ГЛАВА IV
ЯВЛЕНИЕ «ОРИОНОВ» «ДНЕПРАМ»
Есть стыковка. — «Поспешай медленно!» — Акробатика вокруг люка. — Чем пахнет космос? — Каравай на живую нитку. — Космическое застолье. -«Контрабандный» укроп. — Что нового в «греческом зале»? — Делаем, вид, что спим.
«Заря»: Ребята, «Орионы»! По сближению есть вопросы?
«Орион-1»: Вопросы? В принципе нет!
«Заря»: Еще раз напоминаю: будете подходить снизу!
«Орион-1»: Ясно.
«Заря»: Будем работать не торопясь, как обычно... Станцию не наблюдаете?
«Орион-1»: Нет пока.
«Днепр-1»: Мы наблюдаем «Орионов» по телекамере! Точка находится на одну клетку выше и на одну вправо от перекрестия.
«Заря»: Идем по программе, все штатно...
«Орион-1»: Дальность — пять километров, скорость — тринадцать метров в секунду, боковая скорость линии визирования — в районе нуля...
«Орион-2»: Разворачиваемся в зону торможения.
«Орион-1»: Двигатель отработал четырнадцать секунд в зоне торможения. Скорость — пять метров в секунду.
«Заря»: Принято.
«Орион-1»: Боковая — порядка пяти сотых градуса в секунду.
«Заря»: Принято.
«Орион-1»: Скорость — пять, дальность — тысяча шестьсот метров.
«Заря»: Подтверждаем...
«Днепр-1»: Наблюдаем вас, «Орионы»! Дальность — сто шестьдесят метров, скорость — ноль шесть метра в секунду, боковые — порядка ноль три.
«Орион-1»: Дальность — сто, скорость — ноль пятьдесят пять, боковые — порядка ноль три.
«Заря»: «Орион», как наблюдаешь огни относительно перекрестия?
«Орион-1»: Огни на клетку выше перекрестия. Нижний огонь даже меньше.
«Заря»: Все идет нормально. Дальность — восемьдесят шесть метров. Идете без крена. Все отлично.
«Орион-1»: Вот сейчас видим хорошо! Огни на клетку левее перекрестия, на полклетки выше. Дальность — пятьдесят, скорость — ноль пять.
«3аря»: Принято.
«Орион-2»: Хорошо наблюдаем! Выбрали широкий объектив.
«Заря»: Дальность — тридцать.
«Орион-2»: Все данные станции в норме, корабля — тоже.
«Заря»: «Днепры»! Как наблюдаете «Орионы»?
«Днепр-2»: Хорошо наблюдаем. Без замечаний.
«Заря»: Принято. Дальность — пятнадцать метров! Наблюдаем работу двигателей.
«Днепр-1»: Погасили боковые. Ждем касания. Касание!
«Заря»: Принято.
«Орион-1»: На борту порядок.
«Днепр-1»: У нас тоже.
«Заря»: Принято.
«Орион-2»: Контролируем давление в СА и БО. Без изменений.
«Заря»: Принято. Запас у вас, «Орионы», остался — девяносто три килограмма. Хорошо, что экономили.
«Орион-1»: Старались. Поздравляем! Идет выравнивание.
«Заря»: Мы тоже его наблюдаем по телевидению.
«Орион-1»: Горит транспарант: «Состыкованы электроразъемы».
«Заря»: Принято.
«Орион-2»: Прошло шесть минут тридцать девять секунд.
«Заря»: Процесс идет нормально...
«Заря-19»: От имени всего коллектива поздравляем вас с успешным завершением этой сложной и ответственной операции. Здесь много гостей, много специалистов. От их имени я хочу поздравить вас и пожелать вам успешной работы уже в составе комплекса!
«Орион-1»: Мы вас тоже поздравляем с отличной, четкой работой. Приятно было работать! Желаем дальнейших успехов.
«Днепр-2»: И мы вас поздравляем!
«Заря-19»: Спасибо, «Днепры».
