| Снимем камзолы и займемся делом, покуда еще светло... Вильям Теккерей |
Подлипки выросли под Москвой из зернышка "Белой дачи" — так называлось имение Перлова — владельца двух доходнейших чаеразвесочных фабрик в Москве, который в угоду своим постоянным зарубежным партнерам построил "китайский дом" на Мясницкой, где торговал чаем и заключал миллионные сделки с иноземными плантаторами. Чайного магната губила одна благородная страсть: лошади. На "Белой даче" им жилось не хуже, чем людям: конный двор, манеж, кузница. Сам выезжал рысаков, возил в Москву на ипподром и играл самозабвенно. В 1912 году случились лихие скачки, Перлов вошел в азарт и в одночасье проиграл конезаводчику Голованову14 и саму "Белую дачу", и леса вокруг, и лучшую воду мытищинских
14Увы, к автору конезаводчик никакого отношения не имеет, что чрезвычайно огорчительно, поскольку мешает автору тоже протиснуться в историю.
ключей, сосняки с маслятами и ельники с рыжиками. Голованов быстро продал поместье оборотистому
англичанину Вайнраубе, который решил организовать здесь образцовый дачный поселок с водопроводом и телефоном, с парком, цветниками, аттракционами и даже плавательным бассейном, с купальнями на Клязьме и конкой, чтобы за четыре версты возить на Клязьму купальщиков. В Москве в киоске у Большого театра продавали участки под дачи, и торговля шла бойко: к 1915 году было выстроено 53 дачи.
Вайнраубе был интуитивным диалектическим материалистом: перед самой революцией почувствовал он, что надо забирать деньги и сматываться. Английское акционерное общество "Бекос", которому он продал Подлипки, дачи не интересовали. Новые хозяева решили построить здесь авто- и авиасборочный завод. Заложили корпуса, поставили два двухэтажных дома и бараки для рабочих, но тут Великий Октябрь их "прихлопнул".
Начало новой главы в истории Подлипок связано с петербургским орудийным заводом, основанным в 1866 году на месте старого Арсенала у Литейного моста. В 1918 году, когда немцы начали наступление на столицу, завод решили эвакуировать в Пермь и, частично, в Нижний Новгород. Прибыв на место, оружейники увидели, что никому они тут не нужны и размещаться им негде. Специально созданная правительственная комиссия подыскала им новое место - Подлипки. Весной 1919 года в опустевший дачный рай прибыли станки оружейников. Но работа у них не клеилась: металла не было, топлива не завезли, людей морил голод, не давая себе остыть окончательно, завод делал зажигалки. Тем и жили.
В начале 1922 года Дзержинский, открыв очередной заговор, решил, что Горки — место опасное, и попросил Ленина переехать в один из домов совхоза ВЧК, который находился рядом с Подлипками, в деревне Костино, которая теперь уже влилась в пределы Калининграда. Там, на краю большого парка и прожил Владимир Ильич часть января и весь февраль в тишине зимнего леса.
Трудное время постепенно отступало, началось строительное шевеление, в 1923 году возвели водонапорную башню, на открытие которой приехали вожди:
| 373 |
Завод рос и укреплялся и к началу первой пятилетки стал не меньше своего петроградского прародителя. В январе 1939 года оружейники были награждены орденом Ленина. Во время войны завод эвакуировался и, как большинство заводов, из эвакуации не вернулся, осел на новом месте. В Калининграде - Подлипки с 1938 года стали городом - в самые тяжелые дни войны продолжали ремонтировать разбитые пушки. В декабре 1942 года на базе старого завода поставили новый артиллерийский завод № 8. Директором его был знаменитый оружейник Илларион Аветович Мирзаханов, а главным конструктором - не менее знаменитый Василий Гаврилович Грабин, еще до войны ставший Героем Социалистического Труда, что тогда было почетнее, чем трижды Герой во времена Брежнева. Уже после войны Грабину построили новый завод, а старый Устинов решил отдать ракетчикам. При заводе было конструкторское бюро, превратившееся теперь в научно-исследовательский институт: НИИ-88. Получалось, что лидерство теперь завод утерял: раньше КБ было при заводе, теперь завод при НИИ.
Институт этот сыграл очень большую роль в жизни Сергея Павловича.
