Геннадий Черненко А ВСЁ-ТАКИ ПОЛЕТИМ! |
КАК ЛЕТЕТЬ В КОСМОС?
«Я ВЕРЮ В МОЮ ИДЕЮ»
Н |
Или вот — космический полёт при помощи магнита. Один фантазер предложил такой способ. Надо сесть в лёгкую железную кабину, утверждал он, взять в руки большой намагниченный шар и подбросить его вверх. Кабина притянется к шару. Снова подбросить магнит. И опять кабина притянется. Если так поступать много раз, думал этот человек, то в конце концов можно добраться хоть до Марса.
Другой изобретатель предлагал соединить Землю и Луну чугунной трубой и путешествовать по этому туннелю туда и обратно.
Были проекты ещё более удивительные. Английский писатель Герберт Уэллс, например, советовал просто... заслониться от земного тяготения. А раз эта могучая сила не будет действовать на космический корабль, то, пожалуйста, лети, куда хочешь. Именно так и поступил учёный Кейвор в романе Уэллса «Первые люди на Луне». Он покрыл свой корабль слоем изобретённого им вещества кейворита, непроницаемого для сил тяжести, и преспокойно улетел на Луну.
Хороший способ, да, к сожалению, осуществить его никак нельзя. Кейворит — несбыточная фантазия. Преодолеть земную тяжесть можно одним-единственным способом: развив огромную скорость. Для этого космический корабль должен лететь в десять раз быстрее пули! При скорости, равной восьми километрам в секунду, он преодолеет силу тяготения и станет искусственным спутником Земли. Если скорость будет чуть больше одиннадцати километров в секунду, корабль выйдет на орбиту вокруг Солнца, превратится в маленькую планету. А при скорости более шестнадцати километров в секунду — улетит от Солнца в другие миры.
Но как достичь огромной скорости, с помощью какого устройства? Один французский инженер придумал такую машину. Представьте себе колесо высотой с десятиэтажный дом. На ободе этого колесища укреплён космический корабль. Если мотором начать раскручивать колесо — всё быстрее, быстрее, быстрее — а потом корабль отпустить, то он действительно смог бы умчаться в межпланетное пространство.
Смог бы, но... Когда инженеры подсчитали, какие же при этом будут действовать силы, то выяснилось, что даже самое прочное колесо не выдержит чудовищного напряжения и разлетится на куски прежде, чем будет достигнута космическая скорость.
А если использовать пушку, не простую — гигантскую, а космическому кораблю придать форму снаряда? Эта пушка выстрелит кораблём. Так улетают к Луне три отважных путешественника — Никколь, Ардан и Барбикен — в романе Жюля Верна «Из пушки на Луну». Там всё заканчивается благополучно. На самом деле произошла бы ужасная катастрофа. Скорость снаряда нарастает так быстро, что в первые же мгновения после выстрела пассажиры корабля-снаряда были бы раздавлены, расплющены сильнейшим ударом. Увы, и пушка Жюля Верна не годится для полётов во Вселенную...
Примерно такой видел Кибальчич |
Зимой 1881 года в Петербурге, на углу Невского проспекта и Малой Садовой открылась новая сырная лавка. Сырами торговали там лишь для вида. И хозяин лавки, и его жена были революционерами-народовольцами. Вместе со своими товарищами они готовили покушение на Александра I. В воскресные дни царь проезжал по Малой Садовой. Революционеры прорыли из лавки подкоп и заложили туда динамитную мину. Кроме того, на улицах они задумали расставить метальщиков с ручными бомбами.
Наступило 1 марта, решительный день. Царская карета промчалась по Невскому проспекту и вдруг свернула вместо Малой на соседнюю, Большую Садовую. Вся надежда теперь была на метальщиков.
Они встретили царскую карету на Екатерининском канале. Когда в сопровождении казаков карета поравнялась с молодым человеком в полушубке, тот поднял над головой белый свёрток и кинул его вперёд. Прогремел взрыв. Взметнулось облако дыма, полетели щепки, клочья одежды. Царь уцелел чудом. Он вылез из разбитой кареты, но успел сделать лишь несколько шагов, как под ноги ему полетела вторая бомба...
И мина, заложенная в подкопе, и бомба, сразившая царя, были изготовлены революционером Николаем Кибальчичем. Полиции удалось это установить довольно быстро. Кибальчича арестовали, его ждала смертная казнь. В тюремной камере он попросил чернила, перо и бумагу. Ему принесли всё. Думали — будет писать прошение о помиловании. А Кибальчича занимали совсем другие мысли. Он обдумывал проект летательного аппарата.
 Николай Иванович Кибальчич. |
«Находясь в заключении, за несколько дней до своей смерти, я пишу этот проект. Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моём ужасном положении». Так начиналось последнее письмо отважного революционера. Ещё не существовало самолётов, первые дирижабли могли летать лишь в тихую погоду, и только воздушные шары уже уверенно держались в воздухе, а Кибальчич писал о реактивном аппарате, ракете, предназначенной для полёта человека. Уж кто-кто, а он знал силу взрывчатых веществ. Они должны двигать его летательную машину.
Свой аппарат Николай Иванович называл «воздухоплавательным». О космосе, о межпланетных полётах в проекте ничего не говорилось, и думал ли Кибальчич о путешествиях в безвоздушном космическом пространстве, неизвестно. В рукописи — одна просьба: как можно скорее показать проект учёным. Кибальчич писал: «Если же моя идея после тщательного обсуждения учёными-специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу родине и человечеству. Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью».
Ответа он не дождался. 3 апреля 1881 года на Семёновском плацу в Петербурге Кибальчича казнили. Проект ракетного аппарата царские чиновники упрятали подальше, в секретный архив, и только после революции нашлись эти листки, исписанные мелким и быстрым почерком.
ДОРОГА К ЗВЕЗДАМ
Хотя о полётах в космос Николай Кибальчич ничего не писал, он рассуждал верно. И если бы его проект был обнародован сразу, если бы он стал известен, то, кто знает, может быть, скорее и раньше учёные нашли бы дорогу к звёздам.
Кибальчич родился в 1853 году, а четыре года спустя родился Константин Циолковский, будущий великий учёный, о котором справедливо говорят: «Он открыл дорогу к звёздам».
До десятилетнего возраста Костя рос таким же, как все его сверстники: весёлым, озорным, любопытным. Любил мечтать и фантазировать и, бывало, отдавал младшему брату все копейки и пятачки, которые удавалось скопить, — чтобы тот слушал его фантазии.
Константин Эдуардович Циолковский. |
«Мы были маленькие, — рассказывал Циолковский, — и мне хотелось, чтобы и дома, и люди, и животные, — всё тоже было маленькое». Мечтал стать силачом и представлял: вот он прыгает выше забора, через дома и деревья, ловко взбирается по шесту и верёвке. А то воображал, что тяжесть вообще исчезла — чуть-чуть оттолкнулся, взмахнул руками и полетел, плавно поплыл в воздухе. Но так было до десяти лет. Потом — болезнь, скарлатина, и мальчик оглох. Правда, не полностью, но слышал Константин очень плохо. «Братья учились, — вспоминал он, — я учиться не мог».
Его учителями стали книги. Он с увлечением мастерил, изобретал. То сделает игрушечную коляску с пружиной, то музыкальный инструмент, то маленькую ветряную мельницу. Делал простые физические приборы. Изготовил даже токарный станок. Ни школы, ни института и никакого вообще учебного заведения Циолковский так и не окончил, но всю жизнь занимался самообразованием. Самостоятельно изучил физику, химию, астрономию, высшую математику.
Константин Эдуардович стал учителем. Он учил ребят арифметике, геометрии, физике. А вечерами, по воскресеньям, в праздничные дни, на каникулах разрабатывал свои изобретения и научные проекты, писал книги и статьи, трудился в домашней мастерской.
У Циолковского была большая семья. Скромного учительского жалованья едва хватало для того, чтобы как-то сводить концы с концами. Другой, слабый, не верящий в свои идеи человек, не видя никакой поддержки, сдался бы, опустил руки. Циолковский продолжал научную работу и верил, что в будущем она принесёт человечеству «горы хлеба и бездну могущества».
Его по-прежнему интересовал мир, лишённый тяжести, странный, совершенно необычный мир, где вещи, люди, животные, всё-всё не имеет веса, где нет ни пола, ни потолка, ни верха, ни низа. «Я отлично помню, — рассказывал Константин Эдуардович, — что моей любимой мечтой в самом раннем детстве, ещё до книг, было смутное сознание о среде без тяжести, где движения во все стороны совершенно свободны и безграничны и где каждому лучше, чем птице в воздухе. Откуда явились такие желания — я до сих пор не могу понять. И сказок таких нет, а я смутно верил, и чувствовал, и желал именно такой среды без пут тяготения».
Ещё очень молодым человеком Циолковский начал размышлять о жизни в космическом пространстве, в среде без воздуха и тяжести. Он ясно понимал значение большой скорости для космического полёта, но как достичь её, в то время не представлял.
Жил он тогда в маленьком городишке Боровске Калужской губернии. Вставая чуть свет, Константин Эдуардович до ухода в училище успевал поработать над своими изобретениями и рукописями. В Боровске он начал писать работу под названием: «Свободное пространство» — что то вроде научного дневника, размышлений путешественника, побывавшего в космическом пространстве. «Каким мёртвым, ужасным представляется это чёрное небо, блестящие звёзды которого совершенно неподвижны, — писал молодой учёный. — Страшно в этой бездне, ничем не ограниченной и без родных предметов вокруг: нет под ногами Земли, нет и земного неба!»
