Среда, 12 апреля
...Приближалось время старта. Вот-вот нас должны были отправить на космодром Байконур, расположенный на восток от Аральского моря в широкой, как океан, казахской степи. И все же я томился нетерпением, редко, когда ожидание было так тягостно. Я знал, что корабль, на котором предстояло лететь, получил название «Восток». Видимо, нарекли его так, потому что на востоке восходит солнце и дневной свет теснит ночную тьму, двигаясь с востока.
Перед нашим отъездом состоялось напутственное партийное собрание. Все предполагали, что в первый полет назначат меня. Выступали те, кто уезжал на космодром, и те, кто оставался.
- Мы завидуем вам хорошей, дружеской завистью... Желаем счастливого полета... Вернувшись из космоса, не зазнавайтесь, не дерите нос кверху, будьте всегда скромными, такими, как сейчас, - говорили товарищи, выступавшие на собрании.
Дали мне слово. Я сказал:
- Я рад и горжусь, что попал в число первых космонавтов. Заверяю своих товарищей коммунистов в том, что не пожалею ни сил, ни труда, не посчитаюсь ни с чем, чтобы достойно выполнить задание партии и правительства. На выполнение предстоящего полета в космос пойду с чистой душой и большим желанием выполнить это задание, как положено коммунисту... Я присоединяюсь к многочисленным коллективам ученых и рабочих, создавших космический корабль и посвятивших его XXII съезду КПСС.
Собрание было немногословным и немножечко напоминало митинг. Все были взволнованы. Видимо, во время войны так же сердечно и задушевно коммунисты провожали своих товарищей на фронт.
На космодром летело несколько космонавтов. Все могло случиться. Достаточно было соринке попасть в глаз первому кандидату для полета в космос, или температуре у него повыситься на полградуса, или пульсу увеличиться на пять ударов - и его надо было заменить другим, подготовленным человеком. Уезжающие товарищи были так же готовы к полету, как я. Старт должен был состояться точно в назначенный день и час, минута в минуту. Вместе с нами на космодром ехали несколько специалистов и врач.
Незадолго до намеченного дня полета я побывал в Москве. И всю дорогу на космодром вспоминал волнение, охватившее меня, когда я стоял возле Мавзолея. У советских людей стало внутренней потребностью перед решающим шагом в жизни идти на Красную площадь, к Кремлю, к Ленину. Светлыми июньскими ночами тут проходят, взявшись за руки, юноши и девушки, получившие аттестаты зрелости. Двадцать лет назад, в грозовом сорок первом году, отправляясь на фронт, мимо Мавзолея проходили полки московского ополчения. Откуда бы ни приезжали советские люди в Москву, они обязательно побывают на Красной площади. То же делают и наши зарубежные друзья.
Я медленно шагал вдоль кремлевских стен по набережной реки. Под бой курантов Спасской башни пересек Красную площадь. С рукой, поднятой к козырьку, остановился у Мавзолея, посмотрел, как сменяется караул, и, умиротворенный полетом голубей и шелестом развевающегося на ветру Государственного флага над Кремлевским дворцом, медленно побрел по городу, равного которому нет в мире. Вокруг шумел, охваченный предчувствием весны, людской поток. Тысячи людей шли навстречу и обгоняли меня. Никому не было до меня дела, и никто не знал, что готовится грандиозное событие, подобного которому еще не знала история. «Как обрадуется наш народ, когда задуманное свершится!» - думал я. В ту же ночь мы улетели на космодром. С нами летел Евгений Анатольевич - наш командир, врач и наставник, человек необыкновенного обаяния и такта, двадцать лет пекущийся о здоровье летчиков. Он работал с нами с первого дня, и для него, как он говорил, не оставалось неразрезанных книг. Он знал о каждом больше, чем знали о себе мы сами. Было приятно, что с нами на космодром летит и Николай Петрович Каманин - один из первых Героев Советского Союза, воспитатель многих известных летчиков.
За окнами самолета клубились вспененные облака, в их просветах проглядывала по-весеннему оголившаяся земля, кое-где покрытая еще талым снегом. Я глядел вниз и думал о родителях, о Вале, о Леночке и Галинке. Представил себе, что стану делать после полета, и тут же решил: буду учиться. Рядом сидел мой ближайший друг - Космонавт Два - великолепный летчик, коммунист, принятый в партию нашей партийной организацией, человек с чистой, почти детской жизнерадостностью. Он тоже смотрел на проплывающую внизу землю и тоже думал и, наверное, о том же самом, о чем размышлял и я. Порой наши взгляды встречались, и мы улыбались, понимая друг друга без слов. Опасения тех, кто полагал, будто нас нельзя предупреждать о полете, чтобы мы не нервничали, не оправдались. И я и мой товарищ, который в любом случае был готов занять место в кабине «Востока», чувствовали себя превосходно.
Космонавт Два сидел ко мне в профиль, и я невольно любовался правильными чертами красивого задумчивого лица, его высоким лбом, над которым слегка вились мягкие каштановые волосы. Он был тренирован так же, как и я, и, наверное, способен на большее. Может быть, его не послали в первый полет, приберегая для второго, более сложного.
На космодроме нас ждали. Там мы встретили многих знакомых специалистов и Главного Конструктора. Прибыл на космодром и Теоретик Космонавтики - так мы между собой называли видного советского ученого, под руководством которого составлялись сложнейшие расчеты космических рейсов. Он все время находился вместе с Главным Конструктором. Я знал, что для этих людей никогда не наступит покой. Они всегда будут искать новое, всегда дерзать. Только творческое содружество этих двух корифеев советской науки, больших коллективов ученых и инженеров, объединенных их единой смелой мыслью, могло породить космический корабль, определить ему надежный путь вокруг планеты с возвращением на Землю.
Все на космодроме, куда мы прилетели перед стартом «Востока», вызывало восхищение и восторг. Здесь хотелось ходить с обнаженной головой, держа фуражку в руке. Рационально расположенные наземные установки для запуска космических ракет и наблюдения за ними в полете, может быть, еще более сложны, чем сам космический корабль.
Время убыстрило свой бег. Наступил предполетный день. Нам дали полный отдых. Работал магнитофон, успокаивающая тонкая музыка тихо струилась вокруг. Вечером мы сыграли партию на бильярде. Игра продолжалась недолго. Ужинали втроем: доктор и нас двое. Уже несколько дней мы питались «по-космически», выдавливая из тюбиков в рот вкусную, питательную пищу. О полете разговоров не было, говорили о детстве, о прочитанных книгах, о будущем. Беседа велась в шутливом тоне, мы весело подтрунивали друг над другом. Никаких сомнений ни у кого не оставалось.
Зашел Главный Конструктор. Как всегда, внимательный, добрый. Ничего не спрашивая, сказал:
- Через пять лет можно будет по профсоюзной путевке летать в космос.
Мы расхохотались. Наше самочувствие понравилось ему, и он, мельком взглянув на ручные часы, быстро ушел. Я не уловил в нем и тени тревоги. Он был уверен во мне так же, как был уверен в себе.
Врач наклеил на мое тело семь датчиков, регистрирующих физиологические функции. Довольно долгая, не особенно приятная процедура, но я к ней привык: ее проделывали с нами не один раз во время тренировок.
В 21 час 50 минут Евгений Анатольевич проверил кровяное давление, температуру, пульс. Все нормально - давление: 115 на 75, температура: 36,7; пульс: 64.
- Теперь спать, - сказал он.
- Спать? Пожалуйста, - покорно ответил я и лег в постель.
Вместе со мной в комнате на другой койке расположился Космонавт Два. Уже несколько дней мы жили по одному расписанию и во всем походили на братьев-близнецов. Да мы и были братьями: нас кровно связывала одна великая цель, которой мы отныне посвятили свои жизни.
Мы перекинулись двумя-тремя шутками. Вошел Евгений Анатольевич.
- Мальчики, может быть, вам помочь спать? - спросил он, опуская руки в карманы белоснежного халата.
В один голос мы отказались от снотворного. Да у него, наверное, и не было с собой таблеток: он был уверен, что мы откажемся их глотать. Хороший врач, он знал потребности своих пациентов. Ходили слухи, что, когда летчик, у которого болела голова, просил у него пирамидон, он давал порошок соды, пациент выпивал ее, и головную боль снимало, как рукой.
Минут через семь я уснул.
После полета Евгений Анатольевич рассказывал, что, когда он через полчаса потихоньку вошел в спальню, я лежал на спине и, приложив к щеке ладонь, безмятежно спал. Космонавт Два тихо спал на правом боку. Ночью доктор еще несколько раз заглядывал к нам, но мы этого не слышали и, как он говорил, ни разу не переменили позы. Спал я крепко, ничто меня не тревожило, и ничего не приснилось. В три часа ночи пришел Главный Конструктор, заглянул в дверь и, убедившись, что мы спим, ничего не сказав, ушел. Рассказывали, что в руках у него был последний номер журнала «Москва», он не мог уснуть и читал далеко за полночь.
Евгений Анатольевич не сомкнул глаз и проходил вокруг дома всю ночь. Его тревожили проезжавшие по дороге автомашины и звуки, нет-нет да и долетавшие сюда из монтажного цеха; но мы спали, как новорожденные младенцы, и ничего не слышали и обо всем этом узнали после.
В 5.30 Евгений Анатольевич вошел в спальню и легонько потряс меня за плечо.
- Юра, пора вставать, - услышал я.
- Вставать? Пожалуйста...
Я моментально поднялся; встал и Космонавт Два, напевая сочиненную нами шутливую песенку о ландышах. Как спалось? - спросил доктор.
- Как учили, - ответил я.
После обычной физзарядки и умывания завтрак из туб: мясное пюре, черносмородиновый джем, кофе. Начались предполетный медицинский осмотр и проверка записей приборов, контролирующих физиологические функции. Все оказалось в норме, о чем и был составлен медицинский протокол. Подошла пора облачаться в космическое снаряжение. Я надел на себя теплый, мягкий и легкий комбинезон лазоревого цвета. Затем товарищи принялись надевать на меня защитный ярко-оранжевый скафандр, обеспечивающий сохранение работоспособности даже в случае разгерметизации кабины корабля. Тут же были проверены все приборы и аппаратура, которыми оснащен скафандр. Эта процедура заняла довольно продолжительное время. На голову я надел белый шлемофон, сверху - гермошлем, на котором красовались крупные буквы: «СССР».
Одним из снаряжающих меня в полет был заслуженный парашютист Николай Константинович, обучавший космонавтов сложным прыжкам с парашютом. Его советы были ценны: ведь он уже несколько раз катапультировался из самолетов с креслом, подобным установленному в космическом корабле и также снабженным специальным парашютным устройством. Это было тем более важно, что по программе первого космического полета для большей надежности на случай посадки корабля на не совсем удобной для этого площадке был принят вариант, при котором на небольшой высоте космонавт катапультировался с борта корабля и затем, отделившись от своего кресла, приземлялся на парашюте. Корабль же совершал нормальную посадку.
Пришел Главный Конструктор. Впервые я видел его озабоченным и усталым - видимо, сказалась бессонная ночь. И все же мягкая улыбка витала вокруг его твердых, крепко сжатых губ. Мне хотелось обнять его, словно отца. Он дал мне несколько рекомендаций и советов, которых я еще никогда не слышал и которые могли пригодиться в полете. Мне показалось, что, увидев космонавтов и поговорив с ними, он стал более бодрым.
- Все будет хорошо, все будет нормально, - сказали мы с Космонавтом Два одновременно.
Люди, надевавшие на меня скафандр, стали протягивать листки бумаги, кто-то подал служебное удостоверение - каждый просил оставить на память автограф. Я не мог отказать и несколько раз расписался.
Подошел специально оборудованный автобус. Я занял место в «космическом» кресле, напоминавшем удобное кресло кабины космического корабля. В скафандре есть устройства для вентиляции, к ним подаются электроэнергия и кислород. Вентиляционное устройство было подключено к источникам питания, установленным в автобусе. Все работало хорошо.
Автобус быстро мчался по шоссе. Я еще издали увидел устремленный ввысь серебристый корпус ракеты, оснащенной шестью двигателями общей мощностью в двадцать миллионов лошадиных сил. Чем ближе мы подъезжали к стартовой площадке, тем ракета становилась все больше и больше, словно вырастая в размерах. Она напоминала гигантский маяк, и первый луч восходящего солнца горел на ее острой вершине.
Погода благоприятствовала полету.
Небо выглядело чистым, и только далеко-далеко жемчужно светились перистые облака.
- Миллион километров высоты, миллион километров видимости, - услышал я. Так мог сказать летчик.
