ЮЛИЙ БУРКИН



Вон! К звездам!

Юлий Буркин родился 29 марта 1960 года в Томске. Писатель, поэт, музыкант. После окончания филфака Томского государственного университета работал в местных периодических изданиях, занимается журналистикой и по сей день. Один из организаторов конвента фантастики «Урания» в Томске. Писательскую карьеру начал на 3-м курсе университета, написав небольшую повесть «Мир вдребезги». Первый фантастический рассказ «Пятна грозы» был опубликован в журнале «Парус» (Минск) в 1988 году, первая книга — сборник «Бабочка и Василиск» — выпущена в 1994 году. Помимо «сольных» романов и сборников в соавторстве с Сергеем Лукьяненко написал трилогию «Остров Русь», в соавторстве с Константином Фадеевым — «Осколки неба, или Подлинная история „Битлз"». Лауреат премии «Странник» за книгу «Цветы на вашем пепле». Автор и исполнитель множества песен, вошедших в ряд выпущенных им альбомов в стиле «русский мелодический рок» — «Vanessa io» (1994), «Королева белых слоников» (1996), «New & Best* (1998) и «Метод» (2001).

Лай собак, кажется, стал чуть тише, сместившись влево.

— Конечно, не будут, — заверил я, точно зная, что вру. Пусть хотя бы ей не будет так страшно.

Но зря я старался: только я перевернулся с живота на спину, поудобнее устраиваясь на шпалах и мокром щебне между ними, как со стороны депо раздался треск очереди. Пронзительно звякнул металл о металл, и звук этот смешался со свистом, жужжанием и эхом.

— Валя, — тихо забормотала Сашка, подползая и уткнувшись холодным носом мне в ухо, — мы же ничего такого не делали, — я почувствовал, что она вот-вот сорвется, — мы же только целовались.

— Тсс, — прошептал я. — Мы, кажется, ушли. Давай замрем и полежим смирно.

В такую передрягу я попал впервые, но вел себя достойно и, наверное, гордился бы собой, если бы не было так жутко.

Сперва тявканье сдвигалось левее и левее, и все спокойнее становилось в моем ухе Сашкино дыхание, но потом собаки вдруг залаяли ближе, даже стали слышны голоса людей, и она задышала неровно, с еле слышным сопением. Дважды пальнули одиночными, видно приметив что-то подозрительное. Я напрягся, но звуки снова начали удаляться.

С лужей, точнее с дождем, нам повезло. Если б не он, собаки со следа не сбились бы... Учитывая, что мы бежали от самого парка, можно сказать, что мы совершили невероятное.

Одновременно с тем как отступал страх, все сильнее начинали угнетать холод и сырость. Но, видно, Сашка успокоилась раньше меня, потому что она вдруг прижалась ко мне плотнее, и ее рука полезла мне под рубашку, поползла по животу... Ого! Это новые игры. Я сразу забыл о дискомфорте.

— Валька, — зашептала она, — нас ведь сейчас чуть не убили. А если бы убили, тебя или меня, у нас бы никогда не было этого...

Где-то неподалеку, на нашем или на соседнем пути, застучал колесами локомотив.

— Ты хочешь сказать... Нам нужно сделать это? — Я почувствовал, что руки начинают дрожать снова, но уже не от холода и не от страха, скользя по ее мокрой холодной спине под свитером.

— Ага, — выдохнула она. — Пока не убили. Чтоб хоть было за что.

Глаза привыкли, я уже отлично видел ее в темноте, и мы стали целоваться, потихоньку расстегивая все, что расстегивалось. И мы так увлеклись этим, что перестали обращать внимание на звуки, пока локомотив, тормозя, не заскрипел почти над ухом, а потом несильно треснулся прямо о наш вагон. Тот, громыхая, покатился, мы снова замерли, но, пройдя метра два, он застыл, оставшись все-таки над нами.

Локомотив очень медленно придвинулся к нему и толкнул его еще раз, но теперь вагон только дрогнул. Совсем рядом послышались хруст щебня под чьими-то ногами, скрежет и стук... Стало ясно, что вагон прицепляют.

— Пойдем отсюда, — шепнула Сашка, торопливо застегивая джинсы.

Я понял, что она собирается лезть через рельсы, и покрепче ухватил ее за талию.

