Данте Алигьери.
Божественная комедия
* АД *
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
1 Уже вблизи я слышал гул тяжелый
Воды, спадавшей в следующий круг,
Как если бы гудели в ульях пчелы, -
4 Когда три тени отделились вдруг,
Метнувшись к нам, от шедшей вдоль потока
Толпы, гонимой ливнем жгучих мук.
7 Спеша, они взывали издалека:
"Постой! Мы по одежде признаем,
Что ты пришел из города порока!"
10 О, сколько язв, изглоданных огнем,
Являл очам их облик несчастливый!
Мне больно даже вспоминать о нем.
13 Мой вождь сказал, услышав их призывы
И обратясь ко мне: "Повремени.
Нам нужно показать, что мы учтивы.
16 Я бы сказал, когда бы не огни,
Разящие, как стрелы, в этом зное,
Что должен ты спешить, а не они".
19 Чуть мы остановились, те былое
Возобновили пенье; к нам домчась,
Они кольцом забегали все трое.
22 Как голые атлеты, умастясь,
Друг против друга кружат по арене,
Чтобы потом схватиться, изловчась,
25 Так возле нас кружили эти тени,
Лицом ко мне, вращая шею вспять,
Когда вперед стремились их колени.
28 "Увидев эту взрыхленную гладь, -
Воззвал один, - и облик наш кровавый,
Ты нас, просящих, должен презирать;
31 Но преклонись, во имя нашей славы,
Сказать нам, кто ты, адскою тропой
Идущий мимо нас, живой и здравый!
34 Вот этот, чьи следы я мну стопой, -
Хоть голый он и струпьями изрытый,
Был выше, чем ты думаешь, судьбой.
37 Он внуком был Гвальдрады именитой
И звался Гвидо Гверра, в мире том
Мечом и разуменьем знаменитый.
40 Тот, пыль толкущий за моим плечом, -
Теггьяйо Альдобранди, чьи заслуги
Великим должно поминать добром.
43 И я, страдалец этой жгучей вьюги,
Я, Рустикуччи, распят здесь, виня
В моих злосчастьях нрав моей супруги".
46 Будь у меня защита от огня,
Я бросился бы к ним с тропы прибрежной,
И мой мудрец одобрил бы меня;
49 Но, устрашенный болью неизбежной,
Я побоялся кинуться к теням
И к сердцу их прижать с приязнью нежной.
52 Потом я начал: "Не презренье к вам,
А скорбь о вашем горестном уделе
Вошла мне в душу, чтоб остаться там,
55 Когда мой вождь, завидев вас отселе,
Сказал слова, явившие сполна,
Что вы такие, как и есть на деле.
58 Отчизна с вами у меня одна;
И я любил и почитал измлада
Ваш громкий труд и ваши имена.
61 Отвергнув желчь, взыскую яблок сада,
Обещанного мне вождем моим;
Но прежде к средоточью пасть мне надо".
64 "Да будешь долго ты руководим, -
Ответил он, - душою в теле здравом;
Да светит слава по следам твоим!
67 Скажи: любовь к добру и к честным нравам
Еще живет ли в городе у нас,
Иль разбрелась давно по всем заставам?
70 Гульельмо Борсиере, здесь как раз
Теперь казнимый, - вон он там, в пустыне, -
Принес с собой нерадостный рассказ".
73 "Ты предалась беспутству и гордыне,
Пришельцев и наживу обласкав,
Флоренция, тоскующая ныне!"
76 Так я вскричал, лицо мое подняв;
Они переглянулись, вняв ответу,
Подобно тем, кто слышит, что был прав.
79 "Когда все просьбы так легко, как эту,
Ты утоляешь, - отклик их гласил, -
Счастливец ты, дарящий правду свету!
82 Да узришь снова красоту светил,
Простясь с неозаренными местами!
Тогда, с отрадой вспомянув: "Я был",
85 Скажи другим, что ты видался с нами!"
И тут они помчались вдоль пути,
И ноги их казались мне крылами.
88 Нельзя "аминь" быстрей произнести,
Чем их сокрыли дали кругозора;
И мой учитель порешил идти.
91 Я двинулся вослед за ним; и скоро
Послышался так близко грохот вод,
Что заглушил бы звуки разговора.
94 Как та река, которая свой ход
От Монте-Везо в сторону рассвета
По Апеннинам первая ведет,
97 Зовясь в своем верховье Аквакета,
Чтоб устремиться к низменной стране
И у Форли утратить имя это,
100 И громыхает вниз по крутизне,
К Сан-Бенедетто Горному спадая,
Где тысяча вместилась бы вполне, -
103 Так, рушась вглубь с обрывистого края,
Мы слышали, багровый вал гремит,
Мгновенной болью ухо поражая.
106 Стан у меня веревкой был обвит;
Я думал ею рысь поймать когда-то,
Которой мех так весело блестит.
109 Я снял ее и, повинуясь свято,
Вручил ее поэту моему,
Смотав плотней для лучшего обхвата.
112 Он, боком став и так, чтобы ему
Не зацепить за выступы обрыва,
Швырнул ее в зияющую тьму.
115 "На странный знак не странное ли диво, -
Сказал я втайне, - явит глубина,
Раз и учитель смотрит так пытливо?"
118 Увы, какая сдержанность нужна
Близ тех, кто судит не одни деянья,
Но видит самый разум наш до дна!
121 "Сейчас всплывет, - сказал наставник знанья, -
То, что я жду и сам ты смутно ждешь;
Сейчас твой взор достигнет созерцанья".
124 Мы истину, похожую на ложь,
Должны хранить сомкнутыми устами,
Иначе срам безвинно наживешь;
127 Но здесь молчать я не могу; стихами
Моей Комедии клянусь, о чтец, -
И милость к ней да не прейдет с годами, -
130 Я видел - к нам из бездны, как пловец,
Взмывал какой-то образ возраставший,
Чудесный и для дерзостных сердец;
133 Так снизу возвращается нырявший,
Который якорь выпростать помог,
В камнях иль в чем-нибудь другом застрявший,
136 И правит станом и толчками ног.
ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ
1 Вот острохвостый зверь, сверлящий горы,
Пред кем ничтожны и стена, и меч;
Вот, кто земные отравил просторы".
4 Такую мой вожатый начал речь,
Рукою подзывая великана
Близ пройденного мрамора возлечь.
7 И образ омерзительный обмана,
Подплыв, но хвост к себе не подобрав,
Припал на берег всей громадой стана.
10 Он ясен был лицом и величав
Спокойством черт приветливых и чистых,
Но остальной змеиным был состав.
13 Две лапы, волосатых и когтистых;
Спина его, и брюхо, и бока -
В узоре пятен и узлов цветистых.
16 Пестрей основы и пестрей утка
Ни турок, ни татарин не сплетает;
Хитрей Арахна не ткала платка.
19 Как лодка на причале отдыхает,
Наполовину погрузясь в волну;
Как там, где алчный немец обитает,
22 Садится бобр вести свою войну, -
Так лег и гад на камень оголенный,
Сжимающий песчаную страну.
25 Хвост шевелился в пустоте бездонной,
Крутя торчком отравленный развил,
Как жало скорпиона заостренный.
28 "Теперь нам нужно, - вождь проговорил, -
Свернуть с дороги, поступь отклоняя
Туда, где гнусный зверь на камни всплыл".
31 Так мы спустились вправо и, вдоль края,
Пространство десяти шагов прошли,
Песка и жгучих хлопьев избегая.
34 Приблизясь, я увидел невдали
Толпу людей, которая сидела
Близ пропасти в сжигающей пыли.
37 И мне мой вождь: "Чтоб этот круг всецело
Исследовать во всех его частях,
Ступай, взгляни, в чем разность их удела.
40 Но будь короче там в твоих речах;
А я поговорю с поганым дивом,
Чтоб нам спуститься на его плечах".
43 И я пошел еще раз над обрывом,
Каймой седьмого круга, одинок,
К толпе, сидевшей в горе молчаливом.
46 Из глаз у них стремился скорбный ток;
Они все время то огонь летучий
Руками отстраняли, то песок.
45 Так чешутся собаки в полдень жгучий,
Обороняясь лапой или ртом
От блох, слепней и мух, насевших кучей.
52 Я всматривался в лица их кругом,
В которые огонь вонзает жала;
Но вид их мне казался незнаком.
55 У каждого на грудь мошна свисала,
Имевшая особый знак и цвет,
И очи им как будто услаждала.
58 Так, на одном я увидал кисет,
Где в желтом поле был рисунок синий,
Подобный льву, вздыбившему хребет.
61 А на другом из мучимых пустыней
Мешочек был, подобно крови, ал
И с белою, как молоко, гусыней.
64 Один, чей белый кошелек являл
Свинью, чреватую и голубую,
Сказал мне: "Ты зачем сюда попал?
67 Ступай себе, раз носишь плоть живую,
И знай, что Витальяно, мой земляк,
Придет и сядет от меня ошую.
70 Меж этих флорентийцев я чужак,
Я падуанец; мне их голос грубый
Все уши протрубил: "Где наш вожак,
73 С тремя козлами, наш герой сугубый?".
Он высунул язык и скорчил рот,
Как бык, когда облизывает губы.
76 И я, боясь, не сердится ли тот,
Кто мне велел недолго оставаться,
Покинул истомившийся народ.
79 Тем временем мой вождь успел взобраться
Дурному зверю на спину - и мне
Промолвил так: "Теперь пора мужаться!
82 Вот, как отсюда сходят к глубине.
Сядь спереди, я буду сзади, рядом,
Чтоб хвост его безвреден был вполне".
85 Как человек, уже объятый хладом
Пред лихорадкой, с синевой в ногтях,
Дрожит, чуть только тень завидит взглядом, -
88 Так я смутился при его словах;
Но как слуга пред смелым господином,
Стыдом язвимый, я откинул страх.
91 Я поместился на хребте зверином;
Хотел промолвить: "Обними меня", -
Но голоса я не был властелином.
94 Тот, кто и прежде был моя броня,
И без того поняв мою тревогу,
Меня руками обхватил, храня,
97 И молвил: "Герион, теперь в дорогу!
Смотри, о новой ноше не забудь:
Ровней кружи и падай понемногу".
100 Как лодка с места трогается в путь
Вперед кормой, так он оттуда снялся
И, ощутив простор, направил грудь
103 Туда, где хвост дотоле извивался;
Потом как угорь выпрямился он
И, загребая лапами, помчался.
106 Не больше был испуган Фаэтон,
Бросая вожжи, коими задетый
Небесный свод доныне опален,
109 Или Икар, почуя воск согретый,
От перьев обнажавший рамена,
И слыша зов отца: "О сын мой, где ты?" -
112 Чем я, увидев, что кругом одна
Пустая бездна воздуха чернеет
И только зверя высится спина.
115 А он все вглубь и вглубь неспешно реет,
Но это мне лишь потому вдогад,
Что ветер мне в лицо и снизу веет.
118 Уже я справа слышал водопад,
Грохочущий под нами, и пугливо
Склонил над бездной голову и взгляд;
121 Но пуще оробел, внизу обрыва
Увидев свет огней и слыша крик,
И отшатнулся, ежась боязливо.
124 И только тут я в первый раз постиг
Спуск и круженье, видя муку злую
Со всех сторон все ближе каждый миг.
127 Как сокол, мощь утратив боевую,
И птицу и вабило тщетно ждав, -
Так что сокольник скажет: "Эх, впустую!"
130 На место взлета клонится, устав,
И, опоясав сто кругов сначала,
Вдали от всех садится, осерчав, -
133 Так Герион осел на дно провала,
Там, где крутая кверху шла скала,
И, чуть с него обуза наша спала,
136 Взмыл и исчез, как с тетивы стрела.
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1 Есть место в преисподней. Злые Щели,
Сплошь каменное, цвета чугуна,
Как кручи, что вокруг отяготели.
4 Посереди зияет глубина
Широкого и темного колодца,
О коем дальше расскажу сполна.