На стартовой площадке я увидел Теоретика Космонавтики и Главного Конструктора. Для них это был самый трудный день. Как всегда, они стояли рядом. Выразительные лица их до последней морщинки освещались утренним светом. Здесь же находились члены Государственной комиссии по проведению первого космического рейса, руководители космодрома и стартовой команды, ученые, ведущие конструкторы, мой верный друг Космонавт Два и другие товарищи - космонавты. Все заливал свет наступающего нового дня.
- Какое жизнерадостное солнце! - воскликнул я.
Вспомнились первый полет на Севере, проплывающие под самолетом сопки, покрытые розовым снегом, земля, забрызганная синеватыми каплями озер, и темно-синее холодное море, бьющееся о гранитные скалы.
- Красота-то какая! - невольно вырвалось у меня.
- Не отвлекайтесь от приборов, - строго сказал мне тогда командир звена Васильев.
Давно это было, а вот вспомнились его слова:
- Эмоции эмоциями, а дело прежде всего...
Нетерпение росло. Люди поглядывали на хронометры. Наконец доложили, что ракета с кораблем полностью подготовлена к космическому полету. Оставалось только посадить космонавта в кабину, в последний раз проверить все системы и произвести запуск.
Я подошел к Председателю Государственной комиссии - одному из хорошо известных в нашей стране руководителей промышленности и доложил:
- Летчик старший лейтенант Гагарин к первому полету на космическом корабле «Восток» готов!
- Счастливого пути! Желаем успеха! - ответил он и крепко пожал мне руку. Голос у него был не сильный, но веселый и теплый, похожий на голос моего отца.
Я глядел на корабль, на котором должен был через несколько минут отправиться в небывалый рейс. Он был красив, красивее локомотива, парохода, самолета, дворцов и мостов, вместе взятых. Подумалось, что эта красота вечна и останется для людей всех стран на все грядущие времена. Передо мною было не только замечательное творение техники, но и впечатляющее произведение искусства.
Перед тем, как подняться на лифте в кабину корабля, я сделал заявление для печати и радио. Меня охватил небывалый подъем всех душевных сил. Всем существом своим слышал я музыку природы: тихий шелест трав сменялся шумом ветра, который поглощался гулом волн, ударяющих о берег во время бури. Эта музыка, рождаемая во мне, отражала всю сложную гамму переживаний, рождала какие-то необыкновенные слова, которые я никогда не употреблял раньше в обиходе.
- Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов! - сказал я.- Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом? Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением...
Я сделал паузу, собираясь с мыслями. И вся прожитая жизнь пронеслась перед глазами. Я увидел себя босоногим мальчонкой, помогающим пастухам пасти колхозное стадо... Школьником, впервые написавшим слово - Ленин... Ремесленником, сделавшим свою первую опоку... Студентом, работающим над дипломом... Летчиком, охраняющим государственную границу...
- Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты, - говорил я то, что передумал за последние дни, когда мне сказали: «Ты полетишь первым».
- Сами понимаете, трудно разобраться в чувствах сейчас, когда очень близко подошел час испытаний, к которому мы готовились долго и страстно. Вряд ли стоит говорить о тех чувствах, которые я испытал, когда мне предложили совершить этот первый в истории полет. Радость? Нет, это была не только радость. Гордость? Нет, это была не только гордость. Я испытал большое счастье. Быть первым в космосе, вступить один на один в небывалый поединок с природой - можно ли мечтать о большем?
Было тихо. Словно ветерок среди травы, шуршала
лента магнитофона.
- Но вслед за этим я подумал о той колоссальной ответственности, которая легла на меня. Первым совершить то, о чем мечтали поколения людей, первым проложить дорогу человечеству в космос... Назовите мне большую по сложности задачу, чем та, что выпала мне. Это ответственность не перед одним, не перед десятками людей, не перед коллективом. Это ответственность перед всем советским народом, перед всем человечеством, перед его настоящим и будущим. И если тем не менее я решаюсь на этот полет, то только потому, что я коммунист, что имею за спиной образцы беспримерного героизма моих соотечественников - советских людей.
И встали перед моими глазами Чапаев и Чкалов, Покрышкин и Кантария, Курчатов и Гаганова, Турсункулов и Мамай... Они, да и не только они, а все советские люди черпали и черпают свои жизненные силы из одного глубокого и чистого источника - из учения Ленина. Жадно пили из этого источника и мы, космонавты, и все наше молодое поколение, воспитываемое ленинской партией коммунистов.
На какое-то мгновение я задумался, но быстро собрался с мыслями и продолжал:
Я знаю, что соберу всю свою волю для наилучшего выполнения задания. Понимая ответственность задачи, я сделаю все, что в моих силах, для выполнения задания Коммунистической партии и советского народа.
- Счастлив ли я, отправляясь в космический полет? Конечно, счастлив. Ведь во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях...
Я глядел поверх микрофона и говорил, видя внимательные лица моих наставников и друзей: Главного Конструктора, Теоретика Космонавтики, Николая Петровича Каманина, милого, доброго Евгения Анатольевича, Космонавта Два...
- Мне хочется посвятить этот первый космический полет людям коммунизма - общества, в которое уже вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на земле.
Я заметил, как Главный Конструктор украдкой поглядел на часы. Надо было закругляться.
- Сейчас до старта остаются считанные минуты, - сказал я. - Я говорю вам, дорогие друзья, до свидания, как всегда говорят люди друг другу, отправляясь в далекий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких!
И, уже находясь на железной площадке перед входом в кабину, прощаясь с товарищами, остающимися на Земле, я приветственно поднял обе руки и сказал:
- До скорой встречи!
Я вошел в кабину, пахнущую полевым ветром, меня усадили в кресло, бесшумно захлопнули люк. Я остался наедине с приборами, освещенными уже не дневным, солнечным светом, а искусственным. Мне было слышно все, что делалось за бортом корабля на такой милой, ставшей еще дороже Земле. Вот убрали железные фермы, и наступила тишина. Я доложил:
- «Земля», я - «Космонавт». Проверку связи закончил. Исходное положение тумблеров на пульте управления заданное. Глобус на месте разделения. Давление в кабине - единица, влажность - 65 процентов, температура - 19 градусов, давление в отсеке - 1,2, давление в системах ориентации нормальное. Самочувствие хорошее. К старту готов.
Технический руководитель полета объявил полуторачасовую готовность к полету. Потом часовую, получасовую. За несколько минут до старта мне сказали, что на экране телевизионного устройства хорошо видно мое лицо, что моя бодрость радует всех. Передали также, что пульс у меня - 64, дыхание - 24.
Я ответил:
- Сердце бьется нормально. Чувствую себя хорошо, перчатки надел, гермошлем закрыл, к старту готов.
Все команды по пуску передавались также и мне.
Наконец технический руководитель полета скомандовал:
- Подъем!
- Я ответил:
- Поехали! Все проходит нормально.
Взгляд мой остановился на часах. Стрелки показывали 9 часов 7 минут по московскому времени. Я услышал свист и все нарастающий гул, почувствовал, как гигантский корабль задрожал всем своим корпусом и медленно, очень медленно оторвался от стартового устройства. Гул был не сильнее того, который слышишь в кабине реактивного самолета, но в нем было множество новых музыкальных оттенков и тембров, не записанных ни одним композитором на ноты и которые, видимо, не сможет пока воспроизвести никакой музыкальный инструмент, ни один человеческий голос. Могучие двигатели ракеты создавали музыку будущего, наверное, еще более волнующую и прекрасную, чем величайшие творения прошлого.
Начали расти перегрузки. Я почувствовал, как какая-то непреоборимая сила все больше и больше вдавливает меня в кресло. И хотя оно было расположено так, чтобы до предела сократить влияние огромной тяжести, наваливающейся на мое тело, было трудно пошевелить рукой и ногой. Я знал, что состояние это продлится недолго, пока корабль, набирая скорость, выйдет на орбиту. Перегрузки все возрастали.
«Земля» напомнила:
- Прошло семьдесят секунд после взлета.
Я ответил:
- Понял вас: семьдесят. Самочувствие отличное. Продолжаю полет. Растут перегрузки. Все хорошо.
Ответил бодро, а сам подумал: неужели только семьдесят секунд? Секунды длинные, как минуты. «Земля» снова спросила:
- Как себя чувствуете?
- Самочувствие хорошее, как у вас?
- С «Земли» ответили:
- Все нормально.
С Землей я поддерживал двустороннюю радиосвязь по трем каналам. Частоты бортовых коротковолновых передатчиков составляли 9,019 мегагерца и 20,006 мегагерца, а в диапазоне ультракоротких волн - 143,625 мегагерца. Я слышал голоса товарищей, работавших на радиостанциях, настолько отчетливо, как если бы они находились рядом.
За плотными слоями атмосферы был автоматически сброшен и улетел куда-то в сторону головной обтекатель. В иллюминаторах показалась далекая земная поверхность. В это время «Восток» пролетал над широкой сибирской рекой. Отчетливо виднелись на ней островки и берега, поросшие тайгой, освещенной солнцем.
- Красота-то какая! - снова, не удержавшись, воскликнул я и тут же осекся: моя задача - передавать деловую информацию, а не любоваться красотами природы. Тем более, что «Земля» тут же попросила передать очередное сообщение.
- Слышу вас отчетливо, - ответил я.- Самочувствие отличное. Полет продолжается хорошо. Перегрузки растут. Вижу Землю, лес, облака...
Перегрузки действительно все время росли. Но организм постепенно привыкал к ним, и я даже подумал, что на центрифуге приходилось переносить и не такое. Вибрация тоже во время тренировок донимала значительно больше. Словом, не так страшен черт, как его малюют.
Многоступенчатая космическая ракета - сооружение настолько сложное, что его трудно сравнить с чем-либо известным людям, а ведь все познается путем сравнений. После выгорания топлива отработавшая свое ступень ракеты становится ненужной и, чтобы не быть обузой, автоматически отделяется и сбрасывается прочь, а оставшаяся часть ракеты продолжает наращивать скорость полета. Я никогда не видел ученых и инженеров, нашедших легкое и портативное топливо для двигателей советской ракеты. Но мне, взбирающемуся на ней все выше и выше к заданной орбите, хотелось в эту минуту сказать им спасибо и крепко пожать руки. Сложные двигатели работали сверхотлично, с точностью кремлевских курантов.
Одна за другой, использовав топливо, отделялись ступени ракеты, и наступил момент, когда я мог сообщить:
- Произошло разделение с носителем, согласно заданию. Самочувствие хорошее. Параметры кабины: давление - единица, влажность - 65 процентов, температура - 20 градусов, давление в отсеке - единица, в системах ориентации нормальное.
Корабль вышел на орбиту - широкую космическую магистраль. Наступила невесомость - то самое состояние, о котором еще в детстве я читал в книгах К. Э. Циолковского. Сначала это чувство было необычным, но я вскоре привык к нему, освоился и продолжал выполнять программу, заданную на полет. «Интересно, что скажут люди на Земле, когда им сообщат о моем полете», - подумалось мне.
Невесомость - это явление для всех нас, жителей Земли, несколько странное. Но организм быстро приспосабливается к нему, испытывая исключительную легкость во всех членах. Что произошло со мной в это время? Я оторвался от кресла, повис между потолком и полом кабины. Переход к этому состоянию произошел очень плавно. Когда стало исчезать влияние гравитации, я почувствовал себя превосходно. Все вдруг стало делать легче. И руки, и ноги, и все тело стали будто совсем не моими. Они ничего не весили. Не сидишь, не лежишь, а как бы висишь в кабине. Все незакрепленные предметы тоже парят, и наблюдаешь их, словно во сне. И планшет, и карандаш, и блокнот... А капли жидкости, пролившиеся из шланга, приняли форму шариков, они свободно перемещались в пространстве и, коснувшись стенки кабины, прилипали к ней, будто роса на цветке.
Невесомость не сказывается на работоспособности человека. Все время я работал. Следил за оборудованием корабля, наблюдал через иллюминаторы, вел записи в бортовом журнале. Я писал, находясь в скафандре, не снимая гермоперчаток, обыкновенным графитным карандашом. Писалось легко, и фразы одна за другой ложились на бумагу бортового журнала. На минуту забыв, где и в каком положении я нахожусь, положил карандаш рядом с собой, и он тут же уплыл от меня. Я не стал ловить его и обо всем увиденном громко говорил, а магнитофон записывал сказанное на узенькую скользящую ленту. Я продолжал поддерживать радиосвязь с Землей по нескольким каналам в телефонных и телеграфных режимах.
«Земля» поинтересовалась, что я вижу внизу. И я рассказал, что наша планета выглядит примерно так же, как при полете на реактивном самолете на больших высотах. Отчетливо вырисовываются горные хребты, крупные реки, большие лесные массивы, пятна островов, береговая кромка морей.
