Дорогой Митенька!

Ты стал совсем взрослым человеком. Это я понял, получив твою последнюю видеокассету. Понял по тем вопросам, которые ты задаешь. Маринка тоже сообщает мне, что ты совсем большой. Она говорит, что ты взрослый, потому что влюбился. Вот это неверно. Хорошо помню, как я влюбился в десять лет. Если влюбился — это прекрасно, но это не значит, что ты взрослый. А вот то, что тебя интересует мир человеческих взаимоотношений, безусловно, говорит о твоей духовной зрелости.

Ты говоришь, что не понял и не принял моих объяснений относительно того, кто у нас «начальник», что даже в школе на уроках психологии вам рассказывали, как в любой группе людей непременно выявляется лидер, как возникает столкновение лидеров и так далее. Вам все правильно объясняли, но немного старомодно. За последнее время и на Земле, и особенно здесь у нас понятие лидерства трансформировалось. Лидером часто становится не тот, кто старается подчинить своей воле, а тот, кто способен увлечь своей мыслью. Я убежден, что лидерство — врожденное качество. Вспоминаю свое детство. Отца, твоего деда, я не помню. Он был значительно старше моей мамы и умер, когда я был совсем маленьким. Мама была знаменитой журналисткой, очень любила свою работу, постоянно летала то в Тибет, то в Мозамбик, плавала по Замбези, по Амазонке, я жил с бабушкой и был подолгу предоставлен самому себе, что должно было бы, в свою очередь, выработать во мне желание самоутвердиться, чувство лидерства. По этого не случилось. Сколько я себя помню, я никогда не испытывал потребности кем-то повелевать, кому-то приказывать. И в университете, и на работе я сторонился всяких административных должностей, которые могли бы потребовать от меня это делать. Впрочем, я не любил и когда мне приказывали. Вид взаимоотношений, который существует на Марсе, для меня идеальный: ни начальников, ни подчиненных. Поэтому все мои друзья так веселились, когда я прокручивал им твою предыдущую видеокассету, в которой ты спрашивал, не я ли «самый главный».

Нет, я не лидер, но откровенно скажу, я не испытываю в связи с этим никаких мук уязвленного самолюбия. Вот я сделал свои монолиты и, казалось бы, автоматически должен был бы превратиться в лидера, «возглавить» новое строительство. Но как-то само собой получилось, что душой всего этого дела стал Сираль Небург, чему я очень рад, даю тебе слово. Сириль так говорил о новом строительстве, сам так был им увлечен, что стал лидером невольно. Но это не значит, что он стал начальником, понимаешь? Можно быть лидером и не быть начальником — почему это кажется тебе невероятным? Мне куда более невероятным представляется начальник, который не является лидером.

Далее ты говоришь, что веришь тому, что мы тут не ссоримся, живем дружно, но не веришь, будто мы лишены всяких личных симпатий и антипатий по отношению друг к другу. Ты прав совершенно, я, кстати, никогда не утверждал, что все эти люди одинаково относятся ко мне, а я к ним. Такого быть не может. Одинаково ко всем, нам относятся компьютеры, да и то еще проверить надо. Даю тебе слово и могу поручиться за всех моих товарищей, что никто из нас не испытывает к кому-либо активную антипатию, постоянное раздражение. Этого нет, потому что все мы проходили специальную подготовку на психологическую совместимость и потому, что за поддержанием нормального психологического климата постоянно следит наш Чигл — Карел Швабек, выдающийся современный психолог, автор знаменитой теории вырождения малых систем. Это его прямая обязанность. Меня никто не раздражает, но мера симпатий к разным людям у меня, конечно, различна. С Томом Даймом мы друзья. Больше, думаю, ничего не надо объяснять. Индира тоже мой друг, но тут сложнее, потому что она женщина. Мне очень импонирует искренность и простота Ци Юаня, юмор и обаятельная бесшабашность Сириля Небурга, добрая ироничность, невозмутимость, даже молчаливость Питера Томсона. Я восхищаюсь смелостью и самообладанием Хидеки Юшахары, знаю, что за каждым из нас он, не задумываясь, шагнет в огонь, но должен признаться, что он остается для меня загадкой. Его душа закрыта ото всех невидимой, но прочной стеной, за которую он никого никогда не пускает. Я не могу доказать, но не могу и отделаться от чувства, что Патрис Убанго чего-то главного о себе недоговаривает, словно что-то ото всех скрывает. Нет, он не похож на Хидеки. Мне трудно объяснить. Хидеки ничего не скрывает, а просто куда-то не пускает. Патрис вроде бы всюду пускает, а чувствуешь, будто что-то прячет, понимаешь? Я знаю, что Грета Крайслер великолепный врач, а значит, человек уникальной доброты, но я не могу разглядеть в ней эту доброту, и меня мучает моя слепота. Я говорил об этом Чиглу на одной из исповедей. Кстати, мне кажется, что эти беседы с психологом с глазу на глаз, когда мы изливаем ему все, что накопилось на душе, способствуют нормализации всей нашей жизни.

Наконец, твой самый трудный вопрос. Почему я, единственный из 12 человек, прожил уже три срока, положенных члену марсианской экспедиции, и вновь собираюсь остаться на четвертый срок, если не будет медицинских противопоказателей. Митюша, на Марсе мне спокойнее, чем на Земле. И маме спокойнее, когда я на Марсе. Ты вырастешь, я вернусь, и мы продолжим этот разговор.

А теперь — лекция.

Первый космический автомат в сторону Марса — автоматическая станция «Марс-1» весом почти в 900 килограммов — был запущен в Советском Союзе 1 ноября 1962 года. В дороге с ним что-то стряслось, никаких сведений он не передал, но, главное, началась новая глава истории Марса: Земля приступила к непосредственному изучению красной планеты с помощио автоматики.

Что люди знали к этому времени о Марсе? Наверное, больше, чем о любой другой планете Солнечной системы, но все-таки очень мало. Знали путь Марса вокруг Солнца, знали, что этот путь он проходит за 687 наших суток — таков марсианский год. Знали, что Марс вращается почти с той же скоростью, что и Земля, его сутки равны 24 часам 37 минутам. Знали, что ось вращения планеты имеет почти тот же наклон, что и земная ось, а значит, на Марсе должны происходить смены времен года. Знали размеры Марса, знали, что его диаметр почти в два раза меньше земного. Вычислили площади материков, объем, силу марсианского притяжения. Видели, что весной начинают таять, сжиматься белые шапки на полюсах Марса, но что это за шапки, толком не знали, спорили. Одни говорили, что обыкновенный лед и снег, другие — что это твердая углекислота — «сухой лед». Были неточности и в определении химического состава атмосферы. Относительно рельефа существовало два стойких заблуждения. Марс считали довольно плоской планетой, без высоких гор, в лучшем случае — слегка холмистой. И упорно держались за версию о «каналах» — пусть не искусственные, а естественные, но «каналы» все-таки есть. Считали, что толщина, слоя пыли на планете составляет несколько метров. Верили, что жизнь на Марсе напоминает земную жизнь. Почти не сомневались в том, что там растут мхи и лишайники, а, некоторые допускали даже возможность существования марсианских лесов. Поэтому, наверное, даже неосознанно завышали температуру и барометрическое давление, успокаивали себя похожестью на земные условия. Плохо представляли спутники Фобос и Деймос, некоторое время ходила даже «утка», что они искусственные. Ну, вот примерно с таким багажом знаний люди полетели к Марсу. Вернее, послали на него свою аппаратуру.

Советские и американские межпланетные станции «Марсы», «Маринеры», «Викинги» в 70—80-х годах прошлого века сделали очень много. Они летали вокруг планеты, садились на поверхность и рассказывали Земле обо всем, что видели и узнавали: мерили температуру, давление, анализировали состав газов, фотографировали рельеф. Оказалось, что многометрового слоя пыли нет, зато есть очень высокие горы и вулканы.

