35

Героического энтузиаста поддерживает надежда на будущую и недостоверную милость, а подвергается он действию настоящего и определенного мучения. И как бы ясно он не видел своего безумства, это, однако, не побуждает его исправиться или хотя бы разочароваться в нем... Джордано Бруно

Освободившись от "морального бремени", Гитлер переложил его на плечи миллионов людей. В том числе - на миллионы зеков. Как бы ни были они измучены, искалечены и унижены, как бы ни душила их обида за несправедливые кары, каким бы жаром ненависти к своим палачам ни переполнялись их сердца, они сразу поняли, что есть нечто более важное, вне Сталина существующее, — Родина, которую надо спасать.

Самолет 103, он же — АНТ-58, он же — Ту-2 летчик-испытатель Михаил Александрович Нюхтиков первый раз поднял в воздух 29 января 1941 года. Очень скоро стало ясно, что 103 превосходит Пе-2 и по вооружению, и по бомбовой нагрузке, а главное - по скорости: опытный образец дал 640 километров в час, - за этим бомбардировщиком с трудом могли угнаться истребители. Несмотря на явные достоинства машины, потребовали ее доработки: оказалось, что высотные моторы, под которые она проектировалась, уже не выпускаются. Замена двигателей потребовала новых переделок. Люди, ожидающие главной награды за свою работу — свободы, нервничали. Рождение Ту-2 было процессом трудным, болезненным, но, в конце концов, всем стало ясно, что дальше переделывать нельзя, надо налаживать выпуск нового бомбардировщика, нужного фронту.

Завод № 156 на набережной Яузы был заводом опытных конструкций. Тут могли сделать все что угодно, но для серийного выпуска самолетов он был совершенно не приспособлен, расти ему было некуда, да и специалисты для такого дела нужны были совсем другие.

Давным-давно, осенью 1929 года, когда ТБ-1 под гордым названием "Страна Советов" прилетел в Америку, Туполев познакомился с двумя головастыми инженерами - Александром Сергеевичем Ивановым и Тимофеем Марковичем Геллером, которые учились у Форда автомобильным премудростям. Вернувшись, они строили автогигант в Нижнем Новгороде, получили ордена, Иванов стал главным инженером ГАЗа (Горьковского автозавода), а Геллер - начальником цеха: на "Дженерал моторс" он начал рабочим и кончил как раз дублером начальника цеха. Потом их посадили. Иванова, впрочем, очень долго не сажали. Арестовали всех руководителей завода, а он все разгуливал на свободе, ужасно мучился постоянным ожиданием неотвратимого унижения и даже подумывал, не пойти ли ему самому в НКВД и во всем "сознаться", потому что он совсем перестал спать. Но, в конце концов, и его посадили. Туполев, узнав об этом, сразу внес их в свои списки - это были едва ли не лучшие в стране специалисты по серийному поточному производству. Поскольку 156-й завод мог изготовить два, три, ну пять бомбардировщиков- не больше, было принято решение срочно создать в Омске авиазавод. ЦКБ-29-НКВД свое существование закончило: 13 июля 1941 года с товарной станции Казанского вокзала ушли три теплушки с зеками. Приготовили место и для Андрея Николаевича, но его не было. Волновались, никто не мог объяснить, где Туполев. А Туполев вместе с семьей был в другом поезде, в купейном вагоне. Через неделю вышел приказ: Андрей Николаевич Туполев 19 июля 1941 года был "по ходатайству НКВД СССР на основании постановления Президиума Верховного Совета Союза ССР от наказания досрочно освобожден со снятием судимости". Вместе с ним освободят Егера, Френкеля, Черемухина, Бонина, Надашкевича, Петрова, Озерова, всего около 20 человек, но тогда они еще числились зеками и занимали положенные им места на нарах в теплушках.

Королев останется зеком: в Омске он узнает, что его фамилии нет в списке освобожденных. Очень многих фамилий не было в этом списке, во много раз более коротком, чем списки Туполева, когда он вытаскивал зеков из лагерей и тюрем. Слухи о помиловании бродили по ЦКБ с весны. Ждал ли он освобождения? А кто же за решеткой не ждет свободы? Конечно, очень ждал. Но разочарование не было теперь столь острым, как год назад: человека можно приучить ко всему. Три грязно-бурых товарных вагона с двумя окошечками, на каждой стороне забранными колючкой, то цепляли к какому-нибудь составу, то отцепляли, катились они на восток неспешно, "согласно законов военного времени" — этими словами объяснялось тогда все. На остановках у запертых дверей теплушек выставляли часовых. На платформах было много беженцев. Когда люди замечали за колючкой лица зеков, они кричали конвоирам:

- Убить сволочей! Что вы их кормите, мерзавцев! - зеков принимали за пленных немцев. Трудно было в июле 41-го набрать три вагона пленных немцев...

