Снова к «Салюту»
С волнением перелистываю страницы дневника третьего космического полета, в котором с Виктором Савиных мы провели 75 суток с 12 марта по 24 мая 1981 года. Полет интересный, сложный, трудный, получивший неоднозначные оценки специалистов. Для меня и Виктора он во всех отношениях был испытательным. Мы испытывали новый, хотя и четвертый по счету, транспортный корабль «Союз Т-4», полет испытывал нас, экипаж.
Простых полетов не бывает. А космонавт — обычный человек. Поэтому и он остается всегда таким, каков он есть, со своими недостатками, самолюбием, умением огорчаться, обижаться, быть даже вспыльчивым. Вот и этот полет мог быть прекращен досрочно по моей вине. Это было бы ошибкой, ошибкой неоправданной и необоснованной. Однако — все по порядку.
«12 марта 1981 г. День первый. Пишу в «Союзе Т-4». Вспоминаю, что было накануне старта. В этот день проснулся с хорошим настроением. В окно светило яркое весеннее солнце: в Казахстане уже чувствовался приход весны. Лежал в постели, думал о полете. Он у меня третий. Я спокоен за все, но есть волнение от ответственности: наш экипаж третий из числа тех, кто пойдет на «Союзе-Т». А станция мне знакома, но… там ведь столько работали… Столько изменений… Через десять дней к нам придет экспедиция посещения. Надо успеть разгрузить «Прогресс-12». А как Виктор будет себя чувствовать? Как быть, если у него возникнут вестибулярные расстройства? Нас ведь и посылают из тех соображений, что, имея 140-суточный полетный опыт, я смогу организовать работу так, чтобы международная экспедиция, придя вскоре после нашего прибытия на станцию, в этот же день могла состыковаться.
Время шло медленно. Завтракать не хотелось. Выпил молока, съел немного зелени. Потом пошли смотреть «Белое солнце пустыни». Здесь, на космодроме, я смотрю его «официально» шестой раз. Три раза — как дублер, третий раз — как командир основного экипажа. До обеда время шло незаметно, после обеда ушел отдыхать.
Проснулся. Позвонил Нине. Переживает… Сколько она вынесла за эти полеты… По телефону услышал… слезы.
Пора собираться. Врачи проводят свои исследования, напутствуют, советуют. Пошел к Виктору, предупредил, чтобы он не волновался в момент отделения второй ступени носителя — этот период сопровождается незначительным уменьшением перегрузки, воспринимается как отказ двигательных установок. Виктор писал письма. Я свои написал — матери в деревню и депутатские. Пришлось и на космодроме заниматься депутатскими делами.
Вячеслав Зудов, мой дублер, переживает, но держится молодцом. Ведь должен был идти он, а я — дублировать. Решили послать меня, потому что специалисты опасаются за состояние станции. Летает она три с половиной года, и новичку на ней будет трудно. Предстоит выполнить много сложных ремонтных работ, связанных с кабельной сетью, с разъемами под напряжением.
Вспомнился прилет на старт 26 февраля. Уж больно волнуют меня эти минуты. Нас ждала Госкомиссия. От самолетного трапа до места рапорта несколько метров. Я их считаю первыми шагами к кораблю. Доклад короткий, но в самолете я несколько раз повторил его про себя: «Товарищ председатель Государственной комиссии, экипаж космического корабля «Союз Т-4» прибыл на космодром для проведения предстартовой подготовки. Командир экипажа полковник Коваленок».
Одевание скафандров. Традиционные разговоры, напутствия… Виктор внешне спокоен. Это хорошо. Я по себе знаю, как нелегко это в первый раз дается.
Носитель весь в клубах белого пара. Поднялись в лифте. Вошли, сели. Привязались. Все — как в тренажере. Плохо показывали параметры систем на видеоконтрольном устройстве. Думал, что отменят старт. Все прошло хорошо. Когда начался подъем, я, кажется, сказал: «Вперед!»
Вот мы и на орбите. Я в третьем полете! Ура! Снова показалось, будто опрокинуло назад, вниз головой. Это первые ощущения от прилива крови. Через 30 минут прошло. Советую Виктору не делать резких движений головой. Работы много. Контроль систем, контроль герметичности. Меня тянет к иллюминатору.
Работали до утра. Все идет без замечаний. Это радует. Я уже думаю только о стыковке. В корабле прохладно. Хорошо, что нам дали по второму свитеру. Мы один «обули» на ноги, а второй одели под полетный костюм. Спали чутко, часто просыпаясь от холода и боязни проспать маневр, который будет на 12-м витке. Все, надо готовиться к стыковке. Уже 13 марта. Орбита».
«13 марта 1981 года. День второй. Проснулись раньше времени. Все мысли о предстоящих маневрах на сближение и стыковку. Я спокоен. Все же стыковка на «Союзе-Т» во много раз продуманнее и легче. Все маневры прошли хорошо. Вышли в расчетную точку. Был и критический момент. После разворота с режима торможения произошла потеря «захвата» станции. Виктор заволновался, а я был уверен в том, что «захват» произойдет автоматически. Так оно и получилось. Успел глянуть в иллюминатор. В Атлантике обнаружил планктонные поля, записал координаты. Все мысли — только о стыковке. Да, жизнь сделала свой расклад. Рюмин отработал на этой станции в двух полетах 360 суток. Год в космосе! Мне предстоит к 140 прибавить 73.
