39

Ежели мы не изобрели пороха, то это значит, что нам не было это приказано... Михаил Салтыков-Щедрин

В эти последние недели войны в разных точках Германии происходят события, имеющие отношение к нашему рассказу.

На юге, в Баварии, у границы австрийских Альп в маленьком курортном городке Гармиш-Партенкирхен появились озабоченные люди, не похожие на курортников. Я был в этом райском уголке, где в очень синем небе сияет шатер Цугшпитце, где очень много цветов, где тротуары моют стиральными порошками, а дома похожи на декорации для детского фильма по сказкам братьев Гримм. Но новоселы 1945 года были слишком озабочены, чтобы замечать все эти прелести. Оказались они тут не по своей воле.

3 апреля группенфюрер СС Ганс Каммлер получил приказ Гиммлера "немедленно эвакуировать руководящие кадры производства оружия Фау в "Альпийскую крепость" - так кодировался район неподалеку от Гармиш-Партенкирхена. Вернер фон Браун и начальник центра в Пенемюнде генерал Вальтер Дорнбергер жили в фешенебельном отеле "Ингебург". Услышав о самоубийстве фюрера, они как истинные патриоты решили не "сдаваться", а подождать, когда их "возьмут в плен". В "Альпийскую крепость", кроме Брауна и Дорнбергера, приехало 466 ведущих ракетных специалистов. Остров Узедом обезлюдел: разбежались кто куда, ходили слухи, что всех причастных к ракетам, эсэсовцы будут уничтожать, чтобы никто не узнал секретов "оружия возмездия".

Однако время шло, никто их не уничтожал, поскольку все заботы эсэсовцев постепенно свелись к одной большой и главной заботе - спасти собственную шкуру. Посланный из "Ингебурга" навстречу американцам брат Вернера - Магнус Браун-младший на свое счастье вышел на контрразведчиков 4-й пехотной дивизии США, и 5 мая младший лейтенант Чарльз Стюард взял, наконец, в плен

338

штурмбанфюрера СС Вернера фон Брауна, генерала Дорнбергера и всю их компанию, истосковавшуюся в ожидании младшего лейтенанта. Впрочем, у Стюарда богатую его добычу сразу отобрал профессор Гетц Энтони Брифс - он специально прилетел из Вашингтона, чтобы найти Брауна, познакомиться, поговорить. Поговорили. И быстро договорились...

В тот же самый день 5 мая далеко от австрийских Альп танки авангарда маршала Рокоссовского вышли на низкие берега холодного залива Грейфсвальдер-Бодден, и после полудня солдаты майора Вавилова заняли пустынные полуразрушенные корпуса ракетного центра Пенемюнде. Солдаты были сильно раздосадованы тем, что казачьему полку, как всегда, повезло больше, казаки оккупировали "Швабес отель", всласть побили посуды и напились марочного вина, от которого с непривычки поутру сильно гудели их чубатые головы.

В то же время далеко и от южных гор, и от северных морей, в самом центре Германии - в Тюрингии, вблизи маленького городка Нордхаузена, - американские части захватили подземный завод, где строились Фау-2. По соглашению, этот район Германии отходил в советскую зону оккупации. Американский историк ракетной техники Вилли Лей писал: "Разумеется, переместить подземный завод было невозможно, однако к тому времени, когда союзные офицеры приступили к исполнению необходимых формальностей, связанных с передачей завода русским, около 300 товарных вагонов, груженных оборудованием и деталями ракет Фау-2, находились уже на пути в Западное полушарие".

Начинался новый, короткий, но интересный этап в истории мировой ракетной техники: охота за немецкими трофеями. Еще десять—пятнадцать лет назад ракетчиков считали беспочвенными фантазерами, сейчас за ними гонялись по всей Германии. Тогда их доклады и расчеты тихо опускали в мусорные корзины, теперь с каждого клочка сдували кирпичную пыль и подшивали в секретные папки. Ценить с опозданием - свойство человеческой натуры.

В годы "холодной войны" бывшие участники антигитлеровской коалиции постоянно упрекали друг друга в том, что союзник-де захапал больше и на этом нажился. Мы обвиняли в этом американцев, американцы - нас. Потом взаимные упреки за давностью лет пригасли, но когда после запуска первого искусственного спутника Земли американским специалистам надо было как-то объяснить своим соотечественникам, почему русские оказались впереди, о немецких трофеях снова вспомнили. Правда, не сразу - поначалу придумали ответы совсем курьезные: русские выкрали у американцев ракетные секреты. "Эти домыслы неизбежно приводят нас к нелогичным до странности и даже антиамериканским взглядам, - иронизировала тогда английская газета "Манчестер гардиан". — Если Советский Союз действительно "выкрал" бы указанные секреты, то в худшем случае, с американской точки зрения, он мог бы идти вплотную, но никак не впереди Соединенных Штатов в развитии ракетной техники".