Взяв в 1946 году под свое крыло ракетную технику, министр вооружения Устинов понимал, что он наваливает на себя новую обузу, но война закончилась, а он внутренне разогнался и остановиться не мог: хотелось большого дела! И конечно, он завидовал Малышеву и Ванникову с их атомным размахом. Понимал: будет трудно. Ракеты потребуют кооперации, а другим министрам они не нужны, у них и без ракет дел хватает. Работы над атомной бомбой Сталин поручил курировать Берия лично и ежечасно. Берия мог приказывать любому министру. У него Берия нет, его собственные приказы другим не закон. А ракеты, если подумать, дело не менее сложное, чем бомба. Тоже нужны и новая производственная база, и толковые специалисты. Пока ни того, ни другого у него нет. Кроме того, бомба - нечто законченное и конкретное. А чем он должен заниматься? Совершенствованием "катюш"? Это бесспорно. Но надо решить, насколько серьезно все остальное: зенитные, баллистические и разные другие ракеты. Артиллеристы говорят, что все это полная чушь, однако артиллеристам верить нельзя, они и "катюшу" поначалу поносили. Но и ракетчикам тоже нельзя верить: каждый конструктор, как кулик, свое болото хвалит.
Устинов, очевидно, правильно начал развивать все виды ракетной техники. Это была техническая селекция: кто-то выживал, кто-то отмирал, выявлялись новые люди, увлеченные новым делом. В первые годы своего существования НИИ-88 был ракетным многоязычным Вавилоном: здесь, сменяя друг друга, работало около десятка различных главных конструкторов. На Фау-2 Устинов сначала хотел посадить артиллериста Костина, но ракетчики убеждали его, что даже такой гениальный "ствольщик", каким был Костин, должен разбираться с большой ракетой не меньше года, а Королев через год начнет ее запускать.
- Но ведь он сидел, ваш Королев, - вяло сопротивлялся Устинов.
- Ну и что? - искренне удивился Победоносцев, назначенный Устиновым главным инженером НИИ-88. Юрий Александрович всегда относился к аресту Королева, как к болезни, - было и прошло, выздоровел.
- А то, что он теперь пуганый. Бояться будет...
- Королев бояться не будет, - твердо сказал Мишин. - Его бояться будут, это точно.
Устинов вспомнил Кляйнбодунген, где Костин просил у него двадцать электриков, чтобы сделать Фау-2, и согласился: Королев стал Главным конструктором отдела № 3 - это Фау-2. Одновременно с ним Главными конструкторами стали: Синильщиков - отдел № 4 - работал над ракетой "Вассерфаль"; Рашков - отдел № 5 - над "Шметтерлингом"; Костин - отдел № 6 - над "Рейнтохтер" и другие. Свои отделы позднее были у конструкторов двигателей Туманского, Исаева и
| 374 |
Все отделы входили в СКВ, во главе которого Устинов поставил своего человека из Наркомата вооружения - Карла Ивановича Тритко, которого он хорошо знал еще с довоенных времен, когда тот был главным инженером завода "Баррикады". Должность начальника СКВ в такой ситуации была искусственной и надуманной (надо сказать, что и просуществовала она недолго). "Карла", - как называли его за глаза, был человеком не глупым и порядочным, что позволило ему успешно выполнять первейшую заповедь любого начальника: не мешать людям работать. Подчиненные ему конструкторы отдавали себе отчет, что и понимать в ракетах ему не обязательно, его задача — доглядывать и докладывать Дмитрию Федоровичу. А если говорить откровенно, так не один же Карл Иванович ничего не понимал в ракетах...
Начальником НИИ-88 Устинов сделал тоже своего человека, старого "артиллериста" Льва Робертовича Гонора, которого знал много лет, которому доверял и который никогда не обманывал его доверия. Они начинали вместе: директор завода "Большевик" Устинов, главный инженер Гонор. Потом Лев Робертович сам стал директором сталинградского завода "Баррикады", а Тритко был у него главным инженером - они должны были сработаться и теперь. Гонор во время войны возглавлял Уральский артиллерийский завод в Свердловске и сделал для победы нашей очень много. Это был опытный, проверенный в самых трудных сражениях генерал тыла, из того выведенного сталинской селекцией железного сорта людей, которые могли не спать несколько суток подряд, а когда вождь звонил и говорил: "Сделать", - делали, загоняя себя и других чуть ли не до смерти15.
15 А случалось и до смерти. Пусть не сразу. Вячеслав Александрович Малышев и Авраамий Павлович Завенягин умерли в возрасте 55 лет.