«Восток» мчался над просторами Родины, и я испытывал к ней горячую сыновнюю любовь. Да и как не любить свою Родину нам, ее детям, если народы всего мира с надеждой обращают к ней свои взоры. Еще недавно нищая и отсталая, она превратилась в могучую индустриальную и колхозную державу. Советский народ, организованный и воспитанный Коммунистической партией, стряхнул с себя прах старого мира, расправил богатырские плечи и двинулся вперед по пути, открытому Лениным. Наш могучий народ под руководством партии установил власть трудящихся, создал первое в мире Советское государство.
На примерах героических подвигов своих сынов учила нас Родина-мать, с детства прививала самые лучшие и благородные чувства. На земном шаре нет страны более обширной, чем наша. Нет страны более богатой, чем наша, нет страны красивее, чем Советский Союз.
Будучи мальчишкой, я с упоением читал «Слово о полку Игореве» - этот древнейший русский сборник идей преданности Родине. Я любил на переменах простаивать в классе у географической карты, смотреть на великие русские реки: Волгу, Днепр, Обь, Енисей, Амур, словно синие жилы, оплетающие могучее тело нашей страны, и мечтать о далеких странствиях и походах. И вот он, главный поход моей жизни - полет вокруг земного шара! И я на высоте трехсот километров мысленно благодарил партию и народ, давших мне такое огромное счастье - первому увидеть и первому рассказать людям обо всем увиденном в космосе.
Я видел облака и легкие тени их на далекой милой Земле. На какое-то мгновение во мне пробудился сын колхозника. Совершенно черное небо выглядело вспаханным полем, засеваемым зерном звезд.
Они яркие « чистые, словно перевеянные. Солнце тоже удивительно яркое, невооруженным глазом, даже зажмурившись, смотреть на него невозможно. Оно, наверное, во много десятков, а то и сотен раз ярче, чем мы его видим с Земли. Ярче, чем расплавленный металл, с которым мне приходилось иметь дело во время работы в литейном цехе. Чтобы ослабить слепящую силу его лучей, я время от времени перекрывал иллюминаторы предохранительными шторками.
Мне хотелось понаблюдать Луну, узнать, как она выглядит в космосе. Но, к сожалению, ее серп во время полета находился вне поля моего зрения. «Впрочем, - подумал я, - увижу ее в следующем полете».
Наблюдения велись не только за небом, но и за Землей. Как выглядит водная поверхность? Темноватыми, чуть поблескивающими пятнами. Ощущается ли шарообразность нашей планеты? Да, конечно! Когда я смотрел на горизонт, то видел резкий, контрастный переход от светлой поверхности Земли к совершенно черному небу. Земля радовала сочной палитрой красок. Она окружена ореолом нежно-голубоватого цвета. Затем эта полоса постепенно темнеет, становится бирюзовой, синей, фиолетовой и переходит в угольно-черный цвет. Этот переход очень красив и радует глаз.
В кабину долетала музыка Родины, я слышал, как родные голоса пели одну из моих любимых песен - «Амурские волны». Вспомнилось, что американцы писали: «Никто не в состоянии точно предсказать, каково будет влияние космического пространства на человека. Известно только одно - человек в космосе будет ощущать скуку и одиночество». Нет, я не ощущал скуки и не был одинок. Разрезая космос, я работал, жил жизнью своей страны. Радио, как пуповина, связывало меня с Землей. Я принимал команды, передавал сообщения о работе всех систем корабля, в каждом слове с Земли чувствовал поддержку народа, правительства, партии.
Все время пристально наблюдая за показаниями приборов, я определил, что «Восток», строго двигаясь по намеченной орбите, вот-вот начнет полет над затененной, еще не освещенной Солнцем частью нашей планеты. Вход корабля в тень произошел быстро. Моментально наступила кромешная темнота. Видимо, я пролетал над океаном, так как даже золотистая пыль освещенных городов не просматривалась внизу.
Пересекая западное полушарие, я подумал о Колумбе, о том, что он, мучаясь и страдая, открыл Новый Свет, а назвали его Америкой по имени Америго Веспуччи, который за тридцать две страницы своей книги «Описание новых земель» получил бессмертие. Повесть об этой исторической ошибке я читал как-то в книге Стефана Цвейга.
Подумав об Америке, я не мог не вспомнить парней, намеревавшихся ринуться следом за нами в космос. Почему-то я предполагал, что это сделает Алан Шепард. Станут ли американские космонавты служить делу мира, как это делаем мы, или будут рабами тех, кто готовит войну? Как было бы хорошо, если бы народы земного шара вняли разумному голосу Никиты Сергеевича Хрущева и все свои усилия направили к достижению всеобщего и постоянного мира.
В 9 часов 51 минуту была включена автоматическая система ориентации. После выхода «Востока» из тени она осуществила поиск и ориентацию корабля на Солнце. Лучи его просвечивали через земную атмосферу, горизонт стал ярко-оранжевым, постепенно переходящим во все цвета радуги: к голубому, синему, фиолетовому, черному. Неописуемая цветовая гамма! Как на полотнах художника Николая Рериха!
9часов 52 минуты. Пролетая в районе мыса Горн, я передал сообщение:
- Полет проходит нормально, чувствую себя хорошо. Бортовая аппаратура работает исправно.
Я сверился с графиком полета. Время выдерживалось точно. «Восток» шел со скоростью, близкой к 28000 километров в час. Такую скорость трудно представить на Земле. Я не чувствовал во время полета ни голода, ни жажды. Но по заданной программе в определенное время поел и пил воду из специальной системы водоснабжения. Ел я пищу, приготовленную по рецептам, разработанным Академией медицинских наук. Кушал так же, как в земных условиях; только одна беда - нельзя было широко открывать рот. И хотя было известно, что за поведением моего организма наблюдают с Земли, я нет-нет да и прислушивался к собственному сердцу. В условиях невесомости пульс и дыхание были нормальными, самочувствие прекрасное, мышление и работоспособность сохранялись полностью.
В мой комбинезон были вмонтированы легкие, удобные датчики, преобразовывавшие физиологические параметры - биотоки сердца, пульсовые колебания сосудистой стенки, дыхательные движения грудной клетки - в электрические сигналы. Специальные усилительные и измерительные системы обеспечили выдачу через радиоканалы на Землю импульсов, характеризующих дыхание и кровообращение на всех этапах полета. Так что на Земле знали о моем самочувствии больше, чем знал об этом я.
С момента отрыва ракеты от стартового устройства управление всеми ее сложными механизмами приняли на себя разумные автоматические системы. Они направляли рули, заставляя ракету двигаться по заданной траектории, управляли двигательной установкой, задавая необходимую скорость, сбрасывали отработанные ступени ракеты. Автоматика поддерживала необходимую температуру внутри корабля, ориентировала его в пространстве, заставляла работать измерительные приборы, решала много других сложных задач. Вместе с тем в моем распоряжении находилась система ручного управления полетом корабля. Стоило только включить нужный тумблер, как все управление полетом и посадкой «Востока» перешло бы в мои руки. Мне пришлось бы еще раз уточнить по бортовым приборам местоположение стремительно несущегося над Землей «Востока». А затем надо было бы рассчитать место посадки, ручкой управления удерживать ориентацию корабля и в нужный момент запустить тормозную установку. Сейчас всего этого не требовалось - автоматика работала безотказно. Все обдумали и взвесили ученые.
Главный Конструктор рассказывал нам о борьбе, ведущейся за облегчение веса и габаритов каждой детали космических кораблей, о том, что советские ученые, работающие в области автоматики, создают системы со многими тысячами элементов, делают самонастраивающиеся устройства, способные приспосабливаться к изменяющимся условиям. Молодо увлекаясь, он говорил нам об устройствах управления с большим числом элементов, обеспечивающих, однако, высокую надежность системы.
Все эти воспоминания промелькнули в мозгу в какую-то секунду. А вспомнив все это, я стал думать о Главном Конструкторе. Космическим кораблем могли гордиться научные коллективы, вложившие в него свой разум, энергию, труд.
Я старался представить себе людей, причастных к строительству корабля, и перед моим взором проходили ряды тружеников, как на первомайской демонстрации на Красной площади. Хорошо было бы увидеть их за работой в лабораториях, в цехах заводов, пожать им руки, сказать спасибо. Ведь самое прекрасное на Земле - это человек, занятый трудом.
С душевным трепетом всматривался я в окружающий меня мир, стараясь все разглядеть, понять и осмыслить. В иллюминаторах отсвечивали алмазные россыпи ярках, холодных звезд. До них было еще ой как далеко, может быть, десятки лет полета, и все же с орбиты к ним было значительно ближе, чем с Земли. Было радостно и немного жутковато от сознания, что мне доверили космический корабль - бесценное сокровище государства, в которое вложено так много труда и народных денег.
Несмотря на сложную работу, я не мог не думать. Вспомнилась мама, как она в детстве целовала меня на сон грядущий в спину между лопаток. Знает ли она, где я сейчас? Сказала ли ей Валя о моем полете? А вспомнив о маме, я не мог не вспомнить о Родине. Ведь неспроста люди называют Родину матерью - она вечно жива, она бессмертна. Всем, чего достигает человек в жизни, он обязан своей Родине. «Наша социалистическая Родина - самая прекрасная в мире, и всем, чего достиг, я обязан ей», - думал я.
Приходили разные мысли, и все какие-то светлые, праздничные. Вспоминалось, как мы, мальчишки, тайком трясли яблони в колхозном саду, как накануне полета я бродил по Москве, по ее шумным, радостным улицам, как пришел на Красную площадь и долго стоял у Мавзолея. Подумал о том, что космический корабль несет идеи Ленина вокруг всей Земли. «Что делает сейчас Космонавт Два?» - мелькнула мысль, и я ощутил силу и теплоту его объятий во время прощания. Ведь все, что я сейчас переживаю, придется пережить и ему.
Одна за другой внизу проносились страны, и я видел их, как одно целое, не разделенное государственными границами.
В 10 часов 15 минут на подлете к африканскому материку от автоматического программного устройства прошли команды на подготовку бортовой аппаратуры к включению тормозного двигателя. Я передал очередное сообщение:
- Полет протекает нормально, состояние невесомости переношу хорошо.
Мелькнула мысль, что где-то там, внизу, находится вершина Килиманджаро, воспетая Эрнестом Хемингуэем в его рассказе «Снега Килиманджаро».
Затем я подумал, что корабль пролетает над Конго, страной, в которой империалисты злодейски убили мужественного борца против колониализма, борца за счастье своего народа Патриса Лумумбу.
Но размышлять было некогда. Наступал заключительный этап полета, может быть, еще более ответственный, чем выход на орбиту и полет по орбите, - возвращение на Землю. Я стал готовиться к нему. Меня ожидал переход от состояния невесомости к новым, может быть, еще более сильным перегрузкам и колоссальному разогреву внешней оболочки корабля при входе в плотные слои атмосферы. До сих пор в космическом полете все проходило примерно так же, как мы отрабатывали это во время тренировок на Земле. А как будет на последнем, завершающем этапе полета? Все ли системы сработают нормально, не поджидает ли меня непредвиденная опасность? Автоматика автоматикой, но я определил местоположение корабля и был готов взять управление в свои руки и в случае необходимости осуществить его спуск на Землю самостоятельно в выбранном мною подходящем для этой цели районе.
Система ориентации корабля в данном полете была солнечной, оснащенной специальными датчиками. Эти датчики «ловят» Солнце и удерживают его в определенном положении, так что тормозная двигательная установка оказывается всегда направленной против полета. В 10 часов 25 минут произошло автоматическое включение тормозного устройства. Оно сработало отлично, в заданное время. За большим подъемом и спуск большой - «Восток» постепенно стал сбавлять скорость, перешел с орбиты на переходный эллипс. Началась заключительная часть полета. Корабль стал входить в плотные слои атмосферы. Его наружная оболочка быстро накалялась, и сквозь шторки, прикрывающие иллюминаторы, я видел жутковатый багровый отсвет пламени, бушующего вокруг корабля. Но в кабине было всего двадцать градусов тепла, хотя я и находился в клубке огня, устремленном вниз.
Невесомость исчезла, нарастающие перегрузки прижали меня к креслу. Они все увеличивались и были значительнее, чем при взлете. Корабль начало вращать, и я сообщил об этом «Земле». Но вращение, обеспокоившее меня, быстро прекратилось, и дальнейший спуск протекал нормально. Было ясно, что все системы сработали отлично и корабль точно идет в заданный район приземления. От избытка счастья я громко запел любимую песню:
| Родина слышит, Родина знает... |
Высота полета все время уменьшалась. Убедившись, что корабль благополучно достигнет Земли, я приготовился к посадке.