Последний и самый сильный удар по теории своего соотечественника Ловелла о каналах нанесли американские межпланетные автоматические станции «Маринер». 15 июля 1965 года станция «Маринер-4» прошла в 13 300 километрах от Марса и сумела передать на Землю первые 16 фотографий, снятых с такого короткого расстояния. Тогда вся эта техника была, как вы представляете, еще очень несовершенна, но в размытых очертаниях темных пятен на светлом фоне невозможно было узнать четкие рисунки «каналов» Ловелла. Через четыре года полетели еще два «Маринера», очень забавные, смешные были конструкции, похожие на ветряные мельницы. Они прошли всего в трех с половиной тысячах километрах от поверхности планеты и передали на Землю еще 55 фотоснимков. Тогда это делалось удивительно примитивно. Тогда еще не были открыты «нервные кванты» и по обычной радиосвязи просто передавался цифровой код с 1 до 63. Каждая цифра обозначала различные оттенки серого цвета, а вычислительная машина — этакие огромные шкафы тогда были — преобразовывала цифры в телевизионное изображение. И увидели — нет никаких «каналов». Журналисты писали: «Кратеры разных размеров, выбоины в выбоинах, которые также находятся в выбоинах». Ни на одном снимке «каналов» не было. Так люди узнали, что «каналов» на Марсе нет. Поняли наконец, что сезонные изменения цвета разных районов планеты вызваны не распускающейся и увядающей растительностью, а сезонными изменениями направления ветра, несущего пылевые ураганы. Появилась гипотеза о марсианской мерзлоте и больших запасах воды под поверхностью. И самое главное: ни мхов, ни лишайников, ни тем более лесов не нашли и поспешили окрестить Марс мертвой планетой.

Короче, автоматы — молодцы. Они сделали что могли, и за это им надо сказать спасибо. После того как в конце XX века они доставили на Землю образцы марсианского грунта, стало ясно, что большего от автоматов требовать нельзя и надо готовить марсианскую экспедицию.

О такой экспедиции разговоры начались еще в 60-х годах прошлого века. Существовало много эскизных проектов, но и без них было ясно, что экспедиция потребует значительных затрат. Тогда много денег совершенно бессмысленно тратилось на вооружение. В 1986 году, например, когда я родился, военный бюджет США достигал 313,7 миллиарда долларов. Вся земная цивилизация была закабалена этими чудовищными расходами, хотя сегодня вам, наверное, трудно поверить в подобное добровольное безумие. Лишь после заключения Великого Пакта Мира, когда военные бюджеты быстро покатились вниз и столь же быстро стало развиваться международное научно-техническое и культурное сотрудничество, марсианская экспедиция землян стала реальностью.

Мне очень повезло, ребята: я был знаком со всеми тремя смельчаками, которые первыми ступили на Марс. Они поклялись тогда, что никогда не скажут, кто из них первым вышел из люка, а кто за ним. Потому что так устроена человеческая психика, что первый — герой, а все, кто за ним, уже неинтересно... А ведь это несправедливо. Только один раз отказались они выполнить разработанную на Земле программу — отказались снять на видеопленку момент выхода, выключили всю связь. А когда вернулись, то сколько их ни умаляли журналисты и кинодокументалисты, друзья, короли и президенты, даже председатель Международной комиссии по проведению этого полета и Главный конструктор корабля, они сдержали клятву, даже сыновьям не признались. Я часто думаю о благородстве одного из троих: он действительно имел право сказать: «Я — первый из людей, ступивший на Марс!» И не сказал!

Но об этой и других экспедициях, о поразительных открытиях, которые изменили все наши прежние представления о Марсе, да и о месте человечества в мире нашей Галактики, — в следующий раз. Успехов вам и счастья!

Марс. База Цандер.

29 января 2033 года.

Февраль 1919 года, Москва. «Когда завод ликвидировался и все латвийцы уехали на родину, — писал Цандер, —- я остался в Москве оттого, что Москва с Ходынским полем — центр авиации». Расставание с заводом «Проводник» не очень его печалило. Он был даже рад, что «резиновый» период его инженерной деятельности окончился. Цандер чувствовал, что работа над проектом требует обновления его авиационного опыта. В эти военные годы редко, урывками доходили до него новости воздухоплавательной техники. Цандер решил разыскать родной «Мотор» и попытаться устроиться туда на работу.

Рижский «Мотор», как вы знаете, тоже был эвакуирован. В начале июля 1915 года он разместился на Даниловской площади — далекой окраине тогдашней Москвы. А в августе уже начал выпускать военную продукцию: авиационные моторы К-80. Рабочие «Мотора» принимали деятельное участие в революционном движении 1917 года. Сразу после Февраля организовали тайный склад оружия, где хранилось двести револьверов и пулемет. Потом один рабочий, бывший матрос мятежного броненосца «Князь Потемкин Таврический», раздобыл и привез в Замоскворечье две тысячи винтовок. Сто рабочих «Мотора» организовали отряд Красной гвардии. Это особенно важно, потому что пролетарии авиационных заводов принадлежали к рабочей элите. Условия труда у них были несравненно лучше, чем на других предприятиях. Они получали более высокое жалованье. Человека с улицы на работу не брали — требовались солидные рекомендации. Поощрялись рабочие династии, оберегающие заводы от кадровой текучки. Даже по внешнему виду в них не сразу можно было признать пролетариев: на памятных фото мы видим их в темных сюртуках, крахмальных манишках, шляпах канотье и в обязательных по тогдашней моде черных кожаных крагах.

На «Моторе» в Москве работало примерно полторы сотни рабочих и инженеров. В 1917 году завод выпустил двадцать моторов К-80 и около 120 комплектов запасных частей к ним. Сразу после революции начали осваивать выпуск новых, более сильных моторов РОН мощностью в 110 лошадиных сил.

Новый директор Покалнис, преемник Калена, Фридриха Артуровича признал сразу, и с оформлением на работу затруднений не было: толковые инженеры всегда нужны, а его рижская студенческая практика доказала, что он человек толковый. Труднее было найти квартиру. В конце концов Цандеру подыскали комнатушку в квартире священника отца Луки, домик которого стоял у ворот Даниловского кладбища. В комнатушке этой, где раньше жила прислуга, помещалась узкая кровать, маленький стол, табуретка и большая бельевая корзина, в которой Цандер хранил свои более чем скромные пожитки. Полная убогость обстановки нисколько его не смущала. Он считал даже, что с квартирой ему здорово повезло: место исключительно тихое, спокойное, дом теплый, до завода ходить недалеко. Отец Лука тоже считал, что ему повезло. Конечно, хорошо, если бы никого не подселяли, но коли уж все равно подселят, так лучшего постояльца не найти: не пьет, не курит, девушками не интересуется, только пишет да чертит.

Зато девушки Цандером заинтересовались: летом 1919 года в заводской столовой заговорила с ним миловидная особа лет девятнадцати, представившись Александрой Феоктистовной Милюковой, хотя была еще, конечно, Шурочкой.

Родилась Шурочка в крестьянской семье и до семи лет жила в деревне Тарасове Рязанской губернии, а после, в Москве, где отец ее работал на железной дороге. Перед революцией попал он под поезд, стал инвалидом, но изо всех сил старался, чтобы три его дочки получили образование. Шурочка окончила четырехлетку, а потом поступила в Строгановское художественное училище *, надеясь выучиться на декоратора. Но окончить Строгановку не удалось. Жили они тогда у Донского монастыря, а училище было на Рождественке**, и, когда началась революция, добираться туда можно было только пешком. Шурочка ходила и вскоре совсем выбилась из сил. Отец хорошо знал завод «Мотор» — железная дорога к Павелецкому вокзалу проходила рядом — и попросил главного инженера Петра Александровича Моишеева пожалеть дочку, взять на завод.

* Ныне Московское высшее художественно-промышленное училище.

**Ныне в этом здании на улице Жданова находится Московский архитектурный институт.

Работала она в конторе, где женское любопытство сосредоточивало все заводские суды-пересуды и перемывало косточки сослуживцев. Инженер Цандер ее заинтересовал слухами о его абсолютной непохожести на всех других инженеров. Вскоре выяснилось, что это сущая правда: уже во время их первой встречи он начал подробно рассказывать ей о межпланетном корабле и значении экспедиции на Марс для прогресса земной цивилизации. Шурочка решила, что если он и не в себе слегка, то это неопасно, поскольку видно было, что человек этот удивительно добрый. Да и разговаривать с ним было интересно.