7 А тот уступ, который остается,
Кольцом меж бездной и скалой лежит,
И десять впадин в нем распознается.
10 Каков у местности бывает вид,
Где замок, для осады укрепленный,
Снаружи стен рядами рвов обвит,
13 Таков и здесь был дол изборожденный;
И как от самых крепостных ворот
Ведут мосты на берег отдаленный,
16 Так от подножья каменных высот
Шли гребни скал чрез рвы и перекаты,
Чтоб у колодца оборвать свой ход.
19 Здесь опустился Герион хвостатый
И сбросил нас обоих со спины;
И влево путь направил мой вожатый
22 Я шел, и справа были мне видны
Уже другая скорбь и казнь другая,
Какие в первом рву заключены.
25 Там в два ряда текла толпа нагая;
Ближайший ряд к нам направлял стопы,
А дальний - с нами, но крупней шагая.
28 Так римляне, чтобы наплыв толпы,
В год юбилея, не привел к затору,
Разгородили мост на две тропы,
31 И по одной народ идет к собору,
Взгляд обращая к замковой стене,
А по другой идут навстречу, в гору.
34 То здесь, то там в кремнистой глубине
Виднелся бес рогатый, взмахом плети
Жестоко бивший грешных по спине.
87 О, как проворно им удары эти
Вздымали пятки! Ни один не ждал,
Пока второй обрушится иль третий.
40 Пока я шел вперед, мой взор упал
На одного; и я воскликнул: "Где-то
Его лицом я взгляд уже питал".
43 Я стал, стараясь распознать, кто это,
И добрый вождь, остановясь со мной,
Нагнать его мне не чинил запрета.
46 Бичуемый, скрывая облик свой,
Склонил чело; но труд пропал впустую;
Я молвил: "Ты, с поникшей головой,
49 Когда наружность носишь не чужую, -
Венедико Каччанемико. Чем
Ты заслужил приправу столь крутую?"
52 И он: "Я не ответил бы совсем,
Но мне твоя прямая речь велела
Припомнить мир старинный. Я был тем,
55 Кто постарался, чтоб Гизолабелла
Послушалась маркиза, хоть и врут
Различное насчет срамного дела.
58 Не первый я болонец плачу тут;
Их понабилась здесь такая кипа,
Что столько языков не наберут
61 Меж Савеной и Рено молвить sipa;
Немудрено: мы с алчностью своей
До смертного не расстаемся хрипа".
64 Тут некий бес, среди его речей,
Стегнул его хлыстом и огрызнулся:
"Ну, сводник! Здесь не бабы, поживей!"
67 Я к моему вожатому вернулся;
Пройдя немного, мы пришли туда,
Где длинный гребень от скалы тянулся.
70 Мы на него взобрались без труда
И с этим истязуемым народом,
Направо взяв, расстались навсегда.
73 И там, где гребень нависает сводом,
Чтоб дать толпе бичуемой пройти, -
Мой вождь сказал: "Постой - и мимоходом
76 Свои глаза на этих обрати,
Которых ты еще не видел лица,
Пока им было с нами по пути".
74 Под древний мост спешила вереница
Второго ряда, двигаясь на нас,
Стегаемая, как и та станица.
82 И вождь, не ждав вопроса этот раз,
Сказал: "Взгляни вот на того, большого:
Ему и боль не увлажняет глаз.
85 Как полон он величества былого!
То мудрый и отважный властелин,
Ясон, руна стяжатель золотого.
88 Приплыв на Лемнос средь морских пучин,
Где женщины, отринув все, что свято,
Предали смерти всех своих мужчин,
91 Он обманул, украсив речь богато,
Младую Гипсипилу, в свой черед
Товарок обманувшую когда-то.
94 Ее он бросил там понесшей плод;
За это он так и бичуем злобно,
И также за Медею казнь несет.
97 С ним те, кто обманул ему подобно;
Про первый ров и тех, кто стиснут в нем,
Нет нужды ведать более подробно".
100 Достигнув места, где тропа крестом
Пересекает грань второго вала,
Чтоб дальше снова выгнуться мостом,
103 Мы слышали, как в ближнем рву визжала
И рылом хрюкала толпа людей
И там себя ладонями хлестала.
106 Откосы покрывал тягучий клей
От снизу подымавшегося чада,
Несносного для глаз и для ноздрей.
109 Дно скрыто глубоко внизу, и надо,
Дабы увидеть, что такое там,
Взойти на мост, где есть простор для взгляда.
112 Туда взошли мы, и моим глазам
Предстали толпы влипших в кал зловонный,
Как будто взятый из отхожих ям.
115 Там был один, так густо отягченный
Дермом, что вряд ли кто бы отгадал,
Мирянин это или постриженный.
118 Он крикнул мне: "Ты что облюбовал
Меня из всех, кто вязнет в этой прели?"
И я в ответ: "Ведь я тебя встречал,
121 И кудри у тебя тогда блестели;
Я и смотрю, что тут невдалеке
Погряз Алессио Интерминелли".
124 И он, себя темяша по башке:
"Сюда попал я из-за льстивой речи,
Которую носил на языке".
127 Потом мой вождь: "Нагни немного плечи, -
Промолвил мне, - и наклонись вперед,
И ты увидишь: тут вот, недалече
130 Себя ногтями грязными скребет
Косматая и гнусная паскуда
И то присядет, то опять вскокнет.
133 Фаида эта, жившая средь блуда,
Сказала как-то на вопрос дружка:
"Ты мной довольна?" - "Нет, ты просто чудо!"
136 Но мы наш взгляд насытили пока".
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1 О Симон-волхв, о присных сонм злосчастный,
Вы, что святыню божию, Добра
Невесту чистую, в алчбе ужасной
4 Растлили ради злата и сребра,
Теперь о вас, казнимых в третьей щели,
Звенеть трубе назначена пора!
7 Уже над новым рвом мы одолели
Горбатый мост и прямо с высоты
На середину впадины смотрели.
10 О Высший Разум, как искусен ты
Горе, и долу, и в жерле проклятом,
И сколько показуешь правоты!
