Важно быть патриотом и гражданином, важно быть и эрудитом, и глубоким знатоком в узкой области, важно исповедовать высокие нравственные принципы, но еще важнее, как и во имя чего происходит в тебе все это духовное накопление. От этого «как» и «во имя чего» зависят и глубина, и прочность накопленного, зависят связи с другими людьми. Короче, «как» и «во имя чего» определяют самое личность.

Обо всем этом задуматься меня заставил инженер Анатолий Зыков. Он работал в одной из лабораторий того самого конструкторского бюро, где проектируют и строят космические корабли, и сам мечтал летать на этих кораблях. Он почти никому не говорил об этом, не хотел, чтобы об этом знали, но теперь об этом можно сказать,- потому что Анатолий Зыков погиб. Я хочу рассказать о нем не потому, что он занимался совершеннейшей техникой наших дней и выбрал себе самую романтическую профессию века, а потому, что жизнь Анатолия Зыкова может стать примером для других. Я думаю даже - она должна стать примером для других. «Человеку нужен идеал, но человеческий, соответствующий природе, а не сверхъестественный». Это сказал В. И. Ленин. И нам всем надо искать вокруг себя такие человеческие идеалы.

Анатолий Зыков после десятого класса получил золотую медаль, и фамилия его была занесена на доску почета школы. Школа была знаменитая, наверное, самая знаменитая в стране: ее окончили сначала Александр, а затем Владимир Ульянов, там есть парта, за которой сидел Владимир. Анатолий Зыков был отличником и заслужил право сидеть за этой партой. В десятом ему не повезло: он проболел две четверти. И все-таки окончил школу с золотой медалью.

К тому времени, когда Анатолий Зыков оканчивал эту школу, он уже решил, что будет поступать в Московский авиационный институт. Поэтому после экзаменов на аттестат он не суетился и не мучился сомнениями, собрал все документы, купил билет, попрощался с мамой и отцом и уехал в Москву.

Группа «золотых» медалистов проходила специальное собеседование в деканате факультета электромеханических установок 2 июля 1957 года. Все ребята, хотя и были «золотыми», волновались, старались скрыть это волнение, но оно прорывалось то вздохом, то нервным смешком. И все друг друга расспрашивали, советовались и консультировались. Анатолий Зыков стоял, ожидал своей очереди, помахивая маленьким чемоданчиком, высокий, красивый парень, несколько ироничный, возможно, он казался кое-кому самоуверенным, впрочем, таким он и был. Разумеется, он тоже волновался, но сдерживал это волнение. Он был ровно приветлив со всеми и никого ни о чем не расспрашивал. Иногда к нему подходили ребята и задавали ему вопросы, разные вопросы: и по международному положению, и насчет модуляции сигналов в телевизоре, и всякие другие; он отвечал, но сам не спрашивал и улыбался.

Анатолий Зыков был принят в МАИ и учился хорошо. Хорошо учились многие, но он добивался в знаниях не только и даже не столько полноты, сколько ясности, совершенной уверенности в том, что он все до конца понял. Он часто переспрашивал, чаще, чем другие, потом, наклонившись к тетради и покачивая ногой, додумывал и, если чувствовал, что этой полной ясности нет, упрямо спрашивал: «А все-таки почему...» Он знал, что не всем преподавателям это нравится, но поступал так всегда.

К нему тянулись. В нем была спокойная убежденность и крепкая, с корнями, уходящими в пласты детства, вера, что физические и духовные возможности человека неисчерпаемы.

Откуда была в нем эта вера? Много, безусловно, дали ему родители, простые рабочие люди, которые никогда не ждали ничьей помощи и всегда помогали другим.

Ему повезло со школой. Его воспитывали учителя не по должности, а по призванию. Именно воспитывали, а не образовывали. Маленькая деталь: когда Анатолий Зыков женился через десять лет после окончания школы, его учительница специально приехала из Ульяновска на свадьбу.

Ему помог спорт. Анатолий Зыков был чемпионом МАИ по гимнастике, отлично играл в волейбол, баскетбол, хорошо ходил на лыжах и занимался альпинизмом. Ему нравилось быть сильным и ловким. Однажды, во время встречи Нового года, они с приятелем ушли от всей компании и в пустой комнате самозабвенно крутили сальто. И смеялись от радости. Им не нужно было никому демонстрировать то, что они могут, им нужно было знать, что они могут это. Один из друзей Анатолия Зыкова писал уже после его смерти: «Я хочу сказать, что не каждому присуще свойство получать радость от самого процесса физической жизни, от того, что ты есть...»