«Днепр-2»: Желаем дальнейших успехов!
«Заря-19»: Вся дальнейшая работа — строго по программе, без всяких отклонений и добавлений...
Нужно самому стартовать на вибрирующей от преодоления земного притяжения ракете, ощутить беспредельность пространства вокруг исчезающе малой песчинки корабля, увидеть мириады ярчайших звезд в холодной черноте космоса и, наконец, найти в этом океане другую рукотворную песчинку — орбитальную станцию, чтобы понять, какое это ни с чем не сравнимое событие — стыковка на околоземной орбите с обитаемым космическим аппаратом! Стоит ли говорить, как не терпится космонавтам преодолеть после этого еще одну преграду — открыть переходные люки! Но инструкция строга: она не предусматривает поправок на эмоции, на такое естественное желание поскорее встретиться с товарищами. Она требует тщательно проверить герметичность стыка между кораблем и станцией, и, больше того, после непременно надо доложить «в сеансе связи на Землю о готовности к открытию люков». Лишь когда Центр все проанализирует — и ни минутой раньше,— будет получено разрешение открыть люки.
Что ж, инструкция жесткая, но справедливая, и составлена она разработчиками систем, опытнейшими специалистами для нашего же блага. Отступишь от нее — накажешь себя: в лучшем случае придется все проделывать заново, в худшем — сорвешь ответственную операцию.
С «Днепрами» у нас после стыковки прямая проводная связь. Но и без нее уже слышны сквозь закрытые люки голоса Леонида Попова и Валерия Рюмина:
— Как долетели?.. Давайте скорее! Мы уже вас заждались!
Громко объяснили: скорее никак не получается. Но Рюмин неумолим:
— Вот и жди вас тут почти два месяца! Кончайте время тянуть! Открывайте люки! Наконец слышим с Земли:
— В два часа одну минуту московского времени можно открывать люк вашего корабля, выровнять давление и только после этого открыть люк со стороны станции.
Поплыли в орбитальный отсек. Начинаю открывать люк. Снял замки со стопора, быстро проделал все другие давно отработанные операции, взялся за ручки, тяну на себя. О, ужас! Люк не поддается!..
Спокойно, без паники! В сумке с инструментами у нас есть специальное приспособление — оно похоже на длинную отвертку — на такой вот случай. Нет, и инструмент не помогает!..
Видно, уплотнительная резинка спеклась в космосе. Держит ее и внутреннее давление, и люк никак не поддается нашим усилиям. Ковыряемся минут десять: сначала я прыгаю, рывком дергаю за ручку, потом мне помогает Берци — все напрасно! Ничего не выходит...
За неподатливым люком голос Рюмина:
— Что там у вас?
— Люк не открывается! Не хватает у нас силенок, уплотнение присосалось!
Валерий объясняет, что, оказывается, и у них такое же случилось. И они намаялись, прежде чем открыли люк.
Значит, дорога проторена, метод есть: надо дергать изо всех сил. Так и поступаем и сразу же чувствуем, какая это ненадежная штука — невесомость, безопорное пространство! Меня тянет в сторону люка, ну а люк вроде бы должен по закону противодействия податься на меня. К противоборству с ним подключается и Берци. Посмотреть на нас со стороны, забавное должно быть зрелище...
И вдруг люк отошел — образовалась щель!
Кричим:
— Ребята! Все нормально! Открыли! Открыли мы люк!
Чувство такое, будто проделали ответственейшую операцию, а одолели всего-навсего какую-то резинку!
Открываю люк полностью. Из пространства, которое только что было «наполнено» космическим вакуумом, тянет каким-то особым запахом. Гарью, что ли?
— Берци! Хочешь знать, как пахнет космос? Он подплывает поближе:
— Да, действительно, очень своеобразный запах! Мне показалось даже, что Берци от этого стало не по себе,— и он поспешил удалиться. А пахли так элементы конструкции, которые побывали в открытом космосе, и в частности резина, так долго не пускавшая нас к товарищам, на станцию.