Десять тысяч метров... Девять тысяч... Восемь... Семь...
Внизу блеснула лента Волги. Я сразу узнал великую русскую реку и берега, над которыми меня учил летать Дмитрий Павлович Мартьянов. Все было хорошо знакомо: и широкие окрестности, и весенние поля, и рощи, и дороги, и Саратов, дома которого, как кубики, громоздились вдали...
В 10 часов 55 минут «Восток», облетев земной шар. благополучно опустился в заданном районе на вспаханном под зябь поле колхоза «Ленинский путь» юго-западнее города Энгельса, неподалеку от деревни Смеловка. Случилось, как в хорошем романе, - мое возвращение из космоса произошло в тех самых местах, где я впервые в жизни летал на самолете. Сколько времени прошло с той поры? Всего только шесть лет. Но как изменились мерила! В этот день я летел в двести раз быстрее, в двести раз выше. В двести раз выросли советские крылья!
Ступив на твердую почву, я увидел женщину с девочкой, стоявших возле пятнистого теленка и с любопытством наблюдавших за мной. Пошел к ним. Они направились навстречу. Но чем ближе они подходили, шаги их становились медленнее. Я ведь все еще был в своем ярко-оранжевом скафандре, и его необычный вид немножечко их пугал. Ничего подобного они еще не видели.
- Свои, товарищи, свои, - ощущая холодок волнения, крикнул я, сняв гермошлем.
Это была жена лесника Анна Акимовна Тахтарова со своей шестилетней внучкой Ритой.
- Неужели из космоса? - не совсем уверенно спросила женщина.
- Представьте себе, да, -сказал я.
- Юрий Гагарин! Юрий Гагарин! - закричали подбежавшие с полевого стана механизаторы.
Это были первые люди, которых я встретил на Земле после полета, - простые советские люди, труженики колхозных полей. Мы обнялись и расцеловались, как родные.
Вскоре прибыла группа солдат с офицером, проезжавших на грузовиках по шоссе. Они обнимали меня, жали руки. Кто-то из них назвал меня майором. Я, ничего не спрашивая, понял, что министр обороны Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский присвоил мне внеочередное звание через одну ступень. Я не ожидал этого и покраснел от смущения. У кого-то нашелся фотоаппарат, мы встали большой группой и сфотографировались. Это был первый снимок, сделанный после полета.
Военные товарищи помогли мне снять скафандр, и я остался в лазоревом комбинезоне. Кто-то предложил мне свою шинель, но я отказался - комбинезон был теплый и легкий. Вместе с солдатами я направился к своему кораблю. Он стоял среди вспаханного поля, в нескольких десятках метров от глубокого оврага, в котором шумели весенние воды.
Я тщательно оглядел «Восток». Корабль и его внутреннее оборудование были в полном порядке; их можно было вновь использовать для космического полета. Чувство огромной радости переполняло меня. Я был счастлив от сознания того, что первый полет человека в космос совершен в Советском Союзе и наша отечественная наука еще дальше продвинулась вперед.
Солдаты выставили караул у космического корабля. Тут за мной прилетел вертолет со специалистами из группы встречи и спортивными комиссарами, которые должны были зарегистрировать рекордный полет в космос. Они остались у «Востока», а я направился на командный пункт этой группы для того, чтобы обо всем доложить Москве. Попав к товарищам, ожидавшим моего возвращения, я узнал, что на мое имя есть телеграмма от Никиты Сергеевича Хрущева. Первый секретарь Центрального Комитета партии поздравлял меня с завершением космического рейса. Через некоторое время меня соединили по телефону с Никитой Сергеевичем Хрущевым, находившимся в районе Сочи. Я услышал знакомый и такой родной голос. Это была величайшая минута в жизни. Произошел задушевный разговор. Я привожу его здесь полностью, от слова до слова.
- Я рад слышать Вас, дорогой Юрий Алексеевич, - сказал Никита Сергеевич.
Я: - Я только что получил Вашу приветственную телеграмму, в которой Вы поздравляете меня с успешным завершением первого в мире космического рейса. Сердечно благодарю Вас, Никита Сергеевич, за это поздравление. Счастлив доложить Вам, что первый космический полет успешно завершен.
Н. С. ХРУЩЕВ: - Сердечно приветствую и поздравляю Вас, дорогой Юрий Алексеевич! Вы первым в мире совершили космический полет. Своим подвигам Вы прославили нашу Родину, проявили мужество и героизм в выполнении такого ответственного задания, своим подвигом Вы сделали себя бессмертным человеком, потому что Вы первым из людей проникли в космос.
Скажите, Юрий Алексеевич, как Вы себя чувствовали в полете? Как протекал этот первый космический полет?
Я: - Я чувствовал себя хорошо. Полет проходил очень успешно, вся аппаратура космического корабля работала четко. Во время полета я видел Землю с большой высоты. Были видны моря, горы, большие города, реки, леса.
Н. С. ХРУЩЕВ: - Можно сказать, что Вы чувствовали себя хорошо?
Я: - Вы правильно сказали, Никита Сергеевич. Я чувствовал себя в космическом корабле хорошо, как дома. Я еще раз благодарю Вас за сердечное поздравление и приветствие с успешным завершением полета.
Н. С. ХРУЩЕВ: - Я рад слышать Ваш голос и приветствовать Вас. Буду рад встретиться с Вами в Москве. Мы вместе с Вами, вместе со всем нашим народом торжественно отпразднуем этот великий подвиг в освоении космоса. Пусть весь мир смотрит и видит, на что спрсобна наша страна, что может сделать наш великий народ, наша советская наука.
Я: - Пусть теперь все страны догоняют нас!
Н. С. ХРУЩЕВ: - Правильно! Очень рад, что Ваш голос звучит бодро и уверенно, что у Вас такое замечательное настроение! Вы правильно говорите, - пусть капиталистические страны догоняют нашу страну, проложившую путь в космос, пославшую первого в мире космонавта. Все мы гордимся этой великой победой.
Здесь присутствует Анастас Иванович Микоян, он передает Вам сердечное поздравление и приветствие.
Я: - Передайте мою благодарность Анастасу Ивановичу, и лучшие пожелания ему!
Н. С. ХРУЩЕВ: - Скажите, Юрий Алексеевич, у Вас есть жена, дети?
Я: - Есть и жена Валентина Ивановна и две дочери - Лена и Галя.
Н. С. ХРУЩЕВ: - А жена знала, что Вы полетите в космос?
Я: - Да, знала, Никита Сергеевич.
Н. С. ХРУЩЕВ: - Передайте мой сердечный привет Вашей жене и Вашим детям. Пусть Ваши дочери растут и гордятся своим отцом, который совершил такой великий подвиг во имя нашей Советской Родины.
Я: - Спасибо, Никита Сергеевич. Я передам этот Ваш привет и навсегда запомню Ваши сердечные слова.
Н. С. ХРУЩЕВ: - А Ваши родители, мать и отец, живы, где они находятся сейчас, чем занимаются?
Я: - Отец и мать живы, они живут в Смоленской области.
Н. С. ХРУЩЕВ: - Передайте Вашему отцу и Вашей матери мои сердечные поздравления. Они вправе гордиться своим сыном, который совершил такой великий подвиг.
Я: - Большое спасибо, Никита Сергеевич. Я передам Ваши слова отцу и матери. Они будут рады и глубоко признательны Вам, нашей партии и Советскому правительству.
Н. С. ХРУЩЕВ: - Не только Ваши родители, но вся наша Советская Родина гордится Вашим великим подвигом, Юрий Алексеевич. Вы совершили подвиг, который будет жить в веках.
Еще раз от души приветствую Вас с успешным завершением первого космического полета. До скорой встречи в Москве. Желаю Вам всего наилучшего.
Я: - Спасибо, Никита Сергеевич. Еще раз благодарю Вас, родную Коммунистическую партию, Советское правительство за большое доверие, оказанное мне, и заверяю, что и впредь готов выполнить любое задание Советской Родины. До свидания, дорогой Никита Сергеевич!
Тут же сразу по телефону со мной переговорили главный редактор «Правды» Павел Алексеевич Сатюков и главный редактор «Известий» Алексей Иванович Аджубей. Я попросил их передать мой сердечный привет читателям газет.
В эти волнующие первые часы возвращения на Землю из космоса произошло много радостных встреч со знакомыми и незнакомыми друзьями. Все были для меня близкими и родными. Особенно трогательным было свидание с Космонавтом Два, который вместе с другими товарищами прилетел на реактивном самолете с космодрома в район приземления. Мы горячо обнялись и долго от избытка чувств дружески тузили друг друга кулаками.
- Доволен? - спросил он меня.
- Очень, - ответил я, - ты будешь так же доволен в следующий раз...
Ему очень хотелось обо всем расспросить меня, а мне очень хотелось обо всем рассказать ему, но врачи настаивали на отдыхе, и я не мог не подчиниться их требованиям.
Мы все поехали на берег Волги, в стоявший на отлете домик. Там я принял душ, пообедал и поужинал сразу - на этот раз по-земному, с хорошим земным аппетитом.
После небольшой прогулки вдоль Волги, полюбовавшись золотисто-светлым небом заката, мы сыграли с Космонавтом Два на бильярде и, закончив этот удивительный в жизни день - двенадцатое апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года, - улеглись в постели и через несколько минут уже спали так же безмятежно, как накануне полета.
Мое первое утро после возвращения из космического полета началось, как всегда, с физической зарядки. Привычка к утренней гимнастике уже давно стала необходимостью, и еще не было случая, когда бы я пренебрег ею. А тем более бодрость необходима была сегодня, ибо предстояли большой день, большие разговоры, интересные встречи.
В десять часов утра в домике на берегу Волги собрались ученые и специалисты, снаряжавшие «Восток» в первый рейс вокруг Земли. Я обрадовался, увидев среди них Главного Конструктора. Он улыбался, и лицо его помолодело. Теперь, после того, как человек поднялся в космос и, облетев планету, вернулся домой, все было в порядке. Главный Конструктор обнял меня, и мы расцеловались. Наверное, так во время войны генералы приветствовали солдат, выполнивших важное боевое задание.
Я сделал собравшимся первый доклад о работе всех технических систем корабля в полете, рассказал обо всем увиденном и пережитом за пределами земной атмосферы. Слушали меня внимательно. А я увлекся и говорил долго. Впечатлений было много, и все они были столь необычные, что хотелось поскорее поделиться ими с людьми. Я старался ничего не забыть. Судя по лицам собравшихся, рассказ был интересен. Затем посыпались вопросы. На каждый я старался ответить как можно точнее, понимая, насколько это важно для последующей работы по завоеванию космоса.
Несколько раз во время доклада я встречался взглядом с врачом Евгением Анатольевичем. Он не хотел, чтобы я переутомлялся, и показывал на часы: закругляйся, мол, товарищ...
После короткого перерыва мне снова пришлось говорить. На этот раз перед корреспондентами «Правды» и «Известий». Это было мое первое обстоятельное интервью для советской прессы, в котором я был заинтересован, так как хотелось поскорее рассказать обо всем увиденном народу и через газеты от души поблагодарить партию и правительство за высокое доверие, оказанное мне. Наша беседа велась в дружеском тоне. Журналисты понимали меня с полуслова, они многое знали о космосе. Один из них в свое время был военным авиатором, а другой редактировал в своей газете отдел науки и техники. Жаль, что во время этой беседы не было корреспондента саратовской комсомольской газеты «Заря молодежи». Эта газета первой напечатала обо мне заметку, когда я еще учился в аэроклубе. Можно себе представить, с каким интересом его интервью прочитали бы саратовские комсомольцы и ребята, которые, может быть, сейчас учатся летать на тех же самолетах, на которых учился летать и я.
На другой день перед отлетом в Москву я встретился с Дмитрием Павловичем Мартьяновым - моим первым инструктором, работавшим в то время в саратовском аэроклубе. Мы оба обрадовались друг другу.
- Спасибо вам, Дмитрий Павлович, что научили меня летать, - сказал я.
- Крылья растут от летания, - ответил он и протянул мне центральные газеты. Было приятно прочесть в них все сказанное вчера на беседе с журналистами. Как-никак, это были первые корреспонденции о полете в космос, и авторам удалось сохранить в них новизну и непосредственность моих космических впечатлений. Из газет я узнал о том, как встретили известие о моем полете родители в Гжатске и Валя, оставшаяся дома с ребятами. Особенно тронули меня рассказ мамы о моем детстве и фотография Вали, сделанная в момент, когда ей сообщили: дана команда на приземление. Я представил себе, что пережила жена в эти минуты...