Да, его любили, но знали: он мог вдруг стать очень; жестким и «давить на принцип». Виктор Сорокин, ближайший друг Анатолия Зыкова, который учился с ним в одной группе, вспоминает:

- Он никогда не прощал сознательного стремления преуспеть за чужой счет, спрятаться от выполнения неприятных обязанностей. Даже дружеские отношения не спасали от решительного осуждения им поступков, которые, с его точки зрения, были неправильными или несправедливыми.

По молодости лет он был совершенно нетерпим к слабостям, его раздражали, вызывали какую-то брезгливую неприязнь люди жалующиеся, потерянные, выбитые из седла. Часто был неоправданно строг, требуя от других того, что требовал от себя. Ему не хватало опыта жизни, чтобы понять, что его мерки - не для всех. Постепенно он понял это, и из всех многочисленных дисциплин МАИ, может быть, лучше всего усвоил ту, по которой не было экзаменов,- человековедение.

Впрочем, нет, экзамены были. В 1958 году Анатолий Зыков стал командиром одного из первых студенческих целинных отрядов. Это был настоящий экзамен. Та осень в степи под Акмолинском выдалась трудной. Бескрайние намокшие поля, холод и бездомность - все это пугало слабых и заставляло тосковать сильных. Они работали на комбайнах дотемна. Жили в амбаре, совсем холодный амбар, а их там было человек пятьдесят. Ребята мокрые, усталые, злые, тут легко сорваться, но и тут Анатолий Зыков оставался ровно спокойным и приветливым, как всегда. Вот это, кажется, точное слово - он был не то чтобы веселым, а именно приветливым.

Он работал больше всех и поэтому имел право спросить работу с других. Чаще он не приказывал, а просто делал сам. Это была не демонстрация, он считал, что должен так делать, что так нужно. В сарае, где была кухня, испортился дымоход, едкий дым от соломы и солярки заполнил все, и девочки не могли даже войти в кухню. Тогда Анатолий Зыков понял, что усталые и голодные, они останутся без ужина, понял это, лег на пол, подполз к печке и готовил, лежа на полу, где сохранился слой воздуха, которым можно было дышать. Он сварил картошку и согрел чай, потому что это было нужно сделать обязательно. А в другой раз солома на кухне кончилась, а на дворе лил проливной дождь, и ни у кого уже не было сил ехать за этой проклятой соломой по раскисшей дороге. И тогда за соломой поехал Анатолий Зыков и его товарищи, потому что солома была нужна.

Они все здорово вымотались в ту осень. Иногда вчетвером - четыре друга - они забирались на стог и лежали там до глубокой ночи, рассказывая друг другу о своей жизни и своих мыслях, а когда случалось добыть бутылку водки, пили эту водку, приятное тепло разливалось от живота по всему телу, и тогда лень было слезать со стога, и они засыпали прямо под холодным звездным небом. Однажды огромная темная птица упала на него сверху, мягко ударила по лицу крыльями и исчезла. Почему-то он запомнил эту птицу...

Не думайте, что все студенческие годы Анатолия Зыкова прошли так напряженно, как эти целинные месяцы. Была нормальная столичная студенческая жизнь: зачеты, спортсекция, галерка Большого зала консерватории, друзья и кафе с мороженым и вином и каждый год походы: на Северный Урал, в Карелию, по реке Вель. Он жил, как живут студенты, жил, как все, и все-таки не как все. И вот почему.

В те годы -- 1957-1958-й - молодежь зачитывалась только что изданным романом Ивана Антоновича Ефремова «Туманность Андромеды». Книга эта вышла необыкновенно удачно: осенью 57-го ушли в космос два наших самых первых спутника. Реальная земная жизнь на глазах сплавлялась со звездной фантазией. В ту осень Анатолий Зыков впервые подумал о космосе не как о некоей абстракции, а как о конкретном месте приложения его, Анатолия Зыкова, сил и знаний. Это была еще не мечта, а зародыш мечты, но зародыш этот развивался очень бурно, и к весне 1961 года - к гагаринской весне - мечта уже превратилась в программу жизни.