Однако болезненнее всего переживали не проклятия беженцев и не отсутствие горячей пищи, а сокрытие маршрута и их тюремного статуса. Никто не понимал, кто они: заключенные, которых везут в лагеря, или инженеры шарашки, которые продолжат прежнюю работу на новом месте. Это был вопрос важнейший, Королев лучше других понимал, что от его решения, возможно, зависит жизнь. Он выглядывал в оконцы, по названиям станций пробовал определить их путь. "Мамлютка". Где это - Мамлютка? Никто не знал. Пронесся слушок, что вроде бы едут в Омск, но ветераны тут же его отмели, заявив, что в Омске сроду не было авиазавода. Значит, все-таки лагеря? Но однажды на переезде увидели своих вольняшек, платформы с зачехленными, бескрылыми самолетами и вздохнули, наконец, облегченно: значит не этап, значит - эвакуация.

Все как-то сразу повеселели, загомонили, кто-то даже запел. Королев оживленно беседовал с соседями по нарам - Георгием Кореневым и Львом Терменом. Они договорились, что втроем будут делать радиоуправляемую пороховую ракету - бить фашистские танки...

Через восемь дней прибыли в Омск. Поначалу зеков свезли в местную очень грязную и вонючую тюрьму с невероятно свирепыми надзирателями, а через несколько дней разместили в здании школы, переоборудовать которую не успели: ни зоны, ни забора, ни даже решеток на окнах. Такая была толчея и неразбериха, что не то что убежать, можно было просто спокойно уйти средь бела дня. Но постепенно все рассасывалось и утрясалось.

В Омске 41-го года снова воссоединились почти все участники болшевской драмы 39-го. За Иртышом, в Куломзино на базе авиаремонтных мастерских ГВФ был организован авиазавод № 266, где под недремлющим оком все того же Гришки Кутепова обосновались конструкторские бригады Мясищева, Бартини и Томашевича. Мясищев доводил свою машину - начатый еще в ЦКБ дальний бомбардировщик. Он никак не склеивался и в серию, в конце концов, не пошел. Неудачными были и многочисленные, как всегда, неожиданные поиски Бартини. Томашевич делал истребитель и параллельно штурмовик. Эти самолеты тоже не пошли в серию.

Что касается туполевцев, то, прибыв в Омск, они обнаружили, что их "завод № 166" - никакой не завод, а несколько маленьких, вовсе не авиационных корпусов, даже под крышу не подведенных. Правда, вокруг была большая зона и несколько сотен зеков, - главным образом несчастных рабочих, опоздавших на 20 минут к табельной доске, и несчастных крестьян, принесших горсть колосков с колхозного поля, - с утра до ночи работали на оборонной стройке.

Что касается туполевцев, то, прибыв в Омск, они обнаружили, что их "завод № 166" - никакой не завод, а несколько маленьких, вовсе не авиационных корпусов, даже под крышу не подведенных. Правда, вокруг была большая зона и несколько сотен зеков, - главным образом несчастных рабочих, опоздавших на 20 минут к табельной доске, и несчастных крестьян, принесших горсть колосков с колхозного поля, - с утра до ночи работали на оборонной стройке.

Оборудования, которое привезли из Москвы, для массового производства

305

самолетов было, конечно, недостаточно. Поэтому сюда же, на несуществующий еще завод, были эвакуированы ремонтные авиазаводы из Смоленска и Севастополя и завод № 45 из Ленинграда, который специализировался на производстве деревянных самолетов, в том числе - знаменитых "кукурузников" У-2. У каждого завода был свой директор, который, естественно, как и подобает директору, хотел командовать. Вот в эту стихию и ринулся Туполев.