Едва мы выровняли давление в межлюковом пространстве, как основной экипаж вскрыл лаз со стороны орбитальной станции. Вот и встретились!..
Конечно, мы знали: в этот момент на нас направлены бортовые телекамеры, все транслируется на Землю. Да разве скроешь эти радостные чувства встречи!
Хозяева «Салюта-6» уже без малого два месяца работают на орбите, не пытаются скрыть радости. Хоть ненадолго, но мы разделим с ними тяготы многомесячного полета. Глядя на улыбки, озаряющие их лица, мы чувствуем, какое важное для них событие — наш прилет! Так долго ждали нас, и наконец этот момент настал — мы пришли!..
У Рюмина в руках огромный каравай — хлеб-соль. Встречать экспедиции посещения хлебом-солью — одна из наших традиций, но нас привечают караваем прямо-таки астрономических размеров — с большую тарелку. Откуда он взялся? Ведь хлеб на борту — расфасованный — куда меньшей величины. Оказалось, Рюмин полдня возился с маленькими хлебцами, в буквальном смысле сшивал их на живую нитку и соорудил прямо-таки земной пышный каравай.
Вручив хлеб-соль, Валерий сам же выступил, как он выразился, и в роли «красной девицы» — обнялись мы, расцеловались:
— Ну, будем теперь работать вместе!..
Но для начала надо осмотреться на новом месте, благо, габариты станции позволяют разбежаться и взгляду, и нам самим. И вот ведь что удивительно: сколько сотен часов провел на земной копии «Салюта-6», а и представить себе не мог, сколь огромной покажется станция, если по ней не ходить, а плавать во всех направлениях. Больше всего впечатляет «марафонский заплыв» вдоль «Салюта» с двумя пристыкованными к нему кораблями. Дистанция выходит изрядной — более 30 метров, а из-за вытянутости пространства, благодаря перспективе комплекс кажется еще длиннее. Чувствуешь себя как в бассейне после домашней ванны: вот это и есть настоящее плавание в невесомости.
Как ни «обжили» мы станцию на Земле, «Салют» воспринимаешь совершенно иначе, если ты не привязан земным тяготением к вертикали «верх-низ». Занял новое положение — и видишь станцию, ее интерьер совсем другими глазами, в ином ракурсе. Будто взлетел над тысячи раз хоженой улицей, и она, ее дома и газоны, до уголков известные дворы, киоски и заборы предстали перед тобой в другом качестве, выказали вдруг скрытую до сих пор потаенную суть. Таким мне показался и «Салют», меняя направление полета, ты словно попадал всякий раз в другое пространство.
Нечто вроде этого я замечал и на «Союзах», в которых летал: корабль как будто менял свою геометрию в зависимости от угла зрения, от того, висишь на месте или летишь вдоль стен. Но «Союз» сравнительно невелик, и меняющиеся впечатления от его интерьера вряд ли имеют практический смысл: полеты на корабле все-таки кратковременны. А вот для космических долгожителей — экипажей «Салюта», многие месяцы проводящих в ограниченном пространстве станции, эти метаморфозы зрения весьма важны. К тому же на станции много иллюминаторов, смотреть сквозь них на Землю и звезды — любимейшее занятие космонавтов, и, если есть время, можно часами вглядываться в лик родной планеты, в дальние миры, забыв об относительной тесноте орбитального жилища...
И Берталан, и я не могли, конечно, удержаться от соблазна порезвиться, вдоволь поплавать в просторных отсеках станции. Удивительный, поразивший нас порядок царил в ее залах и лабиринтах. Мы увидели не только научную лабораторию в космосе, великолепно приспособленную для работы, но и просто обжитой, комфортабельный дом где каждая вещь занимала свое место.