И вот тогда-то и нашлось еще одно ветхозаветное объяснение, высказанное лицом весьма авторитетным.

- Вы не должны забывать, - сказал президент Эйзенхауэр журналистам, - что русские захватили всех немецких ученых в Пенемюнде.

И хотя был президент Эйзенхауэр уже не молод - 67 лет, - никогда я не поверю, что мог он забыть приказы генерала Эйзенхауэра, предписывающие отлавливать немецких ракетчиков, атомщиков и других нужных Соединенным Штатам специалистов, что не помнил он о секретных операциях "Алсос" - это атомная бомба, "Целластик" - данные немецкого научно-технического шпионажа, "Тууспэйст" - закрытая химическая информация, "Джекпот" - урановые дела, наконец, миссия "Пейперклип" - "Канцелярская скрепка" - ракетная техника.

И мы тоже искали немецкие секреты, и у нас были свои "миссии" - об этом рассказ впереди, но надо признать, что американского размаха в этом деле мы тогда не достигли. Переговорив с двумя десятками наших ракетчиков, работавших в Германии, и прочитав все, что было мне доступно, я пришел к выводу, что

339

получили мы от немцев гораздо меньше, чем американцы, а распорядились полученным лучше них.

Немецкие "трофеи"

Американцам достались самые сильные специалисты: Вернер фон Браун был в 1945 году крупнейшим в мире конструктором больших жидкостных ракет. Да, эсэсовец, нацист, но специалист, повторяю, крупнейший. 50-летний генерал Вальтер Дорнбергер - опытнейший организатор исследовательских и экспериментальных работ. Артур Рудольф - талантливый ракетчик, будущий конструктор "лунной" ракеты "Сатурн-5". Перечислять можно долго: в Америку перебрались 492 немецких ракетных специалиста и 644 члена их семей. Но главное, повторяю, не в количестве, а в качестве: это были специалисты высшего ранга.

Крупнейшим ракетчиком, который помогал нам, был Гельмут Греттруп. Если допустим здесь "табель о рангах", то в сравнении с генералом Дорнбергером он был майор, не выше.

Все мои собеседники, работавшие в Германии, не сговариваясь, утверждали:

- Мы не нашли в ракетных центрах, на испытательных полигонах, на заводах-изготовителях ни одной полностью собранной ракеты Фау-2. В то же время известно, что готовые ракеты были и у англичан, и у американцев. Что же касается отдельных исправных блоков, отсеков и агрегатов, то и тут наши союзники получили значительно больше нас. На полигон Уайт-Сэндз в штате Нью-Мексико в трехстах вагонах, о которых пишет Вилли Лей, прибыло из-за океана 115 приборных и 127 топливных отсеков, 180 кислородных баков, 200 турбонасосных агрегатов, 215 двигателей. В предисловии к изданной в США книге «Космос: от спутника к "Джемини"» говорится: "Германские ракетные снаряды Фау-2 послужили основой американских успехов в этой области".

Помогли ли Фау-2 нашей ракетной технике? Бесспорно помогли. Но нам эти знания дались труднее. Юрий Александрович Победоносцев рассказывал мне в 1971 году:

340

Владимир Павлович Бармин в Берлине

- Американцы рушили шахты подземных заводов, заливали их водой, устраивали пожары, жгли документы. Когда я вспоминаю свою работу в Германии, я, прежде всего, вспоминаю себя постоянно копошащимся в руинах, в пыли и грязи...

У нас не было ни одного полного комплекта технической документации по Фау-2. Немцы "раскидали" бумаги из Пенемюнде и Нордхаузена чуть ли не по всей Европе. Их находили в Австрии, в Чехословакии, за сотни километров от ракетных центров. Нельзя было изучать незнакомую технику, имея на руках только "Фибель А-4" - руководство для солдат, запускающих ракету. "Улов" союзников был явно богаче. Американский журнал "Харперс мэгэзин" писал, что только военные патенты, привезенные в Соединенные Штаты, составляют 750 тысяч отдельных единиц. Журнал утверждал, что в Америке "жадно проглатывают все бывшие немецкие секреты". Другой журнал - "Стил" - писал: "Подсчитано, что использование знаний и опыта немцев сэкономило американскому налогоплательщику 750 миллионов долларов только в одной области: использование ракет". В Вант-Фильдо - американском центре, где хранилась трофейная немецкая документация, необходимо было разобрать и обработать более миллиона документов, которые "весьма вероятно, содержат все научные, промышленные и военные тайны нацистской Германии".

Я это все пишу не в укор бывшим союзникам, хотя тащить все, что можно, за океан, а что нельзя утащить - уничтожать, конечно, не по-дружески. Ну, да они люди верующие, и бог им судья.