Разглядывая Устинова тех лет, сразу замечаешь, что, приняв к себе ракетную технику, Дмитрий Федорович формирует руководство новой отраслью по принципу: "опыт важнее знания". Он решил опираться в новом деле на своих, проверенных людей, даже если они смыслят в ракетах меньше Королева, Глушко или какого-нибудь другого специалиста. Подобно тому как Малышев привел в атомную проблематику своих верных "танкистов" (Н.Л.Духов, П.М.Зернов, A.M.Петросьянц и многие другие), Устинов, естественно, опирался в ракетной технике на своих "артиллеристов". И поступал он так не только из чувства самосохранения — "свои не подведут", но и потому, что специалистов-ракетчиков у него было "раз-два и обчелся" - их просто не было, этих специалистов, их надо было готовить. Открыли техникум на 600 мест, разные курсы техучебы, а при МВТУ имени Н.Э. Баумана - высшие инженерные курсы - авиационники и пушкари переучивались на ракетчиков. Лекции им читали крупнейшие специалисты, в их числе Королев и Глушко, а слушатели тоже были неординарные: сам Устинов наезжал, сидел за партой будущий академик Макеев, вел конспекты будущий начальник опытного ракетного производства Ключарев и другие "будущие".
В первое время своего существования НИИ-88 был, мягко говоря, довольно своеобразным научным учреждением, выжить которому и набрать силу было очень трудно, поскольку в самой его природе были сокрыты серьезные противоречия. Ведь большинство научных сотрудников и конструкторов пришло из авиации, высшие руководители и производственники были пушкарями, а делать все вместе они должны были ракеты. Авиационники считали ракеты недоразвитыми самолетами, у которых не отрасли еще крылья. Пушкари - перезрелыми снарядами, которые мечтают летать без пушек. Сознание, что ракета - нечто совершенно новое, принципиально отличное и от самолета, и от снаряда, приходило не сразу и не ко всем. Очевидно, преимущество Королева перед его многочисленными коллегами как раз и заключалось в том, что он понял это раньше других, думаю,
| 375 |
Схема будущей работы ракетчиков в представлении Дмитрия Федоровича описывалась простой и точной формулой: каждый должен заниматься своим делом. Схема Королева строилась на весьма спорной декларации: я должен заниматься всем! Устинов, опираясь на свой богатый опыт, был убежден, что НИИ, проводя научно-исследовательские разработки, должен генерировать передовые идеи. Вслед ему КБ - облекать эти идеи в конкретные инженерные и конструкторские решения, проще говоря - в чертежи. Завод - превращать чертежи в металл, в оружие. Военные специалисты это оружие должны испытывать и решать, надо ли его изготовлять, а если надо, то в каком количестве. Наконец, промышленность его изготовляет, а армия использует по своему назначению. Казалось бы, что проще? Что логичнее? И как можно с этой схемой не соглашаться?!
- Ведь именно так работали, Сергей Павлович, - урезонивал Устинов Королева. - Давайте проследим историю рождения любого артиллерийского снаряда...
- Артиллерийский снаряд так же похож на ракету, как конка на метрополитен, - перебил Королев.
Устинов не терпел, когда его перебивали, но раздражение в себе подавил. Ему хотелось дожать Королева не криком, не приказом - это он всегда успеет сделать, - ему хотелось убедить этого упрямца, доказать ему его неправоту, добиться, чтобы он сам ее признал.
- Хорошо, пусть снаряд не годится, - мягким, если не ласковым, несвойственным ему голосом продолжал Дмитрий Федорович. - Наиболее близка к ракетам, наверное, авиация. Так? Возьмем авиацию, хотя я, в отличие от вас, в авиапроме никогда не работал. Если я скажу что-нибудь не так, вы меня поправите. Договорились? Итак, авиация: ЦАГИ — мозг. Считают, продувают в аэродинамических трубах, исследуют разные коварные вещи и дают рекомендации, скажем, Туполеву. Туполев "рисует" самолет. Шахурин его делает. Летно-исследовательский институт испытывает, находит изъяны, если надо, Туполев поправляет, доделывает. Далее - госприемка, серийное производство, ВВС. Все! Так, Сергей Павлович?
- Так, - насупившись, опустив свой крепкий подбородок, ответил Королев.