Конечно, удлиненная веретенообразная форма станции выбрана ее конструкторами вовсе не ради наших «марафонских заплывов». Конфигурацию продиктовали условия выведения «Салюта» на орбиту ракетой-носителем. Ведь прежде чем забросить этот многотонный колосс в безвоздушное пространство, надо преодолеть не только земное притяжение, но и аэродинамическое сопротивление атмосферы. А оно тем сильнее, чем больше в поперечнике ноша ракеты. Значит, станцию необходимо вытянуть, уменьшить в диаметре. Правда, до определенного предела, ибо выведение выведением, но на станции жить и работать долговременным экспедициям, а много ли наработаешь в длинной и тесной «трубе»?
Даже к современному жилищу предъявляются жесткие требования, и оно непременно делится на функциональные зоны. Как же разбить на зоны космическую лабораторию, которая должна быть еще и уютным комфортабельным домом, если условия, подходящие для экипажа, малопригодны для многочисленной аппаратуры? Живительный для людей кислород в искусственной атмосфере станции вредит приборам, из-за него они подвержены окислительным процессам. Тем же грозит и влажность дыхательной среды, необходимой космонавтам. Именно поэтому, например, основная аппаратура нашего -«Союза» вынесена в специальный приборный отсек, в котором поддерживается минимальная влажность, постоянная температура, царит бескислородная атмосфера.
Но одно дело — «Союз», предназначенный для сравнительно недолгого полета: недоступность для экипажа приборного отсека не вызывает особых проблем. Станция же служит несколько лет. Как показывает опыт, ее аппаратуру нужно и можно периодически ремонтировать, заменять другой, доставленной с Земли. Вот почему на «Салюте» основные системы и агрегаты установлены в том же отсеке, где живет и работает экипаж. Лишь часть аппаратуры и агрегатов, например двигательная установка, бортовой субмиллиметровый телескоп, располагается за бортом, снаружи.
Всего в станции пять обитаемых отсеков: три герметичных — рабочий отсек для экипажа и аппаратуры и два «тамбура», промежуточные камеры между рабочим отсеком и двумя стыковочными узлами, расположенными на торцах станции, и два негерметичных — для научной аппаратуры и агрегатов.
Объем жилой зоны всей станции — около 100 кубических метров.
Мы вошли, вплыли в станцию со стороны ее утолщенной части и сразу попали в один из двух переходных отсеков. С противоположной стороны есть отсек, который служит и тамбуром и преддверием в открытый космос, как шлюзовая камера. Там хранятся два скафандра основного экипажа, там же пульты управления шлюзованием. Еще один люк — если на борту порядок, он всегда открыт — и мы в рабочем отсеке. Его «стены» и «потолок» облицованы съемными панелями, покрытыми светлой тканью. Поблизости от люка центральный пост управления. На нем «глобус» — прибор, показывающий положение корабля над земным шаром, панель с разноцветными сигнализаторами: зеленые информируют о работе систем, желтые извещают о важных командах, принимаемых аппаратурой с Земли или выданных самим экипажем, красные кричат о каких-либо неполадках на борту. Справа и слева от поста — два командно-сигнальных устройства, через которые экипаж подает команды управления бортовыми системами. Есть и отдельные пульты систем обеспечения жизнедеятельности экипажа, и дозаправки топливом двигательной установки...
В таком вот интерьере нам вчетвером предстояло жить и работать целую неделю. Как и во всяком уютном, гостеприимном доме, нас намеревались немедленно усадить за стол — угостить космическим обедом из отборных блюд бортовой кухни. Валерий давно заложил контейнеры с яствами в нагреватель, хозяева сами проголодались и торопили замешкавшихся гостей:
— Обед готов, кушать подано! Скорее за стол! Заодно выкладывайте земные новости, письма!
Письма, конечно, они будут читать потом. А пока ждут от нас подробного, с деталями, рассказа о том, что делается в стране, в Москве, дома. Никаким радио, даже письмами не заменишь этот живой разговор, личный контакт с посланцами Земли... Мы понимали, как это важно, но программа есть программа, и нам предстоит еще законсервировать на время совместного полета с «Салютом» наш транспортный корабль. Отвечаю на очередной призыв Рюмина слетаться к столу:
— Подожди! Вот кончим часа через полтора консервацию корабля...
