Цена освоения космоса велика. На рывок к звездам работала вся наша страна. Космонавты были на самом переднем крае этого прорыва, с риском для жизни они осваивали космическое пространство для блага Родины. Они купались в славе, их имена были на устах у всех. Сейчас космическая отрасль в России переживает не самые лучшие времена. Десятилетия форсированного освоения космоса надорвали экономику страны. И космонавты, как никто другой, остро переживают свою второстепенность, заброшенность. Известные покорители космоса, а среди них и председатель российской Ассоциации участников космических полетов Геннадий СТРЕКАЛОВ, с ностальгией вспоминают свои лучшие времена. И им хочется верить, что власть поймет важность развития космической отрасли так, как понимают ее в технологически и научно развитых странах. Российским космонавтам, свидетелям советского космического триумфа, вдвойне обидно, что наша страна не может бросить вызов амбициозным планам Америки по освоению космоса. Дело не только в полете на Марс — без развития отечественной космической отрасли Россия будет отброшена на многие годы назад в научных и технических разработках.

— Задумывались ли вы когда-нибудь, что станете космонавтом?

— Никогда. Считается, что, как правило, все летчики и космонавты с детства мечтают о небе или космосе. У меня ничего этого не было. Даже больше — я упирался, а меня тянули в космонавты.

— Разве так бывает?

— Дело было так. Когда я работал в "почтовом ящике", ныне это РКК "Энергия", увлекался горнолыжным спортом. Поэтому все время брал отпуск зимой — и на Чегет, в Приэльбрусье. Приезжаю однажды из отпуска, отдохнувший, посвежевший. Начальник мне и говорит: "Вышел приказ генерального конструктора — направлять молодых и грамотных инженеров в отряд космонавтов в качестве бортинженеров". Отвечаю — нет, я недостоин. По моим понятиям, космонавт должен быть суперменом. Это было еще в 1970 году. А на следующий год, тоже после отпуска, начальник опять про отряд космонавтов мне напоминает. Начинает агитировать: характеристику тебе напишем самую наилучшую, а по здоровью ты и так проходишь. Я не поддаюсь. Тогда он нашел слабину: "А может, ты просто трусишь"? Я вскипел: это я-то трус?! В чем угодно меня можно обвинить, но в трусости — меня, горнолыжника?! Говорю: "Давайте бланк заявления!" Начальник мне — нет никакой формы, пиши. Я и написал: "Прошу зачислить меня в специальную группу предприятия" (тогда сам термин "космонавт" в нашем "почтовом ящике" был под большим секретом). Вот и все заявление — одна строчка! Мне потом на 60-летие коллеги его в рамочке подарили. Когда я сам стал отбирать космонавтов для отряда, то видел, что многие кандидаты в космонавты писали подобные заявления на много страниц, клялись в преданности делу партии и Ленина, о своей готовности умереть за это дело, но такие, как правило, в космонавты не проходили.

— И как быстро получилось полететь в космос?

— Как и предсказывал мой начальник, в 1971 году я без проблем прошел отбор медкомиссии. Но полетел поздно — лишь через 9 лет, в 1980 году. Тогда я уже хотел уходить из отряда. Ведь все, кто пришел в отряд вместе со мной — Иванченков, Рюмин, Аксенов и другие, — уже по нескольку раз слетали в космос, были дважды Героями Советского Союза. А меня все оттирают и оттирают от полетов, хотя я все экзамены проходил успешно. Просто не везло. Я уже стал жалеть, что согласился пойти в космонавты, ведь до ухода в отряд я добился серьезных успехов в своей профессии. Тогда я уже исполнял обязанности заместителя генерального конструктора, правда по доверенности, на предприятии в далеком алтайском городе Бийске. У меня уже были свои собственные инженерные разработки, в том числе и для лунной программы. За 9 лет лишь несколько раз дублировал, а слетать в космос так и не удавалось. Я уже призадумался, а стоило ли идти в космонавты. Но, как всегда, помог случай. Сижу, значит, я удрученный: опять меня поставили дублером. В первый состав взяли Константина Петровича Феоктистова. Но тут ко мне подходит Алексей Леонов: "Генка, что ты такой хмурый?" Отвечаю: "Да все надоело, вот уже написал заявление об уходе". А он мне: "Не дури! Можешь еще неделю подождать? По моим данным (а он был тогда первым замом руководителя Центра по подготовке космонавтов), Феоктистов приболел и может не пройти нагрузочные тесты. Мы дали ему неделю". И точно — Феоктистов не прошел повторные пробы, и в первый экипаж берут меня.

