Почему?

— Отдает чем-то библейским.

— Тогда — «Марсофод».

— Уже лучше. Но смахивает на марсоход. А это другая тема.

— Надо подумать...

— Думай, думай... Многие уже давно думают, а ничего путного не получается. Пока называем просто «Фобос».

— А на какой год планируется экспедиция?

— Хорошо бы стартовать в 88-м. Энергетика хорошая получается. Полтонны одной только «науки» вывести можем!

Я задумался. Если удастся запустить машину в 1988 году, то это означает, что разрыв между предыдущим стартом к Марсу составит пятнадцать лет. Добрую половину космической эры. Почему же целых 15 лет мы не летали к Марсу? Причин тут несколько.

Во-первых, в эти годы мы вели интенсивнейшие исследования Венеры. Практически в каждое стартовое окно уходили к Утренней звезде советские межпланетные станции. Вспомним. 1975 год — стартуют «Венера-9» и «Венера-10». Впервые у планеты появляются искусственные спутники, впервые получены изображения ее поверхности в месте посадки спускаемых аппаратов. 1978 год — «Венера-11» и «Венера-12». Углубленные научные исследования атмосферы планеты. 1981 год — «Венера-13» и «Венера-14». Впервые получены цветные панорамы мест посадки, впервые внутрь аппаратов взяты пробы грунта и проведен на борту их химический анализ. 1983 год — «Венера-15» и «Венера-16». Получены радиолокационные карты северной полярной области Венеры с разрешением в один-два километра. Наконец, декабрь 1984 года — стартуют «Вега-1» и «Вега-2». Впервые с помощью аэростатных зондов исследована динамика облачного слоя атмосферы Венеры. В результате полетов советских межпланетных станций загадочная соседка Земли превратилась в настоящий полигон сравнительной планетологии, Венеру стали называть «русской планетой».

Во-вторых, была успешно реализована впечатляющая американская программа исследования Марса с помощью «Викингов». Стартовав в 1975 году, орбитально-посадочные космические аппараты «Викинг-1» и «Викинг-2» вышли в 1976 году на ареоцентрические (околомарсианские) орбиты. Орбитальные блоки исследовали Марс сверху, а посадочные блоки — с поверхности «красной планеты». Работы с искусственным спутником «Викингом-1» велись до 78-го года, а с «Викингом-2» — до 80-го года. С посадочными аппаратами связь поддерживалась соответственно до 80-го и 82-го годов. Была собрана обширная научная информация о природе Марса, получены прекрасные снимки поверхности планеты и ее спутников. Относительно биологической активности Марса ничего определенного сказать не удалось: эксперименты, проведенные с борта и на борту посадочных блоков по поиску жизни на планете, дали противоречивые результаты: однозначно органические вещества в марсианском грунте не были обнаружены, однако были выявлены неожиданные химические свойства грунта. Возможно, считают ученые, препятствием к обнаружению живых форм явилась недостаточная чувствительность (или неэффективность) использованных методов в условиях сильно окисленной среды. Таким образом, вопрос: «Есть ли жизнь на Марсе?» остается открытым.

Дублировать программу «Викинг» вряд ли было бы разумным.

В-третьих, в эти же годы интересы астрономов, астрофизиков, планетологов и других ученых обратились к совершенно иному классу небесных объектов — к так называемым малым телам: кометам и астероидам. Это было связано прежде всего с новыми возможностями космической техники. Как известно, первое 25-летие космической эры ознаменовалось исследованиями крупных небесных тел — планет и их больших спутников. За это время были осуществлены «посещения» и облеты с помощью космических аппаратов всех планет земной группы. Первые исследования Венеры проведены в 1962 году, Марса — в 1965 году, Меркурия — в 1974 году. Были проведены исследования трех планет-гигантов юпитерианской группы с системой их спутников: Юпитера — в 1973 году, Сатурна — в 1979, Урана — в 1986. Были получены совершенно уникальные данные о природе этих объектов. Возникла — ни много, ни мало! — новая наука — сравнительная планетология.

Но почему вдруг — малые тела? А дело в том, что из-за малой массы они могли на длительное время законсервировать в себе «первозданное» вещество исходной газово-пылевой туманности, из которой образовалась Солнечная система, и тем самым сохранить очень важную информацию о начальной стадии ее формирования.

Кометы — эти удивительные, загадочные «огненные змеи», издавна наводившие ужас на людей, давно привлекали внимание ученых. Не меньший интерес вызывают и астероиды...

Впервые исследования кометы Галлея были проведены, как известно, с борта советских межпланетных станций «Вега-1» и «Вега-2» в марте 1986 года. На подготовку к встрече с нею ушло несколько лет.

Наконец, для исследований Марса, его спутников и околомарсианского пространства на новом этапе требовалась и новая научная концепция, которая аккумулировала бы все достижения сравнительной планетологии последних лет и смело опиралась бы на заметно возросшие возможности космонавтики. Но создавать на данном этапе новую, сложную космическую машину для решения лишь одной (пускай и сверхважной) задачи — непозволительная роскошь. Так считал и наш главный конструктор Вячеслав Михайлович Ковтуненко. Его мнение разделяли многие специалисты. Нужна машина универсальная, гибкая, способная исследовать и крупные, и малые небесные тела. Машина, рассчитанная на перспективу. Иначе говоря, нужна машина нового поколения. На создание такой техники, естественно, нужно время.