13 Повсюду, и вдоль русла, и по скатам,
Я увидал неисчислимый ряд
Округлых скважин в камне сероватом.
16 Они совсем такие же на взгляд,
Как те, в моем прекрасном Сан-Джованни,
Где таинство крещения творят.
19 Я, отрока спасая от страданий,
В недавний год одну из них разбил:
И вот печать, в защиту от шептаний!
22 Из каждой ямы грешник шевелил
Торчащими по голени ногами,
А туловищем в камень уходил.
25 У всех огонь змеился над ступнями;
Все так брыкались, что крепчайший жгут
Порвался бы, не совладав с толчками.
28 Как если нечто маслистое жгут
И лишь поверхность пламенем задета, -
Так он от пят к ногтям скользил и тут.
31 "Учитель, - молвил я, - скажи, кто это,
Что корчится всех больше и оброс
Огнем такого пурпурного цвета?"
34 И он мне: "Хочешь, чтоб тебя я снес
Вниз, той грядой, которая положе?
Он сам тебе ответит на вопрос".
37 И я: "Что хочешь ты, мне мило тоже;
Ты знаешь все, хотя бы я молчал;
Ты - господин, чья власть мне всех дороже".
40 Тогда мы вышли на четвертый вал
И, влево взяв, спустились в крутоскатый
И дырами зияющий провал.
43 Меня не раньше отстранил вожатый
От ребр своих, чем подойдя к тому,
Кто так ногами плакал, в яме сжатый.
46 "Кто б ни был ты, поверженный во тьму
Вниз головой и вкопанный, как свая,
Ответь, коль можешь", - молвил я ему.
49 Так духовник стоит, исповедая
Казнимого, который вновь зовет
Из-под земли, кончину отдаляя.
52 "Как, Бонифаций, - отозвался тот, -
Ты здесь уже, ты здесь уже так рано?
На много лет, однако, список врет.
55 Иль ты устал от роскоши и сана,
Из-за которых лучшую средь жен,
На муку ей, добыл стезей обмана?"
58 Я был как тот, кто словно пристыжен,
Когда ему немедля возразили,
А он не понял и стоит, смущен.
61 "Скажи ему, - промолвил мне Вергилий: -
"Нет, я не тот, не тот, кого ты ждешь".
И я ответил так, как мне внушили.
64 Тут грешника заколотила дрожь,
И вздох его и скорбный стон раздался:
"Тогда зачем же ты меня зовешь?
67 Когда, чтобы услышать, как я звался,
Ты одолеть решился этот скат,
Знай: я великой ризой облекался.
70 Воистину медведицей зачат,
Радея медвежатам, я так жадно
Копил добро, что сам в кошель зажат.
73 Там, подо мной, набилось их изрядно,
Церковных торгащей, моих предтеч,
Расселинами стиснутых нещадно.
76 И мне придется в глубине залечь,
Сменившись тем, кого я по догадке
Сейчас назвал, ведя с тобою речь.
79 Но я здесь дольше обжигаю пятки,
И срок ему торчать вот так стремглав,
Сравнительно со мной, назначен краткий;
82 Затем что вслед, всех в скверне обогнав,
Придет с заката пастырь без закона,
И, нас покрыв, он будет только прав.
85 Как, в Маккавейских книгах, Иасона
Лелеял царь, так и к нему щедра
Французская окажется корона".
88 Хоть речь моя едва ль была мудра,
Но я слова привел к такому строю:
"Скажи: каких сокровищ от Петра
91 Ждал наш господь, прельщен ли был казною,
Когда ключи во власть ему вверял?
Он молвил лишь одно: "Иди за мною".
94 Петру и прочим платы не вручал
Матвей, когда то место опустело,
Которое отпавший потерял.
97 Торчи же здесь; ты пострадал за дело;
И крепче деньги грешные храни,
С которыми на Карла шел так смело.
100 И если бы я сердцем искони,
И даже здесь, не чтил ключей верховных,
Тебе врученных в радостные дни,
103 Я бы в речах излился громословных;
Вы алчностью растлили христиан,
Топча благих и вознося греховных.
106 Вас, пастырей, провидел Иоанн
В той, что воссела на водах со славой
И деет блуд с царями многих стран;
109 В той, что на свет родилась семиглавой,
Десятирогой и хранила нас,
Пока ее супруг был жизни правой.
112 Сребро и злато - ныне бог для вас;
И даже те, кто молится кумиру,
Чтят одного, вы чтите сто зараз.
115 О Константин, каким злосчастьем миру
Не к истине приход твой был чреват,
А этот дар твой пастырю и клиру!"
118 Пока я пел ему на этот лад,
Он, совестью иль гневом уязвленный,
Не унимал лягающихся пят.
121 А вождь глядел с улыбкой благосклонной,
Как бы довольный тем, что так правдив
Звук этой речи, мной произнесенной.
124 Обеими руками подхватив,
Меня к груди прижал он и початым
Уже путем вернулся на обрыв;
127 Не утомленный бременем подъятым,
На самую дугу меня он взнес,
Четвертый вал смыкающую с пятым,
130 И бережно поставил на утес,
Тем бережней, что дикая стремнина
Была бы трудной тропкой и для коз;
133 Здесь новая открылась мне ложбина.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ
1 О новой муке повествую ныне
В двадцатой песни первой из канцон,
Которая о гибнущих в пучине.
4 Уже смотреть я был расположен
В провал, раскрытый предо мной впервые,
Который скорбным плачем орошен;
7 И видел в круглом рву толпы немые,
Свершавшие в слезах неспешный путь,
Как в этом мире водят литании.
10 Когда я взору дал по ним скользнуть,
То каждый оказался странно скручен
В том месте, где к лицу подходит грудь;
13 Челом к спине повернут и беззвучен,
Он, пятясь задом, направлял свой шаг
И видеть прямо был навек отучен.
16 Возможно, что кому-нибудь столбняк,
Как этим, и сводил все тело разом, -
Не знаю, но навряд ли это так.