Экипаж — Кизим, Макаров, Стрекалов — стартовал 27 ноября 1980 года. Мы должны были отремонтировать станцию "Салют-6", ведь к тому времени некоторые ее системы уже исчерпали свой ресурс. Особенно потрудились над системой терморегулирования, которая обеспечивает станцию комфортом. Боялись утечек ядовитого теплоносителя. Но все сделали безукоризненно. После этого первого и удачного полета я и попал в струю. За 11 месяцев — с апреля 1983-го по апрель 1984 года — у меня было три старта и одно дублирование, до сих пор этот рекорд не побит.

— Расскажите подробнее о своих полетах.

— В 1983 году стартуем 20 апреля. Сразу почему-то подумалось: нехороший день, день рождения Гитлера. И точно — все пошло наперекосяк. Взлетели удачно, но не раскрылись антенны — глаза и уши корабля. Как проводить стыковку? По всем инструкциям в таком случае мы имели право прекратить полет и немедленно спуститься. Но мы решили рискнуть. Согласовали с ЦУПом.

Вероятность успеха — 10-20 процентов. Ну, слава богу, живы тогда остались!

— А чем это грозило экипажу?

— У нас не было никаких реальных данных о расстоянии до станции и скорости сближения. Поэтому мы шли как бы на ощупь — по математическим расчетам нашего бортового компьютера. А математика без поступления реальных данных от датчиков врет. Вскоре я вручную рассчитал нашу реальную скорость. Она оказалась около 5 метров в секунду, это почти в 50 раз больше необходимой для стыковки! Для надежной и нормальной стыковки нужна скорость 0,1-0,2 метра в секунду. Мы с Александром Серебровым почти одновременно успели крикнуть нашему командиру Володе Титову: "Тангаж вниз!" В самый последний момент мы нырнули под станцию. Мы чудом ее не разбомбили! А потом мы попали в тень Земли — станцию потеряли из виду. Пока ее снова обнаружили — она оказалась очень далеко. Вторую попытку нам сделать уже не разрешили. Топлива было в обрез — хватало лишь на возвращение на Землю. Наши действия признали правильными, но лишь через три месяца — так долго работала спецкомиссия. Поэтому наград за этот полет не дали.

— Неудачи в космосе случаются?

— В сентябре 1983 года нас с Владимиром Титовым посылают на замену солнечных батарей на станцию "Салют-7". Тут вообще чудо случилось. За минуту до старта начался мощный пожар на ракетных двигателях. А там сотни тонн топлива — взрыв неизбежен. Руководство наблюдало за всем из бункера. Но команду на катапультирование за несколько секунд до взрыва дать успели — нас выбросило на километр вверх и на 4 километра в сторону. Взрывом до основания была разрушена знаменитая площадка, с которой стартовал в космос Гагарин. Тогда об этом происшествии никто не знал — секретность! Объявляли только об удачных запусках.

После этого инцидента ныне покойный Герман Титов, космонавт №2, сказал в шутку: "А неудача потому, что космос не принимает двух Титовых". И наш сильнейший экипаж развели. Володя Титов после этого еще долго не летал, потом, правда, выполнил годовой полет на станции "Мир" и только после этого получил свою звезду Героя.

Я ушел в глубокую депрессию — еще бы, неудачник! Пошел в отпуск.