Валерий упорствует:
— Да что там полтора часа делать? Мы с тобой вместе минут за десять управимся!
Начинаем консервацию и, как ни удивительно, укладываемся в четверть часа. Не стали мы только снимать телевизионное оснащение корабля: камеру и светильники в спускаемом аппарате, а также блок аппаратуры в контейнере между креслами. Оставили демонтаж на следующий день — нам не терпелось пообщаться с друзьями.
Выходит, мы отступили от программы? Конечно, по прибытии на станцию надо обеспечить сохранность телевизионного оборудования. Но эмоциональное состояние экипажей после ответственейшей работы по стыковке требовало разрядки, да и ничего страшного, если камера и светильники переночуют в корабле.
То ли время подошло, то ли ощущение хорошо сделанной работы вызывает аппетит, но и мы с Берталаном изрядно проголодались. А ведь днем — часов в четырнадцать по московскому времени — мы основательно подкрепились: съели по две порции мяса, хлеба, выпили сок.
Подплыли к накрытому столу. Надо же, он не просто сервирован на четверых, есть еще и два дополнительных сидячих места! На земном аналоге «Салюта» их нет. Оказалось, ребята немного перекомпоновали обстановку и смастерили из подручных материалов «гостевые» сиденья. Казалось бы, мелочь, но сколько их, таких поправок к конструкции, которые конечно же учтут при проектировании будущих орбитальных станций.
Удался наш космический обед на славу. Шеф-повар Валерий подобрал его на свой вкус и, по общей оценке, «на большой палец». И по качеству, и по количеству. Было предложено по два вторых.
— Каждый может есть, сколько хочет,— объявил Рюмин,— на станции продуктов достаточно.
Нас не надо было уговаривать. А вот Берци, видно, устал и ел мало.
Правда, он и на Земле никогда не отличался аппетитом.
— Берци, ты должен есть как следует, чтобы не похудеть, сам знаешь, как наши медики реагируют на потерю веса! — дружно внушали мы Фаркашу.
В разгар обеда я обнародовал сюрприз, припасенный для «Днепров»: две крохотные связки укропа. Зелень эта, можно сказать, контрабандная: остаток нашего предполетного завтрака. Я просто тайком завернул укроп в бумажную салфетку, сунул в карман.
И вот он на орбите. Я понимал, какую ценность свежая зелень представляет для Валерия и Лени, не видевших ее уже два месяца, но не ожидал столь восторженной реакции.
— Зелень!..
— Здорово! Чудо какое!.. Но почему так мало?
— Хотели больше взять. Целый килограмм! Берци договорился с официантами в столовой, обещали подготовить. Но не тут-то было, нагрянули врачи: для кого, мол, укроп? Узнав, что на борт, категорически запретили.
Уже после полета я рассказал об этой вроде бы пустяковой истории на заседании Государственной комиссии. Все единодушно решили, что можно и нужно отправлять в космос свежие продукты, особенно зелень. Главный обещал выделить для посылок объем и вес, то есть найти техническую возможность «втиснуть» этот дополнительный груз, не превысив максимально допустимой массы аппарата.
Вообще питание, особенно в условиях долговременного полета,— дело не последнее: важно не просто получить определенное количество калорий, но и испытать удовольствие от еды.
Простейшие бытовые операции могут протекать в условиях невесомости совсем не так, как на Земле. Сейчас на станции мы только разогреваем приготовленную специалистами пищу, но кто сказал, что со временем не появится необходимость самим что-нибудь варить. Какой прок, например, в оранжерее межпланетного корабля, если овощи так и придется употреблять только в сыром виде? Ну а если другой вариант? Интересно, как же будет протекать самая простейшая «варка» в невесомости? Ведь при кипении жидкости идет активный теплообмен за счет постоянной циркуляции «теплых» и «холодных» масс. А в невесомости? Пока такого эксперимента еще не проводили, но, видимо, подумать об этом нужно уже сегодня.
