Данте Алигьери.
Божественная комедия
* ЧИСТИЛИЩЕ *
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ
1 Когда кончается игра в три кости,
То проигравший снова их берет
И мечет их один, в унылой злости;
4 Другого провожает весь народ;
Кто спереди зайдет, кто сзади тронет,
Кто сбоку за себя словцо ввернет.
7 А тот идет и только ухо клонит;
Подаст кому, - идти уже вольней,
И так он понемногу всех разгонит.
10 Таков был я в густой толпе теней,
Чье множество казалось превелико,
И, обещая, управлялся с ней.
13 Там аретинец был, чью жизнь так дико
Похитил Гин ди Такко; рядом был
В погоне утонувший; Федерико
16 Новелло, руки протянув, молил;
И с ним пизанец, некогда явивший
В незлобивом Марцукко столько сил;
19 Граф Орсо был средь них; был дух, твердивший,
Что он враждой и завистью убит,
Его безвинно с телом разлучившей, -
22 Пьер де ла Бросс; брабантка пусть спешит,
Пока жива, с молитвами своими,
Не то похуже стадо ей грозит.
25 Когда я, наконец, расстался с ними,
Просившими, чтобы просил другой,
Дабы скорей им сделаться святыми,
28 Я начал так: "Я помню, светоч мой,
Ты отрицал, в стихе, тобою спетом,
Что суд небес смягчается мольбой;
31 А эти люди просят лишь об этом.
Иль их надежда тщетна, или мне
Твои слова не озарились светом?"
34 Он отвечал: "Они ясны вполне,
И этих душ надежда не напрасна,
Когда мы трезво поглядим извне.
37 Вершина правосудия согласна,
Чтоб огнь любви мог уничтожить вмиг
Долг, ими здесь платимый повсечасно.
40 А там, где стих мой у меня возник,
Молитва не служила искупленьем,
И звук ее небес бы не достиг.
43 Но не смущайся тягостным сомненьем:
Спроси у той, которая прольет
Свет между истиной и разуменьем.
46 Ты понял ли, не знаю: речь идет
О Беатриче. Там, на выси горной,
Она с улыбкой, радостная, ждет".
49 И я: "Идем же поступью проворной;
Уже и сам я меньше утомлен,
А видишь - склон оделся тенью черной".
52 "Сегодня мы пройдем, - ответил он, -
Как можно больше; много - не придется,
И этим ты напрасно обольщен.
55 Пока взойдешь, не раз еще вернется
Тот, кто сейчас уже горой закрыт,
Так что и луч вокруг тебя не рвется.
58 Но видишь - там какой-то дух сидит,
Совсем один, взирая к нам безгласно;
Он скажет нам, где краткий путь лежит".
61 Мы шли к нему. Как гордо и бесстрастно
Ты ждал, ломбардский дух, и лишь едва
Водил очами, медленно и властно!
64 Он про себя таил свои слова,
Нас, на него идущих озирая
С осанкой отдыхающего льва.
67 Вождь подошел к нему узнать, какая
Удобнее дорога к вышине;
Но он, на эту речь не отвечая -
70 Спросил о нашей жизни и стране.
Чуть "Мантуя..." успел сказать Вергилий,
Как дух, в своей замкнутый глубине,
73 Встал, и уста его проговорили:
"О мантуанец, я же твой земляк,
Сорделло!" И они объятья слили.
76 Италия, раба, скорбей очаг,
В великой буре судно без кормила,
Не госпожа народов, а кабак!
79 Здесь доблестной душе довольно было
Лишь звук услышать милой стороны,
Чтобы она сородича почтила;
82 А у тебя не могут без войны
Твои живые, и они грызутся,
Одной стеной и рвом окружены.
85 Тебе, несчастной, стоит оглянуться
На берега твои и города:
Где мирные обители найдутся?
88 К чему тебе подправил повода
Юстиниан, когда седло пустует?
Безуздой, меньше было бы стыда.
91 О вы, кому молиться долженствует,
Так чтобы Кесарь не слезал с седла,
Как вам господне слово указует, -
94 Вы видите, как эта лошадь зла,
Уже не укрощаемая шпорой
С тех пор, как вы взялись за удила?
97 И ты, Альберт немецкий, ты, который
Был должен утвердиться в стременах,
А дал ей одичать, - да грянут скорой
100 И правой карой звезды в небесах
На кровь твою, как ни на чью доселе,
Чтоб твой преемник ведал вечный страх!
103 Затем что ты и твой отец терпели,
Чтобы пустынней стал имперский сад,
А сами, сидя дома, богатели.
106 Приди, беспечный, кинуть только взгляд:
Мональди, Филиппески, Каппеллетти,
Монтекки, - те в слезах, а те дрожат!
109 Приди, взгляни на знать свою, на эти
Насилия, которые мы зрим,
На Сантафьор во мраке лихолетий!
112 Приди, взгляни, как сетует твой Рим,
Вдова, в слезах зовущая супруга:
"Я Кесарем покинута моим!"
115 Приди, взгляни, как любят все друг друга!
И, если нас тебе не жаль, приди
Хоть устыдиться нашего недуга!
118 И, если смею, о верховный Дий,
За род людской казненный казнью крестной,
Свой правый взор от нас не отводи!
121 Или, быть может, в глубине чудесной
Твоих судеб ты нам готовишь клад
Великой радости, для нас безвестной?