— Ты с ума сошла! Вагон в любой момент может поехать!

— И что, лежать тут и ждать?

— Конечно! Ты хочешь, чтобы тебя разрезало пополам?

— Можно отползти подальше от вагона по шпалам, а потом уже лезть через рельсы, — предложила она.

— Можно, — согласился я.

Но этого не понадобилось. Вагон дернулся и, ускоряясь, двинулся в противоположную прежней сторону. А мы, как дураки, остались лежать на шпалах под ярким светом висящего на столбе фонаря. Так сказать, на всеобщем обозрении. Слава богу, обозревать было некому.

— Давай не пойдем домой, — предложил я, когда мы, грязные как свиньи, выбрались обратно в жилой микрорайон. — Можно снова напороться.

Раздался низкий-низкий, на пороге слышимости гул, и чуть шевельнулась под ногами земля. В космос отправилась очередная партия добровольцев.

— А куда пойдем? — спросила она.

— К Виталию, — придумал я. — Он тут в двух шагах живет, я у него был один раз.

— Зачем?

— Диктант переписывал.

— Нет, второй час все-таки. Неудобно.

— Удобно, неудобно!.. А от патруля бегать удобно?! — Я почувствовал, что начинаю злиться. Не на нее. Просто оттого, что нас обломал локомотив, и я так и остался девственником. Хотя звучит это и смешно. — Помнишь, как он нас учил: «добро должно быть с кулаками», «красота спасет мир», «лучше умереть стоя, чем жить на коленях»... Сами всё просрали, а теперь к нему неудобно!

— Он-то здесь при чем?

— Все они при чем!

— Перестань, Валенок.

— Да не «перестань»! — конкретно завелся я. — Я ему в глаза хочу посмотреть. Почему это мы должны лететь к этим чертовым звездам?! Как они могли подписать эту долбаную «Хартию»!

— Тебя никто не заставляет никуда лететь.

— Да?! А если я люблю тебя?!

— Тогда не кричи на меня.

Я даже остановился, стараясь взять себя в руки, потом сделал глубокий вздох и через силу улыбнуться.

— Извини, Мурка, — сказал я.

— Я все понимаю, — кивнула она.

— Он, конечно, ни в чем не виноват. Но давай все-таки пойдем к нему. Просто потому что так безопаснее. А мы стоим возле его подъезда.

— ...Проходите, проходите, ребята. — Виталий Иванович сильно постарел за год, что я его не видел, но выглядел все-таки молодцом. Хотя, возможно, потому, что был одет в новенький спортивный костюм. — Какими судьбами в такой час? Что-то случилось? — спросил он, оглядывая нас. — За вами гнались?

— Да, патруль, — кивнул я, разуваясь.

— Можно, я сразу в ванную? — попросилась Шурка.

— Конечно, конечно, — засуетился Виталий. — Вот сюда, пожалуйста. Чистое полотенце висит на двери. Кстати, можно и одежду постирать.

— А ничего, что машинка шуметь будет?

— Нет, нет, ничего, я ведь один живу.

— А во что я потом оденусь?

— Там висит халат. Правда, он мужской.

— Тогда раздевайся, — сказала мне Сашка. — Тоже постираю.

— Комендантский час? — спросил меня Виталий, включая чайник, когда она заперлась в ванной. — Что же вы так неосторожно?

Я, оставшись в одних трусах, прошлепал за ним на кухню.

— Они нас еще до одиннадцати почикали, — возразил я. — Мы целовались. В парке.

Лицо у него стало таким, словно ему дали пощечину. Он опустился на стул.

Тут дверь ванной распахнулась и, шествуя павой, в коридоре возникла Сашка, задрапированная в шикарный японский халат.

— Как я? — спросила она.

— Супер! — отозвался я.

— Вы, Саша, восхитительны, — подтвердил Виталий, вымученно улыбнувшись.

— Тогда ждите меня, мужчины, — сказала она. — Я скоро буду.

И снова скрылась в ванной. И сейчас же там загудела стиральная машина. Почти как мезонный транспортно-пассажирский корабль «Свит Эппл-Эль».

— Подонки, — сказал Виталий, имея в виду, конечно, милицейский патруль. — Бедные вы мои. Как же это все скверно. И ведь они — русские люди...