Во время второй встречи он дал ей прочитать три калужские брошюры Циолковского. Она кое-как осилила их, обходя математику, и договорилась, что занесет книжки ему домой. Так она очутилась в его кладбищенском жилище, в комнате, размеры которой не превышали пяти квадратных метров.

— Все ли понятно, Александра Феоктистовна? — спросил Цандер с приветливой улыбкой, принимая книжечки.

— Какой же величины должна быть эта ракета, чтобы улететь к звездам, Фридрих Артурович? — спросила она, не понимая, что совершает нечто непоправимое.

Радостно сверкая красивыми зелеными глазами, он объяснял ей часа четыре, как можно уменьшить размеры ракеты. Потом замолчал и закончил со вздохом:

— Да, Александра Феоктистовна, вот над этим я и работаю...

Расчеты межпланетного корабля занимали все его внеслужебное время без остатка. Над своими тетрадями иногда просиживал он до петухов, не видя, как начинают наливаться светом кладбищенские кущи, не слыша шуршаний отца Луки за стеной, который уже собирался к заутрене. Наконец, очнувшись от солнца и голосов, пил чай и бежал на завод. «Цандеру поручались наиболее сложные расчеты по авиационным моторам, которые изготовлял и собирался изготовлять завод», — писал позднее в своих воспоминаниях новый главный инженер «Мотора» Н. В. Окромешко. Речь идет о первом советском авиационном двигателе с воздушным охлаждением М-11, в разработке которого принимал участие Цандер под руководством Окромешко и совсем еще молодого (ему и тридцати не было) Аркадия Дмитриевича Швецова — будущего знаменитого конструктора авиадвигателей. А собирался изготовлять завод моторы М-15 и М-26, их тоже обсчитывал Цандер.

Писателю нужны читатели, музыканту — слушатели, артисту — зрители. Цандеру нужны были инженеры. Хотя бы один, который поверил бы в реальность его проекта. Однажды Цандер рассказал о межпланетном корабле Окромешко. Удивительно, но вышучивать Фридриха Артуровича, как вышучивали многие другие, главный инженер не стал. Напротив, отнесся ко всему чрезвычайно серьезно и сказал, что, если нужна какая-нибудь помощь, он готов помогать.

Ободренный Цандер набрался смелости и спросил в лоб:

— А что бы вы сказали, если бы нашему заводу поручили изготовление межпланетного корабля?

Главный инженер смутился. Он понял из рассказа Цандера, что речь идет о некой перспективной инженерной разработке, но представить себе ее уже в металле воображения не хватало.

— Да кто же это нам сейчас поручит делать межпланетный корабль? — смущенно спросил Окромешко.

— Кому надо, тот и поручит! — весело крикнул Цандер. Честно говоря, он очень туманно представлял себе, кто имеет право отдать подобное распоряжение, так как список известных ему начальников был очень короток.

Окромешко и на словах, и на деле действительно поддерживал Фридриха Артуровича. С его помощью удалось собрать специальную комиссию из инженеров и руководителей Глававиа и «Мотора», которой 10 октября 1920 года Цандер доложил о своей работе над межпланетным кораблем. Слушатели были весьма ошарашены, от вопросов и прений воздерживались, по их лицам бродила какая-то смущенная улыбка, словно их в разгар рабочего дня застали за игрой в рулетку. Но сказать, что все это чушь, никто не осмеливался.

Цандер понимал, что проектирование конструкций таких масштабов не может вестись в одиночку, и решил, что ему нужно найти единомышленников. Трудно было, наверное, во всей русской истории отыскать время более неподходящее для подобных поисков: война, послевоенная разруха, продолжающаяся политическая борьба, поиски новых экономических решений — напряженнейшая конкретная работа на потребу напряженнейшего сегодняшнего дня, и тут появляется человек, который зовет лететь с ним на Марс!

С 29 декабря 1921 года по 2 января 1922 года в Москве проходила 1-я Московская губернская конференция изобретателей, и 30 декабря Цандер делал на подсекции двигателей машиностроительной секции этой конференции доклад. Позднее сам Цандер писал, что доклад его касался двигателя межпланетного корабля и ему «было выражено пожелание успеха в дальнейших изысканиях в означенном направлении».

Этот доклад Цандера породил одну историческую загадку, не сказать о которой нельзя.

12 марта 1927 года в своей автобиографии, написанной по просьбе профессора Н. А. Рынина для его знаменитого труда «Межпланетные сообщения» *, Цандер отмечает: «В конце 1920 года я доложил про свой двигатель на губернской конференции изобретателей в Москве, на которой была учреждена Ассоциация изобретателей (АИЗ), и много говорил про свой проект межпланетного корабля-аэроплана. Там мне Владимир Ильич Ленин обещал поддержку».

* 4-й выпуск «Межпланетных сообщений» с автобиографией Ф. А. Цандера вышел в свет в Ленинграде в 1929 году.

О встрече Цандера с Лениным особенно часто вспоминали в 60-х годах, когда начались пилотируемые космические полеты. О ней писали многие журналисты, соратники Цандера по ГИРД, изобретатели из АИЗ и другие современники и несовременники Фридриха Артуровича. Вскоре после этого историки, изучающие жизнь В. И. Ленина, резонно заметили, что Владимир Ильич не был и не мог быть на этой конференции изобретателей, а следовательно, встреча его с Цандером в это время состояться не могла, что легко подтверждается документально.

Биограф Цандера Д. Я. Зильманович считает, что в автобиографии, которую Цандер сам отпечатал на машинке для Рынина, он описался — спутал конец 1921 года с концом 1920-го. А может быть, он не даты спутал, а события? Может быть, Цандер действительно говорил с Лениным именно в конце 1920 года, что возможно, но не на губернской конференции изобретателей, а на каком-нибудь другом собрании?

Если при всех этих обстоятельствах допустимо высказать собственную точку зрения, то, мне кажется, что правы все-таки наши историки, что встречи такой не было. Наверное, Цандер мечтал о беседе с В. И. Лениным, представлял себе, как он убедит вождя в реальности своих замыслов. И очень, очень желанной была для него в то время поддержка в работе, вера в возможность постройки межпланетного корабля. Выдавать желаемое за действительное — свойство людей увлеченных...

Так или иначе, проведя в отпуске полгода, Цандер далек от завершения работы. Он понимает, что с завода придется уходить, иначе проекта не будет. 15 июля 1922 года руководство «Мотора» выдало ему такое удостоверение: «Сим удостоверяем, что гражданин Цандер Фридрих Артурович работал на государственном авиационном заводе № 4 «Мотор» начиная с 1 февраля 1919 года, сначала в должности инженера на заводе, а затем в должности заведующего конструкторским и техническим бюро, причем он с 13 января по 15 июля 1922 года пользовался отпуском для разработки своего собственного проекта аэроплана для вылета из земной атмосферы и перелета на другие планеты. Инженер Цандер исполнял все возложенные на него обязанности к нашему полному удовлетворению и оставляет службу по своему собственному желанию для самостоятельного продолжения работ по означенному проекту».

Он работал, не отрываясь, год. Марс приговорил его к добровольному годичному заключению. Из своей кладбищенской межпланетной кельи он выходил крайне редко: в баню, на толкучку, чтобы что-то продать и купить какой-нибудь еды. Наверное, это был самый трудный год в его жизни. А может быть, самый счастливый? Позднее в автобиографии Цандер писал: «Работая дома, я попал в большую нужду, потребовалась продажа моей астрономической трубы. Ею заинтересовались красные курсанты в Кремле и закупили у меня трубу для клубного отдела ВЦИК *, помогая этим продолжению моих работ. Кроме того, рабочие с завода «Мотор» также поддержали меня, отчислив мне мой двухмесячный заработок. Это было первым пожертвованием в пользу межпланетных сообщений». С рабочими было так. 6 апреля 1923 года на «Моторе» состоялось общее собрание. Разговор зашел о Цандере и его проекте. Кто-то добавил, что их Фридрих Артурович сидит буквально на чае и хлебе. Собрание загудело: все знали, что Цандер сам ушел с завода и, получается, страдает теперь за идею. Было принято решение: «Отчислить в фонд помощи своему инженеру-изобретателю для завершения работ 1% своего апрельского заработка».

* Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет — высшая исполнительная власть в нашей стране в то время.

— И пусть придет к нам, расскажет, как двигаются дела, — выкрикнул кто-то в зале.

Через несколько дней взволнованный Цандер пришел на завод. На его доклад собралось довольно много народа. Начал нервно, сбивался:

— Вы сами находитесь не в блестящих условиях жизни, и я... Я выражаю вам благодарность за это дело, одновременно выказывая надежду на то, что я своим докладом вам дам возможность увидеть, над каким делом я работал, а также то, что эти деньги ваши не пропадут даром, а мне впоследствии будет дана возможность передать соответственное вашему заводу, когда мы нашими общими стараниями и готовыми машинами выявим выгодность для человечества аэроплана и двигателя, задуманного мной...

Он слушал себя и вдруг весело подумал: «До чего же косноязычно и путано я говорю! Совсем одичал на своем кладбище...» Потом наколол чертежи, сразу успокоился, начал просто, всем понятно:

— Мой межпланетный корабль состоит из аэроплана, на который поставлен авиационный двигатель высокого давления. Двигатель будет работать при помощи жидкого кислорода и бензина или же этилена или водорода, смотря по условиям, которые окажутся при опытах наиболее выгодными.

Двигатель будет приводить в движение винты, и аэроплан взлетит с Земли. С увеличением высоты полета также будет увеличиваться скорость. На высоте примерно 25 верст * над Землей авиационный двигатель будет выключен и включен ракетный мотор с силой тяги в 1500 килограммов. Затем специальным механизмом мы втянем части аэроплана в котел, где они будут расплавляться, и получим жидкий алюминий, который вместе с кислородом и водородом послужит нам прекрасным горючим материалом. Скорость полета аппарата вследствие увеличения тяги ракетного двигателя будет все более и более возрастать, одновременно будет возрастать и высота полета. На высоте приблизительно 85 верст над Землей от аэроплана уже ничего не останется, так как он весь расплавится в котле, и расплавленный металл будет использован как топливо, а останется только ракета с небольшими крыльями и рулями, а также кабина для людей.

*Верста — мера длины в дореволюционной России. Верста равна 1066,781 метра. Округленно приравнивается к километру.

Согласно расчетам аэроплан будет иметь достаточную скорость для того, чтобы отлететь с Земли и перелететь на другие планеты. Для того чтобы наша комбинированная ракета могла обернуться вокруг земного шара, как Луна, требуется достижение начальной скорости в 8 километров в секунду; для того чтобы навеки удалиться с земного шара — 11,3 километра в секунду, а для того чтобы достигнуть другую планету, Марс, — 14 километров в секунду. Эти скорости в почти абсолютной пустоте гораздо легче достигнуть, чем в сильно тормозящей атмосфере самой поверхности Земли.

Обратный спуск можно будет осуществить при помощи обратной отдачи ракетного мотора для того, чтобы замедлить полет и вновь очутиться в земной атмосфере. А дальше возможен планирующий спуск при помощи лишь маленького двигателя...

Цандер замолчал, медленно оглядел рабочих, слушавших его с напряженным вниманием. Рабочие были людьми техническими. Моторы для них были реальностью трудовых дней, тем, что их кормит, и они привыкли относиться к этому умному металлу с уважением. Но ведь этот инженер говорит о Марсе! И говорит так, будто межпланетный корабль такая же реальность, как их М-11!

Часто пишут, что Цандер увлекал слушателей полетом мечты. Но еще более поражал он их приземленностью мечты, превращавшейся им из сказки в явь. «Неужели это действительно возможно?» — вот о чем в первую очередь думали его слушатели.

— Кто знает, — добавил Фридрих Артурович другим, тихим голосом, но все услышали его. — Кто знает, может быть, на других планетах обитают разумные существа более высокой организации, чем обитатели Земли? Их открытия, изобретения и достижения могли бы дать так много людям. А если поселить людей на других планетах, то можно было бы продлить человеческую жизнь до ста — ста двадцати лет...

Ему долго аплодировали, потом задавали много вопросов, провожали до заводских ворот. Он был совершенно счастлив. Вернулся домой, сел за свой стол, достал большую логарифмическую линейку — единственное его сокровище, избежавшее толкучки, — радостно нырнул в формулы и даже не слышал стука в дверь. Шурочка стояла на пороге. Он улыбнулся ей, а она, словно бы одернув его взглядом, сказала наставительно:

— До каких же пор вы будете вещи продавать, Фридрих Артурович? Надо идти работать...

— А я работаю, — сказал он тихо, обернувшись к тетрадям на столе.

— На завод надо возвращаться, — строго перебила Шурочка...

В июне 1923 года он вернулся на завод. Все потекло как прежде, да все вроде бы и было как прежде, но не совсем: был проект. Цандер чувствовал себя усталым, но каким-то счастливо свободным: дело сделано! Однажды ни с того ни с сего сказал Кромешко:

— Я хочу жениться на Александре Феоктистовне.

Главный инженер улыбнулся:

— Да она с вами шутит...

— Нет, она не шутит, — сказал Цандер как-то отрешенно.

Осенью они поженились. Расписались в загсе, хотя роспись среди молодежи считалась проявлением мещанства, унижением «свободной любви». Впрочем, причислять себя к «молодежи» могла лишь Александра Феоктистовна — Фридриху Артуровичу было уже 36 лет.

Свадьбы не было. В комнатушке Цандера не то что гостей принимать, а просто существовать вдвоем было невозможно. К этому времени на Даниловском кладбище разогнали богадельню и там им выделили большую комнату (или казалась большой после апартаментов отца Луки?) с двумя окнами, в теплом старом доме с толстенными, истинно крепостными стенами. Соседями были двое рабочих и инженер-строитель, женатый на дочке священника. В их комнате справа от двери за занавеской была выгорожена кухонька с плитой и столиком, два шкафа, кровать, между окнами диван. Письменного стола не было. Здесь родилась дочь Астра.

В истории космонавтики 1924 год — год бурный. Многие происшедшие в нем события лишь потом выстроятся в какую-то логичную систему. В Москве Н. И. Тихомиров и В. А. Артемьев, которые еще в 1921 году основали будущую знаменитую Газодинамическую лабораторию, начинают опыты с ракетными порохами, ведутся опытные стрельбы ракетами-минами на главном артиллерийском полигоне под Ленинградом. При Военно-научном обществе Академии Военно-Воздушного Флота создается секция межпланетных сообщений. В газете напечатано, что американец Роберт Годдард собирается послать 4 июля ракету на Луну. Выходит фильм по роману Алексея Толстого «Аэлита». Заведующий отделом науки газеты «Правда» М. Я. Лапиров-Скобло публикует статью «Путешествия в межпланетные пространства», а затем читает в Политехническом музее доклад на ту же тему. Через пять месяцев там же и на ту же тему два доклада читает профессор В. П. Ветчинкин.

Безусловно, одна из причин подобного оживления в стане межпланетчиков — великое противостояние Марса, которое должно было произойти в августе. Опять все заговорили о каналах и марсианах, а американский астроном Д. Тодд предложил освободить все военные радиостанции от работы и переключить их аппаратуру на поиски сигналов с Марса.

Для Фридриха Артуровича 1924 год стал годом освобождения от одиночества: он обрел наконец единомышленников, людей, которые, как и он, верили в реальность межпланетных путешествий и готовы были работать ради этого. «Первую лекцию о своем межпланетном корабле, — пишет Цандер в автобиографии, — я читал в январе 1924 года именно в теоретической секции Московского общества любителей астрономии. Она прошла с успехом».

Укладывая в коробочку диапозитивы, Фридрих Артурович обернулся и сказал высоким, громким голосом, почти крикнул:

— Да, совсем забыл! У меня есть предложение. А что, если нам создать Общество исследователей межпланетных сообщений?

Зашумели, захлопали и тут же начали записываться в общество.

