Полковник Е. ЕВСЕЕВ

* Литературная запись специальных корреспондентов журнала «Авиация и Космонавтика» М. Реброва и К. Телегина. НOBOE место службы...

Мы, военные, вероятно, как никто другой, знаем, что оно может не единожды меняться, привыкли к «перебазированию». Получил приказ, собрал чемодан и вскоре перешагнул десяток долгот и широт, благо самолеты теперь сокращают любые расстояния. Как будто все просто. И в то же время каждый раз волнуешься, размышляешь о будущем, о новой работе, новых людях.

Как она сложится, эта служба? Ведь за плечами пусть трудное, но привычное, до малейших подробностей знакомое дело. А что ждет впереди? — задавал я себе вопрос перед отъездом в часть, где готовят космонавтов.

Оставлена полная забот и тревог работа командира полка. Командира все касается, на все без исключения он должен быстро и правильно реагировать, ни на минуту не забывая о главном — обучении и воспитании летчиков, умелых и стойких воздушных бойцов. В этом главном и кропотливый труд всего коллектива, и частица твоего сердца. Успехи приходят не сразу, их собираешь по крупицам, изо дня в день, от полета к полету. И вдруг замечаешь: уверенно и грамотно выполняют летчики учебно-боевые задания, четко «рисуют» в небе фигуры высшего пилотажа, смело и дерзко ведут воздушные бои. А ведь в их успехе есть и частица твоего труда, со многими ты летал сам, помогал, применяя испытанное правило: «Делай, как я»...

Теперь предстояло что-то иное. Нужно было, начав работу с обычными летчиками, вывести их на космическую дорогу.

С чего начинать? Как поставить дело? На эти вопросы не было вначале четкого ответа не только у меня, но и у моих товарищей, которым партия и командование ВВС поручили подготовку будущих капитанов звездных кораблей.

Мы, летчики, по своему относимся к небу. Для нас оно не просто безбрежный простор с красивыми барашками облаков, лучезарная синь или нежная голубизна. Небо — это место нашей работы — трудной, сложной, а порой и опасной. В небо не выйдешь налегке, вдруг, по одному лишь желанию, как это делают пассажиры аэрофлота. Для летчика каждый полет — кропотливый труд. И как хирург перед началом операции изучает историю болезни своего пациента, продумывает свои действия, так и летчик готовится к каждому полету.

Самолет каждого типа имеет предел высоты — потолок. Это неизбежно, но для летчиков не существовало верхней «границы неба». Конструкторы создавали все более совершенные крылатые машины. Летчики сначала надели кислородные маски, потом скафандры. И вот все чаще и чаще люди стали появляться там, где нет ни привычной голубизны, ни легких облачков, где звезды кажутся удивительно яркими, а кабину обволакивает фиолетовая мгла. Там начинается граница космоса, граница в общем-то чисто условная, отделяющая привычное от непривычного. Летчики первыми увидели эту границу, первыми им и преодолевать ее.

До недавнего времени профессия летчика, особенно летчика-испытателя, считалась самой «скоростной», самой «высотной». Теперь предстояло уступить первенство. Рождалась новая профессия — летчик-космонавт. И рождалась она в нашей стране.

НА первую встречу с кандидатами в космонавты я шел не в силах сдержать волнения, понимая, как много от нее зависит. Старался представить себе тех, кто будет отобран для дальнейшей работы из большого числа абитуриентов. Поначалу мне казалось, что я увижу разных людей, ничем не связанных между собой. Ведь съехались они из многих частей, из различных концов страны. Однако из госпиталя, в котором ребята проходили отборочную комиссию, они прибыли дружной, спаянной группой, небольшим, но крепким коллективом.

Каждому из них предстояло пройти через многоступенчатые комиссии, каждый в душе переживал, что может на каком-то этапе споткнуться и в этих условиях каждому нужна была товарищеская поддержка, доверие, не конкуренция, а настоящая дружба и взаимопомощь. Тем более что медики в этот период выступали как «противная сторона». Их ошибки при отборе могли привести в дальнейшем к серьезным последствиям, и сознание этого заставляло врачей быть особенно требовательными и бескомпромиссными даже в мелочах.