От многих замечательных авиаконструкторов Андрея Николаевича всегда отличали забота о дальнейшей судьбе рожденного им самолета. Он считал дело сделанным не тогда, когда самолет проходил летные испытания, а когда он шел в серию. Поэтому Туполев лучше других авиаконструкторов знал производство. И сейчас вся его неизбывная энергия была отдана решению единственной задачи: наладить серийный выпуск Ту-2. Все - и вольные, и зеки - работали по 16-18 часов в сутки, и работа эта, вопреки всем "высочайшим" инструкциям режима, размывала различия между ними, рушила остатки отчужденности, которая все-таки существовала на Яузе, но уже не могла сохраниться на Иртыше. Еще неотступно ходили с зеками "попки", но ни в какие разговоры уже не вмешивались, одергивать зеков не смели. Вообще вся эта охрана напоминала какой-то грустный фарс. Из тюрьмы молодые зеки ухитрялись бегать по ночам к возлюбленным, а те человек двадцать, которые работали в конструкторском бюро, - оно разместилось в центре города в здании пароходства, — ездили из тюрьмы на работу в обычном трамвае в сопровождении одного-двух вертухаев, которые моментально теряли своих подопечных из вида в утренней трамвайной толчее.

Позднее, когда освоились, обжились, анекдотических ситуаций стало еще больше. Константин Ефимович Полищук задержался на заводе - все вертухаи ушли и забыли его. Он походил, побродил и решил идти домой сам. Через проходную его пропустили, а в тюрьму без сопровождающего пускать не хотели, долго пришлось уговаривать. Тем временем на Королева и Купленского, еще одного зека (соседа Полищука) - уже составляли бумагу, как на "соучастника побега".

Георгий Васильевич Коренев с товарищем получил задание "отстрелять" кабину Ту-2 трофейными немецкими пулеметами. Им выдали четыре пулемета, две тысячи патронов, выделили автомобиль, и они поехали на край аэродрома... с одним "попкой", вооруженным древней винтовкой.

— Слушай, парень, - крикнул Коренев, установив пулеметы, — часом, не знаешь, кто кого охраняет?

Кому нужна была вся эта комедия, почему огромное количество сильных молодых людей (около сотни туполевских зеков охраняли сотни полторы "свечек", не считая охраны всей зоны), так нужных фронту, не просто отсиживалось в тылу, но в это невероятно тяжелое время не принимали решительно никакого участия ни в каком производстве - ни в промышленном, ни в сельскохозяйственном, почему и зачем существовала эта армия паразитов, - никто объяснить не мог.

Но гнусная эта игра продолжалась. Вслед за зеками прибыли из Москвы и "руководители": Кутепов, Балашов, Ямалутдинов. Они, как и прежде, изображали предельную озабоченность, совались без толку в дела, в которых ничего не понимали. Осаживать их боялись. Даже Туполев предпочитал не связываться с ними. И Анатолий Ляпидевский, участник знаменитой челюскинской эпопеи, назначенный директором нового завода, вынужден был считаться с их "указаниями". Он не был большим специалистом-производственником, но отличался неуемной пробивной энергией и смелостью в спорах, подкрепленной Золотой Звездой Героя Советского Союза № 1. Делу Ляпидевский безусловно помог, но когда начался выпуск самолетов, стало ясно, что не всякий храбрый летчик может быть директором авиационного завода, и Ляпидевского сменил Леонид Петрович Соколов, настоящий, крепкий производственник.

А пока Туполев решил, что самый спокойный для НКВД и не губящий дело вариант — это сделать начальниками цехов вольняшек, даже если не все они тянут на эту должность, а их заместителями поставить энергичных и работающих зеков.

Королев стал заместителем начальника фюзеляжного цеха по подготовке

306

производства. Непосредственным начальником его был Лев Александрович Италинский - он работал у Туполева на заводе опытных конструкций начальником сборочного цеха. Почему его не посадили, непонятно. Он признался Королеву, что ничего не понимает в серийном производстве: всю жизнь занимался созданием единичных экземпляров опытных машин.

- Я тоже ничего не понимаю, - сказал Королев. - Но надо понимать. Будем учиться.

Учителем Королева стал Тимофей Маркович Геллер, тот самый бывший начальник цеха ГАЗа, который по просьбе Орджоникидзе внедрял в авиапроме штамповку, а после ареста оказался в шарашке Туполева. Сергей Павлович задавал Геллеру массу вопросов, начиная с вопросов о малосерийных свинцово-цинковых штампах, кончая системой Тейлора³⁷, благо они с Геллером не только работали вместе, но и жили в одной камере.
³⁷ Во всех публикациях никогда не писали просто о системе Тейлора, но непременно о "потогонной системе Тейлора", поскольку В.И. Ленин назвал ее "научной системой выжимания пота". При этом забывали, что Ленин рекомендовал заимствовать у Тейлора все прогрессивное, что содержит его система.