19 Читатель, - и господь моим рассказом
Тебе урок да преподаст благой, -
Помысли, мог ли я невлажным глазом
22 Взирать вблизи на образ наш земной,
Так свернутый, что плач очей печальный
Меж ягодиц струился бороздой.
25 Я плакал, опершись на выступ скальный.
"Ужель твое безумье таково? -
Промолвил мне мой спутник достохвальный.
28 Здесь жив к добру тот, в ком оно мертво.
Не те ли всех тяжеле виноваты,
Кто ропщет, если судит божество?
31 Взгляни, взгляни, вот он, землею взятый,
Пожранный ею на глазах фивян,
Когда они воскликнули: "Куда ты,
34 Амфиарай? Что бросил ратный стан?",
А он все вглубь свергался без оглядки,
Пока Миносом не был обуздан.
37 Ты видишь - в грудь он превратил лопатки:
За то, что взором слишком вдаль проник,
Он смотрит взад, стремясь туда, где пятки.
40 А вот Тиресий, изменивший лик,
Когда, в жену из мужа превращенный,
Всем естеством преобразился вмиг;
43 И лишь потом, змеиный клуб сплетенный
Ударив вновь, он стал таким, как был,
В мужские перья снова облаченный.
46 А следом Арунс надвигает тыл;
Там, где над Луни громоздятся горы
И где каррарец пажити взрыхлил,
49 Он жил в пещере мраморной и взоры
Свободно и в ночные небеса,
И на морские устремлял просторы.
52 А та, чья гривой падает коса,
Покров грудям незримым образуя,
Как прочие незримы волоса,
55 Была Манто; из края в край кочуя,
Она пришла в родные мне места;
И вот об этом рассказать хочу я.
58 Когда она осталась сирота
И принял рабство Вакхов град злосчастный,
Она скиталась долгие лета.
61 Там, наверху, в Италии прекрасной,
У гор, замкнувших Манью рубежом
Вблизи Тиралли, спит Бенако ясный.
64 Ключи, которых сотни мы начтем
Меж Валькамбникой и Гардой, склоны
Пеннинских Альп омыв, стихают в нем.
67 Там место есть, где пастыри Вероны,
И Брешьи, и Тридента, путь свершив,
Благословить могли бы люд крещеный.
70 Оплот Пескьеры, мощен и красив,
Стоит, грозя бергамцам и брешьянам,
Там, где низиной окружен залив.
73 Все то, что в лоне уместить песчаном
Не мог Бенако, - устремясь сюда,
Течет рекой по травяным полянам.
76 Начав бежать из озера, вода
Зовется Минчо, чтобы у Говерно
В потоке По исчезнуть навсегда.
79 Встречая падь, на полпути примерно,
Она стоит, разлившись в топкий пруд,
А летом чахнет, но и губит верно.
82 Безжалостная дева, идя тут,
Среди болота сушу присмотрела,
Нагой и невозделанный приют.
85 И здесь она, чуждаясь всех, осела
Со слугами, гаданьям предана,
И здесь рассталась с оболочкой тела.
88 Рассеянные кругом племена
Потом сюда стянулись, ибо знали,
Что эта суша заводью сильна.
91 Над мертвой костью город основали
И, по избравшей древле этот дол,
Без волхвований Мантуей назвали.
94 Он многолюдней прежде был и цвел,
Пока недальновидных Касалоди
Лукавый Пинамонте не провел.
97 И если ты услышал бы в народе
Не эту быль о родине моей,
Знай - это ложь и с истиной в разброде".
100 И я: "Учитель, повестью твоей
Я убежден и верю нерушимо.
Мне хладный уголь - речь других людей.
103 Но молви мне: среди идущих мимо
Есть кто-нибудь, кто взор бы твой привлек?
Во мне лишь этим сердце одержимо".
106 И он: "Вот тот, чья борода от щек
Вниз по спине легла на смуглом теле, -
В те дни, когда у греков ты бы мог
109 Найти мужчину только в колыбели
Был вещуном; в Авлиде сечь канат
Он и Калхант совместно повелели.
112 То Эврипил; и про него звучат
Стихи моей трагедии высокой.
Тебе ль не знать? Ты помнишь всю подряд.
115 А следующий, этот худобокой,
Звался Микеле Скотто и большим
В волшебных плутнях почитался докой.
118 А вот Бонатти; вот Азденте с ним;
Жалеет он о коже и о шиле,
Да опоздал с раскаяньем своим.
121 Вот грешницы, которые забыли
Иглу, челнок и прялку, ворожа;
Варили травы, куколок лепили.
124 Но нам пора; коснулся рубежа
Двух полусфер и за Севильей в волны
Нисходит Каин, хворост свой держа,
127 А месяц был уж прошлой ночью полный:
Ты помнишь сам, как в глубине лесной
Был благотворен свет его безмолвный".
130 Так, на ходу, он говорил со мной.
* ПРИМЕЧАНИЯ *
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
Круг седьмой - Третий пояс (продолжение) - Насильники над естеством
(содомиты)
4-6. Когда три тени отделились вдруг... - Эта новая толпа, судя по трем
отделившимся от нее теням, состоит из людей военных и государственных
деятелей.
19-20. Былое возобновили пенье - то есть стоны боли.
21. Они кольцом забегали - потому что им воспрещено останавливаться
(А., XV, 37-39).
37. Гвальдрада - дочь Беллинчоне Берти деи Равиньяни (Р., XV, 112),
жена графа Гвидо Старого, родоначальника графов Гвиди (умершего в 1213 т.),
которая вошла в предание как образец древнефлорентийской добродетели и
чистоты нравов.
38-45. Гвидо Гверра, граф Гвиди, Теггьяйо Альдобранди дельи Адимари и
беседующий с Данте Якопо Рустикуччи - флорентийские гвельфы, прославившие
себя в середине XIII в. О судьбе двух последних Данте осведомлялся у Чакко
(А., VI, 79-84).
63. К средоточью - то есть к центру земли.
70-72. Гульельмо Борсиере, недавно принесший старым воинам "нерадостный
рассказ" об их отечестве, - флорентиец, пользовавшийся большим влиянием во
многих знатных домах Италии.