Не слишком много возможностей у космонавтов проявить кулинарные способности еще и потому, что и количество и ассортимент пищевых продуктов на борту все-таки ограничены по санитарно-техническим причинам. Значит, не обойтись без тех или иных способов консервации заранее приготовленной еды. Необычная форма и консистенция продуктов, своеобразные вкусовые качества многих из них, оригинальная упаковка и непривычные сочетания продуктов и блюд на завтрак или обед — все это результат нелегких хлопот ученых и технологов. С другой стороны, космонавтам было не просто переходить от привычной домашней пищи к такому меню. Не вызывало у нас энтузиазма, например, пюреобразное харчо, да еще в холодном виде. Космическая пища долгое время была одним из самых «узких мест» на борту кораблей. Это относилось прежде всего к набору продуктов питания, их вкусовым свойствам и способам использования в невесомости. При первых полетах в кабине космических кораблей был лишь небольшой набор жидких и пюреобразных продуктов в алюминиевых тубах: тогда не знали еще, смогут ли космонавты принимать обычную твердую пищу, находящуюся в консервных банках, в невесомости. А на «Салюте-6» мы пользуемся уже благами многокомпонентной бортовой системы питания экипажей.
Продукты хранятся в контейнерах-буфетах. Мы «сидим» за специально сконструированным обеденным столом, оборудованным устройствами для фиксации находящихся на нем предметов. (Поначалу пищевые продукты космонавтам приходилось держать в руках или прижимать к коленям.) Для подогрева первых блюд в тубах и вторых блюд в специальных емкостях теперь на борту станции есть электроподогреватель пищи. Подобные устройства стали использоваться в полетах, начиная с 18-суточного рейса корабля «Союз-9».
Шестидневное меню включает 70 наименований продуктов. Калорийность суточного рациона составляет 3100 килокалорий (на «Салюте-4» было 2800 килокалорий). В ходе полета грузовые корабли «Прогресс» доставляли на станцию свежие продукты, при их комплектации учитывались пожелания экипажей.
На станции есть и индивидуальные столовые принадлежности: ложка, вилка, консервовскрыватель, а также оригинальный «колокольчик» для открывания туб. Он устроен так, что не дает разбрызгиваться содержимому, когда давление внутри тубы больше, чем давление в кабине, например после сильного разогрева туб. Ножа в наборе нет: хлеб, мясные консервы и другие продукты заранее нарезаны и порционированы «на один зубок». Для санитарной обработки рук, столовых принадлежностей и поверхности стола после еды — стерильные салфетки.
Остатки пищи и тара складываются в специальные герметичные мешки. Конструкторам пришлось немало потрудиться, чтобы создать эти достаточно прочные газо- и паронепроницаемые контейнеры из легких пленочных материалов. Они занимают мало места, удобно складируются. При необходимости мешки с отходами можно выбрасывать из орбитальной станции через специальные шлюзы. В других случаях они переносятся в транспортные корабли «Прогресс» и удаляются со станции...
...За ужином на нас с Берци посыпались вопросы: как долетели, здорово пришлось покрутиться, чтобы найти «Салют»?
— Вы же видите, все в порядке! Правда, на Земле хотели, чтобы мы еще поманеврировали, но обошлось — отменили. Поспали только пять часов, маневрировали сегодня лишь два раза, планово. Ну а Берци ухитрился, как новичок в космосе, урвать для сна еще немного после завтрака.
— Как там дела, как Саша Иванченков?
— Был вместе с нами на космодроме. Провожал в полет, всю последнюю неделю помогал закончить подготовку.
— А Николай Рукавишников?
— Тоже на космодроме, тоже помогал готовиться к полету. Но на старте не был — улетел в командировку за границу.
— Севастьянов?
— Виталий в Москве. И конечно, провел с нами встречу в телевизионной передаче «Человек. Земля. Вселенная». Готовит запись к эфиру.
— Ну а у Георгия Гречко дел по горло — обрабатывает результаты научных экспериментов на «Салюте-6». Одновременно готовит докторскую диссертацию. Олег Макаров прибыл недавно на космодром: их экипаж тоже готовится к старту вскоре после нашего возвращения.