- Тогда какое вам нужно производство, какие опытные образцы? Зачем они вам? Почему вы хотите подменить науку? И откуда у вас это стремление все подмять под себя, черт вас подери!
- Ничего я не хочу подменять и подминать. Я просто знаю, как надо работать для пользы дела. Вот вы о Туполеве говорили. Я работал у Туполева, когда он делал Ту-2. Спроектировали под один двигатель, а оказалось, что его с производства сняли. Поставили другой. Потеряли в скорости, но самолет летал. И хорошо летал. А ракета не полетит с чем попало! Туполев просто покупал двигатели у Микулина, Швецова, Климова, как в магазине. Покупал автопилоты, выбирал, какой получше. А ракете нужен только ее двигатель и никакой другой! Только ее приборы, специально для нее созданные! Ни у кого из авиационных конструкторов об аэродроме голова не болит, они о нем просто не думают. А ракете нужен не вообще аэродром с ВПП16
16 Взлетно-посадочная полоса.
определенной длины, а специально созданный только для нее стартовый комплекс! Летчик-испытатель слетал, самописцы все записали, самолет сел, летчик все рассказал, посмотрели записи. А мне кто расскажет?! Мне нужны опытные образцы, чтобы я мог проверить их сам на прочность, на устойчивость, на температурные режимы еще на земле, а уж потом пускать. И пускать должен я, потому что никто лучше меня эту ракету не знает. Я и мои люди должны учить военных испытателей. И только тогда, когда
| 376 |
Устинов засмеялся:
- Что значит "да и то..."? Вы хотите сказать, что и тут без вас не обойдутся?
Королев позволил себе не обратить внимание на этот дружелюбный смех, означавший желание примирения. Любой главный конструктор обратил бы. Впрочем, и Королев, безусловно, обратил, но позволил себе показать, что он не хочет обращать внимание. Еще больше набычась и подавшись грудью к столу министра, он сказал:
- Дмитрий Федорович, вы и ваши замы хотите сделать из меня конструктора ракеты, одной ракеты, точнее автоматического снаряда, только очень большого. Поймите, если я буду похож на авиационных конструкторов - делу конец. Я должен быть Главным Конструктором Системы, понимаете?..
Спор этот длился многие годы. Оба были слишком сильны и упрямы, чтобы уступить. Жизни, чтобы подружиться, им не хватило.
В 1947 году решался еще один очень важный вопрос - вопрос о создании специального полигона для испытаний ракетной техники.
Поначалу ракетчики прицелились на бывшее стрельбище Ванникова, которое теперь, после войны, было как бы не у дел. Полигон наркома боеприпасов располагался на Таманском полуострове - место ласковое, теплое, опять же море, а главное, там была база: производственные помещения, жилье, водопровод, электроэнергия, короче - готовое хозяйство. Кое-что, конечно, пришлось бы переделать, кое-что достроить, но основа была - не на пустом месте начинать.
И надо же так случиться, что накануне решения вопроса о полигоне один из экспериментальных самолетов-снарядов Челомея сбился с курса и угодил в кладбище на окраине большого города. Сталин об этом узнал и, едва заговорили о Таманском полуострове, перебил сразу:
- Это неподходящее место. Рядом крымские курорты, скопление людей. Можете ли вы ручаться, что ваши ракеты не упадут завтра на наши здравницы, как сегодня они падают на кладбища? Полигон надо создать где-то здесь...
Подойдя к столу, на котором была разложена карта артиллеристов, он ткнул толстым красным карандашом в левобережье Волги южнее Сталинграда.
Вопрос о создании полигона Капустин Яр был решен в течение шести минут.
Майское постановление правительства предписывало заводу № 88 собрать десять образцов ракеты Фау-2 из немецких деталей. Обещание, данное Устинову в Германии, Королев сдержал, десятка полтора ракет в Кляйнбодунгене он собрал, потом снова разобрал и отправил в Подлипки, но все-таки это, как говорили производственники, была "незавершенка" - в одной ракете такой детали не хватало, в другой - этакой, надо было делать чертежи, отдавать на завод, точить-сверлить. Королев держал в голове все ракеты. Это для посторонних все они были "на одно лицо", а для него - все разные. К каждой прикрепил он ведущего инженера, который "вел" машину с самого начала сборки и проводил все ее испытания.
К июлю 1947 года были собраны немецкие ракеты первой серии. Королев доложил Устинову. Устинов в тот же день позвонил по "кремлевке" Яковлеву:
- Николай Дмитриевич, все забываю спросить... Когда мы можем отправлять наш товар в Капустин Яр?