В 60-70-х годах мы замалчивали сам факт использования немецкого ракетного опыта, и находились даже "патриоты", которые категорически этот факт отрицали. Это неразумно. На все эти ракеты и документы у нас прав несоизмеримо больше, чем у американцев, англичан и французов вместе взятых. "Немецкие секреты" мы не похитили, не купили тайком, не добыли обманом, за них сполна заплачено кровью наших солдат. Это наши законные военные трофеи, — почему они должны умалять патриотические чувства победителей? Если бы мы не воспользовались немецким опытом, мы поступили бы как раз непатриотично, оскорбив своей бездеятельностью память павших и не оправдав надежд живых.

В охоте за немецкими трофеями у нас и у наших союзников задачи были разные. Союзников интересовали частные вопросы. Скажем, американцев - прежде всего секреты, связанные с производством атомной бомбы — президент Трумэн был очень ею увлечен тогда. Интересовали ракеты, как нечто новое, Америке практически неизвестное. Интересовала могучая, наверное, сильнейшая в мире химическая технология немцев. Что-то в металлургии, что-то в приборостроении.

Нас интересовало все. За линией фронта осталась разбитая войной страна. В руинах лежали сотни заводов и фабрик. Реконструкции и смены требовало промышленное оборудование тыла, работавшее несколько лет на пределе своих возможностей. Поэтому не было ничего, что нам было бы не нужно.

Когда стало ясно, что войне скоро конец, наиболее оперативные и дальновидные наркомы стали комплектовать бригады грамотных специалистов и

341

командировать их в Германию для обнаружения, осмотра, оценки, сбережения и, елико возможно, присвоения немецких трофеев. Эти бригады шли по пятам армии, а были даже курьезные случаи, когда они перегоняли ее, демонстрируя хозяйственное рвение, соизмеримое с боевым духом. Были тут свои интриги, споры и столкновения, особенно когда дело касалось универсальных трофеев: станков, оборудования, приборов, особо ценного сырья - нужных разным ведомствам. Межведомственная конкуренция, увядшая во время войны, расцвела в Германии пышным цветом. В Берлине, например, на заводе "Крайзергерет", который изготовлял гироскопы для ракет Фау-2, столкнулись корабелы, авиационники и ракетчики. Корабелы и авиационники быстро поняли, что стабилизированные платформы для большой ракеты им не нужны, не к чему их приспособить, но ведь интересно в этой технике покопаться, а потом - как это, разве можно просто так отдавать что-либо конкуренту, даже если это тебе и не нужно?!

Во главе бригад специалистов, как правило, стояли генералы. Это облегчало контакты с командованием войск и поднимало авторитет в конфликтных ситуациях. Специалистам тоже присваивались офицерские звания и выдавалась форма, которую лишь редкие из них умели носить. Делалось это не столько для конспирации, сколько для облегчения жизни в условиях военной администрации, для определения ее в привычные и понятные рамки. В армии дурной славой пользовался так называемый филичёвый табак - крошка деревянная, а не курево. Новоиспеченных офицеров боевые командиры называли "филичёвыми полковниками", а их руководителей генералов - "профсоюзными генералами".

Едва ли не первую такую бригаду, начавшую работать в Германии еще в апреле 1945 года, организовал энергичный нарком Шахурин и поручил возглавить ее Николаю Ивановичу Петрову - генералу, начальнику Научно-исследовательского института самолетного оборудования. В нее входили майор Смирнов (будущий профессор), майор Чистяков (будущий профессор) и майор Черток (будущий член-корреспондент Академии наук СССР). Они интересовались радиосвязью и авиационным оборудованием. Поскольку НИИ-1 - бывший НИИ-3, бывший РНИИ, - входил теперь в систему авиапрома, следом за петровской бригадой очень скоро в Германию отправились ракетчики во главе с генералом Андреем Илларионовичем Соколовым, мужиком жестким, властным и деловым.

Сын красного партизана, Соколов служил в армии, учился в институте, сам, будучи еще студентом (!), руководил институтом, в 1938 году был выдвинут на работу в ЦК, а после начала войны утвержден Уполномоченным Государственного комитета обороны (ГКО) по производству "катюш" в Челябинской области. Полномочия и права имел высочайшие: постановление ГКО было подписано Сталиным. Проявив волю и характер, он организовал выпуск нового оружия буквально на пустом месте, за что был отмечен генеральским боевым орденом - Кутузова II степени.

В небольшую группу Соколова входили Юрий Победоносцев, старый наш знакомый, уже отмеченный за реактивные снаряды Сталинской премией, прибористы Михаил Рязанский и Евгений Богуславский, Владимир Бармин, много сделавший для налаживания выпуска "катюш", командир подразделения гвардейских минометов — так звонко называли "катюши" - Георгий Тюлин и другие. Пройдет полтора десятка лет, и все эти фамилии мы встретим на первых страницах истории советской космонавтики.