Все мы, наверное, составляли такие программы, одни пораньше, другие попозже. У одних такие программы наивны («Прочитать всех классиков мировой литературы»), у других серьезны («За два года овладеть французским языком»). Но главная-то беда в том, что часто у авторов таких программ не хватает душевных сил для их выполнения. Под душевными силами я понимаю убежденность в совершенной необходимости выполнить свою программу, волю, элементарное упрямство, самоконтроль, усидчивость и умение бороться с разнообразными искушениями, как «божескими» (интересная книга, билеты в концерт, турпоход и т. д.), так и «дьявольскими» (выпивка, билеты на хоккей, обычная трепотня. Вы ждете, что я отнесу сюда и свидания с девушками, но, как говорил Шекспир, любовь лежит вне сфер добра и зла). Вот теперь мы подошли к самому главному в судьбе Анатолия Зыкова. Наметив свою жизненную программу, он ясно понял, что не сможет выполнить ее, если будет руководствоваться лишь различными методами самопринуждения, если сам процесс реализации ее будет ему в тягость. Успеха можно ожидать лишь в том случае, если из своего характера, уже сложившегося в какой-то мере характера 20-летнего мужчины, он отберет необходимые для ее выполнения черты и будет всячески их развивать. Одновременно с этим все мешающее ему постепенно отомрет, уже лишенное для него притягательности. Таким образом, в двадцать примерно лет Анатолий Зыков приступил к ревизии своего характера, к отбору, к духовной селекции. Итогом стала удивительная душевная гармония, при которой этот человек легко, безо всяких «жертв», без аскетизма, без мысленного нимба скромно потаенной исключительности сумел поставить знак равенства между понятием «нужно» и понятием «нравится».

Итак, он начал работать. Он занимался в студенческом научно-техническом обществе, делал доклад по теории игр и строил кибернетическую машину, которая играла в «крестики-нолики». На практике он разработал схему станка с программным управлением и оригинальными электромагнитными муфтами, стал победителем на конкурсе студенческих работ МАИ, всерьез занимался гимнастикой, прыжками в воду и бальными танцами, ездил на мотоцикле «Ява», окончил курсы английского языка, говорил по-английски.

Анатолий Зыков очень увлекался альпинизмом и крепко полюбил горы. Здесь «надо» и «нравится» слились совершенно. Он ездил на Тянь-Шань, ходил по Кавказу. В июле 1964 года он писал с Талгара:

«Я уже сделал пять восхождений, пять штурмов, пять попыток преодолеть природу, усталость, опасность, себя наконец...»

Уже после защиты диплома в МАИ Анатолий Зыков решил заочно окончить астрономическое отделение МГУ, но ему возвратили документы, посчитав, очевидно, что он метит в вечные студенты. Тогда он задумал изучить еще и медицину и тут уже тщательно скрывал, что у него новенький диплом инженера, но все-таки был изобличен и изгнан приемной комиссией мединститута.

Анатолий Зыков утверждал, что в жизни ему всегда везло, понимая, впрочем, что сам он очень здорово помогает везению найти его. Но когда стали распределять, кому куда ехать, ему действительно здорово повезло: он будет работать на космос.

В лабораторию пришел «зелененький» инженер, толком не представляющий, что ему надо делать. Тут таких видели (они приходили почти каждый год), знали, как они будут поначалу тыкаться во все углы темы, без конца соваться с вопросами и помалкивать даже тогда, когда кто-нибудь из «старичков» плетет чепуху. Этот новенький был не похож на других. Он приглядывался, но не робел. Он сразу поставил себя так, что все почувствовали: он равный среди равных. Такое самоутверждение не было навязчивым, напротив - весьма деликатным, но многим новенький поначалу не понравился. Ледок предубежденности он растапливал неизменной своей жизнерадостностью и приветливостью. А потом все увидели, что он по-настоящему активный парень и человек дела.

Он начал с малого: начал делать на работе физзарядку и быстро убедил других, как это здорово. Потом притащил гири, гантели, эспандер. Повесил на стенку градусник. Организовал какие-то соревнования. Началось со спорта, и молодежь - а это вся лаборатория - почувствовала в нем вожака. В первый же год его прихода в отдел его выбирают в члены комсомольского бюро. В бюро работал он три года - до 1966-го. В 1967-м и 68-м - секретарь комсомольской организации отдела.