Газеты и радовали меня и смущали. Оказаться в центре внимания не только своей страны, но и всего мира - довольно-таки обременительная штука. Мне хотелось тут же сесть и написать, что дело вовсе не во мне одном, что десятки тысяч ученых, специалистов н рабочих готовили этот полет, который мог осуществить каждый из моих товарищей космонавтов. Я знал, что многие советские летчики способны отправиться в космос и физически и морально подготовлены к этому. Знал и то, что мне повезло - вовремя родился. Появись я на свет на несколько лет раньше, и не прошел бы по возрасту; родись позже, кто-то бы уже побывал там, куда стремилось все мое существо.
Но радио, бесконечно повторявшее мое имя, и газеты с моими портретами и статьями о полете в космос были только началом того трепетного волнения, которое надолго захватило меня. Впереди ждали еще большие переживания, которых не могла представить никакая, самая богатая фантазия и о которых я даже не догадывался. Советский народ готовил первому космонавту небывалую встречу.
За мной из Москвы прилетел специальный самолет «ИЛ-18». На подлете к столице нашей Родины к нему пристроился почетный эскорт истребителей. Это были красавцы «МИГи», на которых в свое время летал и я. Они прижались к нашему воздушному кораблю настолько близко, что я отчетливо видел лица летчиков. Они широко улыбались, и я улыбался им. Я посмотрел вниз и ахнул. Улицы Москвы были запружены потоками народа. Со всех концов столицы живые человеческие реки, над которыми, как паруса, надувались алые знамена, стекались к стенам Кремля.
Самолет низко прошел над главными магистралями города и направился на Внуковский аэродром. Там тоже была масса встречающих. Мне передали, что на аэродроме находятся члены Президиума Центрального Комитета КПСС, Совета Министров СССР и глава Советского правительства Никита Сергеевич Хрущев.
Точно в заданное время «ИЛ-18» приземлился и стал рулить к центральному зданию аэропорта. Я надел на себя парадную офицерскую шинель с новенькими майорскими погонами, привычно оглядел свое отражение в иллюминаторе самолета и, когда машина остановилась, через раскрытую дверь по трапу спустился вмиз. Еще из самолета я увидел вдали трибуну, переполненную людьми и окруженную горами цветов. К ней от самолета пролегала ярко-красная ковровая дорожка.
Надо было идти, и идти одному. И я пошел. Никогда, даже там, в космическом корабле, я не волновался так, как в эту минуту. Дорожка была длинная-предлинная. И пока я шел по ней, смог взять себя в руки. Под объективами телевизионных глаз, кинокамер и фотоаппаратов иду вперед. Знаю, все глядят на меня. И вдруг чувствую то, чего никто не заметил, - развязался шнурок ботинка. Вот сейчас наступлю на него и при всем честном народе растянусь на красном ковре. То-то будет конфузу и смеху - в космосе не упал, а на ровной земле свалился...
Под звуки оркестра, исполняющего старинный авиационный марш «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», делаю еще пять, десять, пятнадцать шагов, узнаю лица членов Президиума ЦК, вижу отца, маму, Валю, встречаюсь глазами с родным, подбадривающим взглядом Никиты Сергеевича Хрущева. Подхожу к нему и, взяв руку под козырек, рапортую:
- Товарищ Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Председатель Совета Министров СССР! Рад доложить Вам, что задание Центрального Комитета Коммунистической партии и Советского правительства выполнено...
По-весеннему пахнут цветы. В наступившей тишине я не узнаю собственный окрепший голос. Вокруг много близких мне людей, а вижу только одного Никиту Сергеевича, вижу, какую сложную гамму чувств вызывают в нем слова рапорта.
- Первый в истории человечества полет на советском космическом корабле «Восток» 12 апреля успешно совершен, - произношу я, и мне кажется, что Никита Сергеевич слушает меня всем своим добрым сердцем.
- Все приборы и оборудование корабля работали четко и безупречно. Чувствую себя отлично. Готов выполнить новое любое задание нашей партии и правительства. - Я сделал паузу и представился: - Майор Гагарин.
Никита Сергеевич снял шляпу, крепко обнял меня и по старинному русскому обычаю трижды поцеловал.
- Поздравляю! Поздравляю! - говорил он, и я чувствовал, как он взволнован. Я ощутил отеческое тепло его рук и подумал, что, может быть, увидев мою офицерскую форму, он вспомнил своего сына Леонида. Ведь сын Никиты Сергеевича тоже был летчик и совсем молодым погиб в неравном бою с фашистами, защищая от врагов чистое небо Родины.
 Горячая встреча на Внуковском аэродроме. |
Никита Сергеевич познакомил меня с членами Президиума ЦК КПСС, а затем подвел к моему отцу, маме, Вале, братьям и сестрам.
- Вот и сбылась наша мечта, Юра, - сказала Валя и отвернулась, вытирая слезы. В руках у нее был огромный букет роз - подарок Нины Петровны Хрущевой.
На мои глаза тоже навертывались слезы радости и восторга. Но космонавту не положено плакать, и я через силу сдерживал свои чувства.
В этот день впервые разгулялась по-весеннему теплая и ласковая погода. Кортеж правительственных машин направился из Внукова в Москву. Я находился в открытом автомобиле рядом с Никитой Сергеевичем Хрущевым. На всем пути шпалерами стоял народ, приветствуя руководителей партии и правительства, приветствуя небывалое достижение нашей науки и техники. На фасадах домов - красные флаги, лозунги, транспаранты. Люди махали вымпелами, букетами цветов. Гремели оркестры. Взрослые поднимали над головами детей.
Наверное, ни один человек в мире не переживал то, что пришлось в этот праздничный день пережить мне. И вот она, наша Красная площадь, на которой совсем недавно, собираясь в полет, я стоял перед Мавзолеем. От края до края ее заполнили трудящиеся Москвы. Слегка подталкивая вперед, Никита Сергеевич провел меня на гранитную трибуну Мавзолея. Он видел мое смущение и старался сделать так, чтобы я не чувствовал никакой неловкости и замешательства.
 Народ приветствует великое достижение советской науки и техники. |
Митинг открыл член Президиума ЦК КПСС, секретарь ЦК партии Фрол Романович Козлов и сразу дал мне слово. У меня перехватило дыхание: шутка ли сказать, все, что происходило на Красной площади, слушала не только наша страна, но и впервые передавалось на телевизоры всей Европы, а радио работало на весь мир.
Речь моя была краткой. Я сказал спасибо партии и правительству, поблагодарил наших ученых, инженеров, техников и рабочих, создавших такой корабль, на котором можно уверенно постигать тайны космического пространства. Высказав убеждение в том, что все мои друзья, летчики-космонавты, так же готовы в любое время совершить полет в просторы Вселенной, я закончил выступление словами:
- Слава Коммунистической партии Советского Союза и ее ленинскому Центральному Комитету во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым!
Эта здравица была подхвачена народом, до отказа заполнившим площадь и прилегающие к ней улицы.
Затем, встреченный бурной овацией народа, произнес речь Никита Сергеевич Хрущев. Его выступление было проникнуто глубокой верой в могучие творческие силы советских людей, в победу труда, разума и науки над разрушительными силами войны. Когда Никита Сергеевич объявил о том, что мне присвоено высокое звание Героя Советского Союза и первому присвоено славное звание летчика-космонавта СССР, я весь вспыхнул. Ведь поколение молодежи, выросшей после войны, с детства питало большое уважение к наградам Родины. На какое-то мгновение перед моими глазами блеснули ордена, которые я семилетним мальчишкой увидел под распахнутыми куртками летчиков, побывавших в нашем селе после боя. Что скрывать, на мгновение я представил себя с орденом Ленина и Золотой Звездой на груди; ведь до сих пор у меня была всего одна медаль, которой я очень гордился. Советский Союз - страна массового героизма. В нашем народе Золотая Звезда считается символом бесстрашия и беспредельной преданности делу коммунизма. С каждым годом в созвездии героев появляются новые имена. К их числу советский народ прибавил мое имя, и как мне было не радоваться и не смущаться...
- Мы гордимся, что первый в мире космонавт - это советский человек, - сказал Никита Сергеевич, - он коммунист, член великой партии Ленина.
Эти слова всколыхнули все мое существо, и я почувствовал шум крови в сердце. Великая честь быть коммунистом! Я, совсем еще молодой, не прошедший через горнило борьбы член партии, стоял на трибуне рядом с самыми замечательными ее бойцами-ленинцами - членами Президиума ЦК КПСС, а мимо Мавзолея проходили колонны трудящихся Москвы, и среди них было немало коммунистов всех возрастов. Мы были единомышленниками, были едины в своем стремлении построить коммунизм.
Никита Сергеевич сказал то, о чем все знали, но никто не говорил вслух, - об опасностях, поджидающих космонавта в первом полете. Поздравляя на Красной площади мою жену - Валентину Ивановну, Никита Сергеевич сказал: «Ведь никто не мог дать полной гарантии, что проводы Юрия Алексеевича в космический полет не являлись для него последними».
Каждый специалист, участвовавший в снаряжении корабля, знал, что все могло случиться на таком длинном и пока еще плохо изученном пути, и только один Главный Конструктор, пожалуй, на все сто процентов был уверен, что все окончится триумфом советской науки. Находясь на старте, он смог своей несокрушимой уверенностью зарядить всех, в том числе и меня.
Три часа шумно текла живая человеческая река через Красную площадь. И когда прошли последние колонны, Никита Сергеевич, разгадав мое желание, провел меня в Мавзолей к Ленину, которого я никогда не видел. Мы молча стояли у саркофага, всматриваясь в дорогие черты великого человека - основателя Коммунистической партии и Советского государства.
Мы прошли вдоль аллеи островерхих серебристых елей, словно часовые, замерших у высокой зубчатой схемы. В Кремле меня ждала взволнованная семья. Отец рассказал, как он узнал о моем полете. В тот день он отправился поплотничать за двенадцать километров от Гжатска, в село, где строилась колхозная чайная. На перевозе через речку знакомый старик лодочник спросил его:
- В каком звании сынок-то твой ходит?
- В старших лейтенантах, - ответил ему отец.
- По радио передавали, будто какой-то майор Гагарин вроде бы на луну полетел, - не унимался старик.
- Ну, моему до майора еще ой как далеко, - сказал отец.
- Может, сродник какой? - еще раз спросил перевозчик.
- Да мало ли Гагариных на свете, - заключил отец.
На том разговор и окончился. Старики перебрались через речку, выпили чекушку за того, кто летает, закусили таранкой, и отец, взвалив на плечи плотничий инструмент, пошел своей дорогой, позабыв о космонавте. Часа три он помахал топором на строительстве чайной, и тут подкатывает секретарь райкома партии:
- Куда ты запропал, Алексей Иванович? Ищем по всему району. Ведь твой Юрий слетал в космос и вернулся на Землю...
 14 апреля 1961 года. На приеме в Большом Кремлевском дворце в честь выдающегося подвига ученых, инженеров, техников и рабочих, обеспечивших успешное осуществление первого в мире полета человека в космическое пространство. |
Они сели в машину и помчались в Гжатск. А там, у нашего маленького деревянного домика на Ленинградской улице, уже собрался весь город...
Всей семьей вечером мы пошли в Большой Кремлевский дворец на прием, устроенный Центральным Комитетом КПСС, Президиумом Верховного Совета СССР и Советом Министров СССР в честь выдающегося подвига ученых, инженеров, техников и рабочих, обеспечивших успешное осуществление первого в мире полета человека в космическое пространство. Все было необычным и красивым. Звучали фанфары, сводный хор и симфонический оркестр исполняли «Славься» из оперы «Иван Сусанин». Никто из нашей семьи не был до этого в Кремле, не видел сверкающего белизной мрамора Георгиевского зала. С интересом прочитали мы высеченные золотом наименования воинских частей, прославивших доблесть русских солдат. Среди них были и наши, смоленские полки.
В начале приема Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев после оглашения Указов прикрепил к моему мундиру орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза. Выступая на приеме, Никита Сергеевич Хрущев сообщил, что все участники создания космического корабля-спутника «Восток» будут представлены к правительственным наградам. Я был рад за товарищей, чей творческий труд привел меня на такое пышное торжество.
На приеме я встретил Главного Конструктора, Теоретика Космонавтики и многих знакомых специалистов - творцов космического корабля. Пришли министры, Маршалы Советского Союза, передовики производства и сельского хозяйства, известные писатели, журналисты, спортсмены... Мы, гжатские, быстро почувствовали себя среди москвичей не гостями, а членами одной большой семьи.
Было произнесено много хороших тостов, возникали короткие, но сердечные беседы, слышались теплые слова в адрес моих учителей, все веселились от души.