Вот так мы и работали эти пятнадцать лет, выжимая из хорошей — еще «бабакинской» — конструкции все ее нереализованные возможности. И постепенно вызревала, вырисовывалась конструкция нового типа.

Была еще одна — веская, серьезнейшая причина перерыва в полетах к Марсу. Но о ней— в главе «Венера без вуали».

...Я уже писал, что не меньший интерес, чем кометы, вызывают у ученых астероиды.

В январе 1986 года я находился в Центре дальней космической связи под Евпаторией, где проводилась генеральная репетиция встречи космических аппаратов с кометой Галлея. Как технический руководитель по моделированию полета в момент встречи, в марте, я должен был находиться в Москве, при модели — технологическом аналоге, имитирующем работу летных машин. Для отработки программы взаимодействия с группой управления я и был вызван в Центр. Тогда в Центре я познакомился с Николаем Степановичем Черныхом — знаменитым «ловцом малых планет». В Крыму как раз в те дни прошел ураган, на дорогах был страшный гололед, валялись переломанные, как спички, телеграфные столбы. Поэтому в Центре удивились, когда к его воротам подкатил «рафик» из Крымской астрофизической обсерватории, расположенной в неблизких Крымских горах. Николай Степанович привез еще пахнущие закрепителем фотографии кометы Галлея. Они были очень нужны разработчикам телевизионной системы, установленной на «Вегах». Он поделился результатами наблюдений кометы, дал ряд весьма ценных советов. Из беседы с Николаем Степановичем я узнал, что за последние 20 лет открыто около тысячи малых планет — астероидов, из них 378 — советскими астрономами, причем 376 (!) «звездочетами» Крымской обсерватории. 72 малые планеты — Королев, Гагарин и другие — открыла супруга и сподвижник Николая Степановича Людмила Ивановна Черных; 170 малых планет — Комаров, Добровольский, Байконур и многие другие — сам Николай Степанович (сведения эти даю на январь 1986-го). Недавно одна из планет получила название Влад. Высоцкий. Работает Н. С. Черных на небольшом «старомодном» телескопе диаметром 40 сантиметров с фокусным расстоянием 160 сантиметров.

Сергей Павлович Королев. Первые старты к Луне, Венере, Марсу неразрывно связаны с его именем

Давно ли был открыт первый астероид?

...В звездную новогоднюю ночь, когда люди отмечали приход XIX века, итальянский астроном Пиацци — директор обсерватории в Палермо, наблюдая звезды в области созвездия Тельца в целях составления карты звездного неба, неожиданно заметил небесный объект, медленно перемещающийся по небу. После нескольких циклов наблюдений вычислили его орбиту. Астрономы ликовали: вот она — недостающая планета! Ее назвали Церерой, в честь богини — покровительницы Сицилии (Палермо — столица острова).

Астрономы славили математика Даниэля Тициуса и своего коллегу Иоганна Боде. И было за что! В 1766 году Тициус, а чуть позже Боде, определили, что средние расстояния планет от Солнца подчиняются некоторой закономерности, получившей название правила Тициуса — Боде. Правило в простейшем виде представляется формулой 0,3·n+0,4 (n=0,1,2,4,8,16 и т. д.), которая выражает расстояния планет от Солнца в астрономических единицах (астрономическая единица — среднее расстояние от Солнца до Земли). Открытие английским астрономом В. Гершелем в 1781 году планеты Уран блестяще подтвердило правило. Астрономы поверили, что в огромном, совершенно пустом промежутке между орбитами Марса и Юпитера, согласно формуле Тициуса, должна находиться планета. И вот двадцать лет спустя Пиацци ее обнаруживает.

Планета оказалась удивительно маленькой (по нынешним уточненным измерениям — всего 768 километров в поперечнике). А астрономы продолжали наблюдения в уже не совсем «пустом» промежутке. В 1802 году была открыта Паллада, затем — Юнона и Веста, похожие на Цереру. Их назвали астероидами — «звездоподобными», а немецкий астроном и врач Г. Ольберс, открывший Палладу, предложил в 1804 году красивейшую гипотезу: малые планеты — астероиды — образовались в результате взрыва одной большой планеты. Фаэтон — так в честь «сына Солнца» назвали эту гипотетическую планету. До сего времени находятся еще сторонники этой гипотезы. Подавляющее же большинство специалистов ныне придерживается гипотезы О. Ю. Шмидта, согласно которой нарождавшийся гигантский Юпитер, действуя наподобие могучей пращи, раскидывал во все стороны небольшие небесные тела (планетезимали), не давая образоваться рядом с собой другой планете. Одна часть планетезималей навсегда покинула Солнечную систему и скитается среди звезд, другая часть время от времени возвращается к нам в виде комет, третья образовала пояс астероидов, четвертая «носится» по различным орбитам вокруг Солнца.

Юпитер «повинен» также и в том, что Марс оказался небольшим, гораздо меньше Земли, хотя согласно законам «небесной гармонии» (Меркурий — Венера — Земля: масса идет по нарастающей) должен быть больше ее.