Надумал поехать всей семьей на Кубу. Кубинцы построили на знаменитом пляже Варадера великолепный профилакторий, где советских космонавтов принимали бесплатно — в знак благодарности за организацию и обеспечение полета кубинского космонавта. Так вот, я отпросил дочерей из школы, жена взяла отпуск. Чемодан собран, билеты на руках. Поздно вечером, накануне вылета, вдруг зазвонил по недосмотру не выключенный телефон. Звонил начальник Центра подготовки космонавтов генерал Георгий Тимофеевич Береговой: "Гена, что делаешь?" Я: "Завтра лечу на Кубу, билеты уже на руках". А он настаивает: "Чтобы завтра в 10 был у меня!" И бросил трубку.

Оказывается, заболел Николай Рукавишников, и его надо было заменить. А это был первый советско-индийский полет. Мои дети в плаче, жена расстроена, отпуск сорван, Кубу в этот раз мы не увидели. Компанию индийскому Гагарину — Ракешу Шарме составили мы с Юрием Малышевым, к сожалению, уже ушедшим из жизни. 4 апреля 1984 года стартовал советско-индийский экипаж. Программа полета была успешно выполнена. После полета нас в Индии встречали, как в свое время в нашей стране встречали Гагарина. Нас принимала Индира Ганди — в то время премьер-министр страны. С тех пор я — почетный гражданин города Дели.

А 1 августа 1990 года мы стартовали вместе с Геннадием Манаковым. Это был мой пятый старт.

Гена Манаков — рукастый, головастый, я называл его "Кулибиным". Его космическая карьера, к сожалению, закончилась рановато — врачи после одной проверки поставили ему диагноз "инфаркт", а он в знак протеста демонстративно встал перед врачами на руки и пошел, доказывая, что это не так.

В этом полете был у нас серьезный инцидент. Сломался выходной люк. Мы вышли с Манаковым в открытый космос. Поломка была очень серьезной. А у нас в баллонах кислорода лишь на 6 часов. Если не закрыть люк, то появится реальная угроза разгерметизации всей станции. Мы пробуем закрыть люк — я сделал 5 попыток, меня сменил Манаков. Даже меняться было очень сложно — шлюзовой отсек был очень тесен. Кислород расходовался из-за физической нагрузки очень быстро. Отдохнули и снова за работу — кое-как справились, успели. А кислорода осталось лишь на один час...

— Расскажите о своем последнем полете, ведь вы полетели уже в довольно солидном возрасте.

— Слово "последний" космонавты не любят. Мы говорим не последний, а крайний полет. Этот шестой мой старт состоялся в 1995 году. Мне уже почти 55 лет. Мы с Владимиром Дежуровым и американцем Норманом Тагардом готовили стыковку орбитальной станции "Мир" с американским шаттлом "Атлантис". Наша станция весила 130 тонн, а шаттл — 110. Состыковать эти махины было сложной технической задачей, но с ней мы справились успешно.

— Не тяжело ли было лететь почти в 55 лет?

— Я был физически крепкий. У нас на возраст не смотрели, главное — чтобы космонавт успешно проходил медицинские тесты, нагрузочные пробы. Нет никаких перебоев и замечаний — отлично, годен, лети. Этот полет был очень тяжелым. Я поцарапал руку проволокой. Смазал эту вроде бы ерундовую ранку спиртом, думал, все этим и закончится. Но она воспалилась. Рука вспухла и покраснела. В космосе любая царапина заживает дольше — в искусственной воздушной среде станции очень много штаммов различных микроорганизмов и, видимо, нет полезных для здоровья флюидов. До нас на станции "Мир" побывало 17 экспедиций. Как бы ни "чистили" станцию — стерильности не было. Рука все больше и больше распухает, рекомендации врачей не помогают. Встал вопрос о досрочном спуске. А это сорванная программа полета, сорванные очень важные для страны контракты. Врачи наконец-то определились с лекарством — нужен мощный гормональный препарат преднизолон. Но его в нашей аптечке общим весом почти в 100 килограммов не было. А у нашего американского коллеги Нормана Тагарда, врача по специальности, этот препарат был — и это меня спасло. Паника на Земле прекратилась. Мне назначили трехнедельный прием настоящими лошадиными дозами. Потом сказали, что такими дозами могли бы и убить, но я выдержал. Всего проболел 26 дней. Правда, после этого у меня произошел гормональный сдвиг — стал резко набирать вес, после приземления изменился цвет волос и бровей.