Волнуюсь. Какая она там сейчас, станция? Вот и захват, стягивание».
«15 марта. Вчера сделали ремонт системы ориентации солнечных батарей, а сегодня возились с кабельной сетью. Разгружаю «Прогресс». Обживаемся. Виктора предостерегаю от излишних движений — он должен быть в хорошей форме к приходу Джанибекова и Гуррагчи. Разгрузка «Прогресса» идет медленно. Ситуация осложняется тем, что от постоянных доработок в полете на корпусе, в системе бортовых коммуникаций, образовался «плюс». Он появляется бессистемно, место короткого замыкания неизвестно. Надо его найти. Уже искали Кизим, Макаров, Стрекалов. Программа полета у них была короткой, они отремонтировали систему терморегулирования, но «плюс» корпуса не нашли.
Наблюдаю за Виктором. Сразу видно, что он новичок в невесомости. В свой первый полет я точно также в станции перемещался, «ходил» по-земному, дергая руками и ногами. Однако вестибулярных расстройств у него нет. Это радует, значит, будет все нормально.
Устаю эти дни чертовски. Каждое утро боюсь проспать начало рабочего дня. В прошлом, 140-суточном, полете спал плохо, около двух часов с вечера и столько же перед подъемом. Сейчас сплю как сурок. Аппетит хороший. Сегодня запахло жилым в станции. Появились запахи пищи, стало теплее, суше. А обстановка — как на вокзале. Все оборудование из «Прогресса» — в мешках, контейнерах, на веревках. Куда же все это девать? Ничего, разместим и это. Это уже 12-й «Прогресс». В рабочем отсеке, как и в прошлый раз, не оставили ничего.
Ремонт бортового коммутатора не дает пока положительных результатов. Это волнует всех. Завтра — снова ремонтно-восстановительные работы и разгрузка «Прогресса». Земля не уверена, что расстыковка его пройдет по плану. Ничего, сделаем все, чтобы график выполнить. Планета закрыта облаками».
«16.03.81 г. День прошел в напряженной работе. Устал до изнеможения. Разгружено около 60 процентов груза. Должны были провести коррекцию орбиты, но она сорвана по моей вине. Ручку управления непроизвольно оставил отклоненной по курсу. Хорошо, что вовремя заметил, а вернее, определил по работе двигателей малой тяги. Виктор расстроился из-за этого. Мне неприятно, но я не заостряю на этой ошибке внимания. Это не самое страшное. На то и работа, да еще в таком адском режиме. А что было бы, если бы здесь оказались два новичка? Трудно на это ответить, но думаю, что программа могла бы пойти с отставанием.
Качаем воду из «Родника» (система доставки воды «Прогрессом») в свои емкости. Работа однообразная.
Виктору еще рано резко двигаться. Надо выдержать необходимый срок. Земля волнуется. Ведь 22 марта старт Джанибекова с Гуррагчой. Ничего, успеем, иначе и быть не может».
«17 марта. Пятые сутки полета. Такое ощущение, что я здесь давно. Вот только нет полного порядка. Ничего, наведем. Сегодня настроение приподнялось:
— провели коррекцию орбиты. Ту, что вчера сорвал я;
— ремонтировали систему терморегулирования, насосы откачки конденсата (НОК) и многое другое.
Весь день прошел в поисках «плавающего» короткого замыкания. Ситуация сложная, потому что при возникновении замыкания, названного специалистами «ГК» — от понятия «главная команда», все системы станции готовятся к включению двигательной установки. Замыкает бессистемно. Часто во время сна. Работа очень трудная. Устал чертовски. Руки все в ссадинах, синяках и проколах от контровки. Желаемого результата нет.
Сегодня много думал о своей деревне. Вспомнил детство, брата Василия. Однажды он обгорел. Я заправлял бензином коптилку из снарядной гильзы. Вдруг вспыхнуло пламя — и на него. Как я тогда догадался обернуть его скатертью и выброситься вместе с ним через окно в снег? Мне было тогда семь лет, а ему три. Лицо обгорело. Сейчас следов не видно. Надо спать».
«18 марта. Сегодня годовщина полета Беляева — Леонова. Послали поздравление Алексею Архиповичу. Счастлив, что принадлежу к тем немногим, кто выходил в открытый космос. Это было на 45-е сутки моего второго полета, 29 июля 1978 года. Пробыли в открытом космосе 2 часа 20 минут, написали — 2 часа 05 минут (так было по плану). Это произошло оттого, что люк открыли с опережением графика.
С «Прогрессом» все в норме. Сегодня закрываем переходный люк, и корабль уйдет. Еле погрузили «Орлан» — скафандр для выхода в открытый космос, который выработал свой ресурс. Заклинило в люке.
Надо готовиться к встрече Джанибекова и Гуррагчи. А сколько дел! Сколько уборки! Тихий ужас!»
«19 марта. Седьмые сутки полета. Все пошло нормально. Виктор приспосабливается к невесомости относительно быстро… Молодец он. Старается во всем помогать мне, но я его все еще сдерживаю. Мне сейчас невесомость не страшна. А ему до прихода гостей надо набраться сил. Будет много работы.