Яковлев был тертый калач и через военпредов знал все, что делается на сборке у Королева. Вопрос министра позабавил маршала артиллерии:
- И то сказать, Дмитрий Федорович, пора отправлять. А то залежится ваш товар, моль побьет, жучок заведется. Ведь поди, уже часа два лежит, а?
Устинов понял, что разоблачен, засмеялся, не обиделся. С Яковлевым, несмотря на их частые стычки, работать было интересно.
Надо признать, что маршал Яковлев был одним из тех людей, которые на
| 377 |
Сын пожарника из Старой Руссы, Николай Дмитриевич Яковлев в армию был призван едва ли не последним указом Николая II в январе 1917 года. Послужной список его длинен и безупречен. 21 июня 1941 года он явился в Москву, чтобы представиться Народному комиссару обороны Тимошенко в должности начальника ГАУ, а потом до глубокой ночи сидел на совещании, которое, уходя с этого поста, проводил маршал Кулик. (Про Кулика в армии ходила злая поговорка: "Кулик, хоть умом невелик, зато трус". Не берусь судить о его смелости, но, судя по его дальнейшей деятельности, он не был выдающимся полководцем. Однако каким-то непостижимым образом Кулик сумел внушить Сталину, что он как раз выдающийся, и некоторое время числился в фаворитах.)
В ту ночь засиделись засветло. Где-то около четырех часов утра зазвонила "кремлевка". Кулик слушал, бледнея. Совещание тут же распустил, но офицерам ничего не сказал. Только Яковлева поманил в соседнюю комнату, прошептал: "Война!" И тут же уехал.
Николай Дмитриевич в совершенно пустом здании сидел один в кресле начальника ГАУ - почетнейшем кресле русской армии, в котором сиживали великие князья. Шел первый час войны, и это был, наверное, самый тихий час в его жизни...
Начальником ГАУ Яковлев войну начал, начальником ГАУ и кончил. В 1944-м стал маршалом артиллерии, а на следующий год — первым заместителем командующего артиллерией Николая Николаевича Воронова. Учился Николай Дмитриевич немного: высшая артиллерийская школа в 1924 году, да стажировка в Чехословацкой армии в 1937-м, но был от природы умен, обладал памятью
| 378 |
 Василий Иванович Вознюк. После 1942 года |
Интуиция подсказывала Николаю Дмитриевичу, что в ракетах "что-то есть", но причислять его к людям, подобным Устинову, которые сразу поверили в ракетную технику, было бы неверно. Поначалу Яковлев присматривался. Сделать его верным союзником ракеты могла только сама ракета: данные стрельбы. Но ведь можно по-разному ждать эти данные. Можно при первой же неудаче заявить: "Ну, что я говорил! Убедились?" А можно сказать: "Обидно. Но давайте еще раз попробуем..." Яковлев не был убежден в совершенстве ракетного оружия, но очень хотел убедиться в этом совершенстве. Вот эта исходная позиция сближала его с Королевым. Сергей Павлович знал: в армии у него есть союзник.
И еще один сильный и надежный союзник был у Королева в армии. Не меньше, а наверняка больше Яковлева отдал сил ракетной технике Василий Иванович Вознюк - человек в ракетных войсках легендарный, строгий командир, неутомимый строитель, подлинный хозяин полигона Капустин Яр. Он приехал в богом забытое заволжское село, построил первый в нашей стране ракетный полигон и завещал могилу ему вырыть здесь же, в Кап.Яре. Там его и похоронили в сентябре 1976 года...
Решение о строительстве полигона было принято 23 июня 1947 года. Ни о каком полигоне в ту пору Вознюк ничего не знал. Всю войну провоевал он с "катюшами" на Брянском, Воронежском и Юго-Западном фронтах, окружал Паулюса, прошел с 3-м Украинским по всему югу до Балкан и встретил победу в Австрии. Когда в Москве готовили решение о строительстве полигона, Василий Иванович отдыхал от ракетных дел в славном городе Констанце, где был заместителем командующего артиллерией Южной группы наших войск. В мае 1946 года его вызвали в Генеральный штаб на совещание по итогам войны. Василий Иванович сделал толковый доклад о применении "катюш" в тылах противника, рассказывал, как ходили гвардейцы-минометчики вместе с кавалеристами и танкистами в рейды на Одессу и Белград, и уже собрался возвращаться в Констанцу, как приказано было ему явиться в ЦК. Предложили организовать некий полигон для некой техники - туман непроницаемый. Вознюк отказался. Собеседник его сначала промолчал, но движением бровей показал, что неприятно удивлен. Потом протянул задумчиво:
- Странно. Но приказ о вашем назначении согласован с товарищем Булганиным и подписан товарищем Яковлевым...