Этот простенький чертёжик привёл в своей книжке А. П. Фёдоров. |
Но как же передвигаться в пространстве, где не на что опереться, даже на воздух? Циолковский предлагает использовать для этого реактивный двигатель, точнее — пушку, мирную пушку, стреляющую шарами. После выстрела шар летит в одну сторону, а пушка вместе с космическим кораблём, по закону механики, движется в другую. Можно сделать и по-иному, рассуждал учёный, можно поставить на корабле баллон с газом. Струя газа заменит шары. Но это в космосе, в свободном пространстве. А как добраться туда? Ответа Циолковский не находил.
«Долго на ракету я смотрел как все: с точки зрения увеселений и маленьких применений», — рассказывал Константин Эдуардович. Не раз доводилось видеть ему праздничные фейерверки, любоваться гроздьями огней, вспыхивающими в тёмном, вечернем небе. Он восхищался. «Какая красота!» И ничего, кроме восхищения, не вызывали в нём полёт и огни фейерверочных ракет. Конечно, Циолковский знал и то, что уже давно изобретены боевые пороховые ракеты. Но и они ничего ему не подсказывали.
Однажды в 1896 году в Калуге Константину Эдуардовичу попала в руки маленькая книжка с длинным, но очень точным, учёным, названием: «Новый принцип воздухоплавания, исключающий атмосферу как опорную среду». Написал её незнакомый ему петербургский изобретатель Александр Петрович Фёдоров. Прочитал учёный первые строки — обращение к читателю — и понял: столичному изобретателю тоже приходилось не сладко — бедность, насмешки, непонимание. Фёдоров просил поддержать его, кто чем может, писал, что ему важны даже простое сочувствие и добрые слова. Для этого он и выпустил свою работу. «Лишь худое дело боится света, — писал изобретатель, — а для хорошего — чем больше его, тем лучше».
О чём же говорилось в книжке? Фёдоров описывал изобретённый им летательный аппарат. Простенький рисунок пояснял, как аппарат устроен. Двигателями ему служили трубы, в один конец которых подавался сжатый газ. Из другого конца газ вырывался. Короче говоря, аппарат являлся самой настоящей ракетой.
Для полётов в космос Фёдоров свой аппарат не предназначал, как и Николай Кибальчич, — лишь для передвижения над землёй, в воздухе. Но Циолковский увидел в этом изобретении совсем, совсем другое. Вот он, ответ — ракета! Воздух ракете не нужен. Он даже помеха ей. Ракета может прекрасно лететь и в пустоте. Она способна развить колоссальную скорость. Вот что вынесет землян в межпланетное пространство! К Луне, Марсу, Венере!
Никаких расчётов в книжке не приводилось, и Циолковский взялся за вычисления, начал создавать науку о полёте космической ракеты, теорию космонавтики. Вскоре он закончил знаменитый труд «Исследование мировых пространств реактивными приборами» — самую главную свою работу. «Предлагаю реактивный прибор, — писал учёный, — то есть род ракеты, но ракеты грандиозной и особенным образом устроенной. Мысль не новая, но вычисления, относящиеся к ней, дают столь замечательные результаты, что умолчать о них было бы недопустимым».
Прошло ещё пять лет, и эта важная работа была напечатана в петербургском журнале «Научное обозрение». А началось всё с тоненькой книжки А. П. Фёдорова. Недаром сам Константин Эдуардович писал: «Она толкнула меня к серьёзным работам, как упавшее яблоко к открытию Ньютоном тяготения».
Как же выглядела межпланетная ракета Циолковского? В виде огромнейшей капли. В передней части её располагалась кабина космонавтов, запасы воздуха, всё необходимое для нормальной жизни. Позади кабины — баки с топливом, двигатель.
Учёный пришёл к выводу, что порох для космической ракеты не подходит. Пороховая ракета не сможет развить нужной скорости. Необходимо жидкое топливо. При сгорании оно выделяет значительно больше энергии. И Циолковский предлагал в качестве топлива взять смесь жидкого водорода с жидким кислородом.
Топливо сгорает. Образуются газы, которые с большой скоростью вырываются из конического раструба, сопла, позади ракеты. Газы летят назад, ракета — в противоположном направлении — вперёд. Газы толкают ракету.
Человек сможет одолеть силу земного тяготения, считал Циолковский, и совершится это с помощью грандиозных ракет. |
Много очень важного предусмотрел учёный в своём межпланетном корабле: рули для управления полётом, аппараты, снабжающие путешественников кислородом, приборы для научных исследований в космосе. И всё же это был только приблизительный «портрет» космической ракеты. Циолковский этого не скрывал. Он писал: «Пройдут, вероятно, сотни лет, прежде чем высказанные мною мысли найдут применение и люди воспользуются ими».
Его справедливо называют великим учёным. Он дал законы движения космических ракет, стал основателем новой науки — ракетодинамики. На десятилетия вперёд предсказал пути развития космических аппаратов. Ещё не было самолётов, по улицам городов ездили извозчики, а Константин Эдуардович писал об искусственном спутнике Земли, о космических посёлках, летающих с огромной скоростью вокруг нашей планеты.
Он намного опередил свой век, как и подобает настоящему великому учёному. Чем больше проходило времени, тем шире распространялись его идеи во всех странах, по всей Земле.
КОСМИЧЕСКИЙ ИНЖЕНЕР
Никто до Циолковского, ни один учёный в мире, не говорил всерьёз о полёте во Вселенную, никто не разрабатывал проекты космических ракет. Но когда труды русского учёного увидели свет, стали известны, тогда у него появились единомышленники, горячие сторонники и первым среди них был Фридрих Артурович Цандер.
Он родился и вырос в латвийском городе Риге. Отец, врач, нередко рассказывал маленькому Фридриху о небе, о том, что и на других планетах, быть может, есть живые существа. Как-то Фридрих спросил отца:
— А нельзя ли побывать на далёких чужих планетах?
Он вспоминал через много лет, что заплакал, когда услышал в ответ:
 Фридрих Артурович Цандер. |
— Нет, мой мальчик, лететь туда пока невозможно.
С тех пор мечта о межпланетных путешествиях всегда жила с ним. Он решил непременно выучиться на инженера и создавать межпланетные корабли.
Однажды зимой 1904 года в класс, где учился Фридрих Цандер, учитель астрономии принёс какой-то журнал.
— Сегодня, дети, — сказал он, — я прочту вам любопытную статью. В ней доказывается, что полёт человека в мировое пространство осуществим.
— А кто написал эту статью, господин учитель? — с волнением спросил Фридрих.
И учитель ответил:
— Циолковский.
Это была статья: «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Цандер слушал учителя, закусив губу. Мысли Циолковского о грандиозной ракете, о полётах к планетам ему были близки и понятны. Ведь он сам уже долгое время мечтал о том же.
Фридрих Артурович считал, что по-настоящему занялся космонавтикой в 1906 году, когда стал студентом Рижского политехнического института. Тогда он завёл особую тетрадь, на обложке которой написал. «Космические корабли». Здесь — его первые космические расчёты.
Он купил небольшую астрономическую трубу, о которой всегда мечтал, и по ночам с крыши своего дома регулярно наблюдал небо. Иногда Фридрих брал с собой сестру Маргарету, рассказывал ей о лунных кратерах, кольцах Сатурна, о Марсе и гиганте Юпитере. «Его зелёные глаза при этом светились, — вспоминала она, — и я слышала, как он шептал: «Мы должны полететь туда!»
Фридрих Артурович переехал в Москву. Поселился в крохотной комнатушке. Обстановка самая скромная: кровать, две табуретки, полка с книгами и стол, заваленный чертежами. Цандер работал на авиационном заводе, а всё свободное время посвящал трудам по межпланетным путешествиям. Фридрих Артурович был первым советским инженером, посвятившим себя космонавтике. Всё, буквально всё в его жизни подчинялось этому. С кем бы и о чём бы ни беседовал он, разговор непременно переходил на тему о межпланетных полётах. Даже своим детям он дал космические имена: дочь назвал Астрой (Звездой), а сына именем самой близкой к Солнцу планеты — Меркурием.
Весной 1923 года Фридрих Артурович написал письмо Циолковскому. «Мною, — сообщал он, — уже в течение ряда лет разрабатывается проект межпланетного корабля». Действительно, в то время он особенно настойчиво работал над крылатым межпланетным аппаратом.
Циолковский не мог не порадоваться этому письму: его идеи подхвачены и успешно развиваются Цандером. «Я пришёл к выводу, — писал Фридрих Артурович, — что при существующей технике перелёты будут осуществлены, по всей вероятности, в течение ближайших лет».
Космический корабль Цандера напоминал самолёт, имел крылья и воздушные винты. Вот как представлял его полёт сам конструктор. Корабль взлетает, подобно обычному самолёту. На большой высоте, в стратосфере, там, где воздух уже сильно разрежён, включается ракетный двигатель. Ставшие ненужными металлические части — крылья, винты, детали корпуса — втягиваются внутрь аппарата, расплавляются, и жидкий металл используется как отличное топливо для ракетного двигателя. В конце концов от корабля остаётся лишь небольшой космолёт, тоже крылатый. Крылья понадобятся ему на обратном пути. С их помощью, планируя, он возвратится на Землю.