 После вручения Ю.А.Гагарину ордена Ленина, медали «Золотая Звезда» и грамоты летчика-космонавта СССР руководители партии и правительства сфотографировались с членами его семьи и родными. На снимке (в верхнем ряду справа налево): Ф.Р.Козлов, Л.И.Брежнев, В.И.Гагарина, Ю.А.Гагарин, Н.С.Хрущев, А.Т.Гагарина, А.И.Гагарин, К.Е.Ворошилов, Р.Я.Малиновский. В нижнем ряду (справа налево): Б.А.Гагарин, А.И.Гагарина, В.А.Гагарин, З.А.Гагарина. |
Весь следующий день я находился под впечатлением приема в Кремле. С утра в Доме ученых Академия наук СССР и Министерство иностранных дел СССР устроили пресс-конференцию. На нее были приглашены советские и зарубежные журналисты, дипломатический корпус, члены президиума Академии наук СССР, видные ученые и представители общественных организаций Москвы. Собралось около тысячи человек. Здесь мне была вручена золотая медаль К. Э. Циолковского - очень дорогой знак внимания к моим скромным заслугам.
Выступление на пресс-конференции пришлось начать не с рассказа о полете, а отмежеванием от неких князей Гагариных, пребывающих в эмиграции и претендующих на родство с нашей семьей. Вот уж поистине: куда конь с копытом, туда и рак с клешней. После 12 апреля в Соединенных Штатах Америки нашлись какие-то дальние-предальние потомки князей Гагариных - седьмая вода на киселе, как говорят у нас на Смоленщине, - возжелавшие приобщиться к славе нашего народа и всерьез объявившие о том, что они-де родичи советского космонавта. Пришлось их разочаровать.
- Среди своих родственников, - заявил я, - никаких князей и людей знатного рода не знаю и никогда о них не слышал.
Рассказав собравшимся, как протекал космический полет, что видел и наблюдал в нем, я закончил выступление так:
- Летать мне понравилось. Хочу слетать к Венере и Марсу, по-настоящему полетать.
Посыпались вопросы, все больше от зарубежных журналистов. Спрашивали много и о разном. Одних интересовало мое будущее, других - размеры моих заработков, третьи пытались, что называется, навести тень на плетень и приписать мирному рейсу «Востока» военный характер. Что же, ответил и на эти каверзные вопросики. И то, что я говорил правду, одну лишь правду, придало ответам убедительную силу.
Пришлось в эти дни побывать и у своих старых знакомых - врачей. Они искали каких-то изменений в моем организме, которые, по предположениям медицины, должны были возникнуть после полета в космос... Но они не возникли, и тот самый голубоглазый доктор - Евгений Алексеевич, отбиравший меня в космонавты, остался доволен.
 Юрий Гагарин на пресс-конференции в Доме ученых. |
- С таким здоровьем, - пошутил он, - не грех слетать и на Луну...
Ежедневно в редакции газет и ко мне домой приходило множество телеграмм и писем. Писали со всех концов Советского Союза, со всех материков Земли, знакомые и незнакомые люди. Некоторые присылали подарки Вале и моим девочкам. Многих прежних товарищей по Гжатску, Саратову, Оренбургу трудовая судьба разбросала по всей стране, и теперь они откликались отовсюду, приветствовали, напоминали милые и смешные случаи из прошлого. Очень растрогала меня весточка от Анатолия Ильяшенко или просто Федоровича, как мы его называли в эскадрилье на Севере. Это он вместе с Владимиром Решетовым и Анатолием Росляковым рекомендовал меня в ряды партии. Он писал: «Ах ты, Юрка, Юрка-непоседа, когда ты уезжал, помнишь, я говорил тебе: готовься к штурму. Я был уверен, что весь мир услышит о тебе...». Анатолий Федорович описывал свое житье-бытье. Он ушел в запас, немного проработал чернорабочим, а затем стал летать на транспортных самолетах в Казахстане. По письму видно было, что Федоровичу сначала нелегко пришлось на новом поприще. Но он принадлежит к той породе людей, которых не пугают никакие трудности и не останавливают никакие препятствия. Быть таким он учил и меня, когда мы вместе служили на Севере. Да он и сам напомнил об этом в своем письме: «Ведь не зря же мы коммунисты, нам подавай любую работу, если впереди ясно видна цель».
В те дни пришло очень хорошее письмо из Парижа. Написал его Франсуа де Жоффр - офицер ордена Почетного легиона, кавалер ордена Красного Знамени, автор книги «Нормандия-Неман», которую я недавно читал. В своем обширном письме французский патриот писал: «Позвольте мне, французскому летчику полка «Нормандия-Неман», бывшему добровольцем в небе на вашем фронте и сражавшемуся плечом к плечу с русским народом против общего врага - германского фашизма, выразить Вам, сколь я горд и счастлив, что именно советский человек первым открыл во всю ширь мирный путь в космос и вместе с тем первую страницу исследований Вселенной и научного познания мира».
 Главный Маршал авиации К. А. Вершинин беседует с Юрием Гагариным. |
Из Франции пришло много писем. Их писали разные люди, разными словами. Но все они проникнуты одним духом уважения к советскому народу, советской науке, как и письмо боевого товарища советских летчиков-фронтовиков кавалера Франсуа де Жоффра.
Мои товарищи по прошлой службе не только писали, но и приезжали в гости. Первыми нагрянули Борис Федорович и Мария Савельевна Вдовины, с которыми мы крепко дружили на Севере. Приехали они в воскресенье из Калуги, где Борис Федорович, уйдя из армии, воспитывает молодежь. Когда я открыл им дверь, то не сразу узнал своего прежнего командира и товарища. До этого я никогда не видел его в штатском. А тут пиджачок и шляпа, из-под которой сияют такие знакомые небесной голубизны глаза.
- Юра!
- Боря!
Мы бросились в объятия друг другу. Обнялись и расцеловались, конечно, и наши жены. Валя тут же потащила гостей к маленькой: Галинку ведь Вдовины еще не видели... Мы пообедали вместе - и пошли разговоры. Вспомнили всех бывших однополчан, потолковали о космосе, о Калуге и не заметили, как наступил тихий майский вечер. Борис Федорович украдкой поглядывал на часы и делал знаки Марии Савельевне: время, мол, уходить...
 С дочкой Леночкой. |
- Ну, что же, Юра, как говорится, пора нам и честь знать, - сказал он, поднимаясь, - не станем мешать, ты человек видный, тебе теперь не до нас...
Эти слова обидели меня. И чуткая Мария Савельевна поняла, как больно они задели меня и Валю.
- Как ты можешь так говорить, Борис, - сказала она, - разве ты не видишь, что Гагарины остались такими же, как и раньше...
Она была права. Мы остались такими же, как были, и останемся такими всегда. Никакая слава и почет не вскружат нам головы, и мы никогда не оторвемся от товарищей, с которыми съели не один пуд соли, бок о бок с которыми трудимся сейчас.
Вдовины остались ночевать. Правда, было немножко тесновато, и мы устроились на ночь по-походному, кто на раскладушке, кто на диванчике. Но так и не уснули до утра: все разговаривали, перебирали в памяти события и людей. Душевная была встреча...
Через несколько дней, 5 мая, в Соединенных Штатах Америки с базы мыса Канаверал, что в штате Флорида, запустили по баллистической траектории ракету «Редстоун» с пилотом Аланом Шепардом на борту. Ракета взлетела на высоту в 115 миль - это примерно 185 километров, после чего от нее отделилась капсула с пилотом.
Никита Сергеевич Хрущев по этому поводу послал телеграмму президенту Соединенных Штатов Америки Джону Кеннеди. В телеграмме было сказано: «...Последние выдающиеся достижения в освоении человеком космоса открывают безграничные возможности для познания природы во имя прогресса. Прошу передать мои сердечные поздравления летчику Шепарду».
 С малышкой Галинкой. |
Я просмотрел довольно объемистую пачку американских газет и журналов, посвятивших Алану Шепарду специальные статьи и многочисленные фотоснимки. В день этого полета на пресс-конференции президент Дж. Ф. Кеннеди, комментируя запуск американской ракеты с человеком на борту, заявил, что все люди испытывают огромное удовлетворение этим достижением. Нам предстоит пройти большой путь в области космоса, мы отстали, сказал президент, но мы работаем напряженно, и мы намерены увеличить наши усилия.
Газета «Нью-Йорк таймс» с нескрываемой горечью отметила, что ракета, с помощью которой был запущен американский астронавт, имела мощность, составлявшую всего лишь малую часть мощности советской ракеты, а капсула была значительно легче кабины «Востока»; продолжительность полета Алана Шепарда составляла лишь одну шестую часть времени полета «Востока», а расстояние, покрытое американским пилотом, - примерно одну девяностую часть пути, проделанного русским космонавтом.
Я с интересом познакомился с обширными отчетами многочисленных корреспондентов, бывших свидетелями этого запуска. Старт намечался на 8 часов по нью-йоркскому времени. Но ракета с капсулой «Меркурий» и астронавтом поднялась с пусковой платформы лишь в 10 часов 34 минуты. Капсулу несла ракета «Редстоун» высотой 25,3 метра. Вес капсулы, в которой находился человек, составлял 1,5 тонны.
Алана Шепарда начали непосредственно готовить к полету после полуночи. После того, как врачи осмотрели его, он занял свое место в капсуле и оставался в ней около трех с половиной часов, ожидая, пока выверят все системы. Из-за технических неполадок выверка задерживалась. Ясно представил я состояние американца в капсуле. Видимо, часы ожидания были самыми неприятными в его жизни, ибо он оставался наедине со своими мыслями. Когда ракета взлетает, тогда уже не остается времени на размышления, приходится работать и все усилия мозга сосредоточивать на том, чтобы полет провести как можно лучше. Большую часть полета американцу приходилось самому контролировать «крен и рысканье» летательного аппарата. На третьей минуте после запуска «Редстоуна» капсула отделилась от него. Через четыре минуты после запуска Алан Шепард испытал состояние невесомости, продолжавшееся около пяти минут.
 Злата Прага встречает советского космонавта. |
Нам с товарищами вскоре довелось увидеть документальный фильм американской кинохроники об этом полете. Мне, уже испытавшему, что такое полет в космос, были интересны подробности подготовки ракеты «Редстоун» к запуску, ее старта, полета Алана Шепарда и приводнение капсулы с ним в Атлантическом океане вблизи от авианосца с вертолетами на борту. Вот ракета с колоколообразной насадкой на носу - капсулой пилота медленно, как бы нехотя взяла старт и, все убыстряя полет, пошла в чистое небо. Вот кадры, автоматически снятые в самой капсуле. Крупно - лицо Алана Шепарда под гермошлемом. Его жуткие, бегающие глаза. По фигуре и лицу пилота все время скользят солнечные блики - капсулу сильно вращает. Вот она уже на океанской волне. Пилота подбирает вертолет. Он на палубе авианосца, он в празднично украшенной машине, он выступает с речью...
Алан Шепард сделал все, что ему позволила сделать американская наука и техника. Это смелый человек. Я дружески жму его мужественную руку и желаю дальнейших успехов ему и его семье. Думаю, рано или поздно нам удастся встретиться.
Кстати, об Алане Шепарде и его полете мне довелось поговорить с известным американским промышленником лауреатом Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Сайрусом Итоном и его женой. Это произошло в дни моего пребывания в Болгарии, где гостил и Сайрус Итон. Он сказал мне, а потом и журналистам, что в интересах дела мира были бы весьма полезны моя поездка в США и встреча с американским народом.
Поездка в Болгарию была вторым моим зарубежным путешествием. Накануне 1 Мая Центральный Комитет Коммунистической партии Чехословакии пригласил меня посетить Чехословацкую Социалистическую Республику Я с радостью принял приглашение, ибо, хотя и облетел земной шар, никогда до этого в других странах не был, В Чехословакию я летел на обычном рейсовом самолете «ТУ-104». По аэрофлотовскому билету мне досталось место «2а» возле иллюминатора по левому борту. Салоны воздушного корабля заняли студенты из Объединенной Арабской Республики, товарищи из Китая и Чехословакии, а также группа советских туристов, направлявшихся в Италию. Словом, в самолете собрался интернационал народов. Вел нашу машину экипаж во главе с известным летчиком гражданской авиации Героем Советского Союза Павлом Михайловичем Михайловым. Тут же в самолете он подарил мне свою книгу «10 000 часов в воздухе» с дружеской надписью: «С самыми теплыми чувствами в память о первом заграничном рейсе от летчика-земляка. Сегодня Вы у меня пассажиром на «ТУ-104», и, кто знает, может быть, скоро я у Вас буду пассажиром при полете на Луну». Книга пошла по рукам, вызывая у всех улыбку.
