ЗМЕЯ И ЦИРКУЛЬ

Если сегодня мы попытаемся заглянуть в завтрашний день космонавтики, то сможем увидеть, что задача будущего освоения космического пространства человеком все в меньшей степени может рассматриваться, как задача чисто техническая, инженерная, какой она была совсем недавно в 50-60-х годах нашего века. В самом деле, запуск первого в истории искусственного спутника Земли фактически был задачей чисто инженерной, хотя и исключительной сложности. Ведь сам принцип полета ракеты в космос был научно обоснован за многие десятилетия до этого. О том, что надо сделать, чтобы улететь в космос, знали даже любознательные школьники. Другое дело - мало кто представлял себе, как это сделать. Прогресс советской науки в целом, новаторские работы в области ракетного двигателестроения, средств автоматизации и управления, аэродинамики больших скоростей, наконец, ракетостроения, общий высокий уровень технической культуры и позволили открыть 4 октября 1957 года эру освоения космического пространства.

Полет человека в космос во много раз увеличил количество инженерных задач. Назову только две проблемы, на решение каждой из которых требовались усилия многих научно-исследовательских коллективов. Первая - создание надежной системы жизнеобеспечения, которая могла бы гарантировать активную деятельность космонавта на всех участках полета. Вторая - отработка спуска в плотных слоях атмосферы со скоростями, во много раз превосходящими скорость звука. Истории решения только этих двух проблем - интереснейшие научно-технические эпопеи.

Полет Юрия Гагарина уже никак нельзя было считать задачей чисто инженерной. Перед тем как послать человека в космос, требовалось ответить на очень простой и вместе с тем очень трудный вопрос: а не враждебен ли космос его физической и психологической природе? Питание, вода, свежий воздух, тепло, нормальное барометрическое давление - все, из чего складывается наше земное физиологическое благополучие, все это обеспечивалось как раз техникой. Но этот вопрос, самый главный, самый важный, был уже не инженерным вопросом. На него должны были ответить медики, физиологи, специалисты по авиационной медицине, все те люди, которые и создали молодое ответвление древнейшего древа - космическую медицину. И они ответили: не враждебен. Они верили своим гипотезам и опытам. Они ручались за человека. Просили только, чтобы человек был покрепче, - их можно понять.

Я никак не хочу умалить успехов инженерной мысли. Каждому ясно, что, скажем, «Восток», «Союз» и «Салют» - это не просто разные космические аппараты, а аппараты разных машинных поколений. Очевидно и то, что орбитальные станции будущего и пилотируемые межпланетные корабли потребуют от своих создателей еще более смелых, остроумных и изощренных научно-технических решений. Не так давно во время встречи со студентами Московского физико-технического института космонавт Николай Рукавишников, отвечая на вопрос о сложностях гипотетической «марсианской» экспедиции, воскликнул:

- Покажите мне конструктора, который даст гарантию, что его прибор ни разу не выйдет из строя в течение трех лет непрерывной работы!

Разумеется, все трудности не исчерпываются только требованиями надежности. Их великое множество. Почему же некоторые специалисты в области ракетной техники тем не менее считают, что сдерживать дальнейшее проникновение человека будут не инженерные проблемы? Их доводы представляются весьма убедительными.

В принципе, говорят они, уже сегодня нет неразрешимых инженерных задач, которые препятствовали бы полету, например, к Марсу. Эскизные проекты подобного рода существуют, и ничего фантастического, принципиально невозможного в них нет. Полет человека на Марс с инженерной точки зрения, сегодня задача количественная, а не качественная, какой она была, скажем, для Ф.Цандера.

Более сложными, чем проблемы инженерные, представляются факторы социально-экономические, которые могут являться препятствиями на пути мирного научно-технического сотрудничества. Некоторые из этих факторов мешали и, безусловно, могут и в будущем мешать прогрессу космонавтики. Между тем будущий полет человека к другим планетам сейчас все чаще вырисовывается не как пункт какой-либо одной национальной космической программы, а как итог научно-технического содружества разных стран. Это доказывают и бесстрастные расчеты экономистов. Если самое дорогое техническое предприятие за всю историю человечества - программа «Аполлон» - оценивалась в 25 миллиардов долларов, то полет человека на Марс приближенно оценивается уже в 100 миллиардов долларов. Трудно представить себе сегодня страну, которая могла бы позволить себе подобные затраты даже ради славы стать родиной первопроходцев Марса. В 1973 году в Пасадене, в Лаборатории реактивного движения Калифорнийского технологического института, американские инженеры в беседах с советскими журналистами говорили:

- Ну, на Марс мы полетим, конечно вместе. Одни мы не потянем, слишком дорогое получается предприятие... Думаю, что нет смысла больше останавливаться на социально-экономических факторах, влияющих на дальнейший прогресс пилотируемых космических полетов. Тут все ясно, вернее, тут нет спорных для нас с вами вещей: политика мира и разрядки - непременное условие международного сотрудничества в космосе.

Теперь мне бы хотелось назвать главный фактор, способный по сегодняшним представлениям (эта оговорка обязательна!) замедлить процесс проникновения человека в космос. Речь идет об одной нерешенной проблеме космической медицины, вернее, о прискорбной ограниченности той области, в которой некоторые выработанные ею возможности, выводы и рекомендации имеют бесспорную силу.

За считанные годы своего существования космическая медицина добилась исключительных успехов. Однако, как часто бывает в сражениях всякой молодой науки с неизведанным, на месте каждой отрубленной головы дракона вырастали две новые. Одну такую голову рубят давно, но шея оказалась чертовски мускулистой - это невесомость.