В апреле Цандер снова выступает с докладом о своем межпланетном корабле на собрании членов Военно-научного общества Академии Военно-Воздушного Флота имени Н. Е. Жуковского. После доклада он уже не забывает сказать про общество, и собравшиеся решают создать свою секцию межпланетных сообщений. В секцию тут же записалось двадцать пять слушателей академии (среди них — будущий директор ЦАГИ и бывший однокашник С. П. Королева Александр Иванович Макаревский). В новую секцию записали и самого Цандера, а с ним заодно К. Э. Циолковского и Я. И. Перельмана. После статьи, а потом лекции М. Я. Лапирова-Скобло в Политехническом музее список членов будущего общества вырос уже до ста человек, среди которых было 14 научных работников и даже 6 литераторов. Тогда начали готовить организационное собрание.

Еще до собрания Цандер успевает оформить патентную заявку на свой космический корабль и отослать ее в Комитет по делам изобретений. Он не знает еще, что Бюро предварительной экспертизы комитета сочтет его предложение выдумкой фантаста и в выдаче заявочного свидетельства откажет. Лишь в 1937 году, после смерти Цандера, заявка эта, которая является, по сути, научной статьей, будет опубликована в одном из сборников «Ракетная техника».

Тогда о заключении экспертов он не знает и в астрономическую обсерваторию Трындина на Большой Лубянке *, где 20 июня 1924 года назначено организационное собрание межпланетчиков, Цандер приходит в прекрасном настроении. Народу собралось человек двести — яблоку негде упасть. Прежде всего принимается устав Общества изучения межпланетных сообщений. В первом пункте прямо говорится, что задачей общества «является работа по осуществлению межпланетных полетов с помощью реактивных аппаратов и других научно обоснованных средств». Решено, что общество должно объединить всех работающих в этой области и начать самостоятельные исследования. Надо узнать также, кто и что делает за рубежом, связаться с немецкими и американскими энтузиастами. Слух Цандера немного резанул пункт третий устава, точнее, его начало. Он гласил: «Не задаваясь целью немедленного осуществления межпланетных путешествий, ОИМС стремится разрешить предварительно ряд задач, связанных с применением оговоренных в пункте 1 средств. Сюда относятся исследования высоких слоев атмосферы, летание на больших высотах, усовершенствование ракет, разработка двигателей с высоким коэффициентом экономичности и т. п.». «А почему, собственно, не задаваться целью немедленного осуществления межпланетных полетов? — подумал Цандер. — Именно этой целью и надо задаваться и подчинить этой цели все другие перечисленные работы. Впрочем, сейчас спорить не надо. Сейчас очень важно объединиться, а спорить можно потом,..»

* К этому времени частная обсерватория стала обсерваторией Московского областного отдела народного образования. Она помещалась в доме № 13 на Б. Лубянке — ныне улица Дзержинского.

После принятия устава огласили список почетных членов общества: Ф. Э. Дзержинский, К. Э. Циолковский и Я. И. Перельман. Цандера выбрали в президиум и через три дня поручили ему заведование научно-исследовательской секцией.

Фридрих Артурович отнесся к этому поручению с исключительной серьезностью. Он долго размышлял над планом будущих работ и пришел к выводу, что начинать прямо с постройки межпланетного корабля, конечно, преждевременно. Ведь и в его проекте очень много неясностей. Случись что с кораблем, и сама идея будет скомпрометирована. Спешка может погубить все дело. 15 июля 1924 года на заседании научно-исследовательской секции Цандер делает программный доклад «О предполагаемых работах научно-исследовательской секции Общества изучения межпланетных сообщений». Цандер отметил, что наряду с чисто теоретическими исследованиями необходимо вести конструкторские разработки и лабораторные опыты, которые в итоге позволят создать корабль для полетов в высших слоях атмосферы и проникнуть в межпланетное пространство.

— А пока, — сказал Фридрих Артурович, — самой ударной работой я считаю испытания маленьких ракет. Мы еще очень много не знаем. Надо провести исследования влияния начального и конечного давления газов, гладкости стенок, прохождения тепла через стенку, испытать различные материалы и топлива, в том числе металлические, провести испытание ракеты, работающей атмосферным воздухом, и сложных, вложенных друг в друга ракет.

Далее Цандер переходил к моделированию космических аппаратов, испытаниям на перегрузки и в аэродинамических трубах, созданию жидкостных ракетных двигателей, работающих на жидком кислороде, и двигателей, «работающих солнечной теплотой», конструированию систем жизнеобеспечения и «телевиза для ракет», наконец, к солнечному парусу и кольцам, «через которые течет электрический ток, причем внутри находится железная пыль».

Цандер считает необходимым «исследовать высшие слои атмосферы ракетами, шарами-зондами, определить сопротивление, подъемные силы и нагрев, провести фотометрические наблюдения сумерек, подготовить инструменты для исследований, продолжать работу над «оранжереей авиационной легкости».

Удивительный доклад! Опять, как и в юные годы, Цандер дает в нем грандиозный план будущих работ. Но если в юношеских набросках можно было говорить лишь о прозорливом угадывании основных направлений, то план нынешний уже детализирован, предопределен всей логикой развития ракетной техники. При жизни Цандера началась реализация самых первых его пунктов. Десятилетия потребовались для выполнения основных, а некоторые из них, такие, как двигатели, «работающие солнечной теплотой», или солнечный парус, мы и сегодня еще относим в будущее. И снова за каждой строкой этого плана видится долгий путь к совершенству, труд многих коллективов, тысяч людей. Как смог он в далеком 1924 году разглядеть их лица?

Через три дня, закончив статью о солнечном парусе, Фридрих Артурович садится за новый доклад для межпланетчиков. Председатель ОИМС Григорий Моисеевич Крамаров * попросил его выступить на заседании научно-популярной секции общества. 31 июля он снова рассказывает о своем корабле членам этой секции.

* Ровесник Цандера, Крамаров еще в юные годы активно включился в революционную деятельность, рано вступил в партию, принимал участие в событиях 9 января 1905 года в Петербурге. Его неоднократно арестовывали, а он неоднократно убегал из ссылок — в Иркутск, в Харбин, в Сан-Франциско. В дни Великого Октября был членом ВЦИК, потом воевал на Восточном фронте. В мирные дни Крамаров работал в Коминтерне, в Международной Ленинской школе, занимался публицистикой. Я познакомился с ним после запуска первого искусственного спутника Земли, когда Григорий Моисеевич написал две книжки: «Первое в мире Общество межпланетных сообщений» и «На заре космонавтики», в которых много страниц посвящены периоду, о котором сейчас рассказывается. Умер Г. М. Крамаров в Москве в 1970 году. (Прим. авт.)

Надо отметить, что именно Цандер больше, чем кто-либо из других наших пионеров космонавтики, занимался ее пропагандой. Как и в самой космонавтике, деятельность его здесь была удивительно многогранной. Прежде всего он хочет познакомить возможно больший круг людей с самой идеей межпланетного полета.

В августе 1925 года, работая над книгой «Перелеты на другие планеты и на Луну», Цандер составляет «Список романов и повестей о перелетах на другие планеты и о жизни на них», уже упоминавшийся в этой книге. В этом списке 22 наименования книг, весьма пестрых по своему содержанию и художественным достоинствам. Есть серьезные научно-популярные работы К. Э. Циолковского и К. Фламмариона. Есть прекрасная фантастика Ж. Верна и Г. Уэллса, А. Толстого. Есть лишенные всякой научной основы мистические сочинения Крыжановской и Гончарова. Но ведь и мир читателей в 1925 году был не менее пестрым. Может быть, некоторым, чтобы стать его единомышленниками, надо было начинать с самой необузданной фантастики, с научно-популярного примитива.

Лишенный даже намека на дух соперничества, равнодушный к вопросам приоритета, Цандер делает все, чтобы люди узнали не только о его работах, но и о трудах других пионеров космонавтики. В своих выступлениях он говорит о Циолковском, Годдарде *, Оберте **. Никогда не забывает подчеркнуть: «Первые научные работы в этой области принадлежат русскому ученому К. Э. Циолковскому». Циолковский пишет Цандеру: «Издательство собирается переиздать мои труды. Мне кажется, вы могли бы это сделать». Государственное технико-теоретическое издательство предлагает Цандеру стать редактором избранных сочинений К. Э. Циолковского. И он редактирует, и книга выходит, правда, фамилия редактора на титульном листе уже забрана в черную рамку. Сам он, по собственной инициативе, берется перевести работы Циолковского на немецкий язык, чтобы с ними могли познакомиться европейские межпланетчики. Известно, сколько сил затратил Фридрих Артурович и на перевод с немецкого книги Г. Оберта «Ракета в межпланетное пространство», который он закончил буквально за несколько недель до смерти.