Павел Михайлович пригласил меня в пилотскую кабину. Я сел на кресло второго летчика, взял в руки штурвал и, наблюдая за показаниями приборов, повел машину по курсу. Так мне впервые пришлось побывать за штурвалом «ТУ-104». Ничего не скажешь - отличный самолет построил старейшина советских авиационных конструкторов Андрей Николаевич Туполев!
В самолете царило приподнятое настроение. Со всех сторон слышались шутки, произносимые на разных языках мира.
- Не каждому дано полететь с первым космонавтом, - пошутила девушка, направлявшаяся в Италию, - буду рассказывать - никто не поверит.
Девушка тут же для подтверждения факта попросила автограф. Я посмотрел на пассажиров и смутился: если писать всем, работы хпатит, пожалуй, до самой Праги.
- Автограф не для меня, - добавила девушка, - а для итальянской коммунистической газеты «Унита».
Я написал: «Большой привет товарищам из «Униты». И эти слова напечатали в Риме.
- Высота - девять тысяч метров, температура за бортом - минус пятьдесят градусов, - сообщила стюардесса Марина Зикалина.
- Как в космосе, не правда ли, Юрий Алексеевич?- с трудом подбирая русские слова, спросил уроженец сирийского города Халеба черноглазый студент Нури Жестон.
- Там похолоднее, - ответил я, - но в кабине «Востока» было тепло. Меня согревали чувства дружбы всех свободолюбивых народов нашей планеты, в том числе и ваших земляков - арабов.
 Прага. Митинг трудящихся машиностроительного завода «ЧКД - Сталинград», посвященный встрече с Юрием Гагариным. |
Гостеприимно встретила гостей красавица Злата Прага, засыпала весенними цветами, озарила радостными улыбками, одарила горячими рукопожатиями.
Президент Чехословацкой Социалистической Республики Антонин Новотный в знак высокой оценки исторической победы советской науки и техники при осуществлении первого в мире полета человека в космос присвоил мне почетное звание Героя Социалистического Труда. С чувством благодарности в светлом старинном зале Пражского Града принял я пятиконечную Золотую Звезду - самую высокую награду братской Чехословакии. Эта награда по установившейся традиции вручается один раз в год накануне 1 Мая. Мне было радостно, что вместе со мной в этот день такой награды были удостоены три лучших работника народного хозяйства страны - шахтер Ян Мусил, техник-машиностроитель Иозеф Вагницкий и член сельскохозяйственного кооператива Иозеф Троусил, своим трудом добившиеся замечательных результатов в социалистическом строительстве.
Я побывал на крупнейшем в стране машиностроительном заводе «ЧКД - Сталинград», встретился там с рабочими, техниками, инженерами. Было приятно, что этот могучий завод вырабатывает продукцию отличного качества, направляя часть ее в Советский Союз и другие страны социалистического лагеря. Рабочие подарили мне, как бывшему литейщику, удачно выполненную фигуру литейщика. Вместе с другими подарками я передал ее в музей.
В Праге состоялось много интересных встреч и задушевных бесед. Навсегда запомнился сердечный разговор с Президентом республики Антонином Новотным.
- Судьба нашего народа, - сказал он, - связана с судьбой советских людей на вечные времена. Это принцип всей нашей жизни. И нет сил, которые бы могли нарушить великую дружбу наших народов и наших коммунистических партий.
Товарищ Антонин Новотный сказал, что чехословацкие коммунисты всегда получали и получают неоценимую помощь от Коммунистической партии Советского Союза, получали ее и лично от Владимира Ильича Ленина.
- Ленин, - сказал он, - учил нас, помогал нашей молодой партии стать массовой, сильной, действительно коммунистической.
Показывая весеннюю Прагу, один из самых старинных и красивейших городов мира, чехословацкие друзья наряду с Пражским Градом, Карловым мостом, Мавзолеем Клемента Готвальда показали советский танк, вздыбленный на постаменте, - знаменитую «тридцатьчетверку», экипаж которой первым ворвался в город в мае 1945 года.
- Советские войска избавили нашу родину от гитлеровского ига, - говорили мне пражане, - и мы свято чтим все, что связано с их великой освободительной миссией...
Находясь в Праге, я побывал в редакции журнала «Проблемы мира и социализма». В конференц-зале собрались работники этого журнала. Произошла хорошая, дружеская беседа. Работники редакции преподнесли мне памятный сувенир - только что вышедший, еще пахнущий типографской краской номер своего журнала с автографами многих представителей коммунистических и рабочих партий мира. А я в ответ написал им: «Полет в космос - это не личный подвиг. Это - достижение коммунизма. Я горжусь тем, что я - коммунист. Передаю через журнал «Проблемы мира и социализма» горячий привет единомышленникам - товарищам по партиям на всем земном шаре».
 София, 22 мая 1961 года. Первый секретарь ЦК БКП Тодор Живков и Председатель Президиума Народного собрания Народной Республики Болгарии Димитр Ганев встречают советского космонавта. |
Покидая Чехословакию, я любовался ее зелеными полями, на которых навсегда стерты межи частнособственнических хозяйств. Даже с заоблачной высоты, где летел наш «ТУ-104», видно было, как кипели весенние работы на крупных квадратах кооперативных земель.
Среди пассажиров оказалось много французов, итальянцев, африканцев и кубинцев. Они направлялись на первомайские праздники в Москву. Пройдя в салон, где расположились летящие из Гаваны Аншен Гутиеррес, Рафаэль Кастеланос и другие кубинцы, я поздравил их с победой, только что одержанной народом героической Кубы, мужественно отразившим вооруженное нападение врагов кубинской революции, и показал им вымпел с цветами государственного флага Кубы, врученный мне в зале Пражского Града представителями кубинского народа. Я попросил их передать сердечный привет советских космонавтов вождю кубинской революции Фиделю Кастро, которого мы, советские люди, любим и уважаем.
А через некоторое время мне довелось по приглашению Центрального Комитета Болгарской Коммунистической партии, Президиума Народного Собрания и Совета Министров Народной Республики Болгарии побывать в Софии, Пловдиве, Плевене, Варне и других городах этой цветущей страны. Трудящиеся Болгарии прислали тысячи писем в адрес первого космонавта. Во время полета в Софию в воздухе я с интересом прочитал несколько десятков таких писем. Каждое из них трогало искренностью и горячей любовью к Советскому Союзу, к лагерю социализма. На многих конвертах были наклеены новые марки с изображениями советских спутников Земли и космических кораблей. Космическая тема все больше и больше проникала в быт.
Самолет летел над кукурузными полями Украины и виноградниками Молдавии. Он пересек пограничную реку Прут, и вскоре под крылом возникли вышки румынских нефтепромыслов, а слева по борту проплыли сады Бухареста с его белоснежным зданием нового полиграфического комбината «Скынтейя». Прошло немного времени, и открылись живописные ландшафты Болгарии - страны сплошного плодового сада.
 Болгарский хлеб-соль советскому космонавту. |
И вот я в открытой машине, вместе с Первым секретарем Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии Тодором Живковым еду по улицам зеленой Софии. Город разукрашен советскими и болгарскими флагами, на всем пути шпалерами стоял народ, приветствующий новое достижение советской науки. Болгарский язык настолько схож с нашим, русским, что я без переводчика понимал все написанное на плакатах и транспарантах, все, что скандировали люди. А это были слова сердечного привета Коммунистической партии Советского Союза, здравицы Никите Сергеевичу Хрущеву, всему нашему народу.
Утром мы оказались уже в Пловдиве - старинном фракийском городе, построенном на зеленых холмах. На одном из них воздвигнут памятник советскому солдату-освободителю. В Болгарии его ласково называют «Алешкой». После стотысячного митинга на центральной площади, на котором я поздравил пловдивчан с их успехами в социалистическом строительстве, мы поднялись на этот вздыбленный холм, к «Алешке». Я положил к его ногам охапку нежных роз и долго смотрел на высеченную из камня фигуру советского воина в походной плащ-палатке, с автоматом в руках. Видимый отовсюду, как часовой, стоял он на вершине, окидывая орлиным взором освещенную солнцем страну.
Я глядел на него, как на живого, и мне казалось, что свежий ветер, летящий с Балканских гор, шевелит его молодые, слегка тронутые сединой пряди волос, выбивающиеся из-под фронтовой пилотки. И до чего же велика обобщающая сила искусства! Я вглядывался в улыбающееся лицо «Алешки» и узнавал в нем волевые черты многих советских людей, которых я знаю.
Вечером я вернулся в Софию, и там мне торжественно вручили высокую награду - орден Георгия Димитрова и Золотую Звезду Героя Социалистического Труда Народной Республики Болгарии; я оказался первым иностранным гражданином, удостоенным этого звания. Принося свою благодарность болгарскому народу, я сказал:
- Я расцениваю эти награды, как награды передовой советской науке, нашему многомиллионному советскому народу, Коммунистической партии Советского Союза и ее Центральному Комитету во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым.
Огромное впечатление произвел на меня традиционный праздник - День просвещения, культуры и славянской письменности - «кириллицы», который вот уже в 104-й раз отмечался болгарским народом. Два часа продолжалась могучая и красочная демонстрация в Софии, посвященная этим любимым в народе торжествам. Она была пронизана искренним восхищением трудящихся Болгарии историческим подвигом советских людей, штурмующих космос. Во многих колоннах можно было видеть портреты К. Э. Циолковского, макеты, изображающие советский космический корабль «Восток». В небо то и дело взлетали «ракеты», сделанные руками учеников и студентов, над головами демонстрантов колыхались плакаты «Небо! Советский человек тебя покорил!»
И снова поездка по благоухающей запахом роз стране. Плевен - город боевой славы русского оружия. Тут в огне сражений опробовалась и закалилась русско-болгарская дружба. Здесь все напоминает о далеких днях лета и осени 1877 года, когда русские полки наголову разбили кровожадные войска султанской Турции и положили начало освобождения болгарского народа от многовекового ига янычар оттоманской империи. Парк имени храброго русского полководца Михаила Скобелева, картины известного баталиста, певца балканской кампании и славы русских солдат Василия Васильевича Верещагина, старинные пушки, саркофаги с останками павших воинов... Все это оставило заметный след в душе.
В Плевене один из старейших болгарских коммунистов, боевой партизан Димитр Грыбчев, рассказал о том, как в тридцатых годах, сидя в Плевенской тюрьме, он вместе с политзаключенными читал книгу К. Э. Циолковского о межпланетных путешествиях.
- Конечно, - сказал Димитр Грыбчев, - я не думал тогда, что именно в Плевене мне придется встретиться с первым космонавтом. Но и тогда, мучаясь и страдая в царских застенках, мы верили в силу и могущество Советского Союза - друга и старшего брата болгарского народа.
Затем Варна - город болгарских моряков и курортов, окантованный песчаными пляжами Черноморья, Стара-Загора, Казанлыкская долина цветущих розовых плантаций и, наконец, обильно политая кровью русских солдат легендарная Шипка, с которой, кажется, видна вся Болгария. Там, на Шипке, пожилая женщина передала мне вышитый платочек с вложенной в него запиской. Ее написали болгарские кооператоры. Они передавали привет нашей славной Коммунистической партии, советским ученым, называя космонавтов соколами коммунизма. Два слова - «соколы коммунизма», а сколько в них настоящей поэзии, музыки и чувств! Так может говорить только свободный народ!
В этом письме, пахнущем плодородной болгарской землей, написанном болгарскими крестьянами и переданном болгарской матерью, как бы сосредоточились вся любовь народа, все его лучшие чувства к советским людям. Весь день я проходил под впечатлением этого ласкового письма, ласковых слов и с чудесным настроением улетел на Родину.
А здесь меня ждали новые встречи, новые поездки. Я слетал в Оренбург, побывал в родном авиационном училище, повидался с преподавателями, выступил перед курсантами.
- Думал ли ты, Юрий Алексеевич, - спросил Ядкар Акбулатов, мой бывший летчик-инструктор, - что твоя фотография окажется в галерее портретов наших выпускников, ставших Героями Советского Союза?
- Много еще места в этой галерее, - ответил я и показал ему на курсантов.- Кто знает, чьи портреты еще придется увидеть здесь! В нашей стране ведь каждый может стать героем.
Все в Оренбурге запоминало о днях моей юности. И прохладные воды Урала, и изумрудная листва заречной рощи, и поросшие дикими цветами степные дали. В хорошем городе довелось мне учиться.
Еще в космосе я решил обязательно побывать в старинном русском городе Калуге - колыбели теории межзвездных полетов. И случай этот быстро представился - калужане пригласили меня на закладку нового музея своего знаменитого земляка - К. Э. Циолковского. С волнением подъезжал я с аэродрома к раскинувшемуся на взгорье городу, утопавшему в свежей зелени садов, только что омытых шумным грозовым ливнем.