В мою задачу не входит даже беглый обзор работ, посвященных раскрытию тайн сложного воздействия невесомости на жизнедеятельность человеческого организма, К числу отрицательных факторов, которые выявились уже в первое десятилетие космических полетов, медики относят уменьшение массы эритроцитов в крови; декальцинацию - вывод из организма кальция, который сообщает нашим костям должную твердость; атрофию мышечной ткани, вестибулярные расстройства - особенно в первые часы работы в невесомости, функциональные нарушения сердечно-сосудистой системы и другие малоприятные вещи. Подробнее об этом говорить не стоит, благо существует много хороших популярных книг на эту тему.

Да, успехи молодой науки налицо и известно ей уже очень много. И тем не менее ни один специалист не возьмет на себя смелость сказать: «Раз человек может жить в невесомости два-три месяца, значит, проживет и год, ничего с ним не случится». Случится или не случится? Что может произойти и когда? Как избежать неприятностей? - вот главные вопросы, вокруг которых разворачиваются дискуссии на всех конгрессах, съездах и симпозиумах, где встречаются специалисты по космической медицине.

Действительно, длительные полеты «Салютов» и «Скайлэба» отодвинули временные границы пребывания в космосе, но тайны невесомости они не открыли. Можно говорить лишь о предположениях весьма широкого спектра от мрачно-пессимистических до лучезарно-оптимистических. Давид Винтер в статье «Человек в космосе: время строить планы на будущее», анализируя данные по полету двух последних экипажей орбитальной станции «Скайлэб», отмечает, что уменьшение массы эритроцитов, которое наблюдалось в предыдущих полетах, не прогрессирует с увеличением сроков пребывания в невесомости. Но что это: предел или ступенька стабильного состояния, за которой новый скачок? Винтер утверждает, что на 30-40 сутки полета наступает стабилизация эритроцитной массы. По его мнению, на 5-7 неделе происходит окончательная адаптация к невесомости также и сердечно-сосудистой системы. Средства профилактики могут снизить, по его мнению, период адаптации к земной тяжести после возвращения на Землю с нескольких недель до 4-5 дней. Американский специалист признает, что механизмы процессов, которые приводят к декальцинации организма и отрицательному балансу азота и фосфора, остается неясным. И все-таки Винтер, конечно, оптимист. Он считает, что требования к здоровью у кандидатов в космонавты могут быть снижены и рекомендует смелее направлять в космос женщин, пересмотрев нынешние методики и критерии отбора.

Доктор Путткамер из ФРГ, изучив американские данные, также считает, что космонавты могут перенести 8-9-месячный полет без серьезной медицинской подготовки. Он считает, что 4-5 недель достаточно, чтобы организм полностью адаптировался к миру невесомости, и тоже настаивает на пересмотре медицинских критериев при отборе космонавтов.

Большинство советских ученых я бы тоже зачислил в отряд оптимистов. По мнению директора института медико-биологических проблем Министерства здравоохранения СССР, академика О.Г.Газенко, гарантийный срок работы экипажа на орбитальной станции - полгода.

- Может быть и год в невесомости не даст серьезных необратимых явлений в организме, но полной уверенности в этом пока нет, - говорит Олег Георгиевич. - Предстоит выяснить влияние невесомости на характер обменных процессов и деление клеток. Поэтому сейчас ведется большая экспериментальная работа с биологическими объектами на специальных спутниках.

- Но в принципе, - добавляет академик, - я не вижу ничего невозможного в биологической адаптации человека к новым условиям, к постоянному существованию в невесомости...

О.Г.Газенко не случайно затронул вопрос о характере обменных процессов и процессов на клеточном уровне. Те осторожные специалисты, которых мы, разумеется, чисто условно решили называть «пессимистами», как раз утверждают, что именно здесь ждут нас неприятные сюрпризы. Я помню, что об этом говорил, в частности в своем выступлении на XXIV международном астронавтическом конгрессе в Баку в октябре 1973 года врач и космонавт Борис Борисович Егоров.

Я не медик, но убежден: сюрпризы обязательно будут. Да и как они могут не быть? Их отсутствие означало бы, как мне кажется, нарушение законов и диалектики, и эволюции. Сотни миллионов лет, начиная с архейских бактерий, все живое формировалось, развивалось и в развитии своем приспосабливалось к миру земной тяжести. На гравитационное поле накладывались все процессы эволюции живого мира. Вправе ли мы предполагать, что совершеннейшее его творение - человеческий организм - проявит полное равнодушие к неожиданному для него отсутствию этого поля? По-моему, для этого нет никаких оснований. Другое дело, что нам бы этого хотелось. Но, я думаю, медики, проявляющие осторожность в этом вопросе и не склонные считать желаемое действительным, заслуживают только уважения.

То, что гравитационные раздражители играют большую и пока еще не во всем ясную роль в жизни живого организма показывают, например, опыты, которые не так давно были поставлены в Институте ботаники Академии наук Литовской ССР. Оказалось, что растения реагируют на центробежную силу даже тогда, когда она совершенно ничтожна: в тысячу или десять тысяч раз меньше силы земного притяжения. Растения обладают таинственным сверхчувствительным аппаратом, который постоянно фиксирует силу тяжести. К. Э. Циолковский, предполагая, что в невесомости направление роста растения «будет делом случая и влияния света», предвосхитил результаты будущих опытов на биоспутниках и орбитальных станциях. Однако свет все-таки не может полностью исключить отрицательного влияния «гравитационного хаоса». Вращение горшков с растениями на клиностате - установке, которая «сбивает растение с толку» и не дает ему «понять», где верх, а где низ, показало, что для развития растению нужен хотя бы слабый гравитационный ориентир, хотя бы ничтожная сила тяжести, безразлично куда направленная, благодаря которой стебель растения