94-101. Как та рука... - река Монтоне. На пространстве от горы
Монте-Везо (Монвизо) в Пьемонте, где берет начало По, к востоку (в сторону
рассвета) это первая из рек, стекающих с Апеннинского хребта, которая ведут
"свой ход", то есть впадает не в По, а прямо в Адриатическое море. Возле
монастыря и селения Сан-Бенедетто Горного она образует водопад.
102. Где тысяча вместилась бы вполне. - Одно из старых толкований
гласит: "Этот богатый монастырь мог бы вместить тысячу монахов или бедных,
но его доходами пользуется немногочисленная братия".
106-114. Веревка. - Одни из старых комментаторов видят в ней эмблему
коварства, при помощи которого Данте в былое время думал "поймать рысь", то
есть обольщать женщин (рысь - сладострастие; А., I, 32). Другие, наоборот, -
эмблему воздержания, которым он хотел "поймать рысь", то есть одолеть
сладострастие.
128. Моей Комедии. - Называя свою поэму комедией (здесь и А., XXI, 2),
Дате пользуется средневековой терминологией: комедия, как он поясняет в
письме к Кангранде, - всякое поэтическое произведение среднего стиля с
устрашающим началом и благополучным концом, написанное на народном языке;
трагедия-всякое поэтическое произведение высокого стиля с восхищающим и
спокойным началом и ужасным концом. Поэтому у Данте Вергилий называет свою
"Энеиду" трагедией (А., XX, 113). Наименование "Божественная" было придано
Дантовой Комедии уже впоследствии, как дань восхищения.
ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ
Герион. - Круг седьмой - Третий пояс (окончание). - Насильники над естеством
и искусством (лихоимцы). - Спуск в восьмой круг
1-27. Вот острохвостый зверь... - Герион (ст. 97), страж восьмого
круга, где караются обманщики. В античной мифологии это трехтелый и
трехглавый великан, царивший на острове Эрифее, на дальнем западе, за
Океаном. Геракл его убил и угнал его быков. Превращая Гериона в "образ
омерзительный обмана" (ст. 7), Данте, очевидно, следовал позднейшей
традиции, которая отражена и у Боккаччо в его "Генеалогии богов" (I, 21),
где рассказывается, что "царивший на Балеарских островах Герион кротким
лицом, ласковыми речами и всем обхождением улещивал гостей, а потом убивал
доверившихся его радушию".
6. Близ пройденного мрамора - то есть близ каменной набережной
Флегетона, по которой поэты дошли до обрыва.
18. Арахна - искусная лидийская ткачиха (Метам., VI, 5-145),
состязавшаяся с Афиной Палладой и превращенная ею в паука (Ч., XII, 43-45).
22. Садится бобр вести свою войну. - Данте следует поверью, будто бобр,
расположась на берегу, опускает в воду хвост и шевелит им, причем выделяет
пахучую "бобровую струю", которая приманивает рыб. Тогда он оборачивается и
хватает их.
31. Так мы спустились вправо. - Это второй случай, когда поэты
отклоняются вправо (см. А., IX, 132).
35. Толпу людей. - Это лихоимцы (ростовщики). Они сидят над самым
обрывом, на границе той области, где караются обманщики.
56. Имевшая особый знак и цвет. - Пустые мошны, висящие на шее у
ростовщиков, украшены их гербами, по которым Данте и опознает их. Это все -
родовитые люди.
68. Витальяно дель Денте - знатный падуанец.
72-73. Где наш вожак, с тремя козлами - флорентиец Джованни Буйамонте
(умер в 1310 г.), ростовщик. В гербе его были изображены три козла.
106-108. Фаэтон - сын Феба-Аполлона, бога солнца, взялся править
отцовской колесницей, не сдержал коней, опалил небо и землю, и Зевс поразил
его молнией (Метам., II, 1-328).
109-111. Икар-сын художника Дедала. Чтобы бежать с острова Крита, Дедал
сделал себе и, сыну скрепленные воском крылья, но Икар взлетел слишком
высоко, солнечные лучи растопили воск, и он упал в море (Метам., VIII,
183-235).
128 Вабило (от глагола вабить - манить) - два скрепленных вместе
птичьих крыла, которые сокольничий кружит на веревке у себя над головой,
приманивая сокола назад.
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Круг восьмой (Злые Щели) - Обманувшие недоверившихся - Первый
ров - Сводники и обольстители - Второй ров. - Льстецы
1-20 Злые Щели - восьмой круг Ада, широкий кольцеобразный уступ адской
воронки, опоясанный крутой стеной обрыва. Он изборожден десятью
концентрическими рвами (впадинами, щелями), которые отделены друг от друга
валами (перекатами). По направлению к центру область Злых Щелей поката, так
что каждый следующий ров и каждый следующий вал расположены несколько ниже
предыдущих, и внешний, вогнутый откос каждого рва выше внутреннего,
выгнутого откоса (А, XXIV, 37-40)
Первый но счету вал примыкает к круговой стене. В центре зияет глубина
широкого и темного колодца, на дне которого лежит последний, девятый, круг
Ада, ледяное озеро Коцит. От подножья каменных высот (ст. 16), то есть от
круговой стены, к этому колодцу идут радиусами, подобно спицам колеса,
каменные гребни, пересекая рвы и валы, причем над рвами они изгибаются в
виде мостов, или сводов. В Злых Щелях караются обманщики, которые обманывали
людей, не связанных с ними особыми узами доверия (см. прим. А., XI, 16-66).
25-27. В первом рву грешники идут двумя встречными потоками, бичуемые
бесами и поэтому крупней шагая, чем Данте и Вергилий. Ближайший к поэтам ряд
движется им навстречу. Это - сводники, соблазнявшие женщин для других (ст.
40-66). Дальний ряд идет в том же направлении, что и поэты. Это
обольстители, соблазнявшие женщин для себя (ст. 79-99).