Следом на собственном самолете в Берлин прилетела еще одна группа во главе с полковником (до генерала он не дотянул, впрочем, вид имел бравый, не "филичёвый") Генрихом Наумовичем Абрамовичем. С ним - Исаев, Райков и несколько других ракетчиков.

Хотя все они действительно были (или скоро станут) ракетчиками, народ подобрался разношерстный - у каждого свой интерес. Победоносцева, Тюлина, Бармина занимала, прежде всего, реактивная артиллерия, Чистякова, Богуславского и Рязанского — радиосвязь, Чертока - приборы и самолетное оборудование, Абрамовича - воздушно-реактивные двигатели, Исаева - жидкостные. Короче, каждый тянул одеяло на себя. Но вскоре все поняли, что если будешь добиваться

342

удовлетворения только личных интересов, дело не сдвинется, а начинать всем сообща надо с разведки - установить, что у немцев есть, а там, где уже побывали союзники, - что после них осталось, хотя бы примерно определить объем работы, подсчитать, сколько людей нужно для ее выполнения и прикинуть конкретно, что это будут за люди. Кстати, ориентировочные списки нужных специалистов составлялись в Москве еще в 1944 году, когда появилась первая конкретная информация о ракетном обстреле Лондона. Уже тогда Победоносцев внес в эти списки Королева. Хотя Королев еще не был освобожден.

Г.А. Тюлин и С.П. Королев в Германии

Ракетчики довольно быстро промчались по Германии, но все главное сумели высмотреть. Когда вернулись в Берлин, Соколов сказал Тюлину:

- Останешься здесь за главного, а я буду тебе из Москвы специалистов присылать...

Георгий Александрович Тюлин мелькнул уже однажды в нашей хронике, когда Королев в РНИИ налаживал связь с университетской наукой. Он еще студентом работал по хоздоговору в Институте механики МГУ, а в РНИИ прочел доклад по аэродинамике. 1941 год помешал развитию ракетчика-теоретика, превратив его в ракетчика-практика: всю войну командовал он "катюшами".

В мае в Берлине была образована Советская техническая комиссия по ракетной технике и определен примерный фронт работ, намечено, кому куда надо ехать. Комиссия находилась при штабе советской военной администрации в Берлине. Это облегчало жизнь, помогало оперативно решать бесчисленные вопросы, не говоря уже о линии спецсвязи в Карлсхорсте, по которой надлежало докладывать Москве об успехах и получать нагоняи при отсутствии таковых. Периодически на бедного Тюлина сыпались шифровки: "вылетает такой-то, тогда-то для того-то... принять... разместить... обеспечить..." Дело военное, - приказ есть приказ, встречал, размещал...

Но это были отдельные командировочные. Вторую группу специалистов сформировали летом 45-го. В нее входили Николай Пилюгин, Василий Мишин,

343

Леонид Воскресенский и другие - тоже все будущие "космики". 8 августа их вызвал к себе Шахурин⁴. Алексей Иванович был краток: надо лететь в Германию. Вместе поехали в ЦК, там новый инструктаж - задание формулировалось, как говорят проектировщики, "в самом общем виде": найти и привезти самое интересное.
⁴К "маршалам тыла", людям не менее замечательным, чем маршалы фронта, в первую очередь надо отнести наркома вооружения Дмитрия Федоровича Устинова, наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина, наркома танковой промышленности Вячеслава Александровича Малышева, наркома боеприпасов Бориса Львовича Ванникова и наркома минометного вооружения Петра Ивановича Паршина.

Наутро им выдали обмундирование, "филичёвые погоны", и ночью того же дня они уже вылетели в Берлин, горячо обсуждая в самолете перспективы только что объявленной войны с Японией.

И в эту группу Королев тоже не попал: намечавшийся в Тушине праздник притормозил его. Вернувшись 29 августа в Казань, быстро сдал дела, собрал вещички, - да и то сказать, весь домашний скарб вчерашнего зека спокойно размещался в одном небольшом чемодане, - и в Москву. 8 сентября Королев вылетел в Берлин.

К тому моменту, когда Сергей Павлович приземлился на аэродроме Адлерсгоф, в Германии работало уже больше сотни советских специалистов-ракетчиков и специалистов, начинавших подозревать, что им предстоит стать ракетчиками. Наверное, хорошо, что он приехал позднее других: ему пришлось тратить меньше времени и сил на работу, которая, наверняка, только раздражала бы его.

В эту работу входило:

налаживание взаимоотношений с местной военной администрацией, которое включало в себя как бесконечные "пугающие" рапорты сверху вниз - снизу вверх, так и нескончаемые банкеты с жареными зайцами на прекрасных саксонских блюдах, вином в старинных бутылках и спиртом в канистрах;

размещение в особняках с пугливыми и гордыми фрау, которым хотелось одновременно сохранить и мебель, и достоинство, и доступ к ящику квартиранта с американской тушенкой;

получение автомобиля, достаточно крепкого, чтобы его не надо было ремонтировать, но не слишком красивого, чтобы на него не позарился какой-нибудь генерал.