Первым делом вместе с товарищами мы побывали на могиле ученого, украшенной обелиском, на постаменте которого солнце золотило пророческие слова: «Человечество не останется вечно на земле, но, в погоне за светом и пространством, сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство». Когда-то в Саратове я окончил этой фразой К. Э. Циолковского свой доклад о межпланетных сообщениях. Как тесно прошлое переплетается с настоящим!
Мы положили венок из живых цветов на дорогую могилу и в долгом молчании почтили память великого провидца. В это время в небе возникла радуга и повисла над городом, словно венок.
Почти весь день мы провели в Калуге, где многое связано с именем К. Э. Циолковского. Его домик-музей. Памятник ученому из бронзы и нержавеющей стали, воздвигнутый в сквере Мира. Улица К. Э. Циолковского. Школа, в которой он более двух десятков лет преподавал точные науки и где сейчас обучает детей русскому языку и литературе его внучка Марина Вениаминовна Самбурова. Я повидался с ней и с ее братом Алексеем Костиным - местным журналистом. Они многое рассказали о своем деде, его жизни, его привычках. И образ гениального ученого стал для меня еще более понятен и близок.
 Юрий Гагарин среди офицеров Оренбургского военного авиационного училища. |
Я был глубоко тронут, когда на митинге, собравшемся на площади имени В. И. Ленина, меня вместе с К.Э.Циолковским назвали почетным гражданином города Калуги. Много еще будет смелых полетов в космос, и все наши космонавты будут приезжать в этот близкий их сердцам город, воздавая должное тому, кто первым из людей в своих дерзких планах и чертежах проложил нам путь к звездам.
Мне очень хотелось после полета в космос побывать на своей родине - Смоленщине, погостить в Гжатске, съездить в село Клушино, где прошли детские годы, повидать земляков.
 10 июня 1961 года. Президент и премьер-министр Республики Индонезии доктор Сукарно вручил высшие ордена Индонезийской Республики Председателю Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежневу и первому летчику-космонавту СССР Ю. А. Гагарину. На снимке: доктор Сукарно и И.С.Хрущев с Л.И.Брежневым и Ю.А.Гагариным после вручения наград. |
И вот они, милые моему сердцу, раздольные края пахнущие дождем. Глубокая и прохладная река Гжать, опушенная метелками камыша, рощи и перелески, полевые дороги среди цветущей ржи и льна, смугло-золотые вальдшнепы и цоканье соловьев. Все, как в детстве. Только добавились высоковольтные линии электропередач, да больше стало на дорогах машин, да еще, пожалуй, масса новых, недавно построенных домов. И отец с матерью встретили меня в новом доме, все на той же Ленинградской улице, где прошло мое детство. Советское правительство построило и подарило им новый домик, окруженный небольшим яблоневым садом.
Много было радостных, приятных встреч в Гжатске. Я побывал в родной школе на Московской улице, посидел за своей прежней партой, побеседовал со своими учителями, которым многим обязан. Милые, хорошие люди, как много они сделали для меня и как много делают теперь для школьников!
На митинге, состоявшемся в городе, расцвеченном флагами, мы горячо обнялись с учителем физики Львом Михайловичем Беспаловым. Кто знает, не встреть я его, и, может быть, не был бы космонавтом. Это так важно - с детства определить свой дальнейший жизненный путь и идти по нему, не сворачивая в сторону. Лев Михайлович привил мне любовь к физике и точным наукам, познакомил с творчеством К. Э. Циолковского.
 На Шипке. |
За столом, во главе которого хлопотала мама, собрались многочисленные родственники: сестра моя, Зоя, с мужем - фрезеровщиком радиозавода Дмитрием Бруевичем, хорошенькой четырнадцатилетней дочерью Тамарой и десятилетним сыном Юрой, который в подражание мне твердо решил стать космонавтом. Зоя по-прежнему работает медицинской сестрой, все такая же худенькая, с голубенькими сережками в ушах. Она старше меня на семь лет и все никак не может привыкнуть к тому, что я уже взрослый и все могу делать без ее помощи и советов.
Брат Борис успел жениться, работает сласарем-ремонтником на радиозаводе, а молодая жена его Аза Ивановна - сборщица на том же заводе. Брат Валентин по-прежнему шофер на грузовике. Так наша колхозная семья стала семьей рабочей, во главе которой по-прежнему остается строгий и справедливый отец.
Я побывал в нашем ветхом стареньком домике, расположенном через улицу, напротив нового. Все в нем: и запахи, и потрескивание бревен - напоминало о детстве. На стенах, оклеенных желтенькими обоями, висели фотографии нашей семьи, снятой во время пребывания в Кремле. Фотографии эти прислала маме Нина Петровна Хрущева.
 Хороши лини в прохладной Гжати... |
К нашему дому приходило много народа: школьники с учителями, колхозники, пришла даже группа дряхлых старушек. Их интересовало - видел ли я в небесах господа бога? Я вынужден был разочаровать их, и мой ответ сильно поколебал их веру. Полет человека в космос нанес сокрушительный удар церковникам. В потоках писем, идущих ко мне, я с удовлетворением читал признания, в которых верующие под впечатлением достижений науки отрекались от бога, соглашались с тем, что бога нет и все связанное с его именем выдумка и чепуха.
В первый же день моего приезда на родину радио передало радостное сообщение о том, что Президиум Верховного Совета СССР, отмечая выдающиеся заслуги Первого секретаря Центрального Комитета КПСС и Председателя Совета Министров СССР Никиты Сергеевича Хрущева в руководстве по созданию и развитию ракетной промышленности, науки и техники и успешном осуществлении первого в мире космического полета советского человека на корабле-спутнике «Восток», открывшем новую эру в освоении космоса, своим Указом наградил товарища Н. С. Хрущева орденом Ленина и третьей золотой медалью «Серп и Молот».
Вместе с первооткрывателем космической эры Никитой Сергеевичем Хрущевым было награждено много рабочих, конструкторов, ученых, руководящих инженерно-технических работников, а также научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро и заводов. Семь видных советских ученых и конструкторов были награждены второй золотой медалью «Серп и Молот», а девяноста пяти ведущим конструкторам, руководящим работникам, ученым и рабочим было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Шесть тысяч девятьсот двадцать четыре человека были удостоены орденами и медалями Советского Союза.
Узнав из сообщения по радио обо всем этом, я тут же связался с редакцией «Правды» и попросил передать от меня, моих родителей и земляков Никите Сергеевичу Хрущеву и всем награжденным товарищам наши самые сердечные поздравления. Ведь их самоотверженный труд так высоко поднял славу нашей Родины, проложил человечеству путь во Вселенную!
 Юрий Гагарин читает землякам Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Н.С.Хрущева орденом Ленина и третьей золотой медалью «Серп и Молот». |
А утром, когда мы были на рыбалке, на берег нашей прохладной Гжати привезли свежие газеты. Я прочитал товарищам Указы Президиума Верховного Совета СССР и передовую статью «Правды», посвященную великому подвигу советских людей, создавших корабль-спутник «Восток» и направивших его в космос. И тут завязалась задушевная беседа о творцах космической техники, о той заботе и внимании, которые повседневно проявляют Центральный Комитет нашей партии, Советское правительство и лично сам Никита Сергеевич Хрущев к советским космонавтам и строителям наших могучих космических кораблей. Еще и еще раз рассказывал я землякам о волнующих встречах с Никитой Сергеевичем Хрущевым, происшедших после возвращения на Землю из космоса, с Главным Конструктором, Теоретиком Космонавтики и другими специалистами, о моем друге Космонавте-Два и других товарищах космонавтах, о полетах в зарубежные страны, народы которых горячо приветствовали новое выдающееся достижение советской науки и техники...
Поездка на родину, встречи с земляками, с рабочими и колхозниками, сам воздух, напоенный запахом полей и лесов, наполнили меня новой энергией, и мне захотелось снова, засучив рукава, работать и учиться - делать то, что требует от каждого из нас социалистическая Отчизна.
Дорога в космос! Большое счастье выпало мне оказаться на ее широком просторе, первому совершить полет, о котором давно мечтали люди. Лучшие умы человечества прокладывали нелегкий, тернистый путь к звездам. Полет 12 апреля 1961 года - первые семимильные шаги на этом нелегком пути. Но с каждым годом советский народ - пионер освоения космоса - будет проникать в него все дальше и глубже, ничто не сможет остановить нашего устремления в иные миры, к планетам Вселенной. И я верю, что и мне доведется вместе с моими товарищами-космонавтами совершить еще не один полет, и с каждым разом все выше и дальше от родной Земли. Ведь советские люди не привыкли останавливаться на полпути.
Много имен назвал я в своих записках - пока только первой части книги, в которую, несомненно, будут вписаны новые страницы. Пока это только начало, я еще молод и не собираюсь складывать крылья. Ведь неспроста Дмитрий Павлович Мартьянов, впервые, как орел своего птенца, поднявший меня в небо, говорил:
- Крылья растут от летания.
И Мартьянов и другие товарищи, с которыми довелось делить и радость успехов и горечь неудач на пути к цели, дороги мне тем, что на каждом отрезке жизни делали меня настоящим человеком. С каждым годом все больше и больше людей принимало участие в моем воспитании. Сотни замечательных сынов Отечества были и продолжают оставаться моими наставниками. Каждый из них следует ленинским законам воспитания молодого поколения, и, пользуясь случаем, я приношу им здесь свою сыновнюю благодарность.
 МИРУ - МИР! |
Я пишу эти заключительные строки своих записок, а по улице, пахнущей распустившимися цветами липовых деревьев, шумно идут веселые девушки и юноши, одетые в форменные костюмы ремесленников. Не так давно и я принадлежал к их задорному, охваченному романтикой подвигов племени. Ни у кого из них пока нет Золотых Звезд Героя, орденов, лауреатских медалей. Но у них все еще впереди, все дороги жизни с их благами и радостями, завоеванные нашими дедами и отцами, открыты им. Только учись! Гори! Дерзай!
Молодое поколение, перед которым Родина широко распахнула двери в радостную, творческую жизнь. Страна, как заботливая мать, воспитывает его на легендарной истории своей героической Коммунистической партии, на трудовых подвигах народа - творца и созидателя. Это для них - молодых хозяев страны, призванных покорять пространство, и время, и космос, - Родина открыла самые лучшие школы и стадионы, построила лучший в мире Московский университет, где на бронзовой статуе профессора Н. Е. Жуковского высечены вещие слова: «Человек... полетит, опираясь не на силу своих мускулов, а на силу своего разума».
Молодежь Страны Советов смело смотрит в прекрасное будущее. Это ей выпало на долю великое счастье - построить коммунистическое общество. Впереди у каждого молодого советского человека большая и серьезная учеба и работа. Стране нужны инженеры и агрономы, врачи и педагоги, слесари и трактористы. Для человека любой профессии найдется у нас интересное и полезное дело. Советская молодежь самая талантливая в мире. Наши летчики летают быстрее, выше и дальше всех. Наши ученые создают космические корабли, штурмуют Северный и Южный полюса земного шара. Это они, молодые патриоты, преодолевая летнюю жарынь и зимние ураганы, героически осваивают целинные и залежные земли. В их самоотверженном труде раскрываются мужественные черты высокого морального облика советского народа, вдохновленного великими целями мирного, созидательного труда - строительства коммунизма.
Успех первого космического полета побуждает к рвению и мужеству все молодое поколение. Молодежь чувствует, как у нее вырастают крылья. «Все новые и новые советские люди, - говорил Никита Сергеевич Хрущев, - по неизведанным маршрутам полетят в космос, будут изучать его, раскрывать и дальше тайны природы и ставить их на службу человеку, его благосостоянию, на службу миру».
Да, мы все делаем для мира, мы мирные люди, и наша жизнь, вся, до последней кровинки, до последнего дыхания, принадлежит прекрасной социалистической Родине.
Предисловие
Смоленщина - мои родные края
В ряды рабочего класса
Я становлюсь летчиком
Присяга на верность Родине
При свете северного сияния
Готовность номер один
Среда, 12 апреля
Жизнь для Родины
Снимки: из альбома семьи Ю. А. Гагарина, Фотохроники ТАСС, Чехословацкого и Болгарского телеграфных агентств, П. Барашева, А. Денисова, П. Квашнюка, В. Лебедева, А. Ляпина, Т. Мельника, Ф. Петрунина, А. Пахомова, С. Раскина, А. Сергеева, А. Софийского, С. Смирнова, А. Сухомлинова, В. Сметанина, А. Устинова, Е. Халдея, Л. Хоменко, Г. Шутова.