Открытия астероидов продолжаются до сих пор. Ученые полагают, что всего в Солнечной системе около 50 тысяч астероидов с поперечниками свыше одного километра. По некоторым оценкам, их число может превышать 70 тысяч. В Солнечной системе огромное количество менее крупных тел, их называют метеороидами.

Природа астероидов весьма разнообразна. Различны и их цвета. Фортуна, к примеру, голубоватого цвета, Амхерстия — красноватого. Разнообразны и их орбиты. Главный пояс астероидов расположен между орбитами Марса и Юпитера. Но Гермес, например, проносится всего в 780 тысячах километров от Земли, а Икар, подобно герою легенды, стремится к Солнцу. Он приближается к Солнцу вдвое ближе, чем Меркурий.

Много сюрпризов преподносят составы астероидов. Есть железоникелевые астероиды, есть железокаменные, углисто-хондритовые. И...— вот уже поистине сюрприз — редкие базальто-хондритовые. Последние, как считают минералоги, могли образоваться лишь в недрах больших планет. Вновь, выходит, возвращение к гипотезе Ольберса? Кстати, к этой же гипотезе обращался и известный советский астроном Б. А. Воронцов-Вельяминов. Он считал, что планету-прародительницу астероидов и комет было бы правильнее назвать не Фаэтон, а Астерон.

Сторонники шмидтовской гипотезы обращают внимание на то, что многие астероиды обладают правильной сферической формой. Доля темных объектов возрастает по мере удаления от Солнца, и наоборот, чем ближе к Солнцу, тем выше процент светлых тел. Невозможно представить себе взрыв, после которого картина расположения тел выглядела бы столь гармонично.

Сферическая форма? Так это же — эволюция малых планет, говорят «взрывники».

Но многие астероиды представляют собой обломки первичных тел, разрушившихся в результате столкновений. Некоторые из этих обломков, упавшие на Землю, попали в руки ученых. Анализ показал, что ряд астероидов когда-то подвергался сильному нагреву неизвестными источниками тепла. Может быть, в недрах большой планеты? — не сдаются «взрывники».

Видите, какие нелегкие загадки задают планетологам и астрофизикам астероиды!

Не менее горячие споры идут и вокруг правила Тициуса — Боде. На протяжении двух столетий это правило не получило строгого теоретического обоснования. Одни ученые считают, что имеют дело со случайной эмпирической закономерностью, другие — что здесь сокрыт глубокий, еще не познанный нами смысл и отыскание причины гармонии составляет серьезную научную задачу.

Недавно опубликованы оригинальные работы советского астрофизика Альберта Чечельницкого, в которых дана новая теория движения и расположения планет вокруг своей звезды и спутников вокруг своей планеты. Теория основана на последних достижениях астродинамики, изучающей движение небесных тел в вакууме — в «пустом» космосе, и астрофизики, для которой космическое пространство — не пустое, а насквозь пронизанное электромагнитными волнами, мчащимися с огромными скоростями частицами, звездными (солнечными) ветрами, плазмой.

Физико-математические расчеты, проведенные исследователем, показали, что планеты и спутники обитают в так называемых резонансных «ямах», или «лузах».

Рассматривая проблемы экстремальности, устойчивости и резонансности в астродинамике и космонавтике, ученый рискнул опубликовать таблицу Солнечной системы с «вакантными» местами, где можно ожидать обнаружения спутников Урана, Нептуна и Плутона. В январе 1986 года «Вояджер-2» прошел вблизи Урана и открыл десять новых спутников. Прогноз ученого подтвердился! На очереди — Нептун, около которого аппарат должен пройти в августе 1989 года...

Кстати, Фобос и Деймос также заполняют отведенные им «лузы».

Теория Чечельницкого приобретает особое значение при поисках планет и у других звезд. Желающих подробнее ознакомиться с его разработками отсылаю к сборнику «Динамика космических аппаратов и исследование космического пространства», выпущенному издательством «Машиностроение» в 1986 году.

Итак, изучение астероидов чрезвычайно важно для фундаментальной науки. Но они представляют огромный интерес и для прикладных наук.

По-видимому, не за горами время их практического использования. К примеру, специалисты уже сейчас предупреждают об истощении запасов никеля — металла, применяемого для самых различных технологий. Если же транспортировать на Землю хотя бы один небольшой астероид, содержащий никелистое железо, то проблема никеля будет решена. Одного кубического километра астероидного вещества будет достаточно, чтобы обеспечить Землю на 15 лет железом очень высокого качества, а никелем — на 1250 лет. Кстати, такие астероиды состоят на 90% из железа, на 9 — из никеля, а на один — из благородных металлов: платины, иридия, палладия, рубидия и других. Один килограмм кобальта стоит сейчас на мировом рынке несколько тысяч долларов. Таким образом, доставка веществ из космоса на Землю может быть экономически выгодной.

Но как транспортировать глыбу в миллион тонн? Существует ряд проектов. Расскажу о двух из них. Можно, например, установить на астероиде электрореактивные двигатели (ЭРД) и панели солнечных батарей для выработки энергии для них. ЭРД постепенно разгонят астероид в нужном направлении и обеспечат заданный угол входа в атмосферу для плавного его спуска в пустынном месте.