Цандер торопился. Времени ему всегда не хватало. Не только часы — минуты были на учёте. Дорожа временем, Фридрих Артурович научился делать записи не буквами, а специальными стенографическими значками. Это ускоряло работу в четыре, пять раз. Так же хорошо, как и русский, он знал немецкий язык и бывало даже на одной странице писал то по-русски, то по-немецки. Мог ли он думать, какую тяжёлую задачу задаст историкам. Расшифровать его труды, переписать обычными буквами оказалось крайне сложно.
Полёт к дальним планетам займёт многие месяцы и даже годы. На такой долгий срок не запастись в достаточном количестве кислородом для дыхания, водой и пищей. Цандер знал, что Циолковский нашёл выход: надо создать в межпланетном корабле круговорот веществ. То есть сделать так, чтобы продукты питания, хотя бы частично, вырабатывались прямо в корабле, воздух и вода очищались и снова использовались. Ничто не должно пропадать зря, выбрасываться. «Как всё существующее на Земле живёт одним и тем же количеством газов, жидкостей и твёрдых тел, которые никогда не убывают и не прибывают, — писал Константин Эдуардович, — так и мы можем вечно жить взятым нами запасом материалов».
|
В корабле нужно устроить оранжерею. Растения будут поглощать углекислый газ, выделяемый людьми при дыхании, и поставлять кислород. Они же послужат космонавтам пищей. Фридрих Артурович решил, пусть пока в земных условиях и неполностью, осуществить идею Циолковского. Дома, на веранде он устраивает «космический огород», оранжерею сверхлёгкой конструкции. «Огород» не имел почвы. Корни растений висели в воздухе и время от времени опрыскивались питательным раствором. Учёный пробовал выращивать здесь горох, капусту, редис, салат, морковь и даже... арбуз.
Как бы Фридрих Артурович ни был загружен днём, вечером он неизменно возвращался к своим опытам с растениями, уточнял расчёты оранжереи, изобретал новые её конструкции. Ещё шли опыты с «космическим огородом», а Цандер уже обдумывал другой грандиозный план. Минуло тогда четверть века с тех пор, как русский физик Пётр Николаевич Лебедев доказал, что лучи света давят, подобно струе газа или жидкости. Правда, сила светового давления чрезвычайно мала, но Лебедеву с помощью очень тонких и точных опытов удалось-таки измерить эту «комариную» силу.
Так вот, Цандер предложил использовать силу давления света для разгона космических аппаратов. Космолёт он решил снабдить огромным парусом-экраном, причём не простым, а блестящим, как зеркало. Чем лучше экран будет отражать солнечный свет, тем сильнее окажется давление. Но даже при самом лучшем экране на каждый участок его размером метр на метр придётся сила меньше одной тысячной доли грамма.
Разумеется, вывести корабль в космос, на орбиту, солнечный парус не сможет, силы не хватит. Однако в космическом пространстве, в пустоте, в невесомости даже такая ничтожная сила способна постепенно разогнать космолёт до высочайшей скорости.
Всё, что касалось межпланетных сообщений, интересовало Фридриха Артуровича. Он первым занялся расчётами путей к планетам. Придумал, как с помощью электричества предотвратить столкновение космического корабля с метеоритами. Предложил разгонять космолёты силой притяжения встречных планет. Он создал один из первых в нашей стране ракетный двигатель, работавший на жидком топливе, и ракету с жидкостным двигателем. А самое главное то, что вокруг Фридриха Артуровича объединились сторонники космонавтики. И закипела работа...
ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ ПРЕДВИДЕНИЕ
В конце прошлого века в зелёном украинском городе Полтаве родился человек, вошедший в историю как пионер космических исследований. В гимназии школьником он уже читал серьёзные научные книги, часами сидел, что-то вычерчивая, изобретая, погруженный в свои думы.
Юрий Кондратюк, так звали этого человека, юношей прочёл фантастический роман немецкого писателя Келлермана «Туннель». Там шла речь о строительстве подводной дороги, соединившей берега Америки и Европы. Туннель длиной около пяти тысяч километров под Атлантическим океаном! Дерзкий замысел увлёк Кондратюка. Захотелось и самому поработать над каким-нибудь грандиозным проектом. Возможно ли, например, пробить шахту до самого центра Земли, чтобы затем использовать тепло земных недр? Или ещё более грандиозная задача: полёт к планетам, во Вселенную.
Сверхглубокую шахту Кондратюк вскоре оставил, но межпланетные путешествия, космонавтика, всё больше и больше его увлекали.
После окончания школы Юрий поступил в Петроградский политехнический институт, но проучился там всего два месяца. В разгаре была первая мировая война, Кондратюк уехал из Петрограда. Но куда бы ни заносила его судьба, в вещевом мешке у него всегда лежали расчёты. О трудах Циолковского Юрий ничего не знал. Не знал он и Цандера. До всего приходилось доходить самостоятельно. Под рукой не было ни книг, ни технических справочников и часто даже — чернил. Записи он делал карандашом в обычных школьных тетрадях.
До запуска первого искусственного спутника Земли оставалось более сорока лет, а Кондратюк писал о космических полётах необычайно подробно и точно. Расчётами он доказывал: межпланетная ракета обязательно должна быть «космическим поездом», то есть состоять из нескольких ракет, ступеней, сцепленных друг с другом, как вагоны поезда. Отработала первая ступень, опустели её топливные баки, — и она отпадает. «Космический поезд» становится легче, скорость его увеличивается. Отработала вторая ступень, и она тоже отделяется. Быстрота полёта возрастает ещё больше. Наконец, последний «вагон» достигает космической скорости, выходит на орбиту. Если ракета не будет состоять из таких ракет-ступеней, в космос она подняться не сможет. Кондратюк ясно это показал.
А какой путь в космическое пространство самый выгодный? Юрий Васильевич подробно изучил и это. Оказалось, что совсем не безразлично, как подниматься ракете: всё время прямо вверх или наклонно, по дуге. Когда она израсходует больше топлива? Кондратюк убеждается, что самое выгодное — соединить оба способа вместе. Некоторое время ракета должна идти прямо вверх, чтобы как можно скорее преодолеть плотные слои воздуха, а дальше — сворачивать в сторону и выходить на орбиту по дуге.
Выгодные пути движения космической ракеты были вторым важным открытием Кондратюка. А третьим и, пожалуй, самым важным стали промежуточные межпланетные базы. Что же это за базы и для чего они?
 Юрий Васильевич Кондратюк. |
Корабль уже несколько месяцев летит к далёкой планете. С каждым днём она всё ближе. И вот — совсем рядом. Предстоит посадка на её поверхность. Опускать на планету весь корабль, утверждал Кондратюк, не стоит, не имеет смысла. В самом деле, ведь для того чтобы совершить плавную посадку, надо огромную скорость корабля снизить почти до нуля. Позже, при взлёте, скорость придётся набирать снова и при этом, конечно, потратить много драгоценного топлива.
Делать надо по-другому, рекомендовал Юрий Васильевич. Садиться должен лишь специальный аппарат с космонавтами, а главный корабль пусть остаётся на орбите кружит вокруг планеты. Выполнив все работы, космонавты опять займут места в спускаемом аппарате, взлетят, состыкуются с основным кораблём, перейдут в него и полетят домой, к Земле.
Более того, он предлагал создать вблизи Луны постоянную орбитальную базу, большой лунный спутник. Автоматические ракеты доставляли бы сюда топливо и всевозможные припасы. Тогда межпланетному кораблю не пришлось бы взлетать с Земли тяжело нагруженным, с полным запасом топлива. Стартовать будет легче, проще. А причалив к лунной базе, корабль дополнит свои баки топливом, погрузит на борт всё необходимое и полетит дальше — к Марсу, Меркурию или Венере.
Свою работу по космонавтике он назвал так: «Тем, кто будет читать, чтобы строить». Он словно обращался к учёным, инженерам, рабочим, которым выпадет счастье осуществить великую мечту, победить земное тяготение и вырваться в космическое пространство.
Время было трудное. Шла гражданская война. Жилось Кондратюку нелегко. Чем он только не занимался, чтобы заработать на хлеб: колол дрова, работал смазчиком на железной дороге, кочегаром и машинистом в котельной сахарного завода, механиком на мельнице. А вечерами снова возвращался к своим расчётам.
В 1918 году случайно в одном старом журнале Юрий Васильевич увидел короткую заметку о Циолковском. Потом прочёл в газетах о заграничных учёных, занимающихся ракетной техникой. Так он наконец узнал, что не одинок, что межпланетные путешествия интересуют многих.
Кондратюк уехал на Кубань, стал работать механиком на элеваторе, хлебном складе. Мысль его и здесь не знала покоя. В том доме, где он снимал комнату, жила девочка Варя. Она очень хорошо запомнила необычного жильца: высокого, худого с маленькой бородкой и чёрными, блестящими глазами. Через много лет, взрослой, Варвара Владимировна рассказывала, как во время обеда или ужина Юрий Васильевич вдруг порывисто вставал и начинал быстро шагать по комнате, щёлкая пальцами. Брови сдвинуты, глаза прищурены. Потом садился к столу и что-то торопливо записывал, зарисовывал или вычерчивал.
Этот способ перелёта на Луну первым предложил Ю. В. Кондратюк. |  |
В то время он с волнением ждал письма из Москвы. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как летом 1925 года он послал рукопись своей работы о межпланетных полётах профессору Владимиру Петровичу Ветчинкину, известному учёному. Кондратюк волновался: что ответит ему профессор? И вот долгожданное письмо пришло. Юрий Васильевич вспоминал, что ответ учёного просто ошеломил его, «Вы должны непременно, должны, — писал Ветчинкин, — издать вашу работу в виде отдельной книги».