Все эти и многие другие вопросы уже как-то утряслись к осени 45-го.

Ракетчики и другие наши специалисты жили в районе Обершелевайде, в добротных, обойденных огнем домах на Бисмаркштрассе. Отсюда начинались поездки по Германии и за ее пределы: в Прагу, в Вену. Несколько человек "копали" в Берлине.

Королев тоже поселился на Бисмаркштрассе в огромной квартире, где в одной из комнат тишайшей мышиной жизнью жили ее хозяева - сколько там было человек, он так и не разобрал, поскольку прожил там недолго, да и то приходил только ночевать.

Буквально на следующий день после прилета узнал Сергей Павлович, что в штаб советской военной администрации пришло из Гамбурга официальное приглашение англичан на показательный запуск ракеты Фау-2, который они намерены провести в своей зоне в середине октября. Королев быстро выяснил, что вопрос о поездке решался в Москве и из Москвы специально с переводчиком-чекистом летит генерал Соколов, чтобы возглавить советскую делегацию. Англичане приглашали трех человек, и решено было, что с Соколовым полетят Победоносцев и Глушко - Валентин Петрович тоже был уже в Берлине.

Королев в Германии человек новый, из военной администрации мало кому известный. Даже молодая поросль из НИИ-1 знала его понаслышке. Претендовать на место для поездки в английскую зону он не мог, а поехать хотелось очень. Ситуация напоминала далекую юность, когда он, студент Киевского политехнического, мечтал попасть в Коктебель на планерные состязания, а его не брали...

344

У каждого человека в жизни постоянно возникает ситуация, когда чего-то хочется, но... не получается! Люди слабые, бесхарактерные, сразу отступают: нельзя, значит нельзя. Таких, впрочем, немного. Подавляющее большинство начинает рыпаться: уговаривать, хлопотать, короче — добиваться. Время, в течение которого у человека хватает энергии рыпаться, и определяет заряд воли этого человека. Так вот, в отличие от других людей, время это у Королева было не ограничено. Он прекращал добиваться в двух случаях: или когда убеждался, что это ему уже не нужно, или когда видел, что "поезд ушел". Впрочем, если "поезд ушел", он мчался его догонять.

Валентин Петрович Глушко в Германии

Сейчас была именно такая ситуация: очень хотелось, но не получалось. Королев понимал, что в жидкостных ракетах Соколов не разбирается и толку от него не будет, но не мог же он, только что приехавший "филичёвый подполковник", потребовать, чтобы его послали вместо генерала. Впрочем, генерал тоже был "профсоюзный". Подсиживать старого друга Юру и тем более Валентина - действительно специалиста по ЖРД, он не будет. Как быть? В конце концов, придумал: он будет личным шофером генерала Соколова. Андрей Илларионович выслушал и рассмеялся:

- Зачем же мне шофер, если я лечу на самолете?

- А когда прилетите, что тогда? - упорствовал Королев. - Какой же вы генерал без личного шофера?! Это же подрыв авторитета нашего командования в глазах союзников!

Соколов задумался. А что, пожалуй, он прав. Вопрос-то политический...

- Валяй, - сказал он, наконец. - Только подполковничьи погоны для шофера не годятся. Придется тебя временно разжаловать в капитаны, не выше...

Тюлин - как и Королев тоже подполковник, только настоящий, боевой, сам себя разжаловал в капитаны, чтобы поехать в Гамбург, вроде он тоже не в делегации, а так, "нижний чин", вспомогательный человек. Да еще переводчик-чекист. Итого перед самым отлетом советская делегация увеличилась вдвое - шестеро вместо троих приглашенных.

Вылетать надо, но как на грех не было ни одного самолета. Тюлин набрался храбрости, позвонил маршалу бронетанковых войск Ротмистрову и попросил у него самолет. Павел Алексеевич был человек добрый, звонку удивился, но самолет дал. В пятницу 12 октября генерал Соколов со своей "свитой" вылетел в Гамбург.

Приглашение это имело свою историю. Англичане очень интересовались Фау-2 хотя бы потому, что эта ракета обстреливала их столицу. Из 1402 запущенных Фау-2 1054 упали на Британию и 517 попало в Лондон. В результате ракетных бомбардировок было разрушено и повреждено было ста тысяч жилых домов, около 13 тысяч человек погибло, 38 тысяч было ранено. Англичане хотели понять, что за штука причинила им столько зла. Захватив несколько ракет прямо на стартовых позициях и взяв в плен стартовиков, они решили произвести пробные пуски, посмотреть машину фон Брауна в действии.