Другой проект (на мой взгляд менее привлекательный) предусматривает мощный направленный взрыв, который раздробит глыбу таким образом, чтобы часть ее, изменив траекторию, упала на Землю. К слову, этот метод может быть использован и будущей службой космической безопасности, если возникнет угроза столкновения какого-либо астероида с нашей планетой. А вероятность столкновения Земли с астероидом, по оценке специалистов, составляет не более одного раза в сто тысяч лет. И все же... В 1983 году многие газеты мира обошло сообщение: астероид диаметром около 800 метров прошел на расстоянии «вытянутой руки» — «всего» в 9,6 миллиона километров — от Земли. А ведь столкновение планеты с астероидом диаметром около километра эквивалентно одновременному взрыву 25 тысяч водородных бомб. Напоминанием о таком событии является огромный кратер в штате Аризона (США) диаметром 1265 и глубиной 174 метра, образовавшийся около 25 тысяч лет назад. Попигайский же кратер, что на севере нашей страны, можно охватить взглядом лишь со спутника.

Далее. Астероиды могут стать строительным материалом для создания внеземных поселений, источником сырья для нужд космического производства, что предсказывал еще К. Э. Циолковский, «строя» свои «эфирные города».

«Инвентаризация» астероидов с помощью космических аппаратов может быть проведена еще в нашем веке. Задача по доставке астероидов на Землю для их использования уже сегодня выглядит не так уж фантастично. Работы в этом направлении, по-видимому, могут начаться в первые десятилетия грядущего века. Что касается их использования для нужд внеземных поселений, то это задача, конечно, более отдаленного будущего.

Почему же я, начав рассказ о проекте «Фобос», сделал такое, не очень краткое «лирическое отступление», посвященное астероидам? А дело в том, что спутники Марса Фобос и Деймос считаются... астероидами, захваченными в свое время гравитационным полем планеты. Таким образом, изучая их, мы изучаем целый класс небесных тел.

Со спутниками Марса связаны три интересные истории.

1726 год. Опубликован роман Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера», сразу ставший широко (естественно, для того времени) известным. После многих приключений и событий герой романа оказывается на летучем острове Лапуте. Местные жители — блестящие астрономы — рассказывают Гулливеру о своем открытии: им удалось обнаружить два маленьких спутника, обращающихся вокруг Марса на орбитах, радиусы которых равны трем и соответственно пяти поперечникам планеты.

Так, за 151 год до истинного открытия появилось в литературе первое упоминание о спутниках «красной планеты». Загадка Дж. Свифта не раскрыта до сих пор. Предположим, что число спутников Марса Свифт мог определить, пользуясь кеплеровской «небесной гармонией»: если у Венеры спутников нет, Земля обладает одним — Луной, а Юпитер — четырьмя (их открыл Галилей в 1610 году), то Марс, расположенный между Землей и Юпитером, должен иметь два. Но указать довольно точно их размеры и параметры орбиты?! Это — тайна, еще ждущая своей разгадки.

Мстислав Всеволодович Келдыш и Сергей Пав- лович Королев на космодроме Байконур. «Тео- ретика космонавтики» и «Главного конструктора», как в те годы называли их в печати, связывали крепкая дружба и верность общей мечте

Вторая история связана с самим открытием спутников. И... с известной французской сентенцией «шерше ля фамм».

1877 год. Очередное великое противостояние Марса. Бывший плотник, а ныне видный астроном-наблюдатель Асаф Холл исследует ближайшие окрестности Марса.

Цель — обнаружение спутников Марса, существование которых заподозрил еще Кеплер. Тех самых спутников, которые еще за полтора века до этого были описаны Свифтом в его повести о Гулливере.

Шансы на успех ничтожны. Холл отлично знает, что поисками спутников Марса за последние сто лет занимались все крупнейшие астрономы, в том числе Гершель и Лассель с их исполинскими рефлекторами. Но и в руках у Холла великолепный 26-дюймовый (66 см) рефрактор фирмы «Аль-ван Кларк и сыновья».

Асаф Холл прежде всего внимательно изучил маленькие звездочки в окрестностях Марса. Если бы вдруг одна из них сместилась вслед за Марсом на фоне звездного неба, это было бы верным признаком, что открыт спутник планеты. Но все «подозрительные» звезды вели себя самым обычным образом, ничем не отличаясь от других «неподвижных» звезд.

В безуспешных поисках проходила одна ночь за другой. Наконец 11 августа 1877 года Холл заметил крошечную звездочку, явно следующую за Марсом. Быстро отметил ее положение. Но вот досада: с реки Потомак поднимается густой туман, погода портится и портится надолго.

Проходит день, другой, третий — пасмурное небо скрывает Марс. Холл расстроен, его мучают сомнения, он начинает вспоминать виденное, и ему кажется, что он стал жертвой иллюзии зрения. Позже он признавался, что в те дни ему захотелось вновь стать плотником — «слишком тягостно ожидание, когда ничего сделать невозможно».