124 Ведь города Италии кишат
Тиранами, и в образе клеврета
Любой мужик пролезть в Марцеллы рад.
127 Флоренция моя, тебя все это
Касаться не должно, ты - вдалеке,
В твоем народе каждый - муж совета!
130 У многих правда - в сердце, в тайнике,
Но необдуманно стрельнуть - боятся;
А у твоих она на языке
133 Иные общим делом тяготятся;
А твой народ, участливый к нему,
Кричит незваный: "Я согласен взяться!"
136 Ликуй же ныне, ибо есть чему:
Ты мирна, ты разумна, ты богата!
А что я прав, то видно по всему.
139 И Спарта, и Афины, где когда-то
Гражданской правды занялась заря,
Перед тобою - малые ребята:
142 Тончайшие уставы мастеря,
Ты в октябре примеришь их, бывало,
И сносишь к середине ноября.
145 За краткий срок ты сколько раз меняла
Законы, деньги, весь уклад и чин
И собственное тело обновляла!
148 Опомнившись хотя б на миг один,
Поймешь сама, что ты - как та больная,
Которая не спит среди перин,
151 Ворочаясь и отдыха не зная.
ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ
1 И трижды, и четырежды успело
Приветствие возникнуть на устах,
Пока не молвил, отступив, Сорделло:
4 "Вы кто?" - "Когда на этих высотах
Достойные спастись еще не жили,
Октавиан похоронил мой прах.
7 Без правой веры был и я, Вергилий,
И лишь за то утратил вечный свет".
Так на вопрос слова вождя гласили.
10 Как тот, кто сам не знает - явь иль бред
То дивное, что перед ним предстало,
И, сомневаясь, говорит: "Есть... Нет..." -
13 Таков был этот; изумясь сначала,
Он взор потупил и ступил вперед
Обнять его, как низшему пристало.
16 "О свет латинян, - молвил он, - о тот,
Кто нашу речь вознес до полной власти,
Кто город мой почтил из рода в род,
19 Награда мне иль милость в этом счастье?
И если просьбы мне разрешены,
Скажи: ты был в Аду? в которой части?"
22 "Сквозь все круги отверженной страны, -
Ответил вождь мой, - я сюда явился;
От неба силы были мне даны.
25 Не делом, а неделаньем лишился
Я Солнца, к чьим лучам стремишься ты;
Его я поздно ведать научился.
28 Есть край внизу, где скорбь - от темноты,
А не от мук, и в сумраках бездонных
Не возгласы, а вздохи разлиты.
31 Там я, - среди младенцев, уязвленных
Зубами смерти в свете их зари,
Но от людской вины не отрешенных;
34 Там я, - средь тех, кто не облекся в три
Святые добродетели и строго
Блюл остальные, их нося внутри.
37 Но как дойти скорее до порога
Чистилища? Не можешь ли ты нам
Дать указанье, где лежит дорога?"
40 И он: "Скитаться здесь по всем местам,
Вверх и вокруг, я не стеснен нимало.
Насколько в силах, буду спутник вам.
43 Но видишь - время позднее настало,
А ночью вверх уже нельзя идти;
Пора наметить место для привала.
46 Здесь души есть направо по пути,
Которые тебе утешат очи,
И я готов тебя туда свести".
49 "Как так? - ответ был. - Если кто средь ночи
Пойдет наверх, ему не даст другой?
Иль просто самому не станет мочи?"
52 Сорделло по земле черкнул рукой,
Сказав: "Ты видишь? Стоит солнцу скрыться,
И ты замрешь пред этою чертой;
55 Причем тебе не даст наверх стремиться
Не что другое, как ночная тень;
Во тьме бессильем воля истребится.
58 Но книзу, со ступени на ступень,
И вкруг горы идти легко повсюду,
Пока укрыт за горизонтом день".
61 Мой вождь внимал его словам, как чуду,
И отвечал: "Веди же нас туда,
Где ты сказал, что я утешен буду".
64 Мы двинулись в дорогу, и тогда
В горе открылась выемка, такая,
Как здесь в горах бывает иногда.
67 "Войдем туда, - сказала тень благая, -
Где горный склон как бы раскрыл врата,
И там пробудем, утра ожидая".
70 Тропинка, не ровна и не крута,
Виясь, на край долины приводила,
Где меньше половины высота.
73 Сребро и злато, червлень и белила,
Отколотый недавно изумруд,
Лазурь и дуб-светляк превосходило
76 Сияние произраставших тут
Трав и цветов и верх над ними брало,
Как большие над меньшими берут.
79 Природа здесь не только расцвечала,
Но как бы некий непостижный сплав
Из сотен ароматов создавала.
82 "Salve, Regina," - меж цветов и трав
Толпа теней, внизу сидевших, пела,
Незримое убежище избрав.
85 "Покуда солнце все еще не село, -
Наш мантуанский спутник нам сказал, -
Здесь обождать мы с вами можем смело.
88 Вы разглядите, став на этот вал,
Отчетливей их лица и движенья,
Чем если бы их сонм вас окружал.
91 Сидящий выше, с видом сокрушенья
О том, что он призваньем пренебрег,
И губ не раскрывающий для пенья, -
94 Был кесарем Рудольфом, и он мог
Помочь Италии воскреснуть вскоре,
А ныне этот час опять далек.
97 Тот, кто его ободрить хочет в горе,
Царил в земле, где воды вдоль дубрав
Молдава в Лабу льет, а Лаба в море.