Грузовик готов к расстыковке. Уложиться в срок с его отправкой было для меня делом чести. На Земле верили в нас — и мы справились. Закрыли люк в назначенное время. Устал чертовски. Приятно, хотя и ноют руки, суставы. Теперь надо заняться размещением грузов. Мой подход прежний: ни кубического сантиметра под доставленные грузы в жилых отсеках не отдавать».
«20 марта. Приводим станцию в порядок. Настроение боевое. Через два дня старт советско-монгольского экипажа. Это третий международный экипаж, с которым я буду работать.
Сегодня медицинский день. Не люблю эти дни из-за того, что «привязан» к медицинским датчикам.
Земля снова дает рекомендации по ликвидации «ГК». Теперь надо разбирать разъем, чтобы перекусить один из проводов.
Да, мы сильно шагнули вперед в плане ремонта аппаратуры на станции. А ведь в начале работы орбитальных станций о стыковке и расстыковке электроразъемов под напряжением даже боялись говорить.
Вспоминается, как два года назад я был определен командиром экипажа с Прунариу — румынским космонавтом. Отпросился на длительные полеты — и не жалею. Что можно увидеть за неделю из космоса на Земле, в атмосфере, в океане? Ровным счетом ничего. Я не умаляю достоинств экспедиций, что летают семь суток, однако считаю, что летать с пользой можно и нужно минимум по 2–3 месяца. За это время можно что-то сделать. Горжусь, что на эту экспедицию назначен я. Проведем мы ее хорошо. Для этого есть все основания».
«21 марта. С самого утра ждали встречи с семьями. Несколько раз проверили каналы телесвязи. Все нормально.
При встрече много было разговоров, особенно большой «поток информации» был для Виктора от жены Лили и дочери Вали. Мои ведут себя более сдержанно, натренировались за прошлый полет. Дома все хорошо. Дети закончили учебную четверть нормально.
Ликвидировали «ГК». Ура! Ура! Ура! Занимались ремонтом. Глянул в иллюминатор. Очень много облачности. Визуальные наблюдения вести невозможно. Где Земля открыта — узнаю знакомые места. Наша территория в тени, летаем над ней ночью. Завтра стартует Джанибеков. У нас все готово к встрече. Тестовые проверки «Иглы» — радиотехнической аппаратуры сближения и стыковки — прошли нормально».
«22 марта. По графику у нас должен быть выходной, но накопилось много мелкой работы. Программу выполняем, но режим очень интенсивный. Постоянно чувствуется усталость. По ночам сильно болят мышцы спины, не дают спать. Заняться физкультурой некогда, так как надо ликвидировать беспорядок после разгрузки «Прогресса».
Чувствую, что у Виктора дело пошло. Значит, с экспедицией посещения будет легче справиться. Ведь приходится следить за программой двух экипажей. О Джанибекове Романенко и Гречко отзывались очень хорошо. Посмотрим теперь его в деле.
В 17 часов 58 минут 54 секунды стартовали «Памиры». Из ЦУПа уже слышим в сеансах связи их голоса. Завтра будем вместе».
«23 марта. Написал в программе: «Добро пожаловать, «Памиры». Как сложится работа с ними? Мы сильно устали за 10 суток напряженной работы. Еле успели разгрузить «Прогресс-12». Было сомнение в своевременности его отстыковки. Это отсрочило бы экспедицию посещения. А советско-румынский экипаж? Он прилетел бы значительно позже. Джанибеков уже был здесь. Это хорошо. Программу выполним, но будет тяжело, очень много ремонта, уборки, перестановки, поиска, переукладок и т.д.».
«3 апреля. Не было свободной минуты, чтобы делать записи. 1 и 2 апреля сделал служебную запись. Смешно, но я пишу два дневника. В одном — служебная информация, все до мелочей. Этот же — для себя. Буду читать на старости лет. А может, внуки прочтут? Когда это будет? И как будут восприниматься наши полеты лет через 50–100? К другим планетам летать будут.
Сегодня работали весь день. Подготовили фотоаппаратуру, запустили впервые и свои ручные камеры. Отсняли 70 кадров. Очень быстро летит время. Работы у нас — на год хватило бы. Что делать? Не могу решить сразу столько задач. А у нас там весна приходит. Снег тает, ручьи текут. Сядем почти летом. Все будут загоревшие, а мы… как бледные поганки. Надо будет после посадки под казахстанским солнышком пожариться. Если кто будет читать дневник, то подумает: а почему он фломастером писал? Легче писать. От ручки плечо ноет.
Сегодня был разговор с радиокомментатором. Беседовали о визуальных наблюдениях и о вопросах народного хозяйства. Нет условий для решения этих задач».
«5 апреля. Сегодня впервые немного отдохнули. Сами не стали делать ничего и не напросились на работу. Ведь впереди очень ответственная неделя.
Скоро 12 апреля. Надо готовиться к празднику. Связались с кораблями «Виктор Пацаев», «Владимир Комаров» и «Юрий Гагарин», «Моржовец». Ребята там ждали этой встречи, а нам все некогда было. Отработали 24 дня. Столько же отлетали Добровольский, Волков, Пацаев».