Впрочем, камерой место их обитания можно назвать достаточно условно. Если бы не решетки на окнах, забор, окружающий "зону" - двухэтажный каменный дом, двор с дощатым сортиром и умывальником, - то все это вполне могло сойти за рабочее общежитие.

Да так, очевидно, и намечалось до приезда зеков. Рядом с заводом-новостройкой существовал рабочий поселок имени 10-летия Октября - несколько небольших кирпичных двухэтажных домиков. Два из них и были экспроприированы НКВД. На первом этаже размещались вертухаи и столовая, на втором - жили зеки. В зависимости от размеров комнаты, жили втроем, вчетвером, впятером, но не больше. Отдельные апартаменты - восьмиметровую комнатушку - занимал в доме только Александр Иванович Некрасов.

Некрасов был выдающимся механиком, членом-корреспондентом Академии наук, заместителем начальника ЦАГИ. В 1937 году обрушились на него несчастья: находясь в США, попал он в жестокую автомобильную аварию, сильно искалечился, а когда вернулся на Родину, его арестовали как американского шпиона. На следствии его заставили подписать все, что требуется, но потом он заявил, что от показаний своих отказывается "как от вымышленных в результате извращенных методов следствия", что, впрочем, не помешало приговорить его к "стандартным" для туполевской шараги десяти годам. В списке многочисленных "вредительств", которые приписывались Александру Ивановичу, было одно, ставшее неиссякаемым источником всевозможных шуточных обсуждений и комментариев его молодых коллег по шарашке. Ему инкриминировалась продажа части Поволжья какому-то американскому миллиардеру. Меня всегда восхищала блестящая фантазия Габриеля Гарсиа Маркеса, у которого в романе "Осень патриарха" диктатор продает американцам море, но, как выяснилось, Маркес вторичен. Зеки все время приставали к Некрасову с просьбой уточнить границы проданной территории, выдвигали многочисленные предложения по организации на ней суверенного независимого государства и составляли проекты его конституции. Одинокого, не излечившегося от шока, страдающего провалами памяти, Александра Ивановича зеки, несмотря на шутки, опекали, по-сыновьи о нем заботились — Некрасову было 58 лет, но все считали его стариком, наверное, потому, что он был старше Туполева, а все, кто был старше Туполева, причислялись к старикам. Некрасов на завод не ходил, а писал в своей комнатушке большой труд по теории волн, коротая время с Капитолиной - беспородной кошкой, которую он нежно любил. Вечерами он выходил во двор и прогуливал Капитолину. По весне она сбежала, а потом принесла ему четырех котят, которых он наотрез отказался топить, выхаживал их в коробке с ватой, а когда они подросли, разрешил подарить заводским вольняшкам, но при условии, что они попадут "только в хорошие семьи". Когда во вторую волну "помилования" в 1943 году Некрасова освободили, он стал просить оставить его в тюрьме, объясняя это тем, что он человек одинокий, как ему теперь

307

питаться, совершенно не представляет, "и к тому же у меня ведь Капочка", сказал он генералу НКВД. Генерал был шокирован. Узнав, что речь идет о кошке, разрешил амнистировать и кошку. Некрасова с Капитолиной забрал к себе Туполев, и некоторое время он жил в семье Андрея Николаевича³⁸.
³⁸ Сразу после войны А.И.Некрасов был избран действительным членом Академии наук СССР, получил звание заслуженного деятеля науки и техники РСФСР и был удостоен Сталинской премии за научную монографию по теории волн. Он умер в 1957 году, не дожив нескольких месяцев до первого спутника.

Рядом с некрасовской "одиночкой" была большая комната, в которой разместился Королев, горьковчане Иванов и Геллер, математик Крутков и инженер Шекунов³⁹. О горьковчанах я рассказывал, но и два других соседа Королева были людьми замечательными.
³⁹ Необходимо сказать, что документов, в которых бы было указано, с кем жил Королев, я никогда не видел и сомневаюсь, что они существуют. Память людская, как известно, несовершенна. Разные участники описываемых событий называли мне разных соседей Королева в Омске. Я принял за основу рассказ Т.М.Геллера, по общему мнению — одного из самых близких к Королеву людей в Омске. Кроме названных им соседей Королева, в рассказах других очевидцев встречаются фамилии конструктора Мирославского, технолога Багрия и др.