Несмотря на огорчения, испытанные отдельными кандидатами в ходе отбора, уныния и подавленности не было. Много шутили, смеялись, подтрунивали друг над другом. Вечерами рассказывали курьезные случаи из летной практики, с некоторой иронией обсуждали итоги дня.

Вот, пожалуй, и все, что мне довелось узнать о моих будущих питомцах в ходе предварительного знакомства. Наши встречи носили, если так можно сказать, общий характер. Мы еще мало знали о них, а они еще меньше о нас. Предстояло познакомиться поближе.

ЭТО произошло во время нашей первой, теперь уже официальной, встречи. По старой профессиональной привычке я прежде всего задал себе вопрос: какие же они летчики — мои новые питомцы? По документам многие ребята характеризовались как довольно опытные авиаторы, хорошо зарекомендовавшие себя в строевых частях. Очень неплохими летчиками считались Ю. Гагарин, Г. Титов, А. Николаев, П. Попович, В. Быковский да и другие. Импонировало мне и то, что ребята очень ласково, с любовью относились к самолету. А ведь это нередко определяет успех летного дела.

В самом начале знакомства произошел у меня казус с Быковским, Парень он горячий, живой, острый на язык. Что бы ни делал, в глазах лукавая смешинка. Порой даже не поймешь — шутит он или говорит всерьез.

Представили меня очень коротко. Сам о себе я тоже ничего не рассказывал. Не упомянул ни о своей работе командиром полка, ни о том, что осваивал первые реактивные самолеты. Помнится, и переворот пятеркой на Як-3 мы делали первыми. Просто как-то постеснялся, чтобы не подумали, будто хвастаюсь. Молча записывал в журнал итоги тренировок, уточнял отдельные данные. Может быть, поэтому меня и приняли за нестроевого летчика.

Увидев у меня на груди значок военного летчика первого класса, Валерий сначала многозначительно поднял брови, а узнав, что я летчик-инструктор, тут же пренебрежительно заметил:

— Ну, не боевой, а инструктор... Это не то.

Было, конечно, обидно, но я сдержался и только сказал:

— Когда-нибудь вам будет стыдно.

Не знаю, что потом произошло. То ли товарищи, которые слышали наш разговор, разобрались в ситуации или сам Валерий, поразмыслив, все понял, но вскоре пришел ко мне с повинной, попросил извинения.

Позднее мы стали друзьями. У Валерия оказалось много хороших человеческих качеств. Узнав его чуть больше, я почувствовал, что за внешней, кажущейся легкостью кроются собранность, твердая воля. Нравилось мне и то, что летал он здорово.

Уровень летной подготовки у ребят был разный, и этот пробел устраняли уже в ходе тренировок. Мы часто беседовали о нашей основной, т. е. летной профессии, размышляли над тем, каким образом станет она трамплином для будущих космических стартов, какие качества воспитывает в человеке. Говорили и о небе, в котором каждый из этих молодых ребят провел не один десяток часов.

ПРОСМАТРИВАЯ личные дела молодых офицеров, я обратил внимание, что у одного из них завтра день рождения. Утром следующего дня я попросил построить группу. Это почему-то вызвало легкое замешательство. По лицам ребят можно было понять, что внеплановое построение вызывает тревогу.

Когда я попросил «виновника торжества» выйти из строя, настороженность возросла. Все считали, что произошло что-то такое, за что будут ругать или объявлять о взыскании. Когда же я объяснил ребятам, что у Евгения сегодня день рождения, поздравил его и пожелал успехов, все дружно бросились обнимать товарища. Такое поздравление стало у нас традицией.

Не все одинаково понимали свое новое положение. Некоторые на первых порах почувствовали свою «исключительность» и, больше того, начали понемногу зазнаваться: и то им нипочем, и это. И хоть сказывалось это главным образом в мелочах, появилась опасность зарождения в коллективе «звездной болезни».

Нужно было срочно принимать профилактические меры. Говорят, что предупредить недуг легче, чем лечить застаревшую болезнь. Но всегда ли это так? Попробуйте молодому человеку, у которого зазнайство проскальзывает лишь в каких-то незначительных, на его взгляд, поступках, растолковать, что он зазнался. Он вас просто не поймет. Так неужели нужно было ждать, пока в руках будет весомый, поучительный факт, на котором можно наглядно спитывать других? Нет, подобной роскоши нам никто бы не простил. Поэтому даже увлечение ребят спортом пришлось использовать в воспитательных целях.