Долго не гас свет в окнах его комнаты: Кондратюк готовил к печати главный труд своей жизни — книгу о космонавтике. Прошло ещё некоторое время, и книга «Завоевание межпланетных пространств» вышла в свет — небольшая, тоненькая, но очень важная и глубокая по содержанию.
Нет, не для переселения на другие планеты, утверждал Кондратюк, понадобятся космические полёты прежде всего. Они крайне будут необходимы самой Земле. Космонавтика, заявлял он, нужна для того, чтобы человек стал настоящим хозяином своей планеты, жил на ней богато и счастливо!
ВПЕРЕД И ТОЛЬКО ВПЕРЕД!
ПРОБИТЬСЯ К ЗВЁЗДАМ
З |
Результаты опытов Годдард держал в глубоком секрете даже от своих соотечественников. Что уж тогда говорить об иностранцах? Учёные из Германии, Франции пытались установить с американским профессором научные связи, обменяться опытом. Он уклонялся от встреч. Когда же кому-нибудь из учёных удавалось приехать в Вустер, Годдард показывал мастерскую, лабораторию, станок для пуска ракет, но только не сами ракеты.
Профессор был талантливым изобретателем. Работа у него двигалась вперёд, но медленно. Всё новые и новые опыты требовали денег, и немалых. Он с трудом доставал их. Да и необыкновенная секретность ему мешала.
И вдруг летом 1924 года пронёсся слух, что Годдард построил ракету и 4 июля собирается запустить её на Луну. Об этом писали газеты и журналы всех стран. Сообщению поверили даже некоторые учёные. Однако наступило четвёртое июля, и десятое, и двадцатое, а полёт на Луну так и не состоялся. Да он и не мог в то время состояться. До лунной ракеты было ещё очень и очень далеко. Сообщение оказалось выдумкой.
Лишь через пять лет после начала опытов, весной 1926 года, ракета Годдарда впервые поднялась в воздух — очень несовершенная, весом в несколько килограммов.
 Роберт Хитчингс Годдард. |
Она взлетела на высоту всего... двенадцати метров, пронеслась по дуге метров пятьдесят и упала на поле, покрытое снегом и льдом. Вторая и третья ракеты получились не намного лучше. Создать ракету на жидком топливе оказалось задачей невероятной сложности.
Когда Роберт Годдард проводил свои опыты, терпел неудачи и начинал всё с начала, Сергей Королёв только заканчивал школу, но уже твёрдо решил стать авиационным инженером.
Впервые полёт самолёта он увидел в 1911 году, на заре авиации, и увиденное запомнилось ему на вею жизнь.
Произошло это на Украине, в городе Нежине, где шестилетний Серёжа жил у дедушки и бабушки.
Полёты аэропланов были тогда редкостью. Авиаторы, словно цирковые артисты, разъезжали по городам и показывали за деньги своё опасное искусство. Однажды в тёплый апрельский день дедушка повёз маленького внука за город. Толпы горожан спешили туда же, чтобы собственными глазами увидеть чудо двадцатого века: первый в Нежине полёт аэроплана. Заезжим авиатором был известный русский спортсмен Уточкин. Смотреть невиданное зрелище собрался чуть ли не весь город.
На ровном поле Сергей увидел белый, похожий на большой коробчатый змей самолёт. Вокруг него суетились механики, осматривая аппарат и подтягивая проволочные растяжки.
Появился авиатор. За ним по пятам следовали фотографы.
Уточкин привычным движением взобрался на открытое сиденье, подвигал рулями. Раздался сухой треск мотора, завертелся винт. Самолёт побежал по молодой весенней траве, подпрыгнул на кочках раз, другой и... вдруг полетел! Все захлопали в ладоши.
— Дедушка, смотри, летит, летит! — закричал Серёжа, не сводя глаз с чудесной белой птицы. Она летела совсем низко, в нескольких метрах от земли, но и такой полёт казался удивительным.
Второй раз Сергей Королёв увидел самолёт, когда уже учился в школе, в другом городе и совсем при других обстоятельствах.
Он с мамой и отчимом жил в Одессе, на берегу Чёрного моря. Оно виднелось с балкона их дома. Это уже было в советское время. Серёжа учился в строительной школе. Как все одесские мальчишки, отлично плавал. Бывало, заплывёт так далеко, что с берега еле видно его.
Вот море и свело Сергея с авиацией.
В Хлебной гавани, называвшейся так по старинке, размещался морской авиационный отряд. Спущенные на воду гидропланы, летающие лодки, выруливали из гавани на морской простор, взлетали, оставляя за собой белый пенистый след, и уходили к горизонту.
С некоторых пор Сергей начал пропадать в авиационном отряде и вскоре стал среди лётчиков и мотористов своим человеком.
— Сергей, а ну поддержи!
— Сергей, помоги!
С такими просьбами к нему обращались здесь частенько. Да он и сам был готов хоть с утра до вечера чистить и собирать моторы, перетаскивать и опускать на воду зелёные гидропланы.
Случалось, что лётчики брали его с собой в полёт, и Сергей испытывал тогда высшее счастье.
Дома на его увлечение смотрели косо — боялись, что оно повредит учёбе. А Сергей всё чаще говорил и дома, и своим друзьям, что станет авиационным инженером, будет создавать самолёты и летать на них. Обязательно летать, испытывать собственные конструкции!
От этой мечты он не отступил. В Москве закончил институт — знаменитое Московское высшее техническое училище. Из стен его вышло много прославленных инженеров и учёных. Здесь учились конструкторы самолётов Андрей Николаевич Туполев и Семён Алексеевич Лавочкин. С лекций в институте Сергей Королёв спешил на аэродром лётной школы. С аэродрома бежал на лекции. Почти одновременно он стал инженером и лётчиком.
Сбылась его мечта.
Осенью 1929 года в Крым, в посёлок Коктебель, прибыли планеристы на шестой Всесоюзный слёт. Под щедрым крымским солнцем на склоне горы Узун-Сырт выстроилось два десятка безмоторных птиц из дерева и полотна. Были среди них такие, что сразу бросались в глаза красотой и стройностью. Были и необычные на вид, вроде планёра «Парабола», летающего крыла. Ему дали кличку «полблина», потому что он и в самом деле напоминал блин, перерезанный пополам.
Самым красивым сразу же признали краснокрылый «Коктебель», созданный молодым инженером Сергеем Королёвым. Конструктор нередко усаживался в кабину своего аппарата и часами парил над голубой долиной.
 Сергей Павлович Королёв. |
«Коктебель» летал прекрасно, и только об одном жалел Королёв: нельзя было на этом планёре выполнять фигуры высшего пилотажа.
Особенно хотелось «научить» безмоторный аппарат выполнять «мёртвые петли». Неважно, что таких планёров ещё никто не строил, значит, его планёр будет первым.
И Королёв создал пилотажный планёр «Красная звезда» — надёжный, крепкий, с просторной кабиной. Сергей Павлович хотел, как всегда, сам испытать своё детище в воздухе, но неожиданно тяжело заболел и надолго слёг в больницу. Так ему и не удалось увидеть замечательный полёт пилотажного планёра на очередном слёте в Крыму.
Испытания провёл Василий Степанчёнок, лётчик смелый до дерзости. Он набрал высоту около километра и направил планёр в пике. Разогнал и повёл вверх, положил на спину, затем опять — вниз. Планёр прочертил в воздухе кольцо, «мёртвую петлю». Сделав ещё две петли, пилот повёл аппарат на посадку. С тех пор высший пилотаж на планёрах стал обычным делом.
Хорошие получались у Королёва планёры — длиннокрылые, прочные, отличные летуны. Многим казалось, что это и есть главное дело его жизни. Возможно, так казалось и ему, пока однажды не прочёл он книжку Циолковского о звездоплавании. Ничего не скрывая, учёный писал о тех величайших препятствиях, которые встанут на пути покорителей космоса. И в то же время с какой непреклонной уверенностью в конечную победу!
«Звездоплавание, — писал учёный, — нельзя и сравнить с летанием в воздухе. Последнее — игрушка в сравнении с первым. Если бы знали трудности дела, то многие, работающие с энтузиазмом, отшатнулись бы с ужасом. Но зато как прекрасно будет достигнутое!»
Циолковский круто повернул судьбу Королёва. У Сергея Павловича началась новая, беспокойная, нелёгкая, но очень интересная жизнь. Трудности его не пугали. Он снова и снова перечитывал труды Циолковского. Книги великого учёного постоянно лежали на рабочем столе Сергея Павловича. Слово «ракета» он теперь произносил гораздо чаще, чем слово «планёр».
Королёву шёл тогда двадцать четвёртый год. Он ещё не знал, что скоро целью и смыслом его жизни станут ракеты. Не знал, что именно ему доведётся осуществить то, о чём мечтал Циолковский. Придёт время — и под руководством Сергея Павловича будут созданы мощные ракеты, которые понесут в космос и первый искусственный спутник Земли, и первый корабль с человеком на борту, и лунные автоматические станции.
Но это произойдёт через много лет.
Впереди был тяжёлый и долгий путь.
«ПЕРЕД НАМИ ЛЕЖАЛА НЕИЗВЕСТНОСТЬ»
Возможно, они даже встречались на одесских улицах — Сергей Королёв и Валентин Глушко. Возможно, находились совсем рядом, когда купались в море или загорали под ласковым южным солнышком. Сергей был всего на два года старше Валентина.