Теперь уже Вознюку было впору удивляться: зачем спрашивать его согласие, если приказ о его назначении подписал начальник Главного артиллерийского управления?
| 379 |
- Приказы не обсуждаются, а выполняются, - сказал Василий Иванович.
- И я тоже так думаю, - кисло улыбнулся его собеседник.
Вознюк поехал в Германию, разыскивал там своих гвардейцев, собирал народ для будущего полигона покрепче, понадежнее, понимал, будет не легче, чем на фронте, ну, разве что не убьют, и уж во всяком случае, куда солонее будет, чем в Констанце на румынских харчах.
Но как ему будет трудно, он еще не знал тогда.
В деревню Капустин Яр приехал он со своими офицерами 20 августа 1947 года. Разбили палатки, организовали кухню, госпиталь. Все были фронтовики, подобный быт считался нормой. А потом ведь, действительно, не стреляют! Конечно, видели они места и покрасивее этой голой степи, но приказ есть приказ. Вместе с гвардейцами Вознюка приехали военные строители маршала инженерных войск Михаила Петровича Воробьева. На третий день по прибытии они начали строить бетонный стенд для огневых испытаний двигателей. В сентябре - новое подкрепление: из Тюрингии прибыла БОН генерала Тверецкого. Следом за ними — два спецпоезда, сформированных в Германии. Кроме бетонного испытательного стенда, примерно за полтора месяца люди Воробьева, Вознюка и Тверецкого построили стартовую площадку с бункером, временную техническую позицию, монтажный
| 380 |
- Вы когда-нибудь жили в квартире, в которой рядом с вами девять маленьких детей? — спросил меня Василий Иванович, когда в феврале 1970 года я приехал к нему в Кап.Яр.
Сколько раз потом приходилось читать о самоотверженности наших воинов, которые "несмотря на чудовищные трудности", и т.д. Да при чем здесь самоотверженность?! Воин, он и есть воин: приказ командира - закон для подчиненного. Зубами скрипели, а делали и не делать не могли. Куда больше здесь не самоотверженности, а самодержавного сталинского бездушия и презрения к людям, не только удобства и здоровье, но самая жизнь или смерть которых давно перестали его интересовать. Впрочем, а интересовали ли когда-нибудь?..
Мы ходили с Вознюком по городу, и он показывал мне гостиницы, магазины, библиотеки, детские сады.
- А вы знаете, что первая елка, которую мы привезли черт-те откуда под Новый 1948 год для ребятишек, освещалась аккумулятором, снятым с ракеты? - говорил Василий Иванович, глядя на светящиеся вывески магазинов.
Как Петр I своим Петербургом, гордился Вознюк своим Кап.Яром. Василию Ивановичу предлагали очень высокие должности в Большом доме на Фрунзенской набережной, но он оставался верен своему полигону до конца жизни. Тогда, в 47-м, еле вытаскивая сапоги из липкой, цепкой грязи, он ворчал:
- Погодите, сейчас сюда присылают по приказу, но будет время - по блату будут присылать...
В Капустном Яре он был полный и безраздельный хозяин, правда, не лишенный черт деспотизма. Он не позволял, например, книжному магазину продавать новинки до того, покуда сам их не увидит. По прибытии новой партии книг магазин закрывался, новинки раскладывались по прилавкам, после чего приезжал Василий Иванович и, как принимающий парад, обходил книжный строй, извлекая из него все то, что его интересовало. А интересовало его, выросшего в актерской семье, лихого командира гвардейских минометов, опытнейшего испытателя новой техники, интересовало его все! В его доме была огромная библиотека, а периодику он выписывал всегда не менее, чем рублей на двести пятьдесят...
Да, книги он покупал "без очереди", но, пожалуй, он заслужил это право тогда, в пыли и грязи осени 47-го года: первая ракета стартовала через шестьдесят дней после приезда Василия Ивановича Вознюка в деревню Капустин Яр.