«Занятие важными общественными делами есть наилучшая школа для развития в человеке всех истинно человеческих достоинств». Эти слова Н. Чернышевского многое объясняют в характере Анатолия Зыкова. Разные люди рассказывали мне о его работе комсорга. Все хвалили. Все говорили о необыкновенном умении разными способами заряжать каким-то деятельным оптимизмом очень разных людей.

- Понимаете, он всегда был чем-то занят и никогда не суетился. Огромная самоорганизация, внутреннее планирование...

- Он очень общительный человек, но никогда не допускал панибратства. Я не помню никаких «задушевных» разговоров, но он оставался душой нашего комсомола...

- Никогда не видела его удрученным, не в духе. Никогда не делился неудачами, огорчениями. Они, конечно, были...

- Ошибки собеседника никогда не вызывали у него насмешки, он уважал чужое мнение, но свое отстаивал всегда. Не любил, когда его переспоривали, фыркал. Не любил быть неправым...

- Очень хорошо говорил на чистом русском языке. Любил и знал свой язык. Гордился тем, что он русский...

- Никогда не забывал поздравить с днем рождения. Если свадьба или первенец у кого родился, ну, тут целый спектакль! На веселье был большой выдумщик...

- Видите ли, как бы это поточнее сказать, он не был комсоргом для отдела, он был комсоргом для каждого отдельного комсомольца. И вся его работа была не «вообще», а очень конкретна...

Так программа самосовершенствования Анатолия Зыкова, созданная для себя, становилась программой других.

Может показаться, что Анатолий Зыков был этаким переполненным энергией подвижником, только позови - тут же прибежит. Нет, таким он не был. И, мне кажется, это хорошо. Он хотел, если можно так выразиться, отдать себя людям с наивысшим кпд.

Анатолий Зыков много работает. При его непосредственном участии разработан и испытан ряд сложных узлов электронного прибора, контролирующего работу ракетных двигателей. Он пишет вместе с другом статью о синтезе фильтров, основанном на использовании полиномов Чебышева. Он понимает, что институтских знаний ему надолго не хватит, поступает на факультет усовершенствования дипломированных инженеров и оканчивает этот факультет. Он не торопится подать заявление с просьбой включить его в отряд космонавтов. Он понимает, что самого страстного желания еще мало, надо еще иметь право подать такое заявление. Когда он написал его, там были такие слова: «Имею бесконечное желание и мечту работать по обслуживанию космических объектов в космосе. Прошу считать мое желание не случайным, оно укреплено годами физической тренировки и технической подготовки...»

Здесь каждое слово - правда. Заявление датировано 11 июня 1966 года. Заявление было принято, поняли, что человек не случайный, но внизу карандашом была сделана короткая заметка: «Рост!!» Он действительно был высокий парень, таких высоких не было среди космонавтов, и ему сказали, что надо подождать.

Он ждал и был уверен, что дождется. Одна из самых последних записей в его записной книжке: «Береговой - 180 см!»

В 1953 году Анатолий Зыков решил, что ему надо получить начальную летную подготовку, полезную для работы космонавта. Аэроклуб, куда он пришел, переживал «период становления», период, мало подходящий для человека, собирающегося летать.

- Хочу учиться летать. Фамилия Зыков, профессия инженер,- коротко представился он в штабе клуба.

Ему объяснили, что летать не на чем, что нужно готовить базу.

- Что нужно делать? - спросил он.

Он строил на аэродроме жилье, распиливал доски па пилораме, рыл землю, работал грузчиком. Он никому не говорил, что хочет стать космонавтом. Лишь однажды, уже глубоким вечером, когда они с Маратом Зябиным, начальником штаба аэроклуба, ждали у дороги машину, Анатолий Зыков сказал вдруг, глядя на звезды:

- Вот бы туда...

- Зачем? - спросил Марат.

Он посмотрел на него и сказал очень серьезно:

- Понимаешь, во-первых, интересно, а во-вторых, надо...

Полетел он на планере только через год - в июле 1964-го. Летал на «Приморце», потом на чехословацком «Бланике». Одновременно он прыгал с парашютом, на его счету 27 прыжков.

Летал он с какой-то жадностью, ненасытностью. «Со страстью летал»,- говорит председатель совета аэроклуба. Аэродром был в 140 километрах от дома, выручал мотоцикл. Все свободные дни проводил он на аэродроме. Не только субботы и воскресенья, но и другие свободные дни, которые ему удавалось «выбить».