100 То Оттокар; он из пелен не встав,
Был доблестней, чем бороду наживший
Его сынок, беспутный Венцеслав.
103 И тот курносый, в разговор вступивший
С таким вот благодушным добряком,
Пал, как беглец, честь лилий омрачивший.
106 И как он в грудь колотит кулаком!
А этот, щеку на руке лелея,
Как на постели, вздохи шлет тайком.
109 Отец и тесть французского злодея,
Они о мерзости его скорбят,
И боль язвит их, в сердце пламенея.
112 А этот кряжистый, поющий в лад
С тем носачом, смотрящим величаво,
Был опоясан, всем, что люди чтят.
115 И если бы в руках была держава
У юноши, сидящего за ним,
Из чаши в чашу перешла бы слава,
118 Которой не хватило остальным:
Хоть воцарились Яков с Федериком,
Все то, что лучше, не досталось им.
121 Не часто доблесть, данная владыкам,
Восходит в ветви; тот ее дарит,
Кто может все в могуществе великом.
124 Носач изведал так - же этот стыд,
Как с ним поющий Педро знаменитый:
Прованс и Пулья стонут от обид.
127 Он выше был, чем отпрыск, им отвитый,
Как и Костанца мужем пославней,
Чем были Беатриче с Маргеритой.
130 А вот смиреннейший из королей,
Английский Генрих, севший одиноко;
Счастливее был рост его ветвей.
133 Там, ниже всех, где дол лежит глубоко,
Маркиз Гульельмо подымает взгляд;
Алессандрия за него жестоко
136 Казнила Канавез и Монферрат".
ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ
1 В тот самый час, когда томят печали
Отплывших вдаль и нежит мысль о том,
Как милые их утром провожали,
4 А новый странник на пути своем
Пронзен любовью, дальний звон внимая,
Подобный плачу над умершим днем, -
7 Я начал, слух невольно отрешая,
Следить, как средь теней встает одна,
К вниманью мановеньем приглашая.
10 Сложив и вскинув кисти рук, она
Стремила взор к востоку и, казалось,
Шептала богу: "Я одним полна".
13 "Te lucis ante", - с уст ее раздалось
Так набожно, и так был нежен звук,
Что о себе самом позабывалось.
16 И, набожно и нежно, весь их круг
С ней до конца исполнил песнопенье,
Взор воздымая до верховных дуг.
14 Здесь в истину вонзи, читатель, зренье;
Покровы так прозрачны, что сквозь них
Уже совсем легко проникновенье.
22 Я видел: сонм властителей земных,
С покорно вознесенными очами,
Как в ожиданье, побледнев, затих.
25 И видел я: два ангела, над нами
Спускаясь вниз, держали два клинка,
Пылающих, с неострыми концами.
28 И, зеленее свежего листка,
Одежда их, в ветру зеленых крылий,
Вилась вослед, волниста и легка.
31 Один слетел чуть выше, чем мы были,
Другой - на обращенный к нам откос,
И так они сидевших окаймили.
34 Я различал их русый цвет волос,
Но взгляд темнел, на лицах их почия,
И яркости чрезмерной я не снес.
37 "Они сошли из лона, где Мария, -
Сказал Сорделло, - чтобы дол стеречь,
Затем что близко появленье змия".
40 И я, не зная, как себя беречь,
Взглянул вокруг и поспешил укрыться,
Оледенелый, возле верных плеч.
43 И вновь Сорделло: "Нам пора спуститься
И славным теням о себе сказать;
Им будет радость с вами очутиться".
46 Я, в три шага, ступил уже на гладь;
И видел, как одна из душ взирала
Все на меня, как будто чтоб узнать.
49 Уже и воздух почернел немало,
Но для моих и для ее очей
Он все же вскрыл то, что таил сначала.
52 Она ко мне подвинулась, я - к ней.
Как я был счастлив, Нино благородный,
Тебя узреть не между злых теней!
55 Приветствий дань была поочередной;
И он затем: "К прибрежью под горой
Давно ли ты приплыл пустыней водной?"
58 "О, - я сказал, - я вышел пред зарей
Из скорбных мест и жизнь влачу земную,
Хоть, идя так, забочусь о другой".
61 Из уст моих услышав речь такую,
Он и Сорделло подались назад,
Дивясь тому, о чем я повествую.
64 Один к Вергилию направил взгляд,
Другой - к сидевшим, крикнув: "Встань, Куррадо!
Взгляни, как бог щедротами богат!"
67 Затем ко мне: "Ты, избранное чадо,
К которому так милостив был тот,
О чьих путях и мудрствовать не надо, -
70 Скажи в том мире, за простором вод,
Чтоб мне моя Джованна пособила
Там, где невинных верный отклик ждет.
73 Должно быть, мать ее меня забыла,
Свой белый плат носив недолгий час,
А в нем бы ей, несчастной, лучше было.
76 Ее пример являет напоказ,
Что пламень в женском сердце вечно хочет
Глаз и касанья, чтобы он не гас.
79 И не такое ей надгробье прочит
Ехидна, в бой ведущая Милан,
Какое создал бы галлурский кочет".
82 Так вел он речь, и взор его и стан
Несли печать горячего порыва,
Которым дух пристойно обуян.
85 Мои глаза стремились в твердь пытливо,
Туда, где звезды обращают ход,
Как сердце колеса, неторопливо.
88 И вождь: "О сын мой, что твой взор влечет?"