28-33. Так римляне... - В 1300 г. папа Бонифаций VIII, чтобы поднять
престиж церкви и обильно пополнить папскую казну, объявил первый церковный
"юбилей", привлекший огромное число паломников, потому что всем богомольцам
было обещано отпущение грехов. Во избежание давки мост святого Ангела был
разгорожен вдоль, и по одной его стороне народ шел к собору святого Петра,
лицом к замку святого Ангела, а по другой навстречу, к холму Монте-Джордано.
50. Венедико Каччанемйко - глава болонских гвельфов (умер в 1302 г.).
Данте, очевидно, полагал, что в 1300 г. его уже не было в живых.
55-56. Чтоб Гизолабелла послушалась маркиза. - Венедико Каччанемйко
продал свою сестру Гизолабеллу маркизу Феррарскому Обиццо II или его сыну
Адзо VIII (см. прим. А., XII, 111-112).
59-61. Их поносилась здесь такая кипа... - В Аду скопилось больше
сводников-болонцев, чем осталось живых болонцев на земле. Болонья, где
вместо "sia" (одна из форм глагола "быть") говорят "sipa", расположена между
реками Савеной и Рено.
83-96. Ясон, предводитель аргонавтов, на пути в Колхиду за золотым
руном приплыл на остров Лемнос, где незадолго до того женщины, разгневанные
холодностью своих мужей, убили всех мужчин. Здесь он обольстил молодую
царицу Гипсипилу, которая при истреблении мужчин обманула своих товарок,
спасши своего отца, царя Фоанта, и дав ему покинуть остров. Ясон расстался с
Гипсипилой, зачавшей от него двух сыновей-близнецов, и изменил ей ради
колхидской царевны Медеи, к которой затем тоже охладел, полюбив Креусу.
113. Толпы влипших в кал зловонный - льстецы.
123. Алессио Интерминелли - из знатного луккского рода, умерший
незадолго до 1300 г.
133. Фаида - героиня комедии Теренция "Евнух", афинская гетера.
Ухаживающий за нею хвастливый воин Фрасон шлет ей в дар через своего
приживальщика Гнафона молодую рабыню и затем спрашивает его: "Фаида очень
благодарна мне?" Тот отвечает: "Чудовищно!" ("Евнух", III, 1).
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Круг восьмой. - Третий ров - Святокупцы
1. Симон-волхв - о котором легенда рассказывала, что он предлагал
апостолам деньги за то, чтобы они научили его "низводить святой дух" на
людей. По его имени "симонистами" стали называть святокупцев, то есть тех,
кто продает или покупает церковные должности.
17. Сан-Джованни - флорентийский баптистерий, церковь Иоанна Крестителя
(Р., XXV, 9).
18. Где таинство крещения творят. - Старейшие комментаторы по-разному
объясняют этот стих: 1) пять крестообразно расположенных мраморных купелей;
2) четыре круглых выемки в мраморном полу вокруг купели, в которые
становились священники, совершавшие обряд.
19-21. Я, отрока спасая от страданий... - Однажды в одну из этих
выемок, или купелей (см. прим. 18), забрался расшалившийся мальчик и застрял
в ней. Вошедший в церковь Данте взял топор и, разбив мрамор, освободил его.
Эта терцина служит Данте печатью в удостоверение истины и в защиту от
шептаний, будто его поступок был кощунствен.
31. Кто это... - Казнимый грешник - папа Николай III (с 1277 по 1280
г.), в миру Джованни Гаэтаио дельи Орсини.
49-51. Так духовник стоит... - В средние века в Италии убийц закапывали
в землю вниз головой. Данте склонился над папой Николаем, как духовник над
таким казнимым, если тот, уже опущенный головой в яму, еще раз подзовет его,
чтобы этим хоть немного отсрочить смерть.
52. Как, Бонифаций... - Николай III принял Данте за Бонифация VIII,
который вступил на папский престол в 1294 г. и должен явиться ему на смену в
1303 г., оттеснив его в глубь скважины (ст. 73-78). Он удивлен, что тот
явился на три года раньше срока.
Данте был непримиримым врагом Бонифация VIII. В этом недостойном папе
он видел ненавистника вольной Флоренции и главного виновника своего
изгнания. Он хулит его устами Чакко (А., VI, 69), Николая III (ст. 55-57),
Гвидо да Монтефельтро (А., XXVII, 70-111), Бонавентуры (Р., XII, 90),
Каччагвиды (Р., XVII, 49-51), апостола Петра (Р., XXVII, 22-27) и Беатриче
(Р., XXX, 148).
54. Список - перечень будущих пап - симонистов, который Николаю
известен, ибо грешники в Аду обладают даром предвидения (А., X, 97-108).
56. Лучшую средь жен - церковь. Папа именовался "супругом церкви".
57. Стезей обмана - коварными путями склонив своего предшественника
Целестина V к отречению, чтобы занять его место.
70-72. Воистину медведицей зачат... - Николай III был из рода Орсини
(итал. orsa - медведица). Медвежата - его родственники.
79-84. Но я здесь дольше обжигаю пятки... - Николай III торчит
стремглав (то есть вниз головой) уже двадцать лет (с 1280 по 1300 г.), а
Бонифацию VIII назначен более краткий срок: он явится ему на смену в 1303
г., а в 1314 г. будет и сам сменен пастырем без закона, Климентом V, который
придет с заката, то есть из Франции.
Климент V, архиепископ бордоский, родом француз (гасконец), был избран
на папский престол в 1305 г. при содействии французского короля Филиппа IV,
которому он за это обязался уступить на пять лет церковные доходы в пределах
Франции и обещал полную покорность. Климент V короновался в Лионе, остался
во Франции и в 1309 г. перенес папскую резиденцию в Авиньон, положив начало
"авиньонскому пленению церкви", длившемуся до 1377 г. и приведшему к полному
падению ее самостоятельности и престижа. При Клименте V особенно широко
процветала симония. В "Божественной Комедии" этого папу обличают Каччагвида
(Р., XVII, 82-83), апостол Петр (Р., XXVII, 58-59) и Беатриче (Р., XXX,
142-148).
85-87. Иасон - иудейский первосвященник, купивший этот сан у сирийского
царя Антиоха IV Эпифана (II в. до н. э.) и введший в Иерусалиме языческие
обычаи.