* Роберт Годдард (1882—1945) — американский ученый, с 1907 года занимавшийся ракетной техникой. 16 марта 1926 года произвел первый в мире пуск жидкостной ракеты. Автор многих изобретений.

** Герман Оберт (род. в 1894 г.) — немецкий пионер космонавтики, конструктор жидкостных ракет, автор многих теоретических разработок, сделанных независимо от К. Э. Циолковского.

Циолковский пропагандировал идеи космонавтики, сочиняя маленькие книжки, которые он издавал крохотными тиражами за свой счет и рассылал единомышленникам или тем, кого хотел сделать единомышленниками. Цандер издавался очень мало: прижизненные его публикации, равно как и публикации о нем самом и его работах, можно буквально пересчитать по пальцам. Печатать книги за свой счет он не мог — денег не было, да и с бумагой было в те годы нелегко. Честно говоря, и издательства не торопились заключать договоры с автором, рукописи которого слишком фантастичны для научной литературы и слишком научны для популярной. Создается впечатление, что и сам Фридрих Артурович не очень стремился к публикациям. К печатному слову он относился благоговейно, и, когда рукопись должна была превратиться в типографский набор, он видел вдруг, как она несовершенна. Он всегда стремился к полноте и законченности, работы свои он постоянно переделывает, часть не дописывает до конца: ему кажется, что для публикации еще не собраны в достаточном количестве все необходимые материалы, что многого еще не хватает, а значит, печатать рано. Кроме того, зная замечательную скромность этого человека, можно допустить, что он опасался возможных упреков в саморекламе. Как человек кабинетный, чаще всего работающий уединенно, он загодя уже испытывал неприязнь ко всем этим, увы, необходимым хождениям по издательствам, объяснениям с редакторами. Хлопоты, еще не существующие, а лишь возможные, уже тяготили Цандера, как всегда тяготили его любые хлопоты, преследующие цели какого бы то ни было личного преуспевания. Первая печатная работа Фридриха Артуровича, посвященная космонавтике, — статья «Перелеты на другие планеты» — появилась лишь в июльском номере журнала «Техника и жизнь» в 1924 году, через пятнадцать лет после того, как он начал заниматься межпланетными путешествиями.

И еще одно, возможно, спорное предположение. Всякая публикация с момента ее появления существовала уже самостоятельно. Книга уходила от своего автора, в лучшем случае превращаясь лишь в посредника между ним и его возможными единомышленниками. А ему хотелось доказывать свою правоту, глядя людям в глаза, и видеть, как эти глаза вспыхивают. Он охотно соглашался читать лекции и очень много выступал. Сплошь и рядом, как случилось, например, с его исследованиями о межпланетных траекториях, он рассказывал о своих работах раньше, чем публиковал их, нимало не беспокоясь о том, что его идею могут присвоить другие. Он совершает большое лекционное турне по Волге — читает лекции в Нижнем Новгороде, Самаре, Астрахани. В Киеве, Воронеже, Ростове, Киржаче, Владикавказе, Баку, Тифлисе Фридрих Артурович читал лекции о межпланетных путешествиях и своем космическом корабле. В 1924 -—1925 годах его слушали Ленинград, Рязань, Саратов, Тула, Харьков и другие города. Эти лекции были нужны и самому Цандеру. Внимание слушателей, их горячее желание немедленно начать сбор средств для постройки космического корабля, записки с требованием ускорить день его старта — все это питало его собственный энтузиазм, эти встречи окрыляли его, давали новые силы для продолжения работы. А в такой поддержке он нуждался.

Впрочем, в ней нуждались все пионеры космонавтики. Надо признать, что отношение многих власть имущих инстанций и учреждений к межпланетчикам оставляло желать лучшего. Чаще всего их просто считали чудаками, которых, если они уж чересчур расшумятся, следует одергивать. И их общества, и их книги положения не меняли, точнее, меняли очень медленно.

Весьма характерен случай, который произошел с Цандером в 1930 году. В сентябре в Гааге по инициативе Нидерландского королевского аэроклуба должен был состояться Международный конгресс по воздухоплаванию, на который специальным письмом в адрес Всесоюзного авиаобъединения приглашались советские специалисты, Цандер написал доклад под названием «Проблемы сверхавиации и очередные задачи по подготовке к межпланетным путешествиям», который обсудили и одобрили в ЦАГИ *. Профессор В. П. Ветчинкин дал докладу очень высокую оценку, подчеркивая оригинальность материала Цандера. Рукопись перевели на французский язык и отправили во Всесоюзное авиаобъединение, где сосредоточивались все документы к предстоящему конгрессу. В ВАО доклад прочли и задумались. Потом отправили обратно в ЦАГИ. В письме директору ЦАГИ профессору С. А. Чаплыгину сообщалось, что лучше всего послать в Гаагу доклад от имени ЦАГИ, «так как ВАО, будучи промышленной организацией, не считает возможным выступать по вопросу о межпланетных сообщениях». Но и ЦАГИ космическими проблемами не занимался. Опять задумались и решили вообще никакого доклада в Гаагу не отправлять, поскольку все это как-то несерьезно и солидную организацию все эти межпланетные «фантазии» могут только скомпрометировать. Дополненный и переработанный доклад Цандера лег в основу его книги «Проблема полета при помощи реактивных аппаратов» — единственной книги Фридриха Артуровича, которая увидела свет при его жизни. В ней всего 75 страниц.

* Центральный аэрогидродинамический институт имени Жуковского в Москве — крупнейший научно-исследовательский институт в области авиационной науки и техники.

Ракетчиков критикуют подчас совершенно незаслуженно. Так, в «Известиях» от 13 июня 1924 года попало Роберту Годдарду, который объявил в газете «Нью-Йорк геральд», что 4 июля он отправит ракету на Луну. Циолковский тоже считал, что сообщения из США — это газетная «утка». «Предприятие Годдарда под каким-нибудь предлогом будет отложено, — писал он. — Его ракета не поднимется и на 500 верст. И ни в коем случае не попадет на Луну без управителя. Эта задача трудна даже для теории. Мой долг — заранее высказаться». И Циолковский, и «Известия» правильно сделали, что одернули американца. Но под горячую руку досталось и нашим энтузиастам, которых в известинской заметке называли «отечественными Сирано де Бержераками», хотя обидного здесь ничего не было: знаменитый французский поэт XVII века действительно был первым, кто описал фантастический полет на Луну многоступенчатого ракетного корабля. Заканчивалась эта заметка и вовсе безграмотно. Анонимный автор заметки в «Известиях» утверждал, что движение Луны столь сложно, что попасть в нее вообще нельзя. «Не говорим уже о других трудностях, — продолжал он, — например, с одной стороны, учеными высказываются вообще сомнения в возможности отдачи, то есть ракеты, в безвоздушном пространстве, а с другой стороны, наука далеко не установила еще, где кончается наша атмосфера и начинается безвоздушное пространство...»

Представляете, каково было Цандеру читать такое?

Заявление Годдарда, хоть и было газетной «уткой», сыграло и свою положительную роль: возрос интерес к проблемам космонавтики. Все только и говорили о лунной ракете, спорили о том, будет ли видна вспышка, когда ракета ударится о Луну, и вообще, сможет ли она пролететь 400 тысяч километров. Общество изучения межпланетных сообщений решило, что всякие нелепицы и слухи следует пресечь, и Крамаров попросил Цандера подготовить лекцию для участия в диспуте «Полет на другие миры».

Диспут состоялся 1 октября 1924 года в большой аудитории физического института МГУ. Народу собралось так много, что на улицу Герцена был послан милицейский наряд для наведения порядка. Люди стояли в проходах и у дверей аудитории. Открыл диспут приехавший из Ленинграда член совета Общества мироведения В. В. Шаронов — будущий известный советский астроном, тогда продолжавший еще учебу в ЛГУ после службы в Красной Армии.