Только что отгремела гражданская война. Валентин учился в школе и, как все мальчишки, зачитывался романами Жюля Верна. Особенно захватили его космические романы «Из пушки на Луну» и «Вокруг Луны». Неужели и в самом деле придёт день, когда Луна станет доступной человеку? Неужели можно будет полететь на Марс, Венеру? «Во время чтения, — вспоминал много лет спустя Валентин Петрович Глушко, — захватывало дыхание, сердце колотилось. Я был как в угаре». И он рассказывал, что именно тогда, мальчишкой тринадцати лет, дал себе слово посвятить свою жизнь космонавтике. Для начала он решил хорошенько изучить астрономию — науку о планетах и звёздах.
Каждый день, идя с Ольгинской улицы в школу, Валентин по дороге видел высокий дом с башенкой — народную обсерваторию. Любители астрономии вели здесь научные наблюдения. Валентин стал пропадать в обсерватории вечерами. Рассматривал в телескоп Луну, Венеру, Марс, Юпитер. «Мне полюбилась наблюдательная астрономия, — вспоминал Валентин Петрович. — С благоговением я взирал в телескоп на небесные светила, на казавшиеся близкими разноцветные планеты. Всей душой, всеми помыслами стремился я в эти таинственные просторы, к этим загадочным мирам».
В один из вечеров руководитель астрономического кружка спросил Валентина:
— О Циолковском слыхали?
Валентин это имя слышал впервые. Растерянно ответил:
— Нет.
— Тогда очень советую прочесть книгу Перельмана «Межпланетные путешествия». Прекрасная книга! Недавно вышло второе издание.
Книга действительно оказалась замечательной. Ещё бы! Написал её великий мастер рассказывать о науке, автор прославленной «Занимательной физики» Яков Исидорович Перельман. Вывод он делал такой: лишь ракета Циолковского позволит осуществить космический полёт. «Наступит день, — читал Валентин, — когда небесные корабли двинутся в глубь Вселенной и перенесут землян на Луну, планеты, даже, быть может, в систему других солнц и далёких звёзд».
О Константине Эдуардовиче Перельман писал с огромным уважением, называл «крупнейшим учёным», «отцом звездоплавания», перечислял его главные работы. Теперь Валентин знал, что ему сделать: надо разыскать труды Циолковского о межпланетных путешествиях и прочесть их.
Он отправился в самую большую библиотеку Одессы и к своей радости обнаружил журнал со статьёй Циолковского. Была зима. Библиотека не отапливалась. Сидя в шинели в холодном зале, Валентин переписывал статью. Он узнал, какой должна быть космическая ракета, об устройстве её двигателя, о том, как рассчитать скорость полёта.
 Валентин Петрович Глушко. |
Возникли вопросы, и Валентин написал учёному такое письмо: «Глубокоуважаемый Константин Эдуардович. К Вам обращаюсь с просьбой и буду очень благодарен, если Вы её исполните. Эта просьба касается проекта межпланетного путешествия. Последнее меня интересует уже более двух лет». Он писал, что прочёл статью «Исследование мировых пространств реактивными приборами», и просил Циолковского прислать другую, более подробную, тоже о космической ракете. Писал, что у него накопилось много «очень важных вопросов» и он хотел бы задать их в следующий раз.
Ответ пришёл быстро. В самодельном конверте, аккуратно склеенном из белой бумаги, лежали книжки и письмо. Циолковский обещал, что будет высылать Валентину свои новые работы. И Константин Эдуардович выполнил обещание.
Письма Валентина становились всё доверительнее. В одном из них он писал великому учёному: «Относительно того, насколько я интересуюсь межпланетными сообщениями, я Вам скажу, что это является целью моей жизни, которую хочу посвятить для этого великого дела».
Любимым предметом Валентина была физика. Окончив школу, он уехал в Ленинград и поступил на физико-математический факультет университета. Шёл 1924 год. «Вся моя жизнь, все каждодневные поступки, — рассказывал Валентин Петрович, — были подчинены теперь одной мысли: приблизит ли это к осуществлению мечты или, наоборот, отдалит». А он мечтал разрабатывать ракетные двигатели, строить и испытывать их.
В одном из ленинградских журналов Валентин Глушко напечатал статью «Станция вне Земли». Он писал там, что не так уж далеко то время, когда будут созданы станции, летающие вокруг Земли. С космической высоты учёные начнут изучать родную планету. С высоты — виднее. «Все науки, — писал Глушко, — обогатятся от этого».
Переписка его с Циолковским продолжалась. «Мой живейший интерес к великому делу межпланетных сообщений не угас, — писал Валентин в Калугу. — Более того, теперь я специально занялся им и питаю надежды довести начатое Вами дело до конца».
В то время работала в Ленинграде необычная Газодинамическая лаборатория или сокращённо — ГДЛ. Когда в лабораторию пришёл молодой инженер Глушко, там занимались созданием пороховых ракет. А он начинает новую работу, которая отняла у него много лет и потребовала огромного упорства. Начинает создавать жидкостные ракетные двигатели. Было это в 1930 году.
Можно сказать, что всё приходилось начинать с самого начала. «Перед нами лежали, — рассказывал Валентин Петрович, — в полном смысле слова, чистые листы бумаги и неизвестность». Он трудился рука об руку с талантливыми инженерами: Владимиром Андреевичем Артемьевым, Георгием Эриховичем Лангемаком, Борисом Сергеевичем Петропавловским. «Это были командиры с боевым прошлым, чудесные товарищи», — вспоминал Глушко.
Вопросов было множество. Ну вот один пример. Жидкое ракетное топливо состоит из двух частей, двух компонентов, как говорят инженеры, — горючего и окислителя. Топливо тогда становится топливом, когда эти две составные части смешаются. Каждая часть сама по себе гореть не может. Горит смесь.
Но какие вещества наиболее подходящие? Циолковский предлагал брать жидкий водород и жидкий кислород. Но может быть, есть вещества более выгодные?
А как подавать компоненты в камеру ракетного двигателя: по отдельности или предварительно перемешав их? Каким способом подавать? Как поджигать топливо?
Испытания первого ракетного двигателя закончились сильнейшим взрывом. На испытателей обрушился град осколков. Только чудом никто не пострадал. После этого случая стали осторожнее, наблюдения всегда вели из надёжного укрытия. Пуск — неудача. Новые огневые испытания. Первые пуски продолжались доли секунды. Двигатели не выдерживали высокой температуры, прогорали. Однако постепенно время их работы увеличивалось. Секунда — держатся. Десять секунд — держатся. Полминуты — держатся!
Непросто было подобрать топливо, такое, чтобы выделяло оно много тепла, занимало как можно меньший объём, не портилось при длительном хранении, не взрывоопасное, по возможности дешёвое. Пробовали и одно, и другое, и третье.
Работа была, что и говорить, опасная. В один из дней Глушко с инженером Юковым проводили опыт. В тот момент, когда испытатели подошли к ракете, она взорвалась. «Стояла холодная осень, — вспоминал Валентин Петрович, — мы были в меховых шапках, и это нам помогло. Взрывная волна превратила мою оленью шапку в лоскутки. Скорая помощь доставила нас в больницу, но всё обошлось благополучно».
Газодинамическая лаборатория помещалась в центре Ленинграда, в Петропавловской крепости. При царском строе крепость являлась одной из самых ужасных тюрем для революционеров. А теперь там раздавался победный гром ракетных двигателей.
Мало-помалу главные трудности остались позади. Двигатели могли запускаться по нескольку раз. Их можно уже было посылать в полёт.
«А ВСЁ-ТАКИ ПОЛЕТИМ!»
Запомните короткое слово ГИРД. Оно стоит того, чтобы его запомнить. Когда ракетами и межпланетными полётами заинтересовались уже не единицы, а десятки и даже сотни людей, стало ясно, что в одиночку ничего не добьёшься, больших результатов не получишь, хорошую ракету не построишь. И тогда в Москве осенью 1931 года образовалась ГИРД. Так сокращённо называлась Группа изучения реактивного движения. Первым руководителем ГИРДа стал Фридрих Артурович Цандер, но вскоре его сменил на этом посту Сергей Павлович Королёв.
Приходили сюда по-разному, но кто бы ни приходил, всё это были люди беззаветно влюблённые в ракетную технику, знакомые с работами Циолковского, Цандера, Кондратюка. Один из гирдовцев рассказывал: «Прочитав Циолковского, я начал задумываться о полётах на другие планеты. Однажды услыхал, что в Москве открылась организация, где собираются лететь на Марс. Я, не колеблясь, перешёл туда, хотя и знал, что зарплата там маленькая. Разве могло меня такое обстоятельство задержать?»
Долгое время гирдовцы искали помещение для своей шумной и опасной работы. Искали по всей Москве. Наконец нашли свободный подвал в многоэтажном доме на Садово-Спасской улице. Подвал был тёмный, мрачный, но зато просторный, а главное, прочный, способный выдержать даже сильный взрыв. Привели помещение в порядок, покрасили стены и двери, поставили станки, и — закипела работа.
Надо сказать, что к «межпланетчикам» в ту пору относились с большим недоверием, а кое-кто даже с насмешкой. Называли их «лунатиками» и «марсианами». Когда гирдовцы обращались с просьбами выделить средства или материалы, то в ответ нередко слышали добродушные пожелания скорее улетать на свою Луну и не мешать работать серьёзным и занятым людям.
Не хватало инструментов, приборов, а главное — опыта. Гирдовцам было ничуть не легче, чем инженерам Газодинамической лаборатории. Первые ракетные двигатели у них тоже прогорали через считанные секунды. Старый гирдовец, инженер Леонид Константинович Корнеев, вспоминал: «Иногда казалось, что выхода нет. Бывали недели и месяцы, когда неудачи следовали одна за другой».