94-96. Петру и прочим... - Смысл: "Ни Петр, ни другие апостолы ничего
не получили от Матвея, избранного ими жребием на место отпавшего Иуды".
99. На Карла шел так смело. - Карл I Анжуйский (см. прим. Ч., VII,
112-114) отказался породниться с Николаем III, и тот стал его врагом.
106-110. Вас, пастырей, провидел Иоанн-автор Апокалипсиса, изобразивший
языческий Рим в виде "великой блудницы", сидящей на водах, на семиглавом и
десятирогом звере. Данте, сливая воедино образы блудницы и зверя, превращает
их в символ папского Рима.
111. Пока ее супруг был жизни правой. - То есть пока римский папа не
понуждал церковь к разврату.
115-117. О Константин, каким, злосчастьем, миру... - В середине VIII в.
появился изготовленный папской канцелярией знаменитый подложный акт, так
называемый "дар Константина", которым римский император Константин (с 306 по
337 г.), перенося свою столицу в Византию (Р., VI, 1), якобы передавал папе
Сильвестру I (А., XXVII, 94-95) и его преемникам державные права на Рим и
западные страны. Данте, убежденный, как и его современники, в подлинности
"Константинова дара", подложность которого была доказана только в XV в.,
считал его величайшим бедствием и для империи и для церкви (Ч., XXXII,
124-129; Р., XX, 55-60).
ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ
Круг восьмой. - Четвертый ров. - Прорицатели
2. Первой из канцон - то есть первой из трех частей, или кантик (Ч.,
XXXIII, 140), "Божественной Комедии".
3. О гибнущих в пучине - то есть об осужденных грешниках.
7. Толпы немые - прорицатели. Они поражены немотой.
9. Литания - здесь в смысле: церковная процессия.
28. Здесь жив к добру тот, в ком оно мертво - Смысл: "В Аду добро
состоит в том, чтобы не быть добрым, не чувствовать сострадания к наказуемым
грешникам".
31-39. Амфиарай - в греческих мифах - царь и прорицатель, один из семи
аргивских вождей, осаждавших Фивы, чтобы отвоевать их для Полиника у его
брата Этеокла. Во время сражения земля под Амфиараем разверзлась, и он на
своей боевой колеснице низринулся в преисподнюю, где судит Минос (Стаций,
"Фиваида", VII, 690-VIII, 20).
40-45. Тиресий - в греческих мифах - фиванский прорицатель, отец Манто
(ст. 55). Ударив посохом двух сплетшихся змей, он превратился в женщину и
только семь лет спустя, вновь ударив им тех же змей, снова стал мужчиной
(Метам., III, 324-331).
45. Мужские перья - борода.
46-51. Арунс - этрусский гадатель, которого, по рассказу Лукана
("Фарсалия", I, 584-638), римляне призвали, чтобы узнать от него исход
гражданской войны.
47-49. Луни - этрусский город в устье Магры, разрушенный в XI в.
сарацинами. Поблизости, на плодородной полосе Лигурийского побережья,
расположен город Каррара. К востоку возвышаются горы, где добывается
знаменитый каррарский мрамор.
55. Манто - дочь Тиресия (ст. 40), прорицательница.
56. Родные мне места - где была впоследствии основана Мантуя, в
окрестностях которой родился Вергилий (А., I, 69 и прим.).
59. Вакхов град - Фивы, родина Вакха. Когда враждовавшие из-за
обладания фивами сыновья Эдипа Этеокл и Полиник (см. прим. 31-39) убили друг
друга, город принял рабство, доставшись во власть их дяде, жестокому
Креонту.
62-63. Бенако (лат. Benacus) - Гардское озеро у южных склонов гор,
возвышающихся над замком Тиралли и служащих рубежом между Италией и Маньей
(Германией).
64-66. Многочисленные ключи, на пространстве между долиной Валькамоника
(к северо-западу от Гардского озера) и замком Гарда (на его восточном
берегу), омыв склоны Пеннинских Альп, вливаются в Гардское озеро и стихают в
нем.
67-69. Там место есть - остров деи Фрати (Лекки), где стояла церковь,
подведомственная епископам трех городов: Вероны, Брешьи (Брешиа) и Тридента
(Тренто).
70-72. Пескьера - замок, построенный веронцами у южной, низменной,
оконечности Гардского озера для защиты против Бергамо и Брешьи.
73-78. У Пескьеры из Гардского озера вытекает река Минчо, впадающая в
По у местечка Говерно.
81. Губит верно - порождая малярию.
94-96. Он многолюдней прежде был... - В 1269 г. знатный мантуанец
Пинамонте деи Бонакольси, гибеллин, коварным путем низложил владевшего
Мантуей графа Альберто Касалоди, гвельфа, изгнал и истребил его родню, а
также многих гвельфов, и подчинил город своей власти.
106-114. Эврипил. - Когда греки ополчились против Трои, оставив дома
одних лишь младенцев, Эврипил (Эн., II, 114) и Калхант состояли жрецами при
войске. В городе Авлиде, где собран был греческий флот, они указали день,
благоприятный для отплытия к троянским берегам.
113. Стихи моей трагедии высокой. - См. прим. А., XVI, 128.
116. Микеле Скотто - родом шотландец, астролог XIII в.
118. Бонатти - Гвидо Бонатти из Форлй, астролог XIII в. 118-120.
Азденте - сапожник в городе Парме, занимавшийся предсказаниями.
123. Куколок лепили. - Считалось, что колдуньи могут извести человека,
вылепив из воска его изображение и подвергая эту куколку всяческим
истязаниям.
124-126. Но нам пора... - Луна, на которой народное воображение
различало фигуру Каина со связкой хвороста (Р., II, 49-51), коснулась рубежа
двух полусфер, то есть горизонта, отделяющего северное полушарие от южного,
и нисходит в волны за Севильей, на крайнем западе.
127-129. А месяц был уж прошлой ночью полный... - То есть в ночь, когда
Данте блуждал еще в лесу.
в начало
назад