Юрий Александрович Крутков, старший в этой компании - ему шел 52 год, - еще до революции окончил Петербургский университет, с которым он никогда бы не расстался, если бы его не переквалифицировали из профессоров математики в уборщики барака уголовников в одном из Канских лагерей. Крутков был блестящим механиком, Туполев знал его работы по гироскопам и теории упругости, вытащил его в шарашку и поместил в расчетный отдел. Юрий Александрович был зачислен Андреем Николаевичем в своеобразный "интеллектуальный резерв главного командования" - он призывался тогда, когда разобраться уже никто не мог, как реббе в синагоге, примирял спорщиков и изрекал истину.

Крутков был человек ироничный, даже едкий, Кербер говорил о нем "наш Вольтер". Эрудит, энциклопедист, Юрий Александрович свободно говорил по-немецки, был блестящим рассказчиком и помнил бесконечное количество веселых и нравоучительных историй, приключавшихся с известными учеными: Карпинским, Ольденбургом, Крыловым, Иоффе, которых хорошо знал.

Ирония Круткова уравновешивалась постоянным ровным оптимизмом и добродушием Евграфа Порфирьевича Шекунова, бывшего главного инженера большого московского авиазавода. Призванный в армию накануне первой мировой войны, он служил механиком на аэродроме и на всю жизнь влюбился в самолеты. Человек сугубо штатский, по военной стезе он не пошел — в армии даже в офицерских погонах вид имел жалко-неуклюжий. Однажды на аэродром приехал Врангель, Шекунов бросился рапортовать, но один сапог застрял в глине и козырял он генералу "частично обутым".

- А это что за идиот? - рассеянно спросил Врангель, навеки пресекая ратную карьеру Евграфа Порфирьевича,

Веселый нрав чуть не сыграл с Шекуновым в шарашке злую шутку. Чтобы отвязаться от техника, который приставал к нему с вопросами о номере какого-то узла на чертеже, Шекунов небрежно бросил:

- Я не помню номера. Пиши "гордиев узел".

Тот написал. "Гордиев узел" долго гулял по ЦКБ, попал в копии, был обнаружен "руководством", которое очень всполошилось, посчитав эту выходку актом саботажа, продиктованную вредительским намерением запутать техническую документацию и сорвать тем самым сроки проектирования боевой машины. Серьезность положения усугублялась тем, что "руководству" требовалось объяснить, что такое "гордиев узел", поскольку древняя мифология находилась вне пределов их эрудиции. Короче, Шекунов еле отвертелся.

Как у всех веселых людей, редкие вспышки гнева его были сильны и опасны. Некоторые из местных вольняшек в разговорах между собой называли московских зеков "самураями". Однажды в цехе один инженер позволил себе обратиться так к Шекунову. Евграф Порфирьевич побелел и так рявкнул: "Вон отсюда!" - что окна зазвенели.

308

Вот в такой любопытной компании оказался в Омске Сергей Павлович. Но общаться с этими людьми Королеву приходилось очень мало - практически они не жили вместе, а только спали в одной комнате, а жили - на заводе.

После завтрака (кормили день ото дня все хуже) к восьми часам в сопровождении "попки" уходили на завод. У Королева на заводе был персональный "попка", очень его раздражавший, поскольку он действительно преследовал его как тень. Работы было много и ежедневно видеть перед собой постоянно праздного, да еще делающего тебе замечания человека было действительно тяжело.

Сталин приказал выпустить первый бомбардировщик в декабре и в дальнейшем выпускать одну машину в день. Даже если бы туполевцев эвакуировали на хороший, большой авиазавод с отлаженным производством, это была бы задача невыполнимая - ведь технологически новый бомбардировщик был совсем сырым, никакой оснастки не существовало. А здесь вообще не было завода - ни большого, ни маленького, никакого. Собрать несколько машин из частей, изготовленных в Москве, - это еще не производство. Ни круглосуточная работа, ни угроза чекистов, ни их же обещания свободы - ничего изменить не могли.