В английской армии было тогда немало женщин. Одной из них - капитану III ранга Джоан Бернард пришла в голову чисто женская мысль: сделать один из

345

пусков показательным, пригласить союзников и вообще устроить маленький праздник с большим ракетным фейерверком. Джоан была адъютантом генерал-майора Камерона — начальника отдела противовоздушной обороны Верховного штаба экспедиционных сил союзников - и подала рапорт, как полагается, - по начальству. Идея понравилась, вопрос согласовали с Лондоном, и операция "Отдача" - такое кодовое название ей придумали - начала осуществляться. Уже в мае допросили немецких стартовиков. В июне их собрали в специальном лагере под Брюсселем и стали подыскивать подходящее место для запуска ракет Фау. Довольно скоро остановились на полигоне для испытаний морских орудий Круппа в восьми километрах от маленького городка Куксхафена, расположенного на краю Шлезвигского полуострова. Здесь были удобные помещения для подготовки ракет, отсюда радары могли прослеживать их до самой датской границы, а неразбитые дороги обеспечивали связь с Гамбургом.

Постепенно выдумка Джоан Бернард становилась действительно крупной операцией, в которой было задействовано около двух с половиной тысяч англичан и 591 немецкий специалист. Специальную инструкцию посвятил "Отдаче" главнокомандующий союзниками генерал Эйзенхауэр. Он разрешил англичанам допросить для пользы дела фон Брауна и Дорнбергера в Гармиш-Партенкирхене. 85 специалистов, плененных в "Альпийской крепости", были вызваны на полигон то ли в качестве консультантов, то ли в качестве заложников. Кроме того, англичане продолжали поиски ракетчиков в своей зоне. Из разных тюрем и лагерей, голодных и драных их срочно свозили в Куксхафен. Немецкий ракетчик Карл Хаймбург подумал, что он вообще сходит с ума. Сначала, благодаря обычному писарскому сбою, перепутав его с каким-то очень высокопоставленным немцем, его отвезли в замок Крансберг под Наухаймом, где была организована тюрьма-отель с обслуживанием по первому разряду, в которой сидели (или отдыхали?) Альберт Шпеер, Ялмар Шахт, Фриц Тиссен, Александр Порше, Герман Оберт и другие небедные люди. Чтобы не разрушать общей картины благопристойности, Хаймбург отдал в починку свои вконец развалившиеся башмаки и только-только начал приходить в себя от неожиданного знакомства со знаменитостями, как вдруг примчались англичане, буквально подхватив его под белы руки, усадили в "джип" и увезли. На полигон теперь уже ничего не понимающий ракетчик прибыл босиком.

Первоначально англичане хотели подготовить тридцать ракет, отобрать из них девять и запустить. В конце концов, подготовили восемь, а запустили три.

Первый блин, как полагается, был комом: 1 октября ракета взлететь отказалась. Она не взорвалась, просто не хотела запускаться. Англичане были очень раздосадованы и злились еще больше, глядя на невозмутимых немецких стартовиков, которые давно привыкли к капризам Фау-2 и сохраняли истинно нордическое спокойствие.

На следующий день эта же ракета почему-то запустилась и упала в воды Северного моря, не долетев до расчетной точки полтора километра. Джоан Бернард наблюдала старт и хлопала в ладоши. Она была второй женщиной в мире, которая видела старт Фау-2. До нее это удалось только Еве Браун, будущей жене фюрера.

Вторая ракета сначала тоже упрямилась, потом все-таки взлетела, но в 24 километрах от старта шлепнулась в море. Англичане совсем приуныли и как-то потеряли интерес ко всей этой затее. Посовещавшись, решили провести еще один последний запуск, на который и были приглашены союзники-наблюдатели.

Англичане встречали самолет с советской делегацией. Первым по трапу спустился генерал Соколов, за ним переводчик. Не было еще произнесено ни одного слова официального приветствия, как раздался радостный крик: "Саша!", и на нашего чекиста бросился с объятиями какой-то англичанин. Это был майор Лаудон из русского отдела Интеллидженс сервис, старый приятель переводчика.

Англичане смотрели на нашу группу с недоумением: приглашали троих, а прилетели шестеро. Впрочем, пунктуальные американцы тоже нарушили договоренность: их было четверо.

Американскую делегацию возглавлял "филичёвый" полковник Теодор фон

346

Карман. 10 августа 1945 года - буквально два месяца назад - в Балтиморе умер Роберт Годдард, и после его смерти фон Карман, безусловно, стал самым крупным ракетчиком США. Он был лишь консультантом американских ВВС по ракетам, а в будущем станет членом Национального консультативного совета по аэронавтике и первым директором основанной им Лаборатории реактивного движения в Пасадене.