Помню, однажды предстоял, как всегда, «очень принципиальный» волейбольный матч между будущими космонавтами и сборной командой преподавателей и врачей. Капитаном сборной выбрали меня.

К великому моему огорчению, в день матча по ряду причин в нем не смогли принять участие некоторые «бомбардиры» сборной. Это намного снизило наши шансы в борьбе. Однако от поединка мы не отказались. Наши соперники вышли на площадку в синих тренировочных — мастерских костюмах. Молодые, всесторонне подготовленные физически, они не сомневались в победе и, не скрывая иронии, поглядывали на нашу, в общем-то довольно пеструю, команду. По-видимому, предвидя заранее наше поражение, «противник» пожелал оказать на нас и психологическое давление: на груди у каждого из них красовалась выведенная мелом надпись «СССР».

Впрочем, самоуверенность наших соперников произвела на игроков сборной обратное воздействие. Мы решили дать настоящий бой и, воспользовавшись небрежной игрой ребят, выиграли первую партию. После перерыва ребята несколько мобилизовались, но мы заиграли еще злее. Все нам удавалось — и приемы мяча и точные удары — так велико было желание победить. И снова выиграли.

Поражение подействовало на ребят самым удивительным образом: стала исчезать наносная бравада, меньше стало неуместных шуток, пропало зазнайство.

После игры никто из нас не сказал ни слова о победе. Уже много позднее, когда кто-то из ребят снова забылся и решил прихвастнуть, я спокойно, словно невзначай, заметил:

— Знаем, как вы играете в волейбол.

МНЕ хотелось поближе познакомиться с ребятами, как говорят, заглянуть в душу, узнать их мысли и чувства. Это очень важно для нашего нового дела, да и опыт летной работы подсказывал, что только отличное знание подчиненных, их сильных и слабых сторон, наклонностей и привычек помогает командиру по-настоящему воспитывать и обучать людей. Бывало после работы (а за день уставали здорово) поедем отдыхать за город. Они в автобус, я с ними. Сижу, помалкиваю, но наблюдаю за всеми.

Сначала разговор идет вяло. Все взоры в окна. Потом начинаются подковырки, шутки, смешные истории. Постепенно обстановка становится непринужденной. Вот здесь-то и видишь человека, со всеми особенностями его характера. По приезде на место разобьем лагерь, устроимся, затем — кто в лес, кто на речку. Мы с Валентином за шахматную доску. Играет он вдумчимо, спокойно, порой даже кажется, что бесстрастно, словно нехотя, по принуждению. Но это внешне. Внутренне он переживает каждый опрометчивый ход. Зато, когда выиграет, лицо расплывается в счастливой улыбке и, потирая ладони, он откровенно говорит:

— Приятно командира обыграть...

Часто бывал я на занятиях. Здесь тоже многое можно увидеть, проанализировать. Стараюсь запомнить о каждом как можно больше, чтобы в дальнейшем проверить свои наблюдения и выводы. Ведь часто наше «земное» поведение находит прямое продолжение в воздухе.

Присматривался я и к работе своих коллег. Вспоминается разбор парашютных прыжков, который проводил наш преподаватель Николай Константинович. Держался он просто, давал строгую оценку каждому. И в то же время говорил доброжелательно, стараясь никого напрасно не обидеть.

Умел Николай Константинович подмечать внутренние качества человека и, используя их, объяснять причины его удач или неудач. Взять, к примеру, Евгения. До прибытия к нам у него был немалый запас прыжков, но дело не шло, прыгал он вначале скованно. Ребята подтрунивали: танцевать, мол, надо больше. Он шуток не понимал и очень болезненно переживал свои промахи.

Николай Константинович беседовал с ним отдельно, справедливо хвалил за удачи. А однажды сказал так:

— Хочешь сегодня хорошо прыгнуть? Так, чтобы прыжок был лучше, чем у других?

Засмейся, если над тобой будут снова шутить. Засмейся так, чтобы все поверили, что смех твой от души. Евгений перешагнул этот рубеж и стал хорошим парашютистом.