И я ему: "Три этих ярких света,
Зажегшие вкруг остья небосвод".
91 И он: "Те, что ты видел до рассвета,
Склонились, все четыре, в должный срок;
На смену им взошло трехзвездье это".
94 Сорделло вдруг его к себе привлек,
Сказав: "Вот он! Взгляни на супостата!" -
И указал, чтоб тот увидеть мог.
97 Там, где стена расселины разъята,
Была змея, похожая на ту,
Что Еве горький плод дала когда-то.
100 В цветах и травах бороздя черту,
Она порой свивалась, чтобы спину
Лизнуть, как зверь наводит красоту.
103 Не видев сам, я речь о том откину,
Как тот и этот горний ястреб взмыл;
Я их полет застал наполовину.
106 Едва заслыша взмах зеленых крыл,
Змей ускользнул, и каждый ангел снова
Взлетел туда же, где он прежде был.
109 А тот, кто подошел к нам после зова
Судьи, все это время напролет
Следил за мной и не промолвил слова.
112 "Твой путеводный светоч да найдет, -
Он начал, - нужный воск в твоей же воле,
Пока не ступишь на финифть высот!
115 Когда ты ведаешь хоть в малой доле
Про Вальдимагру и про те края,
Подай мне весть о дедовском престоле.
118 Куррадо Маласпина звался я;
Но Старый - тот другой, он был мне дедом;
Любовь к родным светлеет здесь моя".
121 "О, - я сказал, - мне только по беседам
Знаком ваш край; но разве угол есть
Во всей Европе, где б он не был ведом?
124 Ваш дом стяжал заслуженную честь,
Почет владыкам и почет державе,
И даже кто там не был, слышал весть.
127 И, как стремлюсь к вершине, так я вправе
Сказать: ваш род, за что ему хвала,
Кошель и меч в старинной держит славе.
130 В нем доблесть от привычки возросла,
И, хоть с пути дурным главой все сбито,
Он знает цель и сторонится зла".
133 И тот: "Иди; поведаю открыто,
Что солнце не успеет лечь семь раз
Там, где Овен расположил копыта,
136 Как это мненье лестное о нас
Тебе в средину головы вклинится
Гвоздями, крепче, чем чужой рассказ,
139 Раз приговор не может не свершиться".
ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
1 Наложница старинного Тифона
Взошла белеть на утренний помост,
Забыв объятья друга, и корона
4 На ней сияла из лучистых звезд,
С холодным зверем сходная чертами,
Который бьет нас, изгибая хвост;
7 И ночь означила двумя шагами
В том месте, где мы были, свой подъем,
И даже третий поникал крылами,
10 Когда, с Адамом в существе своем,
Я на траву склонился, засыпая,
Там, где мы все сидели впятером.
13 В тот час, когда поет, зарю встречая,
Касатка, и напев ее тосклив,
Как будто скорбь ей памятна былая,
16 И разум наш, себя освободив
От дум и сбросив тленные покровы,
Бывает как бы веще прозорлив,
19 Мне снилось - надо мной орел суровый
Навис, одетый в золотистый цвет,
Распластанный и ринуться готовый,
22 И будто бы я там, где Ганимед,
Своих покинув, дивно возвеличен,
Восхищен был в заоблачный совет.
25 Мне думалось: "Быть может, он привычен
Разить лишь тут, где он настиг меня,
А иначе к добыче безразличен".
28 Меж тем, кругами землю осеня,
Он грозовым перуном опустился
И взмыл со мной до самого огня.
31 И тут я вместе с ним воспламенился;
И призрачный пожар меня палил
С такою силой, что мой сон разбился.
34 Не меньше вздрогнул некогда Ахилл,
Водя окрест очнувшиеся веки
И сам не зная, где он их раскрыл,
37 Когда он от Хироновой опеки
Был матерью на Скир перенесен,
Хотя и там его настигли греки, -
40 Чем вздрогнул я, когда покинул сон
Мое лицо; я побледнел и хладом
Пронизан был, как тот, кто устрашен.
43 Один Вергилий был со мною рядом,
И третий час сияла солнцем высь,
И море расстилалось перед взглядом.
46 Мой господин промолвил: "Не страшись!
Оставь сомненья, мы уже у цели;
Не робостью, но силой облекись!
49 Мы, наконец. Чистилище узрели:
Вот и кругом идущая скала,
А вот и самый вход, подобный щели.
52 Когда заря была уже светла,
А ты дремал душой, в цветах почия
Среди долины, женщина пришла,
55 И так она сказала: "Я Лючия;
Чтобы тому, кто спит, помочь верней,
Его сама хочу перенести я".
58 И от Сорделло и других теней
Тебя взяла и, так как солнце встало,
Пошла наверх, и я вослед за ней.
61 И, здесь тебя оставив, указала
Прекрасными очами этот вход;
И тотчас ни ее, ни сна не стало".
64 Как тот, кто от сомненья перейдет
К познанью правды и, ее оплотом
Оборонясь, решимость обретет,
67 Так ожил я; и, видя, что заботам
Моим конец, вождь на крутой откос
Пошел вперед, и я за ним - к высотам.
70 Ты усмотрел, читатель, как вознес
Я свой предмет; и поневоле надо,
Чтоб вместе с ним и я в искусстве рос.
73 Мы подошли, и, где сперва для взгляда
В скале чернела только пустота,
Как если трещину дает ограда,
76 Я увидал перед собой врата,
И три больших ступени, разных цветом,
И вратника, сомкнувшего уста.