Но гирдовцы не думали сдаваться, и самым настойчивым, самым упорным среди них был, конечно, Цандер. В минуты неудач и поражений Фридрих Артурович произносил свою любимую фразу: «А всё-таки полетим на Марс!» И всем вдруг становилось легче, радостнее и веселее. Появлялась уверенность, что победа рано или поздно придёт.
Рабочий ГИРДа Н. Н. Краснухин рассказывал: «Мы работали тогда в подвале при электрическом освещении, и Фридрих Артурович, увлекаясь, просиживал там до глубокой ночи. С работы его уводили почти насильно». Впрочем, в ГИРДе так трудились многие. Когда в полёт готовили первую ракету, в «дни штурма» работа не прекращалась ни днём ни ночью. Случались моменты крайне опасные. Как-никак имели дело с взрывчатыми и ядовитыми веществами, с жидким, а значит, чрезвычайно холодным кислородом.
Был такой случай: опытный двигатель взорвался на полигоне, на пусковой площадке. Никто при этом, к счастью, не пострадал, но возник пожар. А рядом баллоны с кислородом!
Механики Фролов и Авдонин бросились к баллонам. Топором отрубили шланги. «От жары начали волосы гореть, — рассказывали они. — Обхватили мы тяжеленный баллон и оттащили подальше. Ноги подкашивались, пока тащили. А надо ещё бежать за вторым. Вынесли и его. От волнения сил больше не осталось. Сели рядом с баллонами и закурили. Смотрим, как тушат пожар. И вдруг — Королёв! Ох и разнёс нас Сергей Павлович: почему курим рядом с кислородом? А потом поблагодарил за решительность».
Гирдовцы работали, торопились, подчас рисковали жизнью ради того, чтобы как можно скорее запустить в небо свою первую ракету на жидком топливе. Она создавалась второй бригадой, которой руководил Михаил Клавдиевич Тихонравов — в будущем известный учёный, много сделавший для нашей космонавтики. Ракета, сконструированная Михаилом Клавдиевичем, получила название «ГИРД-09».
И вот блестящая сигара весом около восемнадцати килограммов готова. Она казалась прекрасной. Гирдовцы смотрели на неё и не могли насмотреться. Готова-то готова, но запустить ракету в полёт удалось далеко не сразу. Трижды вывозили её на полигон, в тихое, безлюдное лесистое место под Москвой и трижды возвращались ни с чем. Подводили мелочи: то кран откажет, то свеча зажигания. Кое-кто уже стал сомневаться, что ракета вообще сможет полететь.
Только самые терпеливые собрались 17 августа 1933 года на площадке у пускового станка. Всё готово к старту. «Сердце жутко бьётся, — рассказывала конструктор Ольга Паровина. — Кругом тишина. Минута кажется бесконечной. И вдруг — шум, огонь. Глаза смотрят, не моргая, а ракета будто удлиняется. Только когда она медленно и плавно поднялась над пусковым станком, я поняла — ракета в полёте!»
— Летит, летит! — кричали гирдовцы.
Так выглядела самая первая жидкостная ракета, построенная под руководством С. П. Королёва в 1933 году.
Ракета стремительно набирала скорость, шла прямо вверх, ровно, устойчиво. Потом на высоте полукилометра повернула в сторону и по дуге унеслась в лес. Полёт продолжался всего восемнадцать секунд. Но какими дорогими для гирдовцев были эти секунды! Ведь только подумать: в воздух поднялась первая советская ракета на жидком топливе! Первая! Все бросились к ней. Как дети, бежали наперегонки. Возвращались в Моску поздно вечером — победителями, с песнями, радостные и возбуждённые.
В ГИРДе выходила стенная газета под названием «Ракета». В номере, выпущенном по случаю такого успеха, Сергей Павлович Королёв поместил заметку. Он призывал ракетчиков ещё лучше трудиться, отдать все силы великому делу и закончил словами: «Советские ракеты должны победить пространство!»
Очень сожалели гирдовцы, что не смог увидеть полёт первой советской жидкостной ракеты Фридрих Артурович Цандер. За несколько месяцев до пуска он поехал на юг отдохнуть. В дороге Фридрих Артурович заболел, и вскоре замечательного инженера не стало. В последнем своём письме в ГИРД он писал: «Вперёд, товарищи, и только вперёд! Поднимайте ракеты всё выше, выше и выше, ближе к звёздам!» Через три месяца ушла ввысь вторая ракета, потом третья, четвёртая...
Над ракетными двигателями и ракетами бились инженеры Газодинамической лаборатории. Строили и запускали ракеты гирдовцы. И хотя друг от друга у них секретов не было и Сергей Павлович Королёв приезжал в Ленинград знакомиться с работами ГДЛ, всё же силы распылялись. Для пользы дела надо было объединить ракетчиков, создать специальный Реактивный научно-исследовательский институт, где бы инженеры и учёные могли иметь все условия для работы. И такой институт был организован в Москве. Первый в мире!
Из Ленинграда в столицу переехали ракетчики Газодинамической лаборатории. Гирдовцы тоже влились в новый институт. Рядом стали работать Сергей Павлович Королёв и Валентин Петрович Глушко. «Нас связывала преданность любимому делу и взаимная заинтересованность в сотрудничестве, — рассказывал Валентин Петрович, — так как под руководством Королёва разрабатывались летательные аппараты, а под моим — двигатели для них».
Большой мечтой Сергея Павловича было создать ракетоплан — ракетный самолёт. Такой аппарат уже чуть-чуть напоминал бы космическую ракету, и полёт на нём имел бы огромное значение.
Работа над ракетопланом началась ещё в ГИРДе. Тогда под ракетный самолёт решили приспособить планёр-летающее крыло Бориса Ивановича Черановского — талантливого авиаконструктора, строившего необычные летательные аппараты: бесхвостые, махолёты. Это его планёр «Парабола» летал на соревнованиях в Крыму.
 «Объект № 318», или ракетоплан Королёва. |
На бесхвостом планёре легче было становить ракетный двигатель, однако сначала его решили испытать с обычным мотором. Пилотское кресло занял сам Королёв. Взлетела машина вполне нормально, а на повороте вдруг вышла из повиновения, стала на ребро и чуть ли не рухнула на землю. Только опыт и хладнокровие спасли Сергея Павловича от гибели. Так и не удалось гирдовцам создать ракетный самолёт.
В институте Королёв строил ракетоплан по-другому. Он взял для него один из своих планёров, хорошо проверенный в воздухе, надёжный и прочный. К этому времени конструкторы создали уже и неплохой ракетный двигатель. И вот на заснеженном поле подмосковного аэродрома (дело происходило в конце февраля) появился странный самолёт. Называли его просто: «Объект № 318», но весь аэродромный народ знал, что это — ракетоплан Королёва и привезён он для лётных испытаний.
Непривычно было видеть раструб, сопло ракетного двигателя, торчащее сзади. Ракетоплан долго испытывали на земле. Особенно внимательно проверяли двигатель. Но даже и после тщательной проверки всё равно первый полёт представлял немалый риск.
Испытать машину доверили опытному планеристу и лётчику Владимиру Павловичу Фёдорову. Нос ракетоплана соединили тросом с обычным самолётом. Завертелся винт самолёта-буксировщика. Поднялся снежный вихрь. Самолёт побежал по взлётной полосе, а вслед за ним потянулся и ракетоплан. Лёгкий ракетный аппарат первым оторвался от земли. Ещё несколько секунд — и обе машины в воздухе.
Связанные тросом, они медленно кружат над аэродромом, набирая высоту. Уже не разглядеть оставшихся внизу: до земли около трёх километров. Фёдоров тянет ручку. Щелчок замка — и ракетоплан отцепляется от самолёта.
Тихо. И вдруг раздался гром ракетного двигателя. За хвостовым оперением аппарата забился оранжевый факел. В какие-нибудь пять-шесть секунд скорость выросла почти вдвое. Самолёт-буксировщик остался далеко позади. Ракетоплан набирал высоту. Им управлял человек. И пусть этот полёт длился меньше двух минут и скорость была далеко не космической, наблюдавшие за происходящим понимали: ракетоплан — первая ступенька к будущим полётам в космические дали.
СЕКРЕТЫ РАКЕТНОГО ДВИГАТЕЛЯ
То, о чём я вам сейчас рассказывал, произошло незадолго до начала Великой Отечественной войны. Время было тревожное. Всё меньше говорили наши ракетчики о межпланетных путешествиях, о прогулках по Луне.
 С оглушительным рёвом и свистом неслись на врага реактивные снаряды. «Катюша» на огневой позиции. |
Как-то во время войны один лётчик прибыл на военный аэродром. Оставалось несколько свободных часов, и, приглядываясь к жизни этого обычного аэродрома, он вдруг заметил нечто совершенно необыкновенное. Над полем непривычно быстро летел бомбардировщик. Самолёт как самолёт, но из хвоста его рвался длинный факел. Лётчик тревожно оглянулся, однако беспокойства и даже особого интереса к происходящему ни у кого не заметил.
— Что это? — спросил он.
Ему объяснили, что испытывается, и уже не в первый раз, ускоритель — небольшой ракетный двигатель, подвешенный к обычному винтовому самолёту. Он позволял на короткое время резко повысить скорость, мог помочь тяжело нагруженным боевым машинам быстрее оторваться от взлётной полосы. В воздушном бою ускоритель давал возможность внезапно атаковать противника или, наоборот, уйти от его огня. Новинка заинтересовала лётчика.