«6 апреля. Программу дня выполнили. Нами на Земле довольны. Да и сами чувствуем себя хорошо. Надо взять координаты «Мстислава Келдыша». Работать надо синхронно с ним».
«8 апреля. Провели геофизический эксперимент. Удовлетворения от работы нет. Земля, видимо, перемудрила. К вечеру устал, разнервничался. Переговорил с ЦУПом о планировании. Мы находимся в постоянном цейтноте, а планирование продолжается в таком же режиме, что и в начале полета. Но ведь тогда мы делали все для подготовки станции к прибытию международного экипажа. Месяц такого напряженного труда не прошел бесследно. Сегодня покалывает в сердце».
«9 апреля. Сегодня с утра в ЦУПе (я представляю) паника и разговор о моем состоянии. Устаю чертовски. А на Земле кое-кто, видимо, считает, что полет в 70 суток — не полет. Нет, об этом еще рано говорить. Весь день занимались ремонтом. Ложусь спать на полчаса раньше. Устал».
«10 апреля. К иллюминаторам даже не подошел. Спал плохо. С 4.00 утра (московского времени) на ногах. Работали внутри станции. Провели тренировку по срочной эвакуации со станции. Через день — 20-летие полета Ю. А. Гагарина. Послезавтра — месяц, как мы летаем. Интересно все сложилось. Когда в прошлый раз уходили с Александром Иванченковым, я после расстыковки сказал: «До свидания, «Салют-6». И свидание состоялось. Тяжелое, трудное, но очень важное и нужное для программы «Интеркосмос».
13 апреля у Инессы день рождения. Ей 15 лет. Летит время! Три полета уже выполнил. Мало это или много для 40 лет жизни? Для меня — мало. Очень многое не сделано. Нужны хорошие приборы. Здесь можно реализовать такую научную программу, от которой будет большая польза. Нет сил больше писать. Хочу спать».
«11 апреля. День праздничный. Все разговоры о 20-летии. Нам повезло: второй раз вижу цветные полярные сияния. О них все подробно записано на диктофонах.
Была встреча с Левитаном. Он повторил текст от 12 апреля 1961 года. Потрясающе…»
«12 апреля. День космонавтики. Месяц полета. С вечера нарисовал поздравление Виктору. Утром — всего не опишешь. Сколько поздравлений! С корабля «Космонавт Владимир Комаров» получили прекрасное приветствие. Приятно было поговорить с семьей. Звучали стихи. Поздравили нас операторы «Зари». Весь день следили за полярными сияниями. Что-то должно получиться, таких подробных записей раньше я не делал. А здорово, что 12 апреля 1981 года я был в космосе! В программе сделал запись: «Гагарину природа салютует».
«15 апреля. День настолько насыщен и интересен, что трудно все описать, зафиксировать. Проводим геофизические, астрономические и другие эксперименты. Интересны и визуальные наблюдения. Особенно по зодиакальному свету, по серебристым облакам, по «усам» на заходе солнца. Я четко помню, что, где, когда происходило в прошлом полете. Кое-что повторяется сейчас. Это очень важно. Ведь повторяется все не через несколько дней, а через два с половиной года. Значит, можно говорить о какой-то закономерности».
«16 апреля. Вчера с вечера разругался со сменой из-за планирования. Валят, как на бурого, с 8.00 до 22.00. Это же две рабочих смены без минуты отдыха. Ночью спал плохо. Всего 3 часа. Днем — вялость. Земля малость зауважала нашу работу. И тут же они сами оказались в цейтноте — не стали успевать выдавать нам все данные. Это будет для них хорошая наука. Может, я вчера и резковато поговорил, но сегодня Благов вышел на связь в хорошем настроении. Договорились о дальнейшей работе. Работу провели четко».
«17 апреля. Спал за ночь всего часа три. Весь день плохо себя чувствую. Раздражителен. По мелочам скандалю с руководством ЦУПа. Это — переутомление. Физическая нагрузка достигла своего предела. Будут менять? На кого? На динамике за 30 секунд до выдачи команды уснул. Виктор разбудил. Команду выдал на 30 секунд позже. Сил нет писать… Глаза… Засыпаю».
«20 апреля. Все эти дни напряженно работаем. Ощущаются последствия конфликта с Землей: стали осторожничать с разговорами. Появился на связи Валерий Рюмин. Я, конечно, обрадовался. Прощупывает мой моральный дух. Усталость у меня дикая. Этот полет переношу тяжелее, чем 140-суточный. Нет ни минуты свободного времени. Сразу взяли какой-то бешеный темп. Я сильно выложился в начале полета. Сейчас вот потихоньку отхожу. Были на связи семьи. Дома все нормально. Нина заметила мою усталость».
«21 апреля. День прошел в напряженной работе по астрофизическим экспериментам. Но работа неудачная.
Время идет быстро. С огромным удовольствием закрашиваю каждый квадратик числа. Уже стали считать — сколько осталось. Как ни крути, а полеты — не мед. И хотя меня, возможно, после посадки через два дня снова сюда потянет, скажу откровенно: тяжело. Сегодня что-то воспоминания нахлынули. Вспомнил поездку в Ленинград, поступление в Балашовское училище».