79 Сидел он, как я различил при этом,
Над самой верхней, чтобы вход стеречь,
Таков лицом, что я был ранен светом.
82 В его руке был обнаженный меч,
Где отраженья солнца так дробились,
Что я глаза старался оберечь.
85 "Скажите с места: вы зачем явились? -
Так начал он. - Кто вам дойти помог?
Смотрите, как бы вы не поплатились!"
88 "Жена с небес, а ей знаком зарок, -
Сказал мой вождь, - явив нам эти сени,
Промолвила: "Идите, вот порог".
91 "Не презрите благих ее велений! -
Нас благосклонный вратарь пригласил. -
Придите же подняться на ступени".
94 Из этих трех уступов первый был
Столь гладкий и блестящий мрамор белый,
Что он мое подобье отразил;
97 Второй - шершавый камень обгорелый,
Растресканный и вдоль и поперек,
И цветом словно пурпур почернелый;
100 И третий, тот, который сверху лег, -
Кусок порфира, ограненный строго,
Огнисто-алый, как кровавый ток.
103 На нем стопы покоил вестник бога;
Сидел он, обращенный к ступеням,
На выступе алмазного порога.
106 Ведя меня, как я хотел и сам,
По плитам вверх, мне молвил мой вожатый:
"Проси смиренно, чтоб он отпер нам".
109 И я, благоговением объятый,
К святым стопам, моля открыть, упал,
Себя рукой ударя в грудь трикраты.
112 Семь Р на лбу моем он начертал
Концом меча и: "Смой, чтобы он сгинул,
Когда войдешь, след этих ран", - сказал.
115 Как если б кто сухую землю вскинул
Иль разбросал золу, совсем такой
Был цвет его одежд. Из них он вынул
118 Ключи - серебряный и золотой;
И, белый с желтым взяв поочередно,
Он сделал с дверью чаемое мной.
121 "Как только тот иль этот ключ свободно
Не ходит в скважине и слаб нажим, -
Сказал он нам, - то и пытать бесплодно.
124 Один ценней; но чтоб владеть другим,
Умом и знаньем нужно изощриться,
И узел без него неразрешим.
127 Мне дал их Петр, веля мне ошибиться
Скорей впустив, чем отослав назад,
Тех, кто пришел у ног моих склониться".
130 Потом, толкая створ священных врат:
"Войдите, но запомните сначала,
Что изгнан тот, кто обращает взгляд".
133 В тот миг, когда святая дверь вращала
В своих глубоких гнездах стержни стрел
Из мощного и звонкого металла,
136 Не так боролся и не так гудел
Тарпей, лишаясь доброго Метелла,
Которого утратив - оскудел.
139 Я поднял взор, когда она взгремела,
И услыхал, как сквозь отрадный гуд
Далекое "Те Deum" долетело.
142 И точно то же получалось тут,
Что слышали мы все неоднократно,
Когда стоят и под орган поют,
145 И пение то внятно, то невнятно.
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ
1 Тогда мы очутились за порогом,
Заброшенным из-за любви дурной,
Ведущей души по кривым дорогам,
4 Дверь, загремев, захлопнулась за мной;
И, оглянись я на дверные своды,
Что б я сказал, подавленный виной?
7 Мы подымались в трещине породы,
Где та и эта двигалась стена,
Как набегают, чтоб отхлынуть, воды.
10 Мой вождь сказал: "Здесь выучка нужна,
Чтоб угадать, какая в самом деле
Окажется надежней сторона".
13 Вперед мы подвигались еле-еле,
И скудный месяц, канув глубоко,
Улегся раньше на своей постеле,
16 Чем мы прошли игольное ушко.
Мы вышли там, где горный склон от края
Повсюду отступил недалеко,
19 Я - утомясь, и вождь и я - не зная,
Куда идти; тропа над бездной шла,
Безлюднее, чем колея степная.
22 От кромки, где срывается скала,
И до стены, вздымавшейся высоко,
Она в три роста шириной была.
25 Докуда крылья простирало око,
Налево и направо, - весь извив
Дороги этой шел равно широко.
28 Еще вперед и шагу не ступив,
Я, озираясь, убедился ясно,
Что весь белевший надо мной обрыв
31 Был мрамор, изваянный так прекрасно,
Что подражать не только Поликлет,
Но и природа стала бы напрасно.
34 Тот ангел, что земле принес обет
Столь слезно чаемого примиренья
И с неба вековечный снял завет,
37 Являлся нам в правдивости движенья
Так живо, что ни в чем не походил
На молчаливые изображенья.
40 Он, я бы клялся, "Ave!" говорил
Склонившейся жене благословенной,
Чей ключ любовь в высотах отворил.
48 В ее чертах ответ ее смиренный,
"Ессе ancilla Dei", был ясней,
Чем в мягком воске образ впечатленный.
46 "В такой недвижности не цепеней!" -
Сказал учитель мой, ко мне стоявший
Той стороной, где сердце у людей.
49 Я, отрывая взгляд мой созерцавший,
Увидел за Марией, в стороне,
Где находился мне повелевавший,
52 Другой рассказ, иссеченный в стене;
Я стал напротив, обойдя поэта,
Чтобы глазам он был открыт вполне.
55 Изображало изваянье это,
Как на волах святой ковчег везут,
Ужасный тем, кто не блюдет запрета.