И здесь на помощь приходит жена Холла, его бывшая учительница, заставившая в свое время молодого плотника всерьез заняться математикой. Она убеждает Холла возобновить наблюдения.

Но, как назло, дневная гроза так «будоражит» атмосферу, что ночью Холл так и не может найти свою звездочку.

Снова сомнения и снова настойчивые уговоры жены. Наконец терпение вознаграждается: 16 августа Холл опять видит загадочную «звезду» и на этот раз по ее движению убеждается, что открыт спутник Марса.

Говорят, что успехи, как и неудачи, приходят всегда в изобилии... На следующую ночь Холл совершенно неожиданно открывает второй, меньший спутник Марса.

Спутники получают название Фобос (Страх) и Деймос (Ужас) по древнегреческим именам спутников бога войны Ареса (Марса).

Позже один из литераторов напишет о Холле: «Он был тщеславным человеком и жаждал прославиться». Видно, не могли простить бывшему плотнику «бесцеремонного» вмешательства в астрономию. Побольше бы таких «тщеславных»!

А вот третья история. Она еще на памяти совсем не старых людей. Но вначале — небольшой рассказ.

В мае 1987 года проходили пятые по счету Дни «Комсомольской правды», на этот раз в Западной Сибири. Гостями нефтяников и газовиков, строителей нефте-и газопромыслов, городов и заводов этого необъятного края стали многочисленные клубы «Комсомолки». Десант «Клуба любознательных», в который был зачислен и автор этих записок, побывал в Надыме, Пангодах, Ямбурге, опускался прямо с неба на вертолетах к добытчикам газа, подолгу живущим на газопромыслах, маленькими островками затерявшихся в непроходимых болотах огромной тундры. Десять дней (зачастую и ночей) были до краев заполнены встречами, выступлениями, беседами, перелетами. Очень скоро в группе появился «неформальный лидер» — уже немолодой, но удивительно легкий на подъем и обаятельный профессор из МГУ Евгений Александрович Гребеников. Странно, что до этого мы с ним не встречались. А ведь Е. А. Гребеников — автор книги «Поиски и открытия планет» (написанной им в соавторстве с Ю. А. Рябовым), да и Государственную премию СССР он получил за решение задачи, связанной с движением планет. Его методом с успехом пользуются наши баллистики при расчетах межпланетных трасс.

И вот однажды, когда я рассказывал слушателям о проекте «Фобос», Евгений Александрович сказал: «А вы знаете, на моих глазах родилась мировая сенсация, связанная с Фобосом. Это случилось в 1959 году. Мы, тогда совсем молодые люди, сидели в своей лаборатории, мучительно корпели над одной нелегкой математической задачкой. Вошел наш коллега Иосиф Самойлович Шкловский. Он насмешливо оглядел нас: «Бьетесь черт знает над чем! А хотите, сейчас родится сенсация мирового масштаба?».

Шкловский набрал номер телефона заведующего отделом науки «Комсомольской правды»... (А завотделом тогда был знаменитый «Михвас» — Михаил Васильевич Хвастунов, замечательный популяризатор науки и техники, основатель «Клуба любознательных», воспитавший Дмитрия Биленкина, Ярослава Голованова, Владимира Губарева, Леонида Репина и многих других известных журналистов.) «Комсомолка» публикует интервью И. С. Шкловского с корреспондентом газеты М. Васильевым (псевдоним М. В. Хвастунова). Вскоре интервью перепечатывается и за рубежом. «Фобос — искусственный спутник Марса! — заявляет известный советский ученый!» Заголовки такого рода запестрели на страницах газет и журналов.

Что же произошло?

В 1945 году американский астроном Б. Шарплесс сравнил свои наблюдения спутников Марса с данными расчетов прославленного русского астронома Струве, точность исследований которого поражала современников ученого. Струве вычислил орбиты Фобоса и Деймоса. Его расчетами пользовались астрономы во всех странах мира. Они пригодились и Шарплессу, который теоретически вычислил, где будет находиться Фобос в 1945 году. Но оказалось, что Фобос движется... ускоренно. За несколько десятилетий он ушел от расчетной точки по своей орбите на 2,5 градуса — огромная величина! Спутник теперь находится ближе к поверхности планеты, чем раньше.

Георгий Николаевич Бабакин — Главный конструктор лунных и межпланетных станций — оставил в космонавтике яркий, неизгладимый след

А теперь послушаем И. С. Шкловского. Вот кусочек того интервью.

— Изменения в характере движения Фобоса так велики, что можно уверенно сказать: мы присутствуем при медленной агонии небесного тела. Ведь приблизительно через 15 миллионов лет Фобос должен будет упасть на Марс.

Проанализировав и отвергнув все мыслимые причины торможения Фобоса, я пришел к следующему выводу. Вероятно, именно торможение верхних, чрезвычайно разреженных слоев атмосферы играет здесь решающую роль. Но для того, чтобы это торможение оказалось значительным, Фобос должен иметь очень малую массу, а значит, и среднюю плотность, примерно в тысячу раз меньшую плотности воды. И есть только одно объяснение сочетанию твердости, неизменности формы Фобоса и его крайне незначительной средней плотности. Надо предположить, что Фобос полый, пустой внутри — нечто вроде пустой консервной банки. Ну, а может ли быть естественное космическое тело полым? Нет! Следовательно, Фобос имеет искусственное происхождение. Другими словами, Фобос является искусственным спутником Марса.