— Я имел возможность только дать обзор путей разрешения тайн мироздания, — вспоминал потом Всеволод Васильевич, — тогда как выступавший вслед за мной молодой ученый и талантливый инженер Цандер сделал интереснейшее сообщение об изобретенном им корабле для полета в мировое пространство и убедительно показал преимущество его проекта над проектами Оберта в Германии и Годдарда в США.

Успех диспута был столь велик, что 4 и 5 октября состоялось его повторение. «С каким вниманием и волнением присутствующие слушали доклад Цандера! — вспоминал будущий сотрудник Фридриха Артуровича в ГИРД Александр Иванович Полярный. — Указав на заслуги К. Э. Циолковского, докладчик развернул перед слушателями программу завоевания межпланетного пространства, показывал схемы аппаратов, давал соответствующие расчеты. Он как бы приблизил к слушателям будущее — полеты в космос».

Обидно и печально, что ни одно выступление Цандера не было записано, хотя к тому времени уже существовала звукозаписывающая аппаратура. Не существует и кинокадров, где можно было бы увидеть Фридриха Артуровича. Дело не в том, ЧТО он говорил. Это мы как раз знаем. Дело в том, КАК он это говорил. «В этом человеке, — писал Г. М. Крамаров, — великолепно сочетался мечтатель, способный уноситься в бескрайние области фантазии, и талантливый инженер-практик, всю свою жизнь отдавший делу подготовки космических полетов... На всех, кому довелось лично знать Ф. А. Цандера, производила неизгладимое впечатление его целеустремленность. Оп жил одной мыслью, был весь проникнут ею, только на ней сосредоточены были все его стремления. Эта мысль — мечта о межпланетных полетах». Один сотрудник ГИРД, работавший с Фридрихом Артуровичем, сказал много лет спустя:

— Цандер говорил о космическом полете так, как будто у него в кармане лежали ключи от ворот космодрома...

Не меньший интерес, чем диспут в МГУ, вызвала состоявшаяся три года спустя Первая мировая выставка межпланетных аппаратов и механизмов. Открылась она на Тверской, в доме № 68, где располагался тогда клуб АИИЗ — «Ассоциации изобретателей инвентистов», «внеклассовой, аполитичной ассоциации космополитов», как они сами себя называли.

В первые послереволюционные годы изобретатели, никак не объединенные в царской России, стихийно стремились к единству, образовывая множество чаще всего недолговечных, фантастических организаций: АСНАТ, ЛАКИ, АИЗ, АИИЗ. В АИИЗ, например, разрабатывали международный язык изобретателей АО, на котором должны были объясняться и будущие космонавты. Кстати, мудрый Циолковский сразу понял, что с АО изобретатели хватили через край. Сначала он просто написал, что отказывается «от проверки и оценки АО»... Затем в другой открытке объяснил этот отказ: «Я несколько сомневаюсь в практичности искусственного языка. Язык создается тысячелетиями, при участии всего народа. Возможно, что я ошибаюсь». Он не ошибался: нынешние космонавты на АО не говорят, как, впрочем, и изобретатели.

При всей хлесткости, искусственности и нарочитости своих лозунгов: «Через язык АО изобретем все!», «Мы, космополиты, изобретем пути в миры!», аиизовцы были людьми деятельными, энергичными и десятую годовщину Октября решили отметить небывалой выставкой. Инициаторы идеи — изобретатель и летчик Георгий Андреевич Полевой и автор проекта ракетомобиля Александр Яковлевич Федоров списались с Циолковским, с зарубежными ракетчиками, уговорили прислать документы, описания, модели, портреты. Художник И. П. Архипов оформил витрину, на которой расстилался лунный пейзаж. На горизонте из-за острых пиков лунных гор выглядывал сине-зеленый диск Земли, ближе у края большого кратера высилась космическая ракета, а неподалеку от нее, взобравшись на скалу, всматривался в лунные дали фанерный человечек в скафандре. Была и другая картина, на которой в оранжевой почве, синих растениях и бегущих вдаль прямых каналах легко угадывался Марс.

Отдельные стенды выставки были посвящены деятельности пионеров космонавтики и ракетной техники. Наиболее полно было представлено творчество К. Э. Циолковского, скульптурный портрет которого украшал этот раздел выставки. На других витринах и висящих под стеклом на стенках документах рассказывалось о работах Николая Кибальчича, Германа Оберта, Роберта Годдарда, Макса Валье, Робера Эсно-Пельтри, Германа Гансвиндта и других энтузиастов. Конструкторский отдел выставки открывался экспозицией, посвященной трудам Цандера. Там размещались его схемы и чертежи, над которыми летела к потолку модель космического корабля.

Выставка пользовалась большой популярностью. У «лунной» витрины на Тверской постоянно толпился народ. «Пропускаемость публики 300—400 человек в день», — с гордостью писали устроители в Калугу Циолковскому, все еще надеясь выманить в Москву этого убежденного домоседа. Всего на выставке побывало более десяти тысяч человек. При входе лежала книга, в которую предлагалось записываться тем, кто желает полететь на Луну. Как жаль, что книга не сохранилась! Через 52 года ее можно было бы подарить Нейлу Армстронгу *. Он бы оценил такой подарок...

* Американский астронавт, первым из людей ступивший на Луну.

Успех выставки, публикации в печати сообщений о работе ракетчиков, интерес к диспутам и лекциям, посвященным проблемам межпланетных путешествий, казалось бы, должны были способствовать укреплению авторитета Цандера и его единомышленников, которые стремились расширить поле своей деятельности как в области пропаганды, так и практическом осуществлении межпланетных полетов. Однако стену предвзятого скептицизма не так легко было пробить.

Еще 8 октября 1926 года Цандер пишет письмо в Главнауку Народного комиссариата просвещения РСФСР, сопровождая его расчетами и описаниями своих работ. Он просит выпустить книгу под пространным заголовком: «Полеты на другие планеты; первый шаг в необъятное мировое пространство; теория межпланетных сообщений» — уже по названию видно, что он задумал труд фундаментальный. В приложении — отдельные главы, расчеты корабля, программа полета, варианты траекторий. На счастье Цандера, все эти материалы направили на рецензию профессору В. П. Ветчинкину, который пишет подробную рецензию. Отмечая заслуги зарубежных специалистов, идущих по пути Циолковского: Годдарда, Оберта, Эсно-Пельтри, Валье, Владимир Петрович подчеркивает, что «существенно новое внес в этот трудный вопрос Ф. А. Цандер». Свой отзыв он заключает такими словами: «...я полагаю совершенно необходимым дать возможность Ф. А. Цандеру в кратчайший срок подготовить к печати и напечатать свои работы...»

Казалось бы, все хорошо, но дело не двигается. Цандер вторично пишет в Главнауку. Начинает он свое заявление уже не с просьбы об издании. В конце концов есть кое-что важнее книжного увековечения. Его заботит не прошлое, а будущее: «1. Прошу Вас выдать мне отношение в Управление Военно-воздушных сил (УВВС) с предложением мне предоставить в ЦАГИ или Авиатресте возможность работать исключительно в области межпланетных сообщений, особенно высоколетающих аэропланов, двигателей и ракет к ним... с тем, чтобы я давал регулярно отчет о ходе своих работ инстанции, назначенной мне Главнаукой». И лишь во втором пункте письма он напоминает о своей просьбе об издании книги «о межпланетных сообщениях на прибл. 500 страниц...».

Историческими личностями называют людей, влияющих на развитие прогресса человечества. Герострат, чтобы прославиться, сжег великолепный храм Дианы в Эфесе и таким образом стал личностью исторической. В этом смысле и неизвестный нам чиновник из Главнауки тоже личность историческая, поскольку он оказал влияние на прогресс, хоть и ненадолго, но все-таки притормозив его. Отзыва В. П. Ветчинкина — одного из талантливейших учеников Н. Е. Жуковского, первого русского дипломированного авиационного инженера — ему показалось недостаточно, и он направил материалы Цандера на повторную рецензию человеку, быть может, и неплохому, но просто совершенно в данных вопросах невежественному, который, недолго думая, порекомендовал сократить книгу Цандера раз в пять, а то и больше, ограничив ее рамки обзором современного состояния ракетной техники. Всякие новации самого Фридриха Артуровича он посчитал совершенно излишними. Получив такую рецензию, «исторический» чиновник через девять (!) месяцев уведомил Фридриха Артуровича, что удовлетворить его ходатайство о содействии в завершении труда по вопросам межпланетных сообщений не представляется возможным.