58 И на семь хоров разделенный люд
Мои два чувства вовлекал в раздоры;
Слух скажет: "Нет", а зренье: "Да, поют".
61 Как и о дыме ладанном, который
Там был изображен, глаз и ноздря
О "да" и "нет" вели друг с другом споры.
64 А впереди священного ларя
Смиренный Псалмопевец, пляс творящий,
И больше был, и меньше был царя.
67 Мелхола, изваянная смотрящей
Напротив из окна больших палат,
Имела облик гневной и скорбящей.
70 Я двинулся, чтобы насытить взгляд
Другою повестью, которой вправо,
Вслед за Мелхолой, продолжался ряд.
73 Там возвещалась истинная слава
Того владыки римлян, чьи дела
Григорий обессмертил величаво.
76 Вдовица, ухватясь за удила,
Молила императора Траяна
И слезы, сокрушенная, лила.
79 От всадников тесна была поляна,
И в золоте колеблемых знамен
Орлы парили, кесарю охрана.
82 Окружена людьми со всех сторон,
Несчастная звала с тоской во взоре:
"Мой сын убит, он должен быть отмщен!"
85 И кесарь ей: "Повремени, я вскоре
Вернусь". - "А вдруг, - вдовица говорит,
Как всякий тот, кого торопит горе, -
88 Ты не вернешься?" Он же ей: "Отмстит
Преемник мой". А та: "Не оправданье -
Когда другой добро за нас творит".
91 И он: "Утешься! Чтя мое призванье,
Я не уйду, не сотворив суда.
Так требуют мой долг и состраданье".
94 Кто нового не видел никогда,
Тот создал чудо этой речи зримой,
Немыслимой для смертного труда.
97 Пока мой взор впивал, неутомимый,
Смирение всех этих душ людских,
Все, что изваял мастер несравнимый,
100 "Оттуда к нам, но шаг их очень тих, -
Шепнул поэт, - идет толпа густая;
Путь к высоте узнаем мы у них".
103 Мои глаза, которые, взирая,
Пленялись созерцаньем новизны,
К нему метнулись, мига не теряя.
106 Читатель, да не будут смущены
Твоей души благие помышленья
Тем, как господь взымает долг с вины.
109 Подумай не о тягости мученья,
А о конце, о том, что крайний час
Для худших мук - час грозного решенья.
112 Я начал так: "То, что идет на нас,
И на людей по виду непохоже,
А что идет - не различает глаз".
115 И он в ответ: "Едва ль есть кара строже,
И ею так придавлены они,
Что я и сам сперва не понял тоже.
118 Но присмотрись и зреньем расчлени,
Что движется под этими камнями:
Как бьют они самих себя, взгляни!"
121 О христиане, гордые сердцами,
Несчастные, чьи тусклые умы
Уводят вас попятными путями!
124 Вам невдомек, что только черви мы,
В которых зреет мотылек нетленный,
На божий суд взлетающий из тьмы!
127 Чего возносится ваш дух надменный,
Коль сами вы не разнитесь ничуть
От плоти червяка несовершенной?
130 Как если истукан какой-нибудь,
Чтоб крыше иль навесу дать опору,
Колени, скрючась, упирает в грудь
133 И мнимой болью причиняет взору
Прямую боль; так, наклонясь вперед,
И эти люди обходили гору.
136 Кто легче нес, а кто тяжеле гнет,
И так, согбенный, двигался по краю;
Но с виду терпеливейший и тот
139 Как бы взывал в слезах: "Изнемогаю!"
ЧИСТИЛИЩЕ
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ
Второй уступ Предчистилища (окончание)
13-14. Аретинец - Бенинкаса, судья, которого убил и обезглавил сьенский
рьщарь-разбойник Гин ди Такко.
15. В погоне утонувший - Гуччо Тарлати, аретинец, который утонул, не то
преследуя врагов, не то спасаясь бегством.
15-16. Федерико Новелло - из рода графов Гвиди.
17-18. Пизанец - Гано, сын Марцукко Скорниджани, убитый в 1287 г. Отец
его, проявив необычную силу духа, простил убийцу.
19. Орсо дельи Альберти, граф Мангона, убитый своим двоюродным братом.
Он был сыном Наполеоне, одного из двух братьев, которые убили друг друга и
казнятся в Каине (А., XXXII, 40-60).
19-24. Пьер де ла Бросс - придворный французского короля Филиппа III
Смелого, казненный по проискам Марии Брабантской, жены короля. Данте
советует "брабантке" подумать о покаянии, чтобы не оказаться в Аду.
29. В стихе, тобою спетом - "Властную волю богов преклонить не надейся
мольбами" (Эн., VI, 376).
38. Огнь любви - то есть горячая молитва живых.
40. Там, где стих мой у меня возник - то есть в языческом мире.
62. Ломбардский дух - Сорделло, поэт XIII в., писавший на
провансальском языке, погибший, по преданию, насильственной смертью,
уроженец Мантуи, как и Вергилий.
88-90. Юстиниан - см. прим. Р., VI, 10. Он "подправил повода" коню,
обуздал государство законами, но теперь "седло пустует", на престоле нет
самодержца.
91-96. О вы, кому молиться долженствует - римский папа и духовенство,
присвоившие себе светскую власть, вопреки евангельскому слову: "Отдавайте
кесарево кесарю, а божие - богу".
97. Альберт немецкий - Альбрехт I, сын Рудольфа Габсбургского,
германский император и "король римлян" с 1298 по 1308 г.