Однако, несмотря на предельную загруженность, когда никакого свободного времени физически не существовало, Королев не забыл разговора в теплушке о радиоуправляемой ракете. Он ходил с этим предложением к Кутепову, Балашову, писал им докладные записки и, в конце концов, добился, что ему выделили комнату, двенадцать вольнонаемных, в основном девчонок-чертежниц, и ракету эту они втроем начали делать, но, увы, работа продолжалась недолго. Коренева перевели в Куломзино к Томашевичу, а Термена отозвали в радиошарашку в Свердловск. Союз распался. Королев еще больше помрачнел.

И было отчего. В списки освобожденных он не попал. И будет ли другая обещанная амнистия, никто не знает. Самолет Петлякова делали десятки зеков, а освободили - единицы. И никто не торопится их освобождать. Точно так же и с туполевцами. Когда будет второй "выпуск"? Три года он отсидел. Впереди еще пять...

Технолог Эсфирь Михайловна Рачевская, с которой работал Королев, не выдержала однажды и спросила:

- Ну почему вы такой мрачный?! Не горюйте, вас отпустят...

- Чудес на свете не бывает, - сухо ответил Сергей Павлович.

Впереди еще пять лет, и никто не знает, что это будут за годы. Вот наладят выпуск бомбардировщиков и пошлют на золото. Идут слухи об американской помощи. Он даже видел банку свиной заокеанской тушенки с этикеткой, напечатанной прямо на металле, в которой сразу резал глаз "Y" вместо русского "У". Геллер говорил:

- Я знаю американцев, они никакого бесприбыльного дела никогда не начнут. В этом их сила и их слабость. А за тушенку, я уверен, мы будем платить золотом...

Потребуется золото для американцев и пошлют на золото.

Теперь они беспрепятственно слушали радио и читали газеты. Сводки становились тревожнее день ото дня. Немцы стояли под Москвой. Александр Сергеевич Иванов, сидя вечером на кровати, размышлял вслух:

- История политических репрессий показывает нам, что в периоды кризисных ситуаций политические противники подлежат ликвидации. Если немцы возьмут Москву, нас расстреляют, и не потому, что мы плохие или хорошие, а потому, что существуют законы фронды...

- Никогда немцы не возьмут Москву! — перебивал Шекунов.

- При чем здесь законы фронды? - иронично возражал Крутков. - Никакие эти французские законы для нас не писаны. У нас свои законы. При императрице Анне был у нее кабинет-министр Артемий Петрович Волынский - подонок, палач и вор, в 1740 году предан пытке и казнен. Вот он точно говорил: "Нам, русским, хлеб не надобен. Мы друг друга едим и с того сыты бываем..."

- Да не едим мы друг друга! - не выдержал Королев. - Нас едят!

309

...В архиве Российской академии наук в фонде Королева хранятся несколько записей, сделанных им в Омске. Это стихи. Стихи разных поэтов, переписанные в маленький блокнот или на листки из ученической тетради. В этих стихах есть то, чего нет и быть не может ни в каких документах, о чем не может рассказать ни один свидетель тех дней. И комментарии тут излишни.

Простым карандашом в дешевом блокноте:

На листке в клеточку аккуратно переписана главка "Я мертв" из книги американского летчика Джимми Коллинза "Летчик-испытатель":

"Скосит нас беспощадная смерть. Все уйдем туда, откуда нет возврата. Но огонь еще тлеет и друзья сидят вокруг чаши. Прославим богов, щедро наполняющих вином кубки, сердце весельем и душу сладкой пищей".

На том же листке:

И еще одно стихотворение:

На отдельном листке переписано стихотворение в прозе "Как хороши, как свежи были розы..."

Очевидцы рассказывают, что в комнате Королева жили Иванов, Геллер, Крутков и Шекунов. А, оказывается, там жили еще и Тургенев, и Тютчев, и Гейне, и Олдингтон...

День от дня становилось холоднее и голоднее. Первая военная зима в Омске была яркая, солнечная, синее чистое небо, громко скрипит снег на деревянных тротуарах, румянит крепкий мороз - замечательная зима, если ты можешь сытно поесть. Зеки получали восемьсот граммов хлеба, двадцать граммов масла, крохотную пайку сахара. Совсем плохо было с куревом. После табачного разгула в ЦКБ это особенно чувствовалось. Вольняшки иногда отсыпали им немного махорки, которую выменивали у наезжавших на рынок казахов: за бархат и блестящий шелк казахи отдавали что хочешь. Никто из вольняшек врагами зеков не считал. Кстати, по нескольким деталям, случайно оброненным фразам Королев понял, что Кутепов, Балашов, Крапивин, который командовал зеками-строителями, тоже не считали их "врагами". Точнее сказать - именно "считали", поскольку так полагалось, но при этом знали, что никакие они не враги. Пожалуй, только самые тупые, зачуханные вертухаи думали иначе.