«25 апреля. Моя раздражительность по отношению к отдельным сменам не проходит. Кто-то там мутит воду. С уходом Джанибекова не могу выбить обычный выходной день. Безобразие. Планирующие органы дают на весь день очень много мелкой работы. Программу полета надо компоновать с учетом опыта летавших космонавтов, но главное — не перенасыщать мелкими экспериментами, отнимающими время, нервы и не дающими пользы.
За неделю пребывания на станции экспедиций посещения выматываешься, как за месяц. Накануне ухода Джанибекова вообще не спал. Перед этим дежурил двое суток в станции без сна из-за появления запаха гари. Ничто здесь так не сказывается на самочувствии, как недосыпание и бессонница. Опять злюсь на смены, ни одна из которых не удовлетворяет нашей просьбы об отдыхе.
И вот, наконец, нам его предоставили. Хотя во многом мы сами виноваты. Начальный период после прихода на станцию должен быть под особым контролем. Ни в коем случае нельзя давать организму провалиться в «ложку». «Ложкой» мы называем свое физическое состояние на борту станции, когда из-за недостатка времени не занимаемся физкультурой и организм ослабевает, развивается атрофия мышечных тканей, слабеет сердечная мышца. Физические возможности организма, по сравнению с исходными, резко снижаются. Выходить из «ложки» в полете очень сложно. Надо постепенно увеличивать физическую нагрузку под постоянным контролем врачей. Это надо заранее обговаривать на Земле уходящим экипажем с теми, кто работал в основных экспедициях, кто будет работать в сменах ЦУПа, кто отвечает за здоровье, за программу полета. Для успешного выполнения программы предельно важным является предстартовое состояние экипажа. У меня третий полет. Напряжение во время предыдущих подготовок было сильнее, но такую подготовку трудно было представить.
Это была безумная подготовка: в течение 5–6 месяцев ежедневная, до 23 часов вечера, работа по расписанию. Практически не было времени для занятий физкультурой, не было предполетного отдыха. Я долго не представлял своего положения в составе группы. Да, конкурсы нужны, конкурсы на лучшие знания и подготовленность. Но для нас это был конкурс на изнеможение. Все это, а потом сверхтяжелая работа на станции в первые десять — двадцать дней сильно ослабили экипаж физически. Мы же пошли на это потому, что полет был нужный, рассматривали это задание Родины как особо важное».
«27 апреля. После трехдневного отдыха настроение улучшилось. Надо кое-что пересмотреть. Кризис, пожалуй, прошел. Отошел и физически и морально. Отдых все же нужен. Наше желание работать встречено положительно. Это радует. Закончили «Испаритель». Снова восстановили установку по технологическим экспериментам «Сплав-01». Запустили. Будет работать шесть суток».
«1 мая. Состоялся разговор с нашими товарищами, которые были в это время на Красной площади — с Филипченко, Джанибековым, Гуррагчой, Ляховым и другими. Мне намекнули об отношениях с ЦУПом. Но ведь я думаю не только о себе, но и о тех, кто пойдет за мной.
В последнее время мы разучились разговаривать по-деловому, трезво и объективно. Все разговоры сводятся или должны сводиться к одному: отлично сделано, хорошо, самочувствие хорошее, будет выполнено и т. д. В этом полете я иной раз пытаюсь что-то скорректировать, имея уже опыт 140-суточного полета. Этого не понимают. Создалось впечатление о нас как об излишне капризном экипаже. Это не так. Просто в силу привычки от нас ждут, что в 100 проц. случаев мы должны кричать «ура!».
Мои требования о некотором изменении программы диктовались нашим общим физическим состоянием, они не должны были восприниматься как какой-то каприз экипажа. Земля нас порой убеждала, что работа-то незначительная. Но ведь до этого все работы на станции к приходу Джанибекова и Гуррагчи были выполнены благодаря неимоверным усилиям. Усталость накопилась сильная. Потом была напряженная работа по ремонту, разгрузке и подготовке к встрече второго международного экипажа. Давление у Виктора доходило до отметок 110/100, а у меня и того хуже — 100/90. За весь предыдущий полет оно было 140/80. К 30 марта — 5 апреля мы почувствовали сильную атрофию, наступила бессонница, а специалисты планировали нам все новые и новые эксперименты. При таких давлениях, врачи подтвердят, головные боли спазматические, их не снять никакими медикаментами. Именно поэтому я просил разгрузить программу, понимая, что впереди был еще довольно длительный отрезок полета и работа со второй международной экспедицией. К большому сожалению, мои доклады об ухудшении состояния экипажа не брались во внимание. Тогда я назвал все своими именами и попросил: дать 3 часа физо в сутки (положено по программе), чтобы остановить быстро прогрессирующую атрофию мышечной системы, улучшить давление и аппетит, самочувствие. Просил дать нам и трехдневный отдых. С трудом, но мы этого добились — отдых нам предоставили. Досадно, что наше откровение и правдивое общение с Землей было не вполне правильно понято.
Если мы будем постоянно петь только хвалебные дифирамбы, то никогда не научимся понимать истинного положения вещей. Я позволил себе говорить правду, так как был в полете не в первый раз, а поэтому мог более или менее реально оценивать ситуацию, не беспокоясь о том, кто и что про меня скажет. Я хотел бы всегда работать ровно, объективно давая оценку себе, технике, всему экипажу. В любом другом случае будет виден только внешний блеск, а на деле — самообман».