В общем-то вспомнили всех, кто населяет «греческий зал», комнату, где размещаются космонавты нашего гражданского отряда. Сейчас уж и не припомню, кто пустил в обиход это шутливое название, но оно прижилось. То ли потому, что нам льстило видеть себя этакими эллинскими мудрецами, ведущими неторопливые беседы о вечных, нетленных ценностях, то ли интерьер комнаты что-то навеял: стены отделаны светло-коричневым деревом, есть и витиеватая полосочка в стиле античного орнамента. Но по-другому эту комнату теперь и не называют.
Недавно зал хотели разделить на отдельные комнаты. Все запротестовали:
— Нет, это уже как реликвия!
Да, это не просто комната инженеров-космонавтов, где идет большая практическая работа. В общении с бывалыми космонавтами здесь проходят профессиональную и жизненную школу молодые, еще не летавшие ребята. Хотя они давно окончили институты, успели поработать, но для нас, космонавтов старшего поколения, они молодые инженеры-испытатели... А вот у наших военных коллег, пришедших в Звездный из авиации, иначе: зачислили в отряд, и ты можешь называться космонавтом...
Многие обитатели зала, уже побывавшие на орбите или еще ждущие своего звездного часа,— это как бы наш экипаж поддержки, люди, чьи волнения, заботы, помощь мы чувствуем в космосе постоянно...
— А субботник провели? — интересуются ребята, имея в виду один из двух дней, которые мы ежегодно по давней традиции проводим в двухэтажном особняке, неподалеку от ВДНХ. Дом этот занимал с семьей С. П. Королев, теперь там музей, и мы приходим туда, чтобы привести в порядок территорию, окопать деревья в саду, посидеть на любимой скамейке Сергея Павловича...
За столом мы провели несколько часов. Такую встречу неплохо было бы отметить чем-то посущественнее, чем фруктовые соки. Но таков закон — на борту никаких спиртных напитков.
— Давайте хоть поднимем по тубе с соком, символически чокнемся,— предложил кто-то,— а отметим событие потом, на Земле.
Во время беседы вдруг Валерий сорвался с места и торопливо поплыл к пульту управления освещением станции.
— Минуточку... — извинился он и неожиданно выключил свет на станции.
— В чем дело? Энергетический кризис! — пошутил было я.
— Пролетаем над одним из кораблей плавучего измерительного комплекса,— пояснил Леня Полов,— телеметрия-то работает, и по загрузке нашей электросети там поймут, что мы нарушаем режим: сейчас на борту положено только дежурное освещение. Так что придется маскироваться от контролеров.
А ведь и правда: по инструкции мы должны были лечь еще в пять утра по московскому времени, но не заметили, как за разговором пролетело время. В седьмом часу мы с Берци уже настолько выдохлись, что не могли больше застольничать и запросились отдыхать.
— Идемте к вашим постелям,— с пониманием согласились ребята.
Зная, что на станции три спальных места, я заранее все распределил: два места — для основного экипажа, третье — для нашего венгерского друга, а уж мне где придется, только бы не уходить от товарищей в другой отсек.
К моему удивлению, Попов и Рюмин предусмотрительно соорудили четвертое спальное место рядом со всеми. Пришлось, правда, переместить пульт управления печью «Сплав» с одной стены на другую. Получился отличный космический кубрик!
Залезаем в спальные мешки. Хорошо, уютно! Рюмин даже соорудил что-то вроде подушки. Хозяева пожелали нам спокойной ночи, а сами еще, наверное, часа полтора просидели: Валерий читал одно письмо за другим, вновь перечитывал, оживленно делился с Леонидом какими-то новостями. Нет, ничем не заменить здесь, в космосе, эти весточки от родных и близких, от друзей!
...Уютно в нашем просторном космическом доме. Убаюкивающе гудит вентилятор, навевая сон. Сегодня у нас был большой день, насыщенный делами и впечатлениями.