104. Имперский сад - Италия.
111. Сантафьор - графство Сантафьора в Сьенской Маремме, принадлежавшее
роду Альдобрандески; Бонифаций VIII отвоевал у него значительную часть
владений.
118. Дий (Юпитер) - вместо "Христос".
125. В образе клеврета - то есть изображая из себя приверженца
политической партии.
126. Марцелл - политический враг Юлия Цезаря. Здесь в смысле:
влиятельный противник императорской власти.
ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ
Долина земных властителей
6. Октавиан - император Август (см. прим. Ч., III, 25-27).
25. Не делом, а неделаньем лишился... - Вергилий лишен лицезрения бога
(Солнца) не потому, что грешил, а потому, что не знал христианской веры.
27. Его я поздно ведать научился - уже после смерти, когда Христос
сошел в Ад (А., IV, 52-54).
28. Есть край внизу - Лимб (А., IV, 25-151).
34-36. Три святые добродетели - так называемые "богословские" - вера,
надежда и любовь. Остальные - это четыре "основные" или "естественные" (см.
прим. Ч., I, 23-27).
72. Где меньше половины высота - меньше половины самого высокого края
стены, окаймляющей долину.
82. "Salve, Regina" (лат.) - "Славься, царица", церковный гимн.
83. Толпа теней, сидящих в уединенной долине, - души земных
властителей, которые были поглощены мирскими делами.
91-95. Рудольф Габсбургский - император так называемой "Священной
Римской империи" (с 1273 по 1291 г.). Он "пренебрег своим призваньем", то
есть не пошел в Италию, чтобы подчинить ее своей власти.
96. А ныне этот час опять далек - потому что итальянский поход
германского императора Генриха VII в 1310-1313 гг. кончится неудачей.
97-102. Рудольфа утешает его заклятый враг, чешский король
Пржемысл-Оттокан II, павший в битве с ним в 1278 г.
103-111. Курносый - французский король Филипп III Смелый, потерпел
поражение в войне против Педро III Арагонского и умер в 1285 г., во время
отступления, "омрачив честь лилий" своего герба. Его собеседник, только по
виду благодушный добряк, - Генрих Толстый, король наваррский (умер в 1274
г.), выдавший свою дочь за сына Филиппа Смелого, Филиппа IV Красивого
(царствовал в 12851314 гг.). Отец и тесть скорбят о "мерзости" Филиппа IV,
"французского злодея", которого Данте клеймит не раз.
112-114. Еще два врага "поют в лад": кряжистый, Педро III Арагонский, и
носач. Карл I Анжуйский.
Карл, граф Анжуйский (ок. 1226-1285), брат Людовика IX Французского,
был призван папами для борьбы против Манфреда (см. прим. Ч., III, 112-113) и
в 1268 г. овладел Неаполем и Сицилией. В 1282 г. в Палермо вспыхнуло
восстание против французов ("Сицилийская вечерня"), и королем Сицилии был
избран Педро III Арагонский (умер в 1285 г.). За Карлом осталось
Неаполитанское королевство.
116. Юноша - старший сын Педро III, Альфонсо III (умер в 1291 г.).
119-120. Яков II Арагонский (умер в 1327 г.) и Федериго (Федерик) II
Сицилийский (умер в 1337 г.) - второй и третий сыновья Педро. "Все то, что
лучше", то есть отцовскую доблесть, они не унаследовали.
124-126. Носач, Карл I Анжуйский, тоже несчастен в своем потомстве:
Прованс (Ч., XX, 61 и прим.) и Пулья (Неаполитанское королевство) стонут под
властью его сына Карла II.
127-129. Карл I настолько же превосходит своего сына. Карла II,
насколько Костанца, вдова Педро III (см. прим. Ч., III, 115-116), имеет
больше оснований гордиться своим мужем, чем первая и вторая жены Карла I,
Беатриче и Маргерита.
130-132. Генрих Ш Английский (умер в 1272 г.) - отец Эдуарда I.
133-136. Гульельмо Спадалунга, маркиз Монферратский и Канавезский. -
Восставшие против него жители города Алессандрии взяли его в плен и посадили
в железную клетку, где он и умер (1292 г.). Неудачная война его сына против
Алессандрии еще долго разоряла страну.
ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ
Долина земных властителей (продолжение)
7. Слух невольно отрешая, - невольно переставая слушать, потому что
Сорделло умолк, а души кончили петь "Salve, Regina".
13. "Те lucis ante" (лат.) - начальные слова вечернего церковного
гимна: "Тебя, у предела света... [просим...]".
18. До верховных дуг - то есть до небесных сфер.
19-21. Данте указывает: аллегория дальнейших стихов так прозрачна, что
легко понять ее смысл, а именно - небо, по нашей молитве, охраняет нас от
соблазнов.
53. Нино Висконти - "судья" (правитель) округа Галлуры в Сардинии (см.
прим. А., XXII, 81-87), внук и соперник графа Уголино (см. прим. А., XXXIII,
13-14). Умер в 1296 г.
65. Куррадо - см. прим. 115-119.
71. Джованна - малолетняя дочь Нино Висконти.
73-75. Мать ее, Беатриче, недолго носила вдовий "белый плат", выйдя
вторично замуж за Галеаццо, из миланских Висконти, претерпевшего тяжелую
судьбу.