«14 мая. В космосе очередной международный! Советско-румынский. Великолепно! Завтра мы их будем встречать. Это моя четвертая встреча: Мирослав Гермашевский, Зигмунд Йен, Жугдэрдэмидийн Гуррагча и Думитру Прунариу. Не здорово ли? С четырьмя космонавтами из социалистических стран пришлось работать на станции «Салют-6».
«26 мая. Программу выполнили. Я счастлив. Готовимся к посадке. Ура! Остальное продолжим на Земле».
Страницы бортовых записей закончились. Перелистывая и перечитывая их, я снова пережил полет. Он был трудным, насыщенным уникальной работой по программе.
Можно было бы не делать комментария, оборвать запись на 26 мая — дне посадки. Но возникнут вопросы. Со страниц дневника видно, что в полете не все шло гладко. Так оно и было. Я повторяю, что космические полеты проходят значительно сложнее, чем преподносят их отдельные журналисты.
Урок жизненной правды дал нам XXVII съезд нашей партии. Поэтому я раскрываю свои сокровенные мысли, которые были только «для себя».
Почему третий полет был трудным? Я долго думал об этом: и на борту, и после посадки. Проанализировав все, пришел к выводу, что в третьем полете я переоценил свои физические возможности. Объявив сразу же после 140-суточного полета, что намерен и дальше принять участие в длительных экспедициях, я тем самым предлагал себя на новые длительные полеты. Провести год на орбите стало моей целью. Однако заявление о необходимости увеличения продолжительности полета до такого срока было преждевременным. Горькую правду я выслушал от Владимира Александровича Шаталова, Георгия Тимофеевича Берегового, Георгия Михайловича Гречко. В деле освоения космоса личное должно быть подчинено общественному, уступать ему первое место.
Вспоминаю и подготовку к этому полету. Летом 1980 года Алексей Архипович Леонов объявил мне о назначении в состав запасного экипажа пятой экспедиции на «Салют-6». В это время конструкторы космической лаборатории тщательнейшим образом проанализировали состояние станции, проработавшей в космосе два года. Специальная экспедиция в составе Леонида Кизима, Олега Макарова и Геннадия Стрекалова должна была выполнить ряд ремонтно-восстановительных работ, обеспечивающих дальнейшее надежное функционирование «Салюта-6». Они это сделали. Подготовка к пятой экспедиции с участием международных экипажей началась. Я готовился один — не было бортинженера. Стал усердно изучать корабль «Союз-Т». Корабль был новый, построенный с учетом новейших технических достижений. Впервые его испытали Юрий Малышев и Владимир Аксенов. Кизим, Макаров и Стрекалов готовились на нем. Мой будущий бортинженер Виктор Савиных был в составе их дублирующего экипажа. Проводив товарищей на орбиту, он в ноябре подключился к подготовке вместе со мной. С Виктором Савиных я был знаком и раньше: он принимал участие в нашей подготовке к 140-суточному полету как специалист в области оптических исследований и испытаний оптических приборов. Спокойный, рассудительный, думающий инженер нравился мне основательностью своих суждений, умением видеть главное. При первой нашей встрече обсудили вопросы предстоящей подготовки и сошлись во мнении, что готовиться будем в полную силу, хоть и являемся запасным экипажем. Первые тренировки на комплексных и специализированных тренажерах дали хорошие результаты. Виктор безукоризненно ориентировался во всех особенностях эксплуатации нового корабля, а я совершенствовался в освоении новой техники. К концу декабря инструктор экипажа стал проводить с нами тренировки по всей программе предстоящего полета. В короткие минуты передышки строили планы на будущее: мы надеялись войти в состав одного из основных экипажей на новую орбитальную станцию «Салют-7».
Состояние станции и программа полета предстоящей экспедиции вызывали озабоченность специалистов. Все чаще стали высказываться суждения, что надо посылать на станцию наш экипаж, так как у меня имелся опыт работы на «Салюте-6», работы с «Прогрессом», проведения ремонтно-профилактических работ. Это несколько обеспокоило наших коллег из основного и дублирующего экипажей. Они были в полной готовности к полету. Новое предложение вызвало по отношению к нашему экипажу неожиданную реакцию. На одном из совещаний командир отряда обвинил меня в том, что я очень уж стремлюсь уйти в очередной полет и забываю о своих коллегах. Это было горьким и необоснованным упреком. Попытки разубедить в обратном не дали результатов. На меня посматривали с недоверием. Чтобы как-то разрядить напряженность, руководство ЦПК им. Ю.А. Гагарина объявило, что основной экипаж будет определен по результатам проверок готовности Межведомственной комиссией. Такой подход заставил сильно призадуматься. Нужно было решить, включаться в конкурс, работать в полную силу или без напряжения сохранять позиции запасного. Мы с Виктором решили продолжать подготовку в полном объеме. Об этом я объявил Алексею Архиповичу Леонову — ответственному за весь процесс подготовки. Характер не позволял мне отступить. Задетое самолюбие и необоснованное обвинение только мобилизовывали. И в феврале совет главных конструкторов утвердил на полет наш экипаж.