— А кто сделал эту штуку? — спросил он.
— Да вот — инженер, который этим и занимается, — показали на плотного среднего роста мужчину. И лётчик узнал Сергея Павловича Королёва, с которым познакомился ещё до войны.
Разговорились. Оказалось, что Сергей Павлович руководил установкой этих добавочных двигателей на самолёт и частенько сам испытывал их в воздухе. В одном из полётов ускоритель взорвался. Королёв был ранен, но машину всё же посадил благополучно.
Ракетные ускорители «приживались» с большим трудом. Авиаконструктор Лавочкин, к истребителю которого пробовали приспособить такой двигатель, шутил: «Когда я разрешал установить ускоритель на своём самолёте, я думал, что «покупаю» кота в мешке, а там оказался не кот, а самый настоящий тигр».
Что верно, то верно. Суровый нрав имели эти двигатели. Однажды лётчик-испытатель Шиянов получил задание включить ускоритель в полёте. Пилот потом рассказывал: «Даю ручку пуска. Страшный взрыв сзади. Со звоном в ушах! У меня прямо искры из глаз посыпались». Машина уцелела, но какой истерзанный вид она имела! Крыло помято, в обшивке трещины, от хвостового оперения — жалкие остатки.
 Фашистское «сверхоружие» — ракета «Фау-2». Она могла покрывать расстояние в сотни километров. |
Авиаконструкторы терпеливо ждали. Они понимали: в новой технике не вдруг всё получается. Да и видно было, что ракетные двигатели совершенствуются. Так на самолётах отрабатывались моторы для ракет.
В разгар войны в фашистской Германии начались испытания нового оружия — ракеты «Фау-2». Весила она порядочно, около тринадцати тонн, и могла преодолевать расстояния в несколько сотен километров. Фашисты вели работы в глубочайшей тайне. О создании ужасного оружия мир узнал тогда, когда ракеты «Фау-2» начали падать на дома, улицы и площади Лондона — английской столицы. Гибли люди, рушились здания. На месте взрыва ракеты оставались огромнейшие воронки. Англичане не знали, как защититься от внезапных ударов с воздуха. Спасло их быстрое наступление Советской Армии.
Ракета «Фау-2» была немалым достижением немецких инженеров, но разработанная впопыхах (фашисты хотели как можно скорее применить новое оружие), она имела плохой двигатель — тяжёлый и ненадёжный. Но это уже зависело от искусства и опыта конструкторов. А как должен быть устроен ракетный двигатель, из каких частей и аппаратов состоять, инженеры и у нас, и за границей знали уже хорошо. Больше того, устройство это в главном, основном не изменилось до сих пор. Конструкторы только совершенствовали «сердце» ракеты.
Самая важная часть ракетного двигателя — камера, в которой сгорает топливо. По форме она напоминает бутылку. В камере бушует огонь. Понятно, что стенки её должны выдерживать чудовищную температуру — в несколько тысяч градусов. На донышке камеры сделаны отверстия — форсунки. Через них подаётся топливо — горючее и окислитель.
 Огромная мощность, высокая надежность, выносливость — этими качествами обладает ракетный двигатель РД-101. |
В камере не только высокая температура, но и большое давление. Ясно, для того чтобы протолкнуть туда топливо, нужна сила, и немалая. Каким же способом это сделать? Сделать можно по-разному. Можно, например, просто выдавливать топливо из баков сжатым воздухом, вроде как выдавливают зубную пасту из тюбика. Так делали и делают на небольших и средней величины ракетах. Но для крупных ракет этот способ не годится. Очень прочными, а значит, и очень тяжёлыми пришлось бы делать топливные баки, чтобы они выдержали огромное давление. Да к тому же и баллоны для хранения воздуха внутри ракеты весили бы немало. На больших ракетах гораздо выгоднее применять специальные насосы, которые должны накачивать топливо внутрь камеры сгорания, а вращать насосы можно с помощью газовой турбины.
Но тут возникает новый вопрос: а где взять газ для вращения турбины? Инженеры ответ нашли. Есть такое химическое вещество — перекись водорода. Раствор его можно купить в любой аптеке. Оно обладает замечательным свойством — может бурно разлагаться на газ кислород и обыкновенную воду. При этом выделяется много тепла, перекись разогревается до температуры пятьсот — семьсот градусов. При таком сильном нагреве вода, конечно, сразу же превращается в пар. Он смешивается с кислородом. Образуется парогазовая смесь или парогаз, как принято говорить у ракетчиков. Вот этим самым парогазом и вращается турбина топливных насосов.
Как должен быть устроен ракетный двигатель, инженеры знали, но это совсем не означало, что всё стало легко и просто. Всякий раз приступая к разработке двигателей для новой ракеты, конструкторы вновь и вновь задумывались: как сделать, чтобы двигатели были ещё надёжнее, мощнее, чтобы ракеты летели быстрее и дальше.
А они уже могли преодолевать расстояния в тысячи километров и подниматься на высоту сотен километров. Летом 1957 года газеты нашей страны опубликовали важное сообщение. В нём говорилось, что в Советском Союзе проведены успешные испытания мощной ракеты, способной перелететь через любой океан. «Полёт, — говорилось в сообщении, — происходил на очень большой, до сих пор не достигнутой высоте».
Первая космическая скорость, равная восьми километрам в секунду, уже не казалась фантастически огромной.
Но чтобы запустить даже маленькую, в несколько килограммов рукотворную Луну, нужна ракета, оснащенная двигателями мощностью в несколько миллионов лошадиных сил. Такие двигатели следовало разработать, построить, испытать. Ракета беспомощна без системы управления, сложнейшей автоматики. Она должна иметь свой «мозг» и свои «органы чувств». Для связи с ней нужны радиосистемы. Наконец, требовалось построить космодром, космический порт, откуда ракетам предстояло стартовать. А это тоже задача не из простых. Ведь строить приходилось в пустынной местности, вдали от городов и посёлков.
Создать такую сверхмощную ракету можно было лишь общими силами многих учёных, инженеров, рабочих. «На космос» трудились сотни институтов, заводов, научных лабораторий.
Приступая к работе над могучими ракетными двигателями, инженеры знали, что ещё не существовало на свете машин, выдерживающих такое ужасное напряжение, какое должны выдерживать двигатели космической ракеты. Правда, выдерживать недолго, считанные минуты, пока не будет набрана заданная скорость.
Крепко задумались конструкторы. Для того чтобы значительно увеличить мощность двигателя, надо сильно повысить давление в его камере. Получался заколдованный круг. Чтобы стенки камеры прогревались равномерно (иначе они быстро прогорят), их надо делать как можно тоньше. Но тогда они не выдержат большого давления и камера взорвётся. Как же быть? Конструкторы — народ хитроумный. Выход из тупика они всё-таки нашли, и заключался он в том, чтобы стенки камеры делать двойными, двухслойными, а между слоями оставлять промежуток. Горючее, прежде чем попасть в камеру, проходило по этому промежутку и охлаждало внутреннюю, горячую, стенку. Перегреться она уже не могла. И в то же время камера вышла удивительно лёгкой, но крепкой и выносливой.
Космическая ракета изнутри.
1 — главные, маршевые, двигатели;
2 — рулевые камеры;
3 — блоки первой ступени.
Новый двигатель решили снабдить не одной, а четырьмя камерами. Он получился мощным, однако небольшим и лёгким. А в космической технике каждый килограмм на учёте.
Необходимо было подумать и над тем, как управлять полётом ракеты, какие ей дать рули. Сделали так: рядом с большими, главными, камерами установили две маленькие, рулевые, поворотные. Если в полёте рулевую камеру повернуть, направление её тяги изменится. Это передастся ракете, и она изменит курс. Конечно, пуск, управление работой, выключение двигателей в точно заданное время — всё это поручили автоматике.
Но мало создать двигатели. Надо соорудить также испытательные стенды — прочные, железобетонные сооружения, возвести их вдали от населённых мест. Иначе нельзя. Никто бы не смог выдержать того чудовищного грома, которым оглашает окрестности работающий ракетный двигатель.
Так в напряжённом труде и поисках родился двигатель РД-107. Мощность его около трёх миллионов лошадиных сил, а тяга более ста тонн. Двигатель РД-108 — тоже огромной мощности, но ещё более выносливый. Они были созданы в Опытном конструкторском бюро, возглавляемом Валентином Петровичем Глушко. А пока разрабатывались двигатели и конструировались ракеты, автоматчики, управленцы, строители космодрома тоже не теряли времени даром. Всё было готово к тому, чтобы открыть новую эру в истории человечества. Космическую!
С ЧЕЛОВЕКОМ НА БОРТУ
РОЖДЕНИЕ «ПЭЭСИКА»
У |
Для работы приборов нужна энергия. Как лучше сделать: добывать её в космосе или взять с собой? Как обеспечить плотность спутника? Ведь достаточно появиться малюсенькой щёлочке, чтобы газ, заполняющий корпус спутника и охлаждающий приборы, быстро улетучился бы в космическое пространство. А как регулировать температуру в спутнике? Он сам себя разогревает: приборы выделяют тепло и нельзя допустить, чтобы они перегрелись. Как держать связь с искусственной Луной? Не будет ли здесь осложнений?