В отличие от ЦКБ, правила которого всячески препятствовали общению зеков с вольняшками, здесь этого не было. Да и быть не могло, потому что трудились они рядом, в буквальном смысле плечо к плечу и не будь подле зеков "свечек", отличить их от вольняшек было бы невозможно. Однажды какой-то парень сказал Королеву:

— Ты так вкалываешь, я думал, ты вольный...

310

Перед Новым годом вольняшки притащили для зеков несколько бутылок самодельного вина, домашних ватрушек, пирожков - они не то что вкус — запах всего этого уже забыли. А Тимофею Геллеру знакомая девушка даже галстук подарила.

Девушки, девушки, одна отрада в жизни... Мужчин в городе не было, жизнь у девушек была тоскливая. А зекам даже не любви хотелось, на любовь уже сил не оставалось, а хотелось тепла, чтобы кто-то к тебе прижался, обнял, погладил, жарко зашептал в ухо забытые слова, чтобы кто-то тебя просто ПОЖАЛЕЛ, - даже самому сильному человеку трудно без этого жить. И настоящая любовь была, и интрижки, и просто молодое жеребячество — недаром же красавцу Серафиму Купленскому дали прозвище "Совокупленский".

Свиданиям с девушками мешало постоянное внимание к твоей персоне вертухая, особенно если вертухай, как у Королева, был персональный. Однако известно, что неразрешимых проблем нет. Способ борьбы с недремлющим вертухайским оком предложил Саша Алимов по прозвищу "Слон". (Прозвище это он получил от Туполева еще в Болшеве, когда ухитрился наступить на его очки, оно сохранилось за ним на всю жизнь. И в 60-х и в начале 70-х годов Туполев писал ему: "Дорогой Слон...") В гидравлическую систему бомбардировщика заливалась смесь спирта с глицерином. Достать чистый спирт было довольно сложно, а смесь, получившая название "Ликер Ту-2", была доступнее. Непривычному человеку сладкая эта гадость сокрушала желудок, но при регулярном потреблении понос утихал, наступала благостная адаптация. Вертухаи быстро пристрастились к "ликеру" и за четвертинку готовы были оставить своего подопечного на некоторое время без надзора. Все омские зеки, с которыми довелось говорить, в один голос подтверждают: Королева девушки любили. И он их тоже.

Сталин был недоволен Туполевым: все требования Верховного Главнокомандующего обеспечить серийное производство Ту-2 не выполнялись. "Великий вождь" неукоснительно следовал мудрому правилу Наполеона Бонапарта: если есть хотя бы малая вероятность того, что твой приказ может быть не выполнен, отдавать этот приказ не следует. Поняв, что Омск не может давать самолет в день, Сталин перестал задавать вопросы о Ту-2. Это тоже было страшно. Каждый день Кутепов и его подручные просыпались с леденящей мыслью, что сегодня Сталин вспомнит о них и начнется нечто ужасное. Если бы просто разнос, даже тюрьма за невыполнение приказа, но ведь могли взять круче: саботаж в военное время, а значит точно - к стенке.

Рядовые завода № 166, в отличие от "руководства", спали спокойно и о карах не думали. Люди работали изо всех сил и создали завод на пустом месте. На всю жизнь запомнил Сергей Павлович день, когда собрали они первый "носок" бомбардировщика, и втроем: два вольных - Лев Италийский, Венедикт Помаржанский и зек Сергей Королев - несли его примеривать к фюзеляжу. Оказалось, что "носок" не стыкуется и тогда в один день он, Королев, сделал так, что стал стыковаться.

15 февраля 1942 года на Юго-Западном фронте отбили три деревни, на Калининском устроили засаду и перестреляли двести немецких лыжников, под Москвой сбили три фашистских самолета, но, наверное, самая важная победа в день 15 февраля была одержана в тылу, в далеком Омске, когда полетел первый серийный бомбардировщик Ту-2.