Вторым был Вильям Пиккеринг, тогда - ассистент кафедры электротехники Калифорнийского технологического института, а в будущем — второй директор знаменитой лаборатории в Калифорнии, которую при нем прославят американские лунники и знаменитые межпланетные станции: "Маринеры", "Рейнджеры", "Сервейеры", "Пионеры". В 1973 году я познакомился с ним в Пасадене, получив в подарок отличную фотографию марсианского вулкана Никс Олимпик, сделанную "Маринером-9".

Пуск под Куксхафеном он помнил отлично, а Королева не помнил.

- А жаль, - грустно улыбнулся мистер Пиккеринг, - если бы я знал все, что будет потом, я бы с ним поговорил...

Два других американца - Говард Зайферт, специалист по ЖРД и морской офицер капитан III ранга Грейсон Меррилл - через несколько лет он станет руководителем проекта "Полярис". Меррилл потом говорил, что мысль о ракетном залпе из подводной лодки пришла ему во время пуска в 1945 году.

Были и три французских офицера. Похоже, что в ракетах они мало что понимали, просто приехали отдохнуть и выпить за компанию.

Королев был за границей первый раз в жизни. Пять недель в Берлине еще не были "заграницей". В Берлине увидел он не столько чужой город, сколько город войны - истерзанный, потерявший прежний облик. Там он все время общался с советскими людьми, и поэтому Берлин тоже был какой-то ненастоящий "заграницей". Другое дело - Гамбург. И здесь были разбитые дома, но, конечно, их было несравнимо меньше, чем в Берлине. К октябрю 45-го руины почти везде были расчищены, превратились в скверики, уютные, нестрашные дворики. Здесь было много людей, больше, чем в Берлине, и это были "заграничные" люди: он никогда не слышал на улице русской речи. Дома, мостовые и чугунные люки в мостовых, тротуары, водосточные трубы и решетки водостоков, вывески - да что перечислять! - все объемы, краски и запахи были здесь другие, чем в Москве, Киеве, Ленинграде, Казани. Когда он только вошел в вестибюль отеля "Адлон", он сразу почувствовал "заграничный" запах, запах нерусского табачного дыма и кофе, который тянулся из бара на первом этаже. Да, именно в вестибюле отеля "Адлон" он сразу почувствовал, что он - в другой стране. И в номере все было тоже заграничное: дверные замки, бронзовые оконные запоры с ручкой посередине, поворот которой запирал окно сразу и внизу и наверху (про себя отметил: "конструкция оригинальная, но материалоемкая"), длинные подушки в постели и эти пуховики, которые так смешили его в Берлине. Во всех предметах, окружающих его здесь, была какая-то незнакомая солидная основательность. Эти забавные мелочи гамбургского бытия отмечались им как-то автоматически, в голове не задерживались, в памяти не застаивались.

Его интересовала Фау, он с нетерпением ждал отъезда на полигон и обрадовался, очутившись, наконец, на заднем сидении шикарного "Майбаха", который прислали за ними из штаба Камерона. Наверно, английский шофер снова подумал о загадочной славянской душе, когда увидел, что русский генерал садится рядом с ним, где полагается сидеть его адъютанту, а адъютант - на задний диван, где полагается сидеть генералу. И что это за генерал, который, имея адъютанта, сам открывает дверцу машины, не дожидаясь, пока из нее выпрыгнет адъютант и не распахнет ее, почтительно отступая в сторону.

От Куксхафена они проехали еще километров восемь, пока у шлагбаума не притормозил их часовой в мелкой, похожей на суповую тарелку, каске и, разглядев, наконец, лицо шофера, поднял шлагбаум, за которым начинался полигон Альтенвальде.

Англичане были сдержанно радушны и деловиты, никаких объятий,

347

похлопываний по плечу, ничего похожего на то, как братались на Эльбе с американцами. Несмотря на солидность генерала Соколова, главным русским специалистом все считали Победоносцева, а когда Юрий Александрович спросил у старшего лейтенанта Хохмута, все ли имущество благополучно прибыло в Уайт-Сэндз, у всех американцев отвалились челюсти, поскольку полигон в Нью-Мексико был строго засекречен и раз этот русский знает, что Фау поплыли в Уайт-Сэндз, значит он вообще много чего знает.

- А то давайте, - весело предложил Победоносцев, - мы съездим к вам в Уайт-Сэндз, а вы к нам в Пенемюнде.

Американцы заулыбались, но беседу не поддержали. Англичане, которые слышали этот разговор, были рады: англичан раздражали американцы, которые приехали уже не вчетвером, а компанией человек в двадцать пять, вели себя шумно, развязно, лезли без разрешения куда попало, но лезли не из-за стремления что-то разузнать, а из нахальства и желания показать, что они, хоть и не хозяева тут, но все равно могут позволить себе вести себя так, как считают нужным. Сразу было видно, что, собственно, Фау интересует только четырех спецов, а остальным американцам просто интересно поглазеть на "Great fire works"⁵.
⁵Большой фейерверк (англ.).