Всё это предстояло узнать, проверить, испытать при первом запуске. Поэтому было решено запустить сначала несложный спутник с радиопередатчиками и электрической батареей. А сообщать на Землю лишь о температуре и давлении в спутнике. Форму ему придать самую простую, шарообразную. Его так и назвали «простейший спутник», сокращённо — ПС. И сразу же за ним закрепилось ласковое имя — «пээсик».
В цехе, где должен был собираться спутник, появилась специальная комната, стены которой выкрасили светлой краской. На окнах повесили белые шёлковые шторы. На дверях — плюшевые. Инженеры и рабочие надели белые халаты и перчатки. Готовые детали «пээсика» укладывали на подставки, покрытые бархатом: чтобы не помялись, не поцарапались. Корпус да и многие другие части спутника сверкали полировкой. И это делалось не просто для красоты. Требовалась идеальная обработка и величайшая аккуратность при сборке. От этого далеко не в последнюю очередь зависели надёжность работы спутника и успех всего опыта.
А рядом, в соседнем цехе, громадном и гулком, собирали в дорогу ракету-носитель. Ей предстояло вывести в космос первый спутник Земли. Он был невелик, размером с большой арбуз. Весил восемьдесят три килограмма. От блестящего, как зеркало, шара отходили четыре длинных стержня — усы антенн.
Когда всё было готово, части ракеты погрузили в железнодорожные вагоны, спутник бережно упаковали в специальный ящик и отправили на космодром, в далёкий Байконур.
Есть на космодроме особое здание. Оно больше всех остальных — громадина! Это — МИК, монтажно-испытательный корпус. Тут есть где разместиться ракете. Тут соединяют вместе её блоки, проверяют их, регулируют.
Рядом с гигантской ракетой спутник казался крохой, усы антенн — тоненькими, хрупкими. В МИКе ракету и спутник состыковали: шарик установили под остроносой крышкой-обтекателем, в головной части ракеты, стержни антенн легли вдоль её корпуса. В последний раз включили радиопередатчик спутника. Момент — торжественный, волнующий. Воцарилась тишина. И вот раздался голос спутника — чистый, ясный: бип-бип-бип. «Передатчик выключен, — рассказывал инженер, готовивший спутник к полёту. — Поднявшись по стремянке к носу ракеты, я снял предохранительную скобу с контакта, включающего передатчик. Теперь он может включиться только при отделении ракеты, там, на орбите».
Могучий мотовоз подошёл к платформе, на которой лежала ракета. Подана команда, и платформа медленно двинулась в путь, к стартовому устройству, раскинувшему свои руки-фермы. Готовому принять ракету. Было ещё темно, и на чёрном небе горели яркие южные звёзды. Колёса мотовоза негромко постукивают на стыках рельсов. Старт наметили на поздний вечер 4 октября 1957 года. К этому времени ракета уже высилась на пусковом столе.
Закончилась заправка — трудная работа. В баки ракеты залиты целые цистерны топлива: жидкого кислорода и керосина. При взлёте должны были включиться сразу пять ракетных двигателей. Общая мощность их равнялась колоссальной цифре — двадцати миллионам лошадиных сил! Они развивали тягу в четыреста тонн!
Объявлена минутная готовность. «Сейчас, вот-вот сейчас! Сердце, кажется, вырвется из груди, — вспоминал инженер Алексей Иванов, находившийся в ту ночь на НП, наблюдательном пункте в километре от стартового устройства, от ракеты. — Почему так долго? Какие тягучие секунды? Смотрю, не отрывая глаз, боюсь моргнуть.
Наконец — отблеск пламени и вслед за тем гул: низкий раскатистый гул. Ракету заволакивает клубами дыма. Кажется, что вот-вот он скроет её всю. И в этот момент величественно, неторопливо, но уверенно белое стройное тело ракеты двинулось, поднялось, пошло... И всплеск, ослепительный всплеск света! Пламя вырвалось из стартового устройства. Его факел рвёт темень ночи. Раскатистый грохот двигателей, ночи уже нет — всё окрест буквально залито ярчайшим светом. Ракета идёт! Всё быстрее и быстрее! Всё выше и выше!»
 «Пээсик» — первый в мире советский искусственный спутник Земли. |
Плавный поворот, ракета уходит по дуге к заданной орбите и скоро превращается в далёкую огненную звёздочку. Прошло ещё несколько минут, и на космодроме становится известно: всё хорошо, космическая скорость достигнута, спутник благополучно отделился от последней ступени ракеты и летит в космосе, на высоте нескольких сотен километров. Первый в мире искусственный спутник Земли на орбите!
Что тут поднялось! Возгласы, объятия, поцелуи. Кто-то громко кричит: «Ура!» Какой-то весёлый человек притащил большущий тёмно-зелёный арбуз и на нём нацарапал: «Спутник № 1». А потом разрезал арбуз и одаривал всех красными прохладными ломтями. «Радость была громадная, — рассказывал академик Николай Алексеевич Пилюгин, под руководством которого рождалась сложнейшая система управления ракетой. — Разве что колесом на руках не ходили».
Бип-бип-бип, — доносились из космоса сигналы спутника. Они были приятнее любой, самой чудесной музыки на свете. Но вот спутник уходит за горизонт. Голос его всё тише, тише, совсем исчезает. Сигналы должны возникнуть минут двадцать спустя, когда спутник, обогнув земной шар, опять появится над горизонтом. В МИКе люди прильнули к радиоприёмникам. Скорее бы снова услышать голос «пэ-эсика», убедиться, что он уверенно держится на орбите.
Время тянется медленно. Наконец совсем тихо в наушниках звучит долгожданное: бип-бип-бип. Громче, громче. И снова — во весь голос. Уже собственными глазами можно было увидеть, как по небу быстро летит маленький, яркий светлячок — наш спутник.
«Пээсик» кружил в космосе, а на Земле инженеры и врачи готовили в полёт второй спутник, который простейшим назвать было уже никак нельзя. Весил он в шесть раз больше, чем первый — около полутонны!
Да, в создании этого спутника участвовали врачи, и работы у них, конечно, было немало.
Дело в том, что готовился необыкновенный опыт: полёт по космической орбите живого существа, собаки. Прежде чем отправлять в космос человека, следовало досконально выяснить, как животное перенесёт путь на орбиту, длительное состояние невесомости, воздействие космических излучений, будет ли оно нормально есть, пить, дышать.
Новый спутник сделали «трёхэтажным», в виде пирамиды. На самом верху её помещался прибор для исследования солнечного излучения. Посредине — шар с радиопередатчиками и электробатареей. А ещё ниже, на первом этаже, — самое интересное: герметичная, то есть воздухонепроницаемая, кабина животного. Инженеры и медики позаботились о том, чтобы в этой кабине имелось всё, что нужно для жизни четвероногого космонавта. Была там автоматическая кормушка, поддерживалась комнатная температура и нормальное, как на Земле, давление, воздух очищался, обновлялся.
 На этом спутнике летала Лайка. Четвероногий «космонавт» находился в кабине с круглым окошком. |
Но мало благополучно доставить животное на орбиту и обеспечить его всем необходимым. Находясь на Земле, врачи должны были знать, какое у собаки кровяное давление, какой пульс, какие она совершает движения. На спутнике появились приборы, которые «выслушивали», «осматривали» животное и по радио сообщали о своих наблюдениях на Землю.
В полёт могла отправиться небольшая собака, весом в шесть-семь килограммов. Причём не какая-нибудь там породистая, но изнеженная болонка. Нет, больше всего для роли космического путешественника подходила самая обычная дворняжка — выносливая, закалённая и неприхотливая.
Появление на спутнике «тявкающего прибора», как в шутку ракетчики называли собаку, сильно осложнило и без того сложный опыт. К нему готовили сразу трёх собак: Лайку, Альбину и Муху. Альбина — симпатичйая беленькая собачка уже дважды поднималась в ракетах на большую высоту. Кому лететь на спутнике, надо было выбрать. Врачи решили, что — Лайке. Альбина оставалась её дублёром, а Муха — для испытаний кабины.
За несколько суток до старта Муху посадили в космический «собачий домик», в точно такой же, в каком предстояло лететь и Лайке. И всё бы шло хорошо, если бы не одно досадное обстоятельство: подобранную по всем правилам науки пищу собака ела неохотно, вяло. Чего-то ей недоставало. Кому-то пришла в голову счастливая мысль: а не добавить ли в эту космическую пищу самой обыкновенной пахучей колбасы? Попробовали, добавили. Прекрасно! Вот чего, оказывается, не хватало.
Лайка была гладкошёрстной, белой с тёмными подпалинами. Кончики чёрных ушек отогнуты вниз. Глаза умные, блестящие. В кабину её поместили задолго до полёта. Следовало ещё раз проверить работу аппаратов и приборов, действие автоматической кормушки. А в это время в монтажно-испытательном корпусе заканчивалась подготовка ракеты.
Стартовала Лайка утром 3 ноября 1957 года. Утро выдалось ясным, безоблачным. Гром ракетных двигателей, пламя — и белая ракета ушла в ярко-голубое осеннее небо.
Врачи не отходили от приборов. Как Лайка перенесла взлёт, выдержала ли перегрузки, тряску? Выдержала, перенесла! И в невесомости чувствовала себя прекрасно. Аппетит имела хороший. Дыхание и пульс её успокоились. Значит, и человек сможет перенести все этапы, все трудности космического полёта.
Много было замечательных побед в космосе после запуска первого спутника и путешествия славной Лайки. Сбылась мечта учёных — спутники стали научными лабораториями. Начались рейсы автоматических станций к Луне. И уже полным ходом шла работа над космическим кораблём для полёта человека.