- У меня есть рабочий план на неделю,- объяснял он друзьям.- Я работаю по 10 часов в день вместо семи и заканчиваю свой план на день-два раньше. Потом иду к начальнику, сдаю работу и прошу отпустить меня на полеты...

Совсем еще молодой инженер, он сумел так поставить себя, что даже в сложнейшем и деликатнейшем деле табельного учета и других условностей, якобы характеризующих производственную дисциплину, он пользовался абсолютным доверием у руководства. Я знаю, что есть еще, к сожалению, такие научно-исследовательские институты, где люди часами изнывают от тайной праздности и подпольно читают романы, пряча книги в ящиках стола. Анатолий Зыков никогда не занимался тем, что ракетчики называют ИБД - имитацией бурной деятельности.

В 1968 году у него был уже первый разряд по планеризму.

Очень все-таки трудно понять, каким образом его на все хватало: работа, факультет усовершенствования, комсомольские дела, обязанности заместителя председателя совета молодых специалистов и члена аттестационной комиссии, оценивающей работу инженеров-первогодков. Есть такие перегруженные, взмокшие от заданий общественники, света белого не видящие. А он ходил в театры, любил стихи и пробовал писать сам, восхищался Бахом, оспаривал величие Моцарта. И еще он много танцевал. Анатолий Зыков очень любил танцы. Он занимался в танцевальном коллективе у опытных балетмейстеров и танцевал совершенно профессионально, однажды даже выступал в Кремлевском Дворце съездов. Ему нравились сдержанное благородство менуэта, вихрь вальса и задор мазурки, но он огорчался, что ему не дается твист, прилежно разучивал шейк и джайв. Мне показывали короткий любительский кинофильмик: свадьба его друзей. В нескольких кадрах есть Анатолий Зыков. Всего несколько секунд, но видно, как пластично он двигается, даже стоит красиво.

Для концерта самодеятельности (он вел этот концерт, а также читал басни и танцевал) Анатолий Зыков несколько дней разучивал с партнершей танец. Партнершу звали Ниной. Это был лучший номер, и в зале говорили: «Вот это пара!» Слова оказались пророческими. Через год Анатолий Зыков сказал Нине:

- Ты знаешь, наверное, я никогда не смогу сказать: «Я люблю тебя». По-моему, эти слова святые, а люди употребляют их слишком часто...

Но он сказал ей эти слова. Потом ночью он залез на крышу домика, стоящего под ее окнами, и в темноте писал на крыше огромными белыми буквами. А утром она подошла к окну и увидела: «ЛЮБЛЮ!»

Какая свадьба была у Зыковых! Тут и веселый «капустник», и песни, и каскад остроумнейших тостов, но больше всего запомнилось всем, как он танцевал вальс с молодой женой, сколько счастья было в этом вальсе...

Нина рассказывала мне о нем:

- ...Он научил меня прыгать с парашютом... Когда сдавала экзамены в МАИ, он волновался, кажется, больше, чем я, очень помогал готовиться... Мы вели с ним танцевальный кружок в школе... Меня поражало, что родителям он пишет такие длинные письма. Я обычно: «Жива-здорова» и все, а он говорил: «Пойми, им же все интересно, и какая погода, и что мы едим...» На все праздники всем делал подарки, пусть маленькие... Он знал цену маленьким радостям. У меня день рождения зимой, но он всякий раз приносил мне живые камелии. Я все спрашивала его, где он их берет, он смеялся и не говорил. Потом уже признался: «Грузин у меня есть знакомый...» Очень сдержанный, но волновался, когда слушал русские народные песни, не плакал, конечно, но сглатывал как-то, волновался...

С 1960 года Анатолий Зыков не пил крепких напитков вообще. Никогда это не афишировал, не объявлял, что не пьет, не возводил это в принцип. По праздникам и в компаниях выпивал не более двух рюмок сухого вина. Но когда родился Мишка, он вдруг напился по-настоящему, всех целовал и спустился на руках по пожарной лестнице с третьего этажа. Утром он полетел в родильный дом, наскоро, каракулями написал: «Нинуленька, родненькая, молодец, спасибо!!! Целую тебя, любимая, родная моя!» И нарисовал трех человечков: двух больших и одного маленького посередине. Весь день он метался по городу, искал розы для Нины и нигде не мог найти. Тогда он пробрался в розарий и украл розы. Несколько дней он был сам не свой.