— А можно ли экспериментально доказать, что спутники Марса имеют искусственное происхождение? — спросил журналист.

— Да, конечно, можно,— ответил ученый.— Лучшей проверкой будет, конечно, непосредственная высадка на них земных астронавтов. Но этого, вероятно, по самым смелым прогнозам придется ждать не одно десятилетие. Значительно реальнее запуск в район Марса ракеты-зонда, снабженной научной аппаратурой. С ее помощью можно будет передать на Землю важную информацию о природе спутников Марса.

Хорошо помню тот год и то нашумевшее интервью. 1959 год — год первых полетов советских космических ракет к Луне. Мы, тогдашние студенты, верили в чудеса! Какие споры кипели в наших студенческих общежитиях. В ту пору вопрос об обитаемости Марса еще не был решен окончательно, но разговоры о «каналах» поутихли... И вот — искусственный спутник Марса! Странное ускорение Фобоса рассматривалось как солидное подтверждение существования разумной жизни на Марсе. Работа И. С. Шкловского вызвала взрыв энтузиазма. Многие отказывались замечать его предупреждение: «Если данные Шарплесса верны...»

Но затем последовало разочарование. 15 июля 1965 года американский аппарат «Маринер-4» прошел на близком (около 10 тысяч километров) расстоянии от поверхности Марса и передал на Землю двадцать два снимка поверхности красной планеты. Они зафиксировали безжизненный пустынный ландшафт, сильно напоминающий лунный. Исследования движения Фобоса показали, что спутник действительно движется с ускорением, но значительно меньшим, чем считал Шарплесс, и объясняется оно (так называемое вековое ускорение) обычным приливным воздействием Марса. Приливные волны, возникающие в твердой коре Фобоса, и притормаживают спутник. И наконец в 1972 году с борта «Маринера-9» были получены прекрасные снимки Деймоса и Фобоса. Мир увидел гигантские каменные глыбы — «картофелины», испещренные кратерами... Исследования продолжили «Викинги»...

Но на смену старым загадкам пришли новые.

Кроме кратеров, очевидно, ударного, метеоритного происхождения, обычных для небесных тел, лишенных атмосферы, на Фобосе имеются ранее нигде не встречавшиеся параллельные борозды, напоминающие «пашню». Глубина их колеблется от 20 до 90 метров, ширина достигает 200— 300 метров. Почти все они начинаются у крупнейшего (диаметром 10 километров) кратера Стикни, занявшего более трети поперечника спутника, и тянутся по поверхности на десятки километров. Кстати, свое название кратер получил от девичьей фамилии жены Холла, которую с полным правом можно назвать подлинным соавтором открытия маленьких марсианских лун. Не забыт и сам Холл: его имя носит другой крупный — но все же поменьше — кратер.

Еще одна загадка спутников Марса связана с удивительным различием их поверхностей. Фобос исполосован шрамами, а на Деймосе — толстый слой пыли, словно пушистое одеяло, сгладил большие кратеры, полностью засыпал мелкие. А над ним возвышаются стометровые каменные глыбы. На Фобосе глыбы вообще отсутствуют. Почему Деймос, сила притяжения на котором вдвое меньше, чем на Фобосе, смог удержать толстый слой пыли и глыбы?

Это еще не все загадки. Если спутники Марса суть случайно захваченные астероиды, то почему орбиты их почти строго круговой формы, а не эллиптические, и лежат они в одной плоскости — экваториальной?

Вот еще один вопрос. А как мог на таком крошечном небесном теле, каким является Фобос, образоваться длинный вал (он получил название вал Кеплера) высотой... в полтора километра?

Загадкам несть числа... Как и гипотезам.

Особенно много мнений о таинственных фобосианских бороздах. Одни ученые считают, что столкновение с метеоритом, в результате которого образовался кратер Стикни, было настолько сильным, что Фобос растрескался. Борозды и есть эти трещины. Другие полагают, что борозды — это порождение приливных воздействий Марса. Им возражают: возраст борозд не меньше 3 миллиардов лет, более свежих среди них нет, а ведь приливное воздействие никуда не делось. Третьи утвержают: борозды — следы встречи Фобоса с роем метеоритов. Четвертые доказывают: борозды — результат катастрофического раскола когда-то единого спутника Марса на две части.