Как и в ЦКБ, Королев ведет в Омске никому не известную, потаенную творческую жизнь: что-то чертит, рисует, считает, пишет; как и в Москве, никому своих записей не показывает. Когда Эсфирь Рачевская спросила Шекунова, почему Королев всегда такой угрюмо сосредоточенный, Евграф Порфирьевич честно признался:

- Не могу понять! Черт его знает, он чокнутый какой-то. Видите ли в чем дело, он постоянно о чем-то думает, но о чем - никто не знает...

Королев думал о ракетах. Когда его покинули единомышленники - Коренев и Термен, - он продолжал работать в одиночку. Никто в ракеты не верил. Он попробовал однажды показать свои выкладки Италийскому. Тот посмотрел и сказал:

- Сосчитано все верно. Но зачем это?

311

- Нам надо слетать на Луну обязательно! - в каком-то запале выдохнул Королев.

В цехе было ужасно холодно, градусов восемь, котельная не справлялась. Италинский дышал в ладони, грел руки, не расслышал, спросил рассеянно:

- Куда?

- На Луну.

Лев Александрович пожал плечами и промолчал.

Однажды разговор о ракетах возник в их комнате. Шекунов говорил очень горячо, убежденно:

- Уверяю вас, ракеты - тупые существа, дрессировке они не поддаются, как не поддаются дрессировке крокодилы. Летать вы их не научите: палка с постоянным смещением центра масс летать устойчиво не может. Я читал о давних попытках применения ракет в армии, но, в конце концов, от них всегда отказывались...

Иванов, интеллигентно потупившись, молчал, потом спросил осторожно:

- Я не совсем понимаю, Сергей Павлович, какую задачу вы собираетесь поставить перед ракетами, которую не могла бы решить авиация?

- Стратосфера. Заатмосферное пространство, - быстро ответил Королев.

- Все ясно. "Стратосфера!" - с издевкой в голосе, ни к кому не обращаясь, как бы сам себе, сказал Крутков, лежащий на кровати. - "Заатмосферное пространство!" Чрезвычайно актуально с учетом последних сводок Совинформбюро, - с этими словами он демонстративно отвернулся к стене.

Королев пожалел, что вообще затеял этот разговор. И в Болшево, и на Яузе, и здесь, в Омске, не раз уже убеждался он, что ничего эти разговоры не дадут, что обратить в свою веру этих умных, знающих людей, прекрасных инженеров, он не в силах. Лучше помалкивать.

Поэтому, когда один из петляковцев, приехавший из Казани, рассказал ему о том, что Глушко - зек из РНИИ - организовал там группу и проектирует ракетные двигатели для Пе-2, чтобы облегчить их взлет с маленьких фронтовых аэродромов, Королев никому ничего не сказал. Но с этого дня он неотступно думал о Глушко и твердо решил во что бы то ни стало добиться перевода в Казань. Дело проворачивалось медленно. После разговора с Королевым непосредственный его "куратор" ("Малюта Куратор" - как звал его Крутков) Алексей Петрович Балашов долго сносился со своим начальством, а его начальство - со своим, и добро на перевод было получено только к осени. Вот тогда Королев объявил соседям по комнате, что уезжает в Казань.

- Ускорители эти, конечно, не самое интересное дело, но все-таки поближе к ракетам, - объяснил он, быть может впервые за много месяцев улыбнувшись, словно извиняясь.

- Ты дурак, - сказал Геллер. - Нежели ты не понимаешь, что сейчас, когда машина пошла на фронт, нас освободят обязательно?! Ты понимаешь, что ты дурак?

- Тимоша, называй меня как хочешь, но я поеду, - все с той же тихой улыбкой кротко ответил Королев.

- Тимофей, оставь его в покое, - отозвался с кровати Крутков.

В мае 1942 года три первых серийных самолета Ту-2 улетели в армию Громова. Потом бомбардировщики Туполева дрались на Курской дуге, обеспечивали Выборгскую операцию, бомбили Кенигсберг и Берлин. Ту-2 был признан лучшим фронтовым пикирующим бомбардировщиком второй мировой войны.

Геллер оказался прав. Не скоро, примерно через год - в сентябре 1943-го, туполевцев освободили. Не всех, конечно, группу - как и в первый раз. Заключенный Королев Сергей Павлович, 1906 года рождения, уроженец города Житомира, дело № 795372, узнал об этом уже в Казани.

312