Так программа полета за счет моего здоровья успешно завершилась. Было сделано 5 выходов в открытый космос, станцию "Мир" полностью подготовили к стыковке с "Атлантисом". Саму стыковку благополучно провели 29 июня 1995 года.

Руководству важнее всего состояние "железа" и успешность выполнения программы полета. Здоровье космонавта — дело второе. Если что-то в космосе случается, виноват сам космонавт.

— Насколько жестки медицинские нормы?

— Сейчас врачи сделали некоторые послабления — например, можно летать в очках, раньше этого не разрешали. Но все основные требования врачей остались прежними. Все так же крутят космонавтов в центрифугах.

Вот, например, случай про очки. Мы были вместе с Василием Лазаревым кандидатами на полет в первом экипаже. Как-то мы с ним отрабатывали стыковку корабля со станцией на специальном тренажере. Лазарев был асом стыковок. Идет последняя решающая тренировка. Лазарев (а у него зрение было не идеальным) втайне проносил на тренировки очки — одни для дали, другие — для работы вблизи. У нас задача — удержать расстояние до станции в тени Земли.

В решающий момент у Лазарева выскальзывают очки под кресло — достать их в фиксированном состоянии невозможно. Он тянется за второй парой — их нет, забыл. Я же не могу дотянуться до его ручек управления. Мы заваливаем задание — получаем трояк, а с ним, как известно, в космос не пускают. И самое обидное — мы завалили задание в самый последний момент, когда наши оппоненты уже предложили заканчивать экзамен, но наш инструктор предложил еще одну минуту понаблюдать, как мы красиво работаем. Лазарев не сказал про очки — боялся, что спишут. Я потом все же сказал всю правду, но было уже поздно, мы стали дублерами. А Лазареву больше слетать не удалось...

— Как складывается судьба космонавта после окончания летной карьеры?

— Когда ты нужен, ты в обойме, перед тобой все пляшут — и врачи, и начальство. Как только перестаешь летать — выходишь из оборота, о тебе все забывают как о космонавте. Ты становишься отработанным материалом.

— Кто вам больше всего запомнился из космонавтов в космосе?

— Геннадий Манаков, Александр Викторенко, Александр Серебров и Муса Манаров — с ними я бы и на Марс полетел! Потому что работал с ними и видел их в деле. Но есть и много других достойных космонавтов. Как-то подсчитал, что в полетах мне довелось поработать в общей сложности с 25 космонавтами и астронавтами из разных стран. У меня 25 космических братьев и сестер.

— Соблюдалась психологическая совместимость в экипажах?

— Теоретически, конечно, медики и психологи проводят разные тесты, делают какие-то выводы. Но, на мой взгляд, два или три умных человека всегда найдут способ договориться и выполнить задание. Были случаи, когда по причине психологической несовместимости полет прекращали, но я не хочу называть фамилии.

— Что важно в полете в плане человеческих отношений?

— Очень важно в полете не делать друг другу замечаний. Там, в космосе, все обнажено, оголено, все воспринимается болезненно. Важны такт, терпимость. Ну, заметил какую-нибудь промашку товарища — исправь, но не поднимай шума. На Земле, на тренировках, мы и не такие фразы себе позволяем, а в космосе — никогда!

— Как вы оцениваете систему обеспечения космонавтов, прекративших активную деятельность? Компенсируют ли существующие льготы ущерб здоровью космонавта?

— Льготы у космонавтов — как у Героев Советского Союза и России. Есть бесплатный проезд в общественном транспорте, проезд два раза в год по стране — на отдых, например, туда и обратно. Не платим за квартиру. Пенсия у космонавта вполне достойная, но намного меньше, чем у наших зарубежных коллег.

Зарплата у космонавтов и тех, кто работает в российской космической отрасли, до смешного мала. Я, к примеру, получаю в РКК "Энергия" 10 тысяч рублей, а рядовой инженер Европейского космического агентства получает 4-5 тысяч евро в месяц. Есть разница? Что делать — мы бюджетники, но любим свою профессию.

— Как обстоят дела с оплатой за полеты в космос?