79-81. Для Беатриче было бы почетнее, если бы на ее гробнице был
высечен герб ее первого мужа, "кочет" (петух, герб пизанских Висконти, судей
Галлуры), а не "ехидна" (герб миланских Висконти: змея, пожирающая
младенца).
89-93. Три ярких звезды, сияющие в этот час вокруг Южного полюса,
символизируют веру, надежду и любовь (см. прим. Ч., VII, 34-36; Ч., I,
23-27).
115-119. Куррадо (Коррадо) Маласпина Младший - маркиз Луниджаны,
умерший около 1294 г. У маркизов Маласпина изгнанник Данте нашел радушный
прием в 1306 г. Вальдимагра - долина реки Магры в Луниджане.
131. Дурным главой - то есть римским папой.
133-139. Смысл: "Солнце не успеет вступить семь раз в знак Овна, где
оно стоит сейчас, то есть не пройдет и семи лет, как ты сам убедишься в
нашем радушии, раз уж должен свершиться приговор судьбы, обрекающий тебя на
скитальчество".
ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
Долина земных властителей {окончание) - Врата Чистилища
1-6. Наложница старинного Тифона. - Возможны два толкования: 1)
Наложница троянского царевича Тифона (в непредосудительном смысле) - Аврора.
Пользуясь тем же приемом, что в Ч. II, 1-9; III, 25-27; IV, 137-139; XV, 6;
XXVII, 1-5; P. I, 43-45-Данте в ст. 1-6 указывает час, наступивший в Италии:
там, на востоке, забрезжила солидная заря, и на ней сияло созвездие Рыб
("холодный зверь"), а в ст. 7-9 он определяет соответственный час для горы
Чистилища; 2) Данте наделяет Тифона, наряду с супругой, еще и наложницей,
лунной зарей. В ст. 1-6 описывается час, наступивший на горе Чистилища:
лунная заря взошла белеть на утренний помост, то есть появилась на востоке,
и на ней сияло, как корона, созвездие Скорпиона ("холодный зверь").
7-9. И ночь означила двумя шагами... - Прошло два часа от начала ночи в
том месте, где мы были, то есть на горе Чистилища, и даже третий час
близился к концу.
10. С Адамом в существе своем - то есть обладая телом, подвержен-) ным
усталости. Вергилий и другие тени не нуждаются в сне.
12. Впятером - то есть Данте, Вергилий, Сорделло, Нино Висконти и
Коррадо Маласпина.
14-15. Касатка - злополучная царевна Филомела, превращенная в ласточку
(касатку) (см. прим. Ч., XVII, 19-20).
22-24. Там, где Ганимед - то есть на горе Иде Фригийской.
30. До самого огня - до сферы огня, которая считалась лежащей между
сферой воздуха и небом Луны.
34-39. Не меньше вздрогнул некогда Ахилл... - Когда юноша Ахилл
воспитывался у кентавра Хирона (А., XII, 71), богиня Фетида, его мать, зная,
что ему грозит гибель на войне, перенесла его спящим на остров Скир Но здесь
его при помощи хитрости обнаружили Улисс и Диомед (см. прим. А., XXVI,
61-62).
55-63. Лючия - см. А., II, 97-108 и прим. А., II, 97. 112. Семь Р
(начальная буква латинского слова "рессаtum" - "грех") - означают семь
смертных грехов, от которых надлежит очиститься по мере восхождения на гору
Чистилища.
137. Тарпей - Тарпейский утес римского Капитолия, где хранилась
государственная казна. Когда Цезарь потребовал выдачи ему этой казны,
народный трибун Луций Цецилий Метелл отказал ему, и тот силой открыл двери.
141. "Те Deum" - латинский церковный гим "Тебя, бога, [хвалим]".
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ
Чистилище - Круг первый. - Гордецы
2. Из-за любви дурной. - Любовь - причина всех человеческих дел, как
добрых, так и злых, в зависимости от того, благая ли эта любовь или дурная
(Ч., XVII, 91-139).
8. Та и эта двигалась стена - то есть образовывала волнообразные
выступы, так что тропа была извилиста.
16. Игольное ушко - узкий проход.
17. Мы вышли там... - Поэты достигли первого круга Чистилища, где души
искупают грех гордости.
28-33. Круговая тропа идет вдоль мраморной стены горного склона,
украшенной барельефами, на которых изображены примеры смирения.
32. Поликлет - знаменитый греческий ваятель V в. до н.э.
34-45. Первый барельеф изображает евангельскую легенду о смирении девы
Марии перед ангелом, возвещающим, что она родит Христа.
40. "Ave!" (лат.) - "Радуйся!"
44. "Ессе ancilla Dei" {лат.) - "Вот раба господня".
55-69. Второй барельеф изображает смирение библейского царя Давида,
который, при перенесении "ковчега завета" в Иерусалим, "скакал и плясал
перед господом", на что с негодованием смотрела из окна его жена Мелхола
(Библия).
73-93. Третий барельеф воспроизводит легенду о том, как римский
император Траян (с 98 по 117 г.) смиренно выслушал упрек вдовы и оказал ей
правосудие.
75. Григорий обессмертил величаво. - Существовала легенда, что, по
молитве папы Григория (умер в 604 г.), кроткий Траян, император-язычник, был
освобожден из ада, жил вторично уже как христианин и достиг райского
блаженства (Р., XX, 44-48; 106-117).
94. Кто нового не видел никогда - то есть бог, которому открыто и
прошлое и будущее.
111. Час грозного решенья - час Страшного суда.
в начало
назад