Лишь через пять лет после смерти Цандера материалы, посланные им в Главнауку, благодаря хлопотам М. К. Тихонравова увидели свет в одном из выпусков сборника «Ракетная техника».

Цандер в вопросах человековедения часто выглядел идеалистом. Разумеется, вся эта канитель с Главнаукой, ни на пядь не сдвинувшая дело с мертвой точки, его искренне расстроила. Видя, как засасывает бюрократическое болото его идею, он, не дожидаясь ответа Главнауки, посылает письмо наркому К. Е. Ворошилову, проявляя при этом совершенно несвойственные ему дипломатические способности. Понимая, что наркомвоенмора (так тогда назывался министр обороны) нелегко заинтересовать полетом на Марс, Цандер пишет: «Желая помогать обороноспособности Красного Воздушного флота, настоящим прошу Вас разрешить мне производить на заводе или в ЦАГИ работы в той части межпланетных сообщений, которая сейчас должна оказать громадную помощь военному делу...» Цандер не лукавит, не обманывает Ворошилова. Опытный инженер, он понимает, что в процессе работы над межпланетным кораблем непременно выявится нечто полезное для обороны Родины. Доказательство тому — его набросок работ, способных усилить военную мощь Красной Армив. Там и опытный проект «далеко летающей ракеты, могущей быть установленной также в аэроплане наряду с двигателем для полетов в высших слоях атмосферы с громадной скоростью», и опытный нефтяно-кислородный двигатель для круто взлетающего истребителя-перехватчика.

Получив заключение Главнауки и не дождавшись ответа Ворошилова, Цандер в сентябре 1927 года пишет письма профессору С. А. Чаплыгину, наркому просвещения А. В. Луначарскому, замнаркомвоенмора С. С. Каменеву. Он использует всякую возможность вовлечь в свои работы как можно больший круг людей. Так, например, о бескарбюраторном двигателе высокого давления с насосной системой подачи компонентов, который он прочит истребителю-перехватчику, но который нужен ему и для разгона космического корабля в земной атмосфере, 16 февраля 1926 года он делает доклад на родном заводе «Мотор», демонстрируя рабочим свои чертежи и схемы.

Это уже совсем другой «Мотор», чем пять лет назад. В 20-е годы произошла реконструкция московской авиапромышленности. Еще в 1912 году в районе нынешней Ткацкой улицы при финансовой поддержке французов был организован завод «Гном-РОН», переименованный после Октября в «Икар-2». В 1916 году на Мееровском проезде возник авиазавод «Сальмсон». В 1918 году он сгорел, а после восстановления получил новое имя — «Амстро». В 1924 году «Амстро» объединили с «Мотором» и он стал называться заводом № 4 «Мотор». После смерти М. В. Фрунзе заводу присвоили имя этого замечательного советского военачальника. (Впоследствии этот завод, объединившись с «Икаром-2», долгое время существовал как завод № 24 имени М. В. Фрунзе.) Вот на этом новом «Моторе» в Мееровском проезде и работал теперь Цандер.

Прощай, Даниловское кладбище! Прощай, отец Лука! Цандер с семьей переезжает на другой конец Москвы. Некоторое время он живет в доме, принадлежавшем управляющему «Сальмсона». Профессор Ю. А. Победоносцев, воспользовавшись приглашением Цандера осмотреть его домашнюю «оранжерею авиационной легкости», был у него дома. Он вспоминает: «Цандер жил тогда в Москве недалеко от Семеновской заставы, на территории завода «Мотор», во дворе; у него была небольшая квартирка, кажется, две комнаты».

Вскоре, вступив в едва ли не первый советский строительный кооператив, организованный рабочими «Мотора», семья Цандера перебирается в Медовый переулок.

Жили они на четвертом этаже в трех комнатах большой коммунальной квартиры — тогда существовало прочное мнение, что именно коммунальные квартиры, коридорные системы, общие кухни и туалеты способствуют быстрейшему искоренению буржуазной психологии.

Центральная комната с большим круглым столом посередине была столовой и гостиной. Дверь слева вела в спальню Александры Феоктистовны, где стояла кроватка Астры, а с 1926 года и ее братика Меркурия. Справа был кабинет Фридриха Артуровича. У окна с балконной дверью стоял его письменный стол. На противоположной стене — большой ковер, спускавшийся к кровати Фридриха Артуровича. Слева от стола — широкая полка с книгами. Тут же размещался его крохотный ботанический сад «оранжерея авиационной легкости» — с активированным углем вместо земли. Больше ему, собственно, и не надо было ничего.

Новое жилье было не в пример лучше Даниловской богадельни, но Александре Феоктистовне квартира не нравилась. Фридрих Артурович просил не открывать окна, приближая тем самым жизнь «оранжереи авиационной легкости» к условиям космического полета. Но становилось так душно, что Александра Феоктистовна не выдерживала и, дождавшись, когда муж уйдет на работу, окна все-таки открывала. Тогда духоту сменял шум и пыль: напротив стучала новыми немецкими станками фабрика «Шерсть-сукно». Она ходила жаловаться в партком «Мотора», однако остановить суконное производство авиационники были не в силах.

Три комнатки (общая площадь их не превышала 40 квадратных метров) в Медовом переулке выглядели более чем скромно. Однако Фридриха Артуровича это не смущало. Точнее, не интересовало вообще. Так же, как не интересовали его проблемы одежды и питания, хотя в те годы это были серьезные проблемы. Наследуя старинную инженерную гордость и прибалтийскую аккуратность, Цандер старался быть опрятным и элегантным, но сохранять вид, по его представлениям приличествующий инженеру, становилось все труднее. Пальто с черным барашковым воротником совсем износилось, шапка его вытерлась. На его счастье, заслуженным работникам «Мотора» выдали белые кителя и брюки, парусиновые полуботинки с кожаными носами и кожаные пальто-реглан *. Это казалось богатством невероятным. Он и сам не замечал, как, все глубже и глубже погружаясь в работу, он становился почти аскетом. Он пришел к простой и великой истине, что для счастья человеку вовсе не нужны вещи и деньги, и вместе с тем год от года он как-то острее воспринимал те простые радости, которые дарит человеку солнце в окне, цветы на поляне, смех ребенка! Отдыхать он не любил, не умел, тяготился отдыхом несравненно больше, чем работой. С трудом весной 1928 года удалось уговорить его отдохнуть на Кавказе. Лишенный своей логарифмической линейки, вырвавшись из красных пустынь Марса, он словно заново открывал для себя красоту Земли. «Здесь наступила прелестная, теплая, солнечная погода, — писал он в письме от 17 апреля из Гагры. — Весь газон покрыт цветочками желтыми, синими, белыми, а также садовой маргариткою. Мы прогуливаемся по окрестности, живописной горными речками, горными тропинками, пластами, видом на далекое море и уже большей частью зеленые горы. Цветет здесь много новых цветочков и растут колючие вьющиеся кусты...»

* В этом пальто Цандер стоит во дворе ГИРД на своей последней фотографии, сделанной зимой 1932/33 года.

Во дворе дома в Медовом переулке, обсаженном молоденькими деревцами, был сооружен круглый бетонный фонтан, работавший, впрочем, весьма редко. Вечерами он любил сидеть на скамейке подле фонтана и думать. Иногда соседи видели, как он вскакивал вдруг и, глядя куда-то далеко, за пределы двора, дома, фабрики «Шерсть-сукно», Медового переулка, говорил громко и страстно: «На Марс! На Марс!» Большинство соседей считали его безобидным сумасшедшим, но некоторых он все-таки, непонятно почему, раздражал, и в спину ему шипели с издевкой: «Марсианин...» Но он не слышал.