Продолжаю до сих пор анализировать сложившуюся тогда ситуацию. Стоило ли так перенапрягать силы? Если уж было недоверие со стороны командования к нашей искренности, к желанию знать все и уметь так, как нужно для полета, то, может, стоило и отступить. Да и товарищи по совместной подготовке имели меньше опыта в полетах, им тяжелее все давалось. И это повлияло на мнение отдельных специалистов, которые высказывались за включение в основной экипаж меня с Виктором. Я не сомневаюсь, что оба экипажа выполнили бы программу, сделали бы то, что сделали мы. Неумение быть дипломатичным и гибким настроило меня и дальше готовиться в невыносимо трудном режиме. И мы получили право на полет. Но потеряли многое: отношение коллег по подготовке, отношение командования, которому пришлось менять свое первоначальное решение. Можно ли было все сделать иначе? Безусловно, можно было. Но у меня в этой сложной ситуации не хватило жизненного опыта. Подготовка в таком режиме отняла много физических и моральных сил. Кроме этого, мы не продумали программы работ начального периода полета. Он оказался напряженным. К началу полета мы пришли уставшие. Виктор без отдыха перешел прямо из дублирующего экипажа на подготовку. А мне пришлось в предельно короткий срок освоить новый корабль. С первых суток пребывания на станции мы оказались в постоянном дефиците времени. Я уже говорил, что приходилось работать без отдыха, часто недосыпая, а это ослабляло организм. К тому же мы около месяца не занимались физкультурой. Поэтому и возникли первые недоразумения с Землей. Специалисты ЦУПа не могли понять, почему мы недовольны нагрузкой дня, а мы не понимали их. Правда, стоило мне все обстоятельно обсудить с ними в сеансе связи, как могли бы возникнуть совершенно иные решения. Мог несколько отодвинуться срок прихода экспедиции посещения, можно было снять некоторые сложные вопросы программы. Но чувство ложного стыда не позволило это сделать. Я решил компенсировать все за счет своих физических возможностей. К чему это привело, можно судить по записям из дневника. Взаимное недопонимание росло, наше самочувствие ухудшалось. Основным виновником в создавшемся положении был, безусловно, я. Не лучшим образом сработали и отдельные звенья на Земле. Некоторые врачи, контролировавшие наше здоровье, не искали путей решения, а нагнетали обстановку, приписывая мне психологический срыв и ставя под сомнение дальнейшее выполнение программы. Нужно было успокоиться, отдышаться. Тогда я и попросил трехсуточный отдых.
С приходом на станцию Леонида Попова с Думитру Прунариу программа полетов с участием космонавтов из социалистических стран была выполнена полностью. Мы все радовались этому. Леонид Попов уже имел опыт 180-суточной работы на станции с Валерием Рюминым. Поэтому мы доверили ему полное управление всеми видами работ на станции, а сами стали готовиться к возвращению на Землю. Наша посадка была намечена через трое суток после приземления советско-румынского экипажа.
26 мая я в очередной раз попрощался со станцией «Салют-6», такой дорогой для меня. Наш спускаемый аппарат приземлился в расчетной точке, и мы попали в земные объятия.
Этот полет дал мне очень многое в моральном отношении — в оценке своих взаимоотношений с людьми. На каком-то этапе я потерял доброжелательность к себе: обиделся, возможно, от случайных слов. Но ведь ошибаться свойственно каждому из нас. А я не нашел в себе силы забыть ту обиду. А надо было. Умение доказывать свою правоту, не указывая при этом на ошибки или неправоту других, — большая жизненная мудрость, которой надо учиться всегда, начиная с детства.
После третьего полета я решил: больше летать в космос не буду. Прозвенел, как говорят, звонок, который предупреждает многих. За два длительных космических полета и тот, первый, короткий, но самый трудный, я затратил немало физических и моральных сил. Поэтому, посоветовавшись с врачами, убедил себя, что свое отлетал. Можно было бы, конечно, участвовать в непродолжительных экспедициях посещения. Но это — лишь оттяжка времени. Что же тогда делать? Готовить других — таким было первоначальное решение. Однако не давала покоя тяга к знаниям. Тогда и появилась мысль: пойти учиться в Военную академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР имени К.Е. Ворошилова. Решение это многих удивило, но только не командование Военно-Воздушных Сил. На вопрос, где собираюсь работать после академии, я ответил:
— Куда пошлете. Там, где буду нужен.
Главный маршал авиации многозначительно улыбнулся.
Учеба в академии была трудной. В годы работы в Звездном мне не приходилось заниматься военными вопросами. А здесь я сел за один стол с командирами дивизий, опытными и зрелыми военными специалистами. Они свободно ориентировались во всех видах и родах войск, многие знали друг друга по службе, по совместным учениям. В самом начале учебы у меня возникли серьезные колебания. Подумывал о том, что учебу надо оставить, вернуться снова в Звездный и продолжать заниматься подготовкой к космическим полетам младшего пополнения космонавтов. Порой эти раздумья достигали критической точки. С другой же стороны — и отступать не хотелось. Отступить в одном деле, пусть даже и трудном, означает, что потом вообще пойдешь по линии наименьшего сопротивления, приводящей к страшному пороку нашего времени — приспособленчеству. Становиться на такой путь, когда не ты идешь по избранному пути, а жизнь подчиняет тебя своим непредвиденным обстоятельствам, мне было не по характеру.