— Они тут ни при чем, — сказал я. — У них приказ.

— Мало ли что приказ. В войну таких называли полицаями, а партизаны их вешали. И потом, после войны, их искали, судили и расстреливали. Правда, я тогда еще не родился.

— Не надо путать, Виталий Иванович. Кстати, чайник кипит, можно заваривать. Полицаи переходили на сторону врага, а наша милиция служит нашему правительству. — Я помолчал, а потом отважился: — Я давно хотел спросить у вас: почему вы нас предали? Как вы могли подписать «Хартию»? Почему вы не воевали? Помните, вы мне подсунули Стругацких? Вы ведь хотели, чтобы мы выросли смелыми и добрыми, чтобы мы полетели на другие планеты, чтобы мы покоряли их. И вот мы улетаем... Но разве так это должно было быть?!

Стоя спиной ко мне, Виталий разлил чай в две чашки. Обернулся, поставил их на стол. Сел.

— Валя, — сказал он. — Ты ведь знаешь все, и я не могу сказать тебе ничего нового. Стоит ли корить стариков, которые остались без будущего. Единственное, чем я могу помочь вам... Оставайтесь у меня до утра. С ней вместе. В той комнате, — указал он за стенку.

— Виталий Иванович! — Я вскочил. — Мне даже мама такого не скажет! Но ведь если узнают, что я ее... Что мы у вас...

— Не узнают, — усмехнулся он. — А если и узнают, что с того? Я уже все потерял.

Над входом в мэрию белыми буквами на зеленой ткани красуется ненавистная надпись: «Земля сыновьям Аллаха». Это единственная зримая деталь, навязанная нам ОАЗИ. В «Хартии» она прописана отдельным пунктом.

Мы с Сашкой, ее родители и моя заплаканная мама сидим на скамеечке возле двери загса, ожидая своей очереди. Брак сегодня стал настоящим «таинством», никто не хочет, чтобы его выбор стал известен посторонним. Ведь не ясно, какой из вариантов унизительнее.

Наши политики кичатся тем, что сумели «преодолеть кризис мирным путем». Уверяют, что каждый из пунктов отвоевывали с риском для жизни. Но особенно не поспоришь, когда со спутников на тебя направлены термоядерные боеголовки, а противник не боится смерти. Да и не верю я политикам. Как-то я спросил у отца, многие ли политики продаются. Он ответил мне: «Все. Только цена разная».

Стены коридора увешаны красочными репродукциями, изображающими иные миры. Никогда еще фантастическая живопись не пользовалась такой популярностью. Чтобы как-то развеяться, мы с Сашкой принялись разглядывать картины. Особенно понравилась одна. На поляне, окруженной розовыми деревьями, под ярким бирюзовым солнцем стоят три одетых по-земному человека — молодая женщина и двое мужчин. А рядом с ними, поджав задние ноги, сидит добрый рыжий кентавр, брежно держащий в руках человеческого ребенка.

— Валя, может, там действительно так? — искательно заглядывает мне в лицо Сашка.

— Конечно, Шурка-Мурка, — отвечаю я, — так или еще лучше, — и чувствую, что краснею оттого, как фальшиво звучит мой голос.

Наконец предыдущая пара и кучка родственников с бледными улыбочками вываливаются в коридор. На свадьбе теперь принято дарить искусственные цветы. Из динамика над дверью раздаются наши имена: «Валентин Николаевич Паздеев и Александра Ивановна Толстоброва приглашаются в зал бракосочетаний».

Сашка смотрит на меня испуганными глазами. Дурочка, она не прекращает винить себя в том, что беременна. Тетенька-инспектор, поднявшись, одаривает нас ледяной улыбкой. Ей бы в морге работать. Впрочем, почти так оно и есть.

Война была проиграна, не начавшись. И вдруг подвернулось изобретение НАСА. До того вдоль и поперек засекреченные мезонные корабли дали нашему «западному» миру призрачную надежду. Мусульманам не нужны звезды. Ведь для людей Аллах создал Землю и только Землю. Это нас и спасло. Или несколько отсрочило конец.

...Утром, когда Сашка еще спала, мы с Виталием снова сидели на кухне.

— Почему ни от кого из колонистов еще не приходило известий? — спросил я, хотя и знал ответ заранее. — Почему еще никто из них не возвращался?