ОДИН из писателей сказал, что человек — это целый мир. Поразмыслив над этим, я предложил ребятам:

Давайте побеседуем. Порядок такой — каждый рассказывает о себе, но не просто анкетные данные, а делает своего рода самоанализ, как бы рассматривает себя со стороны. Чем интересуетесь, какие свои стороны считаете слабыми и наоборот. Потом я откровенно расскажу, что думаю о каждом из вас.

Это заинтересовало. Но, когда стали беседовать, разговор не получился, наверное, потому, что к нему не были подготовлены, и неожиданный поворот поставил многих в тупик, хотя такие беседы мы вели с глазу на глаз. Быковский так и сказал мне:

— Со мной раньше так никто не беседовал.

Тогда я стал задавать вопросы:

— Кого, по-вашему, надо послать в полет первым и почему?

— Как вы оцениваете свою физическую подготовку?

— Как обстоит с координацией, выносливостью?

— Что читаете? Кто любимый писатель? и т. д. — И так с каждым.

Ответы были самыми различными. Постепенно каждый стал критически оценивать себя и других, открыто говорить о своих слабостях, о том, что ему нравится, а что не нравится в новой жизни, какие порядки кажутся чересчур строгими. Из современных писателей называли многих, но чаще других — Ильфа и Петрова, — видимо, сказывались молодость, любовь к шутке и умение оценить ее.

Спорили оо искусстве, делились впечатлениями о художественных выставках в Москве, говорили о способностях своего коллеги Алеши, который неплохо рисует и понимает толк в живописи.

Сначала ребята рассказывали о себе, потом я высказывал свое мнение о них, потом уже вместе обсуждали те или иные стороны каждого. Я понимал, что откровенно вести такую беседу нелегко. Ведь каждый из них страстно мечтал о полете и, естественно, стремился показать все лучшее. Позтому, выходя на такой разговор, я сразу же уточнял цель нашей беседы: поднять все хорошее и бороться с плохим.

Примерно шестьдесят процентов ребят назвали первым кандидатом на космический полет Юрия Гагарина. Объясняли это тем, что Юра хорошо проходит все тренировки, никогда не унывает, хороший товарищ, принципиален, скромен, прост. Вместе с тем у него гибкий ум, он смел, решителен, выдержан и трудолюбив.

Называли и Германа Титова, отмечали его способность схватывать все налету, умение просто и непринужденно держаться в различной обстановке, развитое чувство товарищества и многое другое. Сам же Герман упорно называл Юрия.

Один из ребят назвал себя. Он так и сказал:

— Меня надо послать, — но тут же добавил, — хотя я знаю, что не пошлют.

Объяснял он свое предложение очень просто: имя у него «космическое» и это могло бы здорово прозвучать. Но он, конечно, понимал, что не ради звучания готовили их для полетов в космос, не ради спортивных рекордов и славы. Предстоял грандиозный эксперимент во имя науки и прогресса, торжества разума. На первого космонавта ложилась огромнейшая ответственность. Он должен был подвести итог той долгой и кропотливой работе, которая проводилась в различных научных центрах по подготовке первого рейса к звездам.

Постепенно складывались наши взаимоотношения; первое чувство настороженности сменялось деловыми, товарищескими контактами. И все же, если говорить откровенно, многие мои товарищи по работе — руководитель группы, врачи, преподаватели, да и сам я узнавали по-настоящему своих питомцев лишь перед стартом и в ходе полета.

Все наши космонавты на многое способны. Большие в них заложены возможности. С такими можно освоить не только Луну, но и любые планеты. Они готовы к космическим стартам. И это доказали не раз. Юрий Гагарин показал пример, на него равняются другие.

Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский, Валентина Николаева-Терешкова — ими гордятся советские люди. И, наверное, даже думают, что вот, мол, и я мог бы тоже стать космонавтом, штурмовать звездные высоты, совершать героические дела во славу Родины.

Тем, кто так думает, хочется сказать, что завоевание космоса только начинается, впереди еще много трудных шагов, долгий и нелегкий путь. А наши герои — люди большого труда, беспримерного мужества, высокого гражданского долга. И не случайно выбор пал на них.