Я решил учиться, учиться неистово, чтобы досконально знать все. Совместно с преподавателями разработал план дополнительной подготовки, обсудил его с товарищами по группе, попросил помочь. Окна аудитории, где занималась наша группа, гасли последними в академии. Я уходил с занятий в 22–23 часа, а в 9 утра снова был за столом.
Я учился командовать полками, дивизиями, танковыми соединениями, ракетными частями, овладевал военным искусством по картам, схемам, таблицам, изучал боевые возможности вооружения и техники своих вооруженных сил и вероятного противника. На групповых занятиях я всегда высказывал свое мнение, не подстраивался под чужое, не стеснялся своего незнания. Я учился, меня учили. Складывались хорошие отношения и с преподавателями. Никто из них не обращал внимания, что я дважды Герой Советского Союза, которому можно сделать снисхождение. С нетерпением и волнением ждал первой экзаменационной сессии. Сдал ее, к своей великой радости, на «отлично». По итогам первого курса стал стипендиатом премии имени Маршала Советского Союза А. М. Василевского.
Скажу честно и откровенно, радовали меня не оценки. Дороже всего на свете для меня в этот момент была победа над самим собой. Я впервые понял, что человек может надломиться на любом этапе жизненного пути, в любом звании и при любом положении в обществе. Стоит только ослабить требовательность к себе, посчитать, что ты уже всего достиг и все тебе в жизни подвластно.
Дальше учеба пошла легче. На учениях прошел практику в различных командно-штабных должностях. Видел и чувствовал, что за мной внимательно следит командование академии. Это не обижало, а, наоборот, заставляло глубже анализировать изучаемые материалы.
Однажды на учениях произошел такой случай. День моего рождения выпал на самый их пик, когда напряжение достигло наивысшего предела. Я был назначен на высокую должность — начальника штаба за «красных». Условия на учениях таковы, что можешь ни разу и не добраться до своей койки в палатке, снять сапоги и отдохнуть — так велик объем штабной работы. Вечером товарищи выпустили «Молнию» — поздравили. Около пяти утра меня просто принудительно выпроводили в палатку — можно было отдохнуть часа два. Не успел даже уснуть, как посыльный передал приказание командующего войсками фронта прибыть с документами на командный пункт. Руководитель учений в присутствии начальника академии, посредников и профессорско-преподавательского состава заслушал мои предложения, расчеты и обоснования. Доклад получился, просчетов не было. Уходя с командного пункта фронта, я услышал за спиной голос одного из генералов академии:
— А вы говорили, что у него день рождения и он не сможет сегодня доложить свои предложения.
Эти слова кольнули. Я так и не понял тогда, как к ним отнестись. Может, думали, что в свой день рождения я отступлю от законов воинской дисциплины? Не знаю.
Академию Генерального штаба я закончил с золотой медалью. Тема диплома Государственной комиссией была признана диссертационной. Ученому совету академии было предложено утвердить ее за мной для разработки кандидатской диссертации.
Заканчивая академию, я понял, что в Звездном городке мне работать не придется. Наша космонавтика имеет мирную направленность. Я же получил высшее военное образование, и на старом месте найти ему применение не представлялось возможным. И я снова вернулся туда, где начинал службу, в Военно-Воздушные Силы.
Трудно ли было расставаться со Звездным? Трудно. Там прошли лучшие годы жизни, годы становления. Оттуда я уходил в космические полеты. Там было все знакомо.
Но я знал, что и в авиации есть простор, есть размах. Это предопределило и направление моей новой научной работы. С большим и откровенным сожалением я отказался от темы по океанологии, хотя диссертация была почти готова. Известные ученые А. И. Лазарев и С. В. Авакян настойчиво советовали взяться за работу по оптике атмосферы в ее верхних слоях. Полученные в полете результаты, издание трех монографий по теме позволяли рассчитывать на безусловный успех. Соблазн продолжать научную работу был велик. Однако в этом случае я кривил бы душой перед самим собой. Стать кандидатом наук, но не применить полученные результаты в деле, было бы для меня отступлением от нравственности.
Да, исследования, публикации — все надо было проделать заново, начинать с нуля. Тему мне утвердили в ноябре 1984 года, через несколько месяцев после выпуска из академии, а защита диссертации состоялась в мае 1986 года в прославленной академии Генерального штаба. Защитился я успешно. На защите присутствовал и командир, заместителем у которого я теперь работал. Волновался только перед ним одним. Поработали мы вместе мало, а поэтому он пристально вглядывался в меня и вслушивался в каждое мое слово. После защиты командир выступил в поддержку моей работы. Это была высшая для меня награда — признание непосредственно в войсках результатов моих научных исследований.
Принимая поздравления, видел себя в воздухе. Летать, снова летать! Представлял в мыслях новые горизонты, до которых предстояло еще долететь. Ощущение, что не потерял своего пути, сойдя с прежнего, радостью наполняло грудь, поднимало настроение. Я и теперь считаю этот миг очередным моим стартом, последовавшим за стартами к «Салюту-6» с Валерием Рюминым, Александром Иванченковым и Виктором Савиных.