Он очень любил сына, возился с ним каждую свободную минуту, сконструировал электрическую машинку с дистанционным управлением, которая укачивала малыша в коляске, записывал на магнитофон первые его писки, играл с ним и пробовал воспитывать едва ли не с недельного возраста. Его друг Виктор Сорокин рассказывает:

- Моя дочка и Мишка родились почти в одно время. Однажды он пришел к нам, взял девочку на руки, разглядывал, разглядывал, потом тихо так говорит: «Вот вы, оказывается, какие - дети...»

Рождение сына преобразило его. Он стал мягче, сдержаннее, задумчивее. Он часто думал теперь о том, о чем никогда не думал раньше. Одному своему товарищу он сказал однажды:

- Ты знаешь, мне приснился сон, в котором я понял, зачем есть жизнь. Я понял, зачем летают птицы, зачем есть море, для чего нужны на земле люди. Что-то такое начальное, простое объяснило мне все...

В тот день Анатолий Зыков летел на совершенно новеньком «Бланике». Один из серии тренировочных полетов.

Обычный запрос:

- Я, полсотни восьмой, к полету готов, разрешите взлет!

Знакомый ответ:

- Полсотни восьмому взлет разрешаю...

Он увидел, как пригнулась трава у носа буксировщика, вот самолет тронулся, выбирая слабину фала, и вот уже побежала внизу земля.

На высоте 800 метров он отцепился, доложил, что отцепился и пошел к ближайшему облаку. У облаков обычно бывают восходящие потоки воздуха, но на этот раз день был пасмурный, и Анатолий Зыков почувствовал, что «облако не держит». Пошел к другому, нашел поток и встал в спираль. Крут за кругом набирал высоту, но поток был слабый, и скоро он увидел, что кружит на одном месте: «ходит на нуле». Он пошел к другому облаку, теряя высоту, но и там потока не было. Надо было возвращаться, но он надеялся, что найдет хороший поток, и отлетал все дальше и дальше от аэродрома. Он ничего не нашел, и высоты, чтобы вернуться на аэродром, ему уже не хватало. Тогда он решил садиться. Ничего опасного само по себе тут нет, но это неприятно: надо будет вызывать буксир. Для хорошего планериста это грязная работа, а он уже был хорошим планеристом.

В полях стоял хлеб, а он знал, что высокие стебли могут снести хвостовое оперение совсем новенькому «Бланику», и искал стерню. Он увидел в конце одного поля деревеньку, овражек, а за овражком - клеверище, обсаженное вокруг деревьями, и решил дотянуть до клеверища: это была безупречная площадка. Надо было перелететь через овражек, но мешали деревья. Он подумал, что пройдет выше. Однако выше не получалось. Он подобрал ручку на себя, но скорость была уже небольшой. «Бланик» провис и накололся на сук ветлы. Этот сук пробил тонкое дно между ног Анатолия Зыкова. Планер еще стремился вперед, и сук, дробя бедро, выламывал его правую ногу.

Непонятно, как, но он сам открыл фонарь, выбрался из кабины и сполз по стволу на землю. Из деревушки прибежали дети, потом женщины, они плакали, глядя на Анатолия Зыкоза, но не понимали, что нужно делать. Он просил их связаться по радио с аэродромом и сказать, что случилось с планером, не зная, что рация его разбита. И еще просил не плакать. Послали за фельдшером в соседнюю деревню. Пошел дождь, и Анатолий Зыков попросил, чтобы его накрыли чем-нибудь...

Скоро он умер.

Ракетчики хоронили Анатолия Зыкова в ясный, солнечный день. Многие плакали, даже ребята. У матери Толи уже не было слез, она только сказала ему:

- Посмотри, сынок, какая летная погода сегодня...

Анатолий Зыков не был в отряде космонавтов, но я знаю точно: он бы был там. Мне хочется назвать его космонавтом. Мне хочется так назвать его, потому что я считаю, он завоевал короткой своей жизнью право быть в отряде космонавтов. Он не успел сделать открытий, не успел совершить подвиг. Только не успел, понимаете? Я вижу его черты в тех, кто уже летал в космос. Я верю, что на него будут похожи те, кто полетит в космос завтра.

Мне хочется, чтобы на него были похожи и те, кто не полетит в космос, те, которые остаются на Земле, когда улетают космонавты.

Москва. 1969 г.