Об очень интересной гипотезе, родившейся в результате исследований, проведенных на геологическом факультете Московского университета, недавно рассказал его старший научный сотрудник В. Белов. Ученые МГУ попытались дать ответ сразу на две загадки: кто «распахал» Фобос и почему различаются поверхности двух спутников. Для этого ученые сделали смелое предположение: не «плуг» двигался по поверхности Фобоса — двигалась сама «пашня». В роли «плуга» выступали глыбы, подобные тем, которые в изобилии наблюдаются на Деймосе. А «пашня», то есть поверхность Фобоса, пришла в движение под действием толчка, сопровождавшего удар гигантского метеорита. Расчеты показали, что сила толчка была достаточна для того, чтобы Фобос получил дополнительную скорость около 10 метров в секунду. На Фобосе это соответствует скорости убегания. Значит, при толчке глыбы под действием сил инерции остались на месте — на старой орбите Фобоса, а весь монолит сателлита выскользнул из-под них и со скоростью, сравнимой со скоростью убегания, переместился на новую орбиту. В момент, когда поверхность Фобоса перемещалась относительно глыб, они, как зубцы громадных грабель, и пропахивали таинственные борозды. Если посмотреть на эту картину, находясь на поверхности Фобоса, мы увидели бы, как сорванные силой инерции глыбы и масса рыхлого материала двинулись по поверхности, наподобие селевого потока, и затем, оторвавшись от нее, ушли в космическое пространство.

3 февраля 1966 года. Еще мгновение — и аппаратура «Луны-9» начнет «рисовать» первую панораму лунного ландшафта. Г. Н. Бабакин в Центре дальней космической связи

Прямых аналогов таких явлений на нашей планете нет и быть не может. Однако вид земной поверхности после катастрофических перемещений крупных масс под воздействием сил тяжести (оползней, снежных лавин, обвалов) может дать приближенное представление о том, как выглядит поверхность далекого Фобоса. В подобных случаях на Земле обычно остаются неглубокие близко расположенные борозды. В поперечном сечении они имеют сглаженную форму, глубина их обычно невелика.

Ну что ж, предположений много, а тайн еще больше. Наука и техника шаг за шагом будут разматывать клубок загадок, лихо «закрученный» природой.

Все это я частью вспомнил, кое-что перечитал, кое-что пришлось разыскивать специально, памятуя совет Сергея Павловича Королева, данный им во время одной из первых встреч с нами, испытателями «бабакинской» фирмы. В мае 1965 года на космодроме Байконур мы принимали у королевцев дела по лунным и межпланетным аппаратам. Он сказал нам тогда примерно так: «Не думайте, что об объекте исследований должны знать лишь ученые — постановщики экспериментов да проектанты. Нет. Каждый конструктор и технолог, производственник и эксплуатационник, каждый из вас обязан быть в курсе новейших научных представлений о нем. Без ясного понимания, «зачем туда летим», нельзя создать хорошую машину».

...Каждый раз, заходя в проектный отдел, замечал, как продвигаются дела по «Фобосу». А двигались они, прямо говоря, неважно. Проект никак не «завязывался» — «не хватало весов!» Так выражались проектанты. На их языке это означало, что в отводимую для космического аппарата массу, которую могли вывести на траекторию к Марсу ракета-носитель «Протон» и разгонный блок «Д», проект не укладывался...

Ситуация во многом напоминала ту, с которой однажды столкнулось наше КБ при решении сложнейшей задачи, поставленной перед нами руководством страны.

Нашему коллективу пришлось участвовать в осуществлении проекта, который даже многие видные специалисты в области космонавтики считали неосуществимым. Он и до сего времени признается вершиной науки и техники своего времени. Имеется в виду эксперимент по доставке на Землю образцов лунного грунта с помощью автоматического космического аппарата.

Как известно, в 60-е годы наша страна и США вели интенсивные космические исследования Луны. Ученые-селенологи страстно мечтали заполучить лунный камень как ключ к разгадке многих тайн природы. Одной из самых главных задач американской пилотируемой программы «Аполлон являлась доставка на Землю образцов лунного грунта. В конце 60-х годов такая же задача была поставлена перед КБ Г. Н. Бабакина и его смежниками. При этом ставилось условие: космическое средство должно быть автоматическим и относительно недорогим. Для эксперимента выделялась ракета-носитель «Протон», разработанная в КБ В. Н. Челомея, и разгонный блок «Д», созданный в КБ С. П. Королева.

И вот наши проектанты скомпоновали станцию. В ней были и система астроориентации, и система управления, и двигатель, и радиовысотомер, и доплеровская аппаратура — все для того, чтобы скорректировать траекторию полета, сделать станцию спутником Луны, плавно посадить ее в заданный район. Имелась и грунтозаборная установке способная забрать лунный керн и загрузить его в возвращаемый аппарат. А затем -обратный путь. Старт с Луны с неподготовленной площадки. Полет к Земле. Для этого тоже нужны системы астроориентации управления, двигатель, чтобы скорректировать траекторию возвращения и попасть на Землю. Ясно, нужны! Любой грамотный специалист ответил бы так.

Проектанты просчитали массу, выжимали все возможное и невозможное из систем. И, как говорится, подсчитали — прослезились. Оказалось, что на «одной ракете» - даже столь мощной — «далеко не уедешь» Тупик? Тогда многие видные специалисты на ответственнейших заседаниях высказывали аргументированное мнение, что возможности современной техники не позволяют осуществить проект. Казалось, выхода не было.

И вдруг... Нашелся человек — Юлий Давыдович Волохов, который доказал, что если выполнить три условия: посадку в заданный район Луны, обратный старт в определенное время и отсечку (выключение) двигателя в расчетный момент, то можно попасть на Землю без коррекции траектории возврата. Сразу отпала необходимость и в системе ориентации, и в больших запасах топлива на борту возвращаемой ракеты. Станция «вошла» в заданную массу. Доставка лунного грунта стала реальной.