— Потому что они ныряют неизвестно куда и выныривают неизвестно где. И мы понятия не имеем, как находить направление. Когда-нибудь мы научились бы этому, но нам дали только пятнадцать лет. Убраться вон. Или в могилу, или в космос.

Он сказал «научились бы», а не «научимся» потому, что никто еще не доказал, что, кроме Земли, во Вселенной есть миры пригодные для жизни.

— Виталий Иванович, а сами вы верите, что там что-то есть?

— Я верю, — сказал он. — Но, к сожалению, это вера чистейшей воды, и она ничем не подкреплена.

— Только вашим желанием? — подсказал я.

— Дело не в этом. Я верил в это и до кризиса, когда нас никто никуда не гнал. Ты же видел мою библиотеку. Я всю жизнь мечтал о космосе.

— Так почему же вы не летите? Вы считаете себя слишком старым?

Он усмехнулся:

— Ты знаешь, Валя, как раз поэтому я готов лететь хоть к черту на рога. Здесь мне терять нечего. Уж лучше так, чем доживать свой век, наблюдая, как уничтожают все, что ты любил.

То же самое написал в предсмертной записке отец.

— Так в чем же дело? — продолжаю настаивать я.

— Ты правда не понимаешь? А ты не знаешь, сколько стоит полет холостяку или человеку не фертильного возраста?

— Что такое «фертильный»?

— Способный к продолжению рода.

— Сколько? — упрямо спрашиваю я.

— В десять раз дороже, чем тебе, если бы ты собрался лететь с ней. — Он кивнул на стену, за которой спала Саша. — Такова установка правительства. Чтобы старики не занимали место. Надо спасать детей.

Спасатели...

— Говорят, у американцев по-другому, — продолжает он. — У них и раньше пенсионеры путешествовали.

...Даже для нас полет стоит очень и очень дорого. Продано все, что только можно продать. И это еще при том, что в одном корабле по рекомендации генетиков летит не менее ста супружеских пар. Наши родители с радостью отправились бы с нами, но это нам уже не по карману.

— Дорогие врачующиеся, — торжественно произносит тетенька, читая текст открытой книги.— Согласно статье двенадцатой Нового административного кодекса Российской Федерации, вступая в брак, вы имеете выбор из трех вариантов, и этот выбор вы должны сделать именно сейчас. Первый вариант: вступая в брак, вы проходите процедуру добровольной стерилизации...

Я видел тех, кто пошел на это. Их безошибочно узнаешь по загнанному взгляду и стремлению получать от жизни непрерывное удовольствие, не получая его совсем.

— ...Второй вариант, — продолжает читать тетенька. — Вступая в брак, вы добровольно передаете заботу обо всех своих будущих детях правительству Объединенных Аллахом Земель Ислама без права пытаться искать их и каким-либо образом влиять на их дальнейшую судьбу.

Казалось бы, какая разница — мусульманин, православный, католик?.. Где-то ведь он будет жить... Вот только всем «из непроверенных источников» известно, что наших детей в ОАЗИ превращают в евнухов. Я очень, очень давно не видел на улице беременных женщин. Или они, сгорая от стыда, прячутся по домам?

Как было бы здорово, если бы это было неправдой. Тогда бы, замерзая где-нибудь в космическом холоде или сгорая возле белого карлика, я бы мог думать: капля моей крови осталась на Земле... Но нет, я уверен, что это правда.

— ...И, наконец, третий путь, — сообщает тетенька, отрываясь от бумажки,— покупка лицензии на космический полет.

Она с любопытством оглядывает нас.

— Мы выбираем третье, — твердо говорю я. Тетенька поднимает брови. Все-таки такой выбор делает не каждый второй и даже не каждый десятый.

— У вас есть квитанция об оплате? — спрашивает она.

— Да, конечно, — протягиваю я ей корешок.

— Замечательно! — говорит она, беря бумажку. — Приготовьте кольца, приступим к церемонии.

И из колонок над столом начинает струиться веселенький марш Мендельсона.

Выйдя из мэрии, мы с Сашкой садимся в украшенную машину. Я выглядываю из окошка и вижу зеленое полотнище.

— Мы еще вернемся, суки, — тихо говорю я сам себе. — Вы еще запоете... Слава Христу!

Хоть я и неверующий.