— Раньше, в советское время, за полет космонавт в зависимости от его продолжительности получал 5-10 тысяч рублей. Правда, правительство за первый полет дарило автомобиль. С началом реформ никто не хотел идти в космонавты, престиж профессии резко упал.

Но сейчас наметилось некоторое улучшение — мы добились введения контрактной системы. Суточные в полете теперь — 290 долларов. Десять лет, проведенные в отряде космонавтов, дают право на пенсию. Потянулась молодежь. В отряд на должность космонавта-испытателя пришли сыновья космонавтов — Роман Романенко и Сергей Волков.

Отношение к космонавтике, к космонавтам сейчас не такое, как было прежде. Мне как-то пришлось выступать в одной из элитных московских школ. Школьники не могли назвать ни одного космонавта, кроме Гагарина и меня, да и то потому, что моя фамилия была на плакате перед школой с анонсом о моем выступлении. В глубинке, слава богу, дела обстоят по-другому. Туда не дошли тлетворные реформы, там и люди не испорчены. Школьники там задают умные вопросы, они хорошо знают нашу историю.

— Есть ли у космонавтов свое объединение?

— Есть, это Ассоциация участников космических полетов. Наша российская ассоциация, которой я руковожу, входит в мировую ассоциацию. Каждый год мы проводим мировые форумы. Это наше космическое братство. Обмениваемся опытом, налаживаем культурные и научные связи, защищаем окружающую среду. Нас, летавших в космос, в России 79 человек (за вычетом ушедших из жизни).

— Где живут космонавты?

— В Звездном городке и в Москве — на улице Хованской, у ВДНХ. Здесь уже 19 лет существует спортивно-жилой комплекс для космонавтов, построенный по инициативе советского премьера Алексея Николаевича Косыгина. Мы ему очень благодарны и будем его помнить. Сейчас здесь проживает 35 семей космонавтов. Здесь есть все условия для отдыха и занятий спортом.

— Полагается ли медицинское обеспечение космонавтам, закончившим свою летную карьеру?

— Мы сейчас ставим вопрос о специфических профзаболеваниях космонавтов. Врачи бегают вокруг космонавта только во время подготовки к полету и месяца послеполетной реабилитации, дальше он забыт. А ведь даже с научной точки зрения очень интересно проследить на живых людях последствия полетов в космос, пронаблюдать за их здоровьем, все это зарегистрировать.

За последние 5 лет мы похоронили 12 космонавтов, некоторые не дожили даже до 60 лет, а ведь нас отбирали с пятикратным запасом здоровья. Стрессы — это понятно, а действие радиации, невесомости? Значит, космическая медицина что-то от нас скрывает.

— Так в чем проблема?

— У нас, как водится, нет денег на эти исследования. Это в нашей стране, самой богатой! Мы на космос выделяем до смешного мало — в 50 раз меньше, чем НАСА, в 30 раз меньше, чем Китай, даже Индия выделяет в 5 раз больше! Нет у нас престижа космической отрасли. В РКК "Энергия" молодой специалист вплоть до недавнего времени получал 3 тысячи рублей, сейчас повысили до 5 тысяч. Молодежь приобретает у нас навыки и через 2-3 года уходит на другую работу — с зарплатой, в десять раз большей.

Космонавтика — это кладезь достижений лучших умов человечества. Кто владеет космосом, тот владеет миром. Российские власти этого будто не понимают. Зато хорошо понимают в США. Недавно президент Буш заявил об амбициозных планах Америки по освоению космоса, в том числе и о пилотируемых полетах на Марс.

— А если вдруг у нашего государства появится вновь желание развивать космическую отрасль — хватит ли сил на это достаточно дорогое занятие?

— На размышления есть лишь пять лет. Если в течение этого времени оно не повернется лицом к нашей отрасли, то российской космонавтике — конец! Уйдут профессионалы, ветераны, преданные космической отрасли. А без космической отрасли, без ракет Россия превратится в третьеразрядную страну, беззащитную и слабую.

Кто владеет космосом, тот владеет миром. Космонавтика — это кладезь достижений лучших умов человечества

Беседовал Александр Степанов