В чистых добротных крупповских пакгаузах лежали ракеты — в сборе и расчлененные на отсеки: головная часть, приборы, бак спирта, бак кислорода, турбонасосный агрегат, двигатель. Соколов делал вид, что Фау-2 известна ему с детских лет и вообще уже порядком ему надоела, - пыхтел, отворачивался, пару раз даже махнул переводчику рукой - ладно, мол, угомонись, все сами знаем...

Победоносцев заинтересовался взрывателями, Тюлин размышлял над компоновкой приборов, Глушко внимательно разглядывал сильфонные соединения магистралей, - в общем, каждый занимался своим делом.

Королев впервые видел Фау-2 целиком и только теперь окончательно понял, насколько это большая машина. Однако восхищение его быстро сменилось недоумением. Зачем Браун вставил баки в корпус? Разве сами баки не могут стать частью корпуса? Хорошо, бак жидкого кислорода будет слишком быстро нагреваться, вон он даже теплоизоляцию сделал из стекловаты. Но бак горючего, ему-то нагрев не страшен. Или он все-таки слаб для того, чтобы быть несущим, и просто сомнется под тяжестью налитого в него спирта? Ведь три с половиной тонны заливают в этот бак... Он не критиковал, понимал: все, что он видит, - обдумывали и считали люди грамотные. Но понимал он и другое: всякую задачу можно решать по-разному и считать, что немцы всегда и везде сумели найти лучшее решение, никаких оснований нет, тем более что работали они в большой спешке...

Потом англичане показывали тележку-установщик и стартовый стол, наконец, саму уже заправленную ракету, окруженную озабоченно работающими немцами и озабоченно праздными англичанами. Немцы были озабочены тем, что поднялся сильный ветер с моря, и, если он усилится еще чуть-чуть, пуск придется откладывать, сливать компоненты, короче - делать лишнюю работу. Англичане тоже были озабочены непогодой, но не в связи с перспективой дополнительных трудов, а в связи с перспективой некоего конфуза перед союзниками: пригласили, а запустить не сумели. Камерон объяснял Соколову пункты инструкции по эксплуатации, Андрей Илларионович снисходительно кивал, и на лице его было написано, что, так и быть, лично он прощает этот сильный ветер генералу Камерону, фельдмаршалу Монтгомери⁶ и королю Великобритании Георгу VI.
⁶Главнокомандующий 21-й группой армий в Нормандии, Бельгии и Северной Германии.

Погода действительно была препаршивая. Низкие тучи, клубясь, катились с моря, налетал ветер, хлопал плащ-палатками, норовил сорвать с головы фуражку. Всякий борющийся с ветром человек всегда выглядит смешно и глупо, а выглядеть так перед союзниками советским офицерам не пристало, и Соколов уже двинулся к зданию штаба, когда один из немецких стартовиков, вытянувшись перед Камероном, доложил, что ракета готова к старту. Королев давно приметил этого

348

немца, который неторопливо, но четко и как-то очень профессионально отдавал приказы стартовикам. Когда все зашагали на стартовую, он спросил по-немецки одного из английских офицеров, кто это докладывал генералу о готовности. Англичанин болезненно улыбался, с трудом продираясь в джунглях королёвского произношения, но суть понял:

- Это капрал Фибах, начальник зондеркоманды.

"Фибах", — Королев приказал себе запомнить. Стоя в стороне, как и подобает адъютанту, он видел ракету в мелкой сетке дождя, успел заметить судорожный, дергающийся бег света воспламенительного устройства в сопле двигателя, быстро закрытого клубами дыма, из которого медленно и неохотно поднималась на белом огненном столбе ракета. Зыбкое марево теплого воздуха начало размывать контуры, словно в бинокле сбилась юстировка, и тут же ударил рев двигателя. В этот момент Королеву показалось, что ракета слегка покачивается, все быстрее набирая скорость, но разглядеть, точно ли так, не успел, потому что Фау уже ушла в облака. Звук разом приутих, и лишь размытое пятно света в тучах и чадно дымящийся, как кухонная плита, стартовый стол, говорили о ракетном выстреле, состоявшемся несколько секунд назад. Застывшие от ракетного грома группки людей вдруг разом зашевелились, словно после стоп-кадра пошел обычный фильм.

С.П. Королев в Германии. 1945 г.

По дороге в Гамбург Королев был молчалив и раздумчив.

Операция "Клэттерхауз" — "Грохочущий дом" (англичане, как и американцы, обожали нарекать даже пустяшные акции звучными зашифровками) - показ союзникам Фау-2 в полете - была успешно завершена. Это был последний старт немецкой баллистической ракеты в Европе.

349