В 1969 году американские астронавты привезли лунные камни, а спустя год советская «Луна-16» доставила с Луны на Землю образцы реголита.

...Проект «Фобос» также нуждался в смелых, необычных идеях.

Владимир Асюшкин чертил, считал, а больше думал, думал... Частенько задача не давала быстро заснуть. Регулярно, два-три раза в неделю, его вызывал заместитель руководителя проектантов Гарри Николаевич Роговский, и они подолгу обсуждали состояние дел. Роговский также регулярно, но чуть реже, докладывал начальнику, тот в свою очередь Главному конструктору. Утешительного было мало...

Как-то к моему рабочему столу подсел Константин Георгиевич Извольский, ветеран нашего подразделения, кавалер ордена Трудовой Славы двух степеней. Константин Георгиевич — рабочий со среднетехническим образованием, он начитан, всегда стремится быть в курсе научно-технических новинок, получая задание, обязательно глубоко вникает в него.

— Луна большая, она близко. Солнце светит и греет,— начал Костя издалека.

— Не возражаю.

— Когда мы летим к Луне или Солнце изучаем, каждый понимает: это — надо, это — влияет на Землю. А Фобос? Останови на улице тысячу людей. Кто из них ответит, с чем его едят? Что скажут рабочие и крестьяне, когда им объявят: запустили «Фобос-1» и «Фобос-2»?

Он так и сказал: «рабочие и крестьяне».

— Костя, я желаю тебе никогда не болеть,— я тоже начал издалека.— Но вдруг прихворнешь, обратишься к врачу. С чего он начнет, если, конечно, попадешь к хорошему?

— С истории болезни...

— Вот-вот. С истории болезни. Так и ученым, которые прогнозируют дальнейшую жизнь Земли, надо знать, как она родилась, как развивалась. Знать историю ее «болезни». Для чего? Чтобы с пониманием дела обращаться с ней, чтобы «не наломать дров».

Потом я рассказал ему о значении проекта для фундаментальной науки, для прикладной, для изучения богатств внеземных ресурсов, словом, о том, о чем только что написал.

И в заключение спросил:

— Если подробно и популярно объяснить «рабочим и крестьянам», зачем мы летим к Фобосу, они одобрят проект?

— Если хорошенько объяснить, то одобрят...

Разговор с Константином натолкнул на такую мысль: значит, и в рабочей среде уже знают о работе над проектом, и не только знают, а уже переживают за него. Потому что рабочий на пустячные беседы время тратить зря не будет.

Недавно, в связи с проектом «Фобос», журналисты обратили внимание на то место из воспоминаний «атомщика» члена-корреспондента АН СССР В. С. Емельянова, где он рассказывает об одной из своих встреч с С. П, Королевым в перерыве между заседаниями на сессии Верховного Совета СССР в Кремле в 1961 году.

На вопрос, какие у него самые сокровенные мечты, Королев после непродолжительного молчания ответил:

— Ты в «Комсомольской правде» читал статью Шкловского о Марсе? Собствено, там речь шла не о Марсе, а о его спутниках. Шкловский приходит к выводу, что оба спутника Марса полые и имеют искусственное происхождение. Чего же я хочу добиться? Установить, действительно ли спутники Марса полые. А если они полые, промерить толщину стенки хотя бы одного из них... Меня это так захватило, что я покоя себе не нахожу. Ведь только подумай, что нас может ожидать на Марсе, если его спутники в самом деле искусственно созданные тела?! Развитие земной цивилизации шло одними путями, а если на Марсе была цивилизация, то вовсе не обязательно, чтобы ее развитие шло так же, как и нашей земной. Разве не захватывающая перспектива — познать эти пути развития?

Да, у Королева — ученого-практика и конструктора-реалиста — была душа романтика. А какие задачи он ставил перед собой! Ведь и сейчас, на пороге XXI века, проблема доставки на Фобос аппарата с большой бурильной установкой является архисложной для современной практической космонавтики.

Но мы беседовали с Константином о более прозаических вещах.

А вскоре, столкнувшись на заводском дворе с Сергеем Азархом — нашим ведущим «логиком» и управленцем, мы сразу заговорили с ним о Фобосе и «Фобосе». Выходит, все больше становится тех, кого волнует судьба проекта.

— А ты помнишь,— спросил меня Сергей,— когда мы впервые говорили о Фобосе и Деймосе как о возможных объектах исследования?

— Что-то не припомню...

— Ну, как же! Вспомни: 71-й год, «Марс-2» и «Марс-3»... Мы тогда мечтали: вот проведем съемку марсианской поверхности, а потом, если «баллистика» позволит, наведем камеры на Фобос или Деймос.

И тут я вспомнил. Действительно, без малого двадцать лет тому назад мы уже рассматривали Фобос как возможный объект изучения. Тогда у нас не получилось. Вообще, с Марсом нам везло куда меньше, чем с Венерой. А вот «американам», как говаривал Бабакин, везло больше.

Да, тернистым, очень тернистым оказался наш путь к Марсу и